Последний удар колокола

Обаяние более сильного ума, благодарность и глубокая внутренняя привязанность глухого уродливого звонаря переросла во всепоглощающую любовь и безграничное подчинение единственному живому человеку, которого Квазимодо почитал больше всего на свете — это был архидьякон собора Парижской Богоматери, Клод Фролло. Подобрав когда-то уродливого, обреченного на гибель, ребенка, Клод вырастил его, как когда-то вырастил своего родного младшего брата Жеана. Клод Фролло де Тиршап де Молендино был вторым викарием самого епископа парижского. Совсем недавно епископ лично известил Фролло, что теперь он будет первым викарием, в связи с внезапной кончиной первого, и в будущем может занять его место. Клод внимательно выслушал все то, о чем ему торопливо говорил епископ, он не был рад своему новому положению — первый викарий и будущий епископ. Это означало для него лишь одно — больше забот, больше завистников среди борющейся за новый пост святой братии; но с другой стороны Клод смог бы скорее накопить остаток для нужной суммы, чтобы выкупить у епархии свое ленное владение и землю. Оставалось совсем немного. И вот тогда-то, несмотря на свою природную скромность, Клод мог бы позволить немного больше, чем просто монашескую келью. Он был жаден до познания всех возможных наук, всего, что только можно было почерпнуть из ученых книг, всего, что можно было разузнать экспериментальным путем, не зря в народе про него ходили слухи о его странных опытах. Некоторые и вовсе поговаривали, что правая рука епископа парижского знается с самим Дьяволом, недаром его время от времени посещает сам король Людовик. Клод не познал лишь одну науку, она была для него не под силу. Если и ранее, еще будучи очень молодым, он чурался женщин, не имея достаточно времени для приятных знакомств, то позже ему и вовсе стало не до этого. Чума, которая унесла добрую половину грешных душ как в самом Париже, так и в его предместьях, позаботилась о том, чтобы захватить на тот свет и его родителей. В девятнадцать лет Клод остался сиротой с крохотным грудным младшим братом на руках. Именно тогда жизнь преподнесла ему тяжелый страшный удар, именно тогда он решил посвятить себя Богу и воспитанию маленького Жеана. Клод сознательно захлопнул двери этой «науки жизни», науки любви и всех ее радостей. Вывернув наизнанку его чувства, вложив боль утраты, одиночество, самоотречение, даже какое-то отчаянное самопожертвование, жизнь оставила для него лишь жалкие крохи — чтобы сберечь то немногое, что у него осталось — его малыша, его Жеана. Спустя годы, когда он стал не просто священником, а верной правой рукой самого епископа и в его подчинении находилось более двухсот приходов и монастырей, несколько деканатов, еще не одна сотня сельских приходов, характер Клода стал еще более суровым, чем раньше. Лишь одно его появление где-либо, будь то собрание капитула, сам собор, либо служба, вгоняло в трепет всех присутствующих от простых певчих в в соборном хоре до самого королевского капеллана. Суровый, угрюмый, мрачный, надменный, встречающий всякого на своем пути высокомерным гордым взглядом, он смотрел на людей сверху вниз. Отныне Луи де Бомон, епископ парижский, видел в Клоде Фролло свое продолжение и только его. *** До этой странной, роковой, и как думал сам Фролло, не без происков Дьявола, встречи с той самой цыганской плясуньей, он был счастлив. Священник никак не подозревал, что враг всего рода человеческого может так легко и незаметно подкараулить и прокрасться в самые глубины его безупречной, безгрешной души. Звуки кастаньет звенели у него в ушах, ее пляшущие ножки виделись ему во сне, ее большие темные глаза не давали покоя, даже во время богослужения его преследовал припев ее песни, смешиваясь с молитвами и разлетаясь в его голове на тысячи кусочков, словно лучи солнца, которые проникли в тот злосчастный день в его темную келью и рассыпались в цветных витражах собора прекрасными отблесками. Клод ничего не мог с собой поделать. Он снова углубился в науку, погрузившись в свои любимые книги с головой, да настолько, что его любимый младший брат Жеан, не раз приходивший к нему за очередной порцией денег, не мог до него достучаться. Несчастный ничего не мог с собой поделать. Ничто и никто не мог отвратить святого отца от грешных мыслей о прекрасной уличной плясунье. Иногда, когда Клод прогуливался по парижским улочкам, он ловил себя на мысли, что ищет глазами тот самый знакомый силуэт чарующей цыганки. В последний раз, даже несмотря на то, что он все же добился запрета танцевать кому-либо на соборной площади от самого епископа, Клод снова увидел ЕЕ. Его страданиям не было конца, и тогда, проведя еще одну мучительную ночь в сладких грезах, он решился на прямой разговор с прелестной чаровницей. Был лишь один выход по его разумению — похитить красавицу или заманить ее к себе под покровом ночи, но самому идти на такое дело для Клода было как-то не с руки, вот для чего он без промедления приказал своему верному Квазимодо выманить цыганку в тот роковой вечер и это у него почти получилось, если бы неожиданно не вмешался проклятый капитан! Вот и теперь, когда судьба наконец-то свела вместе его — священника, архидьякона собора Парижской Богоматери, и ее — уличную плясунью, цыганскую ведьму, Клод не был намерен отступать. Сейчас он стоял как застывший соляной столб перед удивленной и напуганной девушкой с разбитыми коленями и руками, судорожно сжимавшей в своих ладонях листки разорванной книги.  — Это твоя книга? — повторил Клод, не отрываясь от глаз Эсмеральды. Проницательный взгляд священника скользил по ее лицу, стараясь уловить каждое движение.  — Да, моя… — прошептала она и поспешно выдернула у него из рук остатки страниц — Простите, святой отец, но мне лучше уйти. Страх, необъяснимый и холодный, снова закрался в ее душу.  — Отчего ты боишься меня, дитя? Я не причиню тебе зла… — как можно ласковее сказал Фролло, в то время как его рука потянулась к тонкому запястью девушки. Но это было совсем не то, что Клод так долго планировал ей сказать. Нужные фразы застыли у него в горле. Он попытался взять Эсмеральду за руку, но та, ощутив прикосновение ледяных рук священника, резко встала и подхватив остатки книги, поспешно отдернула свою руку.  — Простите, благодарю вас за помощь… — ее сбивчивые фразы говорили о глубоком внутреннем волнении — Но мне действительно надо идти… Слишком много желающих НЕ причинять мне зла за один вечер. Быстрая как оса, цыганка мгновенно скрылась за поворотом, не оставляя несчастному, застывшему на месте священнику и шанса на разговор. После такой неожиданной и пугающей встречи Эсмеральда пустилась наутек, пробегая одну улицу за другой, не обращая внимания на немногочисленных прохожих, спешащих домой. Пробежав еще несколько кварталов, она вернулась к себе во Двор Чудес и несмотря на все расспросы Клопена, удивленный взгляд Жака, девушка молча прямиком отправилась спать. Вернее, закрывшись в своей каморке, она перебирала остатки развалившейся книги, пытаясь заново сложить в стопку хотя бы то, что осталось. После, Эсмеральда сразу же легла в постель и плотно закуталась в шерстяное одеяло, но, несмотря на усталость, заснуть она не могла. Перед ней по-прежнему стояли темные горящие глаза священника… *** После этой встречи с Эсмеральдой на темной улице, священник словно потерял себя. Его глупая попытка высказать свои чувства и всю ту боль, разрывающие его душу, обернулась еще бОльшими страданиями. Клод терзался раздираемыми его дикими чувствами, на которые до сего дня, как ему самому казалось, он не был способен. Сердце стучало, отдаваясь в висках, словно удары колоколов собора. Эта разрушительная страсть толкала его, дворянина, ученого, священнослужителя, на непотребные поступки и мысли, заставляя краснеть Клода от стыда и унижения. Если подумать, то из-за кого он так мучился? Кем она была, женщина его грез? Священник никак не мог выкинуть из головы эти грешные мысли об этой недостойной, об этой уличной девке, об этой колдунье, о той, о которой он мечтал всеми ночами, о которой думал все дни напролет и даже образ самой Девы Марии не смог изгнать из его души ЕЕ. Проклятье! Он молился, так неистово и долго, как никогда. Порой, по ночам, вскакивая с постели, Клод метался по своей келье из угла в угол. Это был какой-то замкнутый круг, настоящий плен! Ему казалось, что все его тело горит огнем, неужели ад разверзся и хочет забрать грешника к себе? Нет. Нет, нет! Так не может продолжаться! *** На следующий день, как ни в чем не бывало, Эсмеральда вместе с остальными бродячими актерами вышла на улицы Парижа. День был теплым и даже жарким, что, к огромной радости девушки, позволило выступать ей босиком, так как туфли совсем развалились, а на новые еще нужно было успеть заработать. Пока Эсмеральда выступала с уличными актерами и жонглерами, то кружась в танце, то отстукивая ритм на своем бубне, Жак, незаметно для всех покинул то место, где они разыгрывали очередное представление. Он уже давно задумал избавиться от Клопена, слишком его угнетала та мысль, что при такой прекрасной возможности зарабатывать большие деньги, по-настоящему, он и несколько его дружков-фигляров, довольствуются лишь жалкими крохами, да и эти остатки приходилось делить со всеми обитателями Двора Чудес. Нет, так решительно не могло продолжаться. Жак никогда не гнушался любыми средствами, чтобы выбраться из той нищеты, из той грязи и голода, куда затолкала его сама жизнь. Он не хотел больше плясать под чужую дудку, будь то Клопен Труильфу или кто-либо еще. Жак крался, словно вор, по узким улочкам пригорода, он знал, где сейчас был Клопен… Все решил один молниеносный удар хорошо заточенного ножа. Труильфу даже не успел обернуться, чтобы узнать, кто же нанес этот роковой удар. Испустив крик, пронзительный и короткий, он повалился на землю. Вокруг не было ни души, лишь старые дырявые бочки из-под вина, которые выкинули из какой-то таверны, что многочисленными рядами гнездились по всему берегу Сены. Клопен попытался крикнуть, но не мог. Горло его пересохло, грудь как будто сковало, тело пронзала нестерпимая боль. Он беспомощно обвел глазами тот угол улицы, где Господь Бог решил покончить с его пребыванием на земле. Но Клопен не увидел ничего больше, кроме разбросанной грязной соломы, что служила подстилкой для уличных бродяг, да тех самых старых бочек из-под вина. Никто не пришел ему на помощь, никто не видел, куда скрылся его убийца, никто не остался с ним в последние мгновения его жизни, никто и ничто уже не могли помочь. Слишком сильным и внезапным был роковой удар. Вся жизнь вдруг одним единственным видением пронеслась у Клопена перед глазами… Больше не будет ничего. Жизнь его закончилась так внезапно, жестоко и неожиданно. Больше ничего нет. Лишь тишина, плеск темных вод Сены и раздающийся вдалеке звук колокольного звона собора Парижской Богоматери. Больше ничего. Он погибал… Последний удар колокола застыл в воздухе. Глаза Клопена закрылись навсегда. *** В этот день актерам удалось заработать много, они выступали весь день напролет, перемещаясь с одной улицы на другую, проходя квартал за кварталом. Закончили они уже поздно вечером. Эсмеральда, которая радовалась неплохому заработку, собиралась идти к себе, чтобы отвести Джали в ее стойло, покормить и напоить ее, а также и самой немного перекусить. Усталости девушка не чувствовала, ведь она была всего лишь в шаге от того, чтобы исполнить свою мечту — завтра, как только откроются лавки, она сразу же пойдет за бумагой, пером и чернилами, а после, сколько бы вечеров и ночей она бы не потратила — восстановит книгу во что бы то не стало. Эта мысль грела ее сердце, надежда снова зажглась в ее груди, а глаза снова загорелись теми задорными огоньками, которые так пленяли и вызывали улыбку у любого обитателя Двора Чудес. Эсмеральда шла по темным улочкам Парижа и что-от тихо пела себе под нос. Оставалось пройти всего два квартала и она окажется у себя. Джали брела рядом, отстукивая своими золотыми копытцами какой-то свой собственный ритм. Девушка, погруженная в свои мысли, продолжала идти по темным улицам, не замечая, что вот уже некоторое время за ней, подобно хищнику, крадется высокая темная фигура. Человек в темном одеянии старательно прятался за домами, избегая света, проникающего из окон, чтобы плясунья не смогла его заметить невзначай. Поравнявшись с одним из трактиров, Эсмеральда оглянулась, словно чувствуя позади чьи-то шаги, но никого не было. Тогда она дальше продолжила свой путь, уходя в глубину улиц. Человек в темных одеждах быстро промелькнул на другую сторону улицы. Неожиданно, двери таверны распахнулись и оттуда вывалилась пьяная компания офицеров и солдат. Среди них был Феб де Шатопер, оравший во всю глотку какую-то песню, с почти пустой бутылкой в руках. Рядом с хорошо подпитыми мужчинами были несколько девиц из той же таверны, зарабатывающих себе на жизнь совсем иным способом, чем бравые королевские стрелки.  — Что-то не везет тебе сегодня, Феб! — говорил один из офицеров, ловко обнимая сразу двоих шлюх — Тебе не досталось ни одной, неужели?  — Ничего, я сейчас мигом это исправлю! — возразил Шатопер, еле устояв на ногах. Его осоловелый взгляд смог разглядеть удаляющуюся фигурку Эсмеральды среди темных улиц. Быстро смекнув, что к чему, он махнул рукой своим смеющимся товарищами шатаясь направился за цыганкой.  — Эй, красотка! — начал Феб, которому в этот вечер не терпелось как следует поразвлечься — Не хочешь заработать? Эсмеральда испуганно обернулась. Перед ней, выпрямившись в полный рост, стоял Феб.  — О! Какая встреча! Я же говорил, просто так ты от меня не уйдешь! — рассмеялся капитан, узнав плясунью.  — Что вам нужно? — твердо, но без недоверия, произнесла девушка и ее рука потянулась к кинжалу, висевшему у нее на поясе.  — То же, что и тогда, моя милая — продолжал Феб, отпихивая козу ногой и подходя все ближе, от него разило вином, глаза горели. Близость красавицы распаляло его желание. Джали жалобно заблеяла. Удар сапога пришелся прямо в бок.  — Пошел прочь, наглый солдафон! Ничего ты от меня не получишь! Убирайся! — Эсмеральда вытащила кинжал и даже замахнулась на него, но Феб был гораздо сильнее ее и отнял «жало». Отбросив кинжал в сторону, он крепко схватил несчастную кричавшую девушку и потащил в глубину улиц. Эсмеральда, как могла, старалась защищаться от мерзких жадных рук капитана, но тот не реагировал на ее сопротивление, лишь еще больше распалившись, Феб принялся стягивать верхнюю часть платья с цыганки.  — Хватит брыкаться, строптивая девка! Какая тебе разница с кем проводить ночь?! Я ведь у тебя далеко не первый! Лучше не зли меня, красавица! — шипел он со злостью раздирая завязки ее платья. Сил у Эсмеральды больше не осталось, тогда она взмолилась о пощаде, потом пыталась звать на помощь, но никто не являлся.  — Помогите! Кто-нибудь! Помогите! — последняя ее попытка не увенчалась успехом. Ее крики лишь эхом отдавались среди вечерних безлюдных улиц.  — Не старайся, не выйдет! Да и кому ты нужна? Кто обратит внимание на уличную цыганку? Иди сюда! — Феб громко смеялся и продолжал задуманное, несмотря на мольбы и слезы девушки. Неожиданно за его спиной выросла черная фигура, напоминающая призрака. В воздух взмыл кинжал, тот самый, который Феб вырвал из рук Эсмеральды. Несколько раз острие вонзилось в спину Шатопера. Цыганка в ужасе попятилась назад, но уперлась спиной в стену дома. Неужели этот призрак и ее убьет тоже? Она была смертельно напугана, кровь, расплывавшаяся большим красным пятном под телом капитана, разрасталась алой лужей и добралась до ног девушки. Ей стало дурно и она закричала так сильно, как только могла… Спустя мгновение она услышала голоса и шум — кто-то бежал на ее крик. К ней бежали люди. В это время черная фигура словно растворилась среди темных парижских улиц.