Последний удар колокола

Клод сидел на берегу реки, уронив голову на руки. Зачем он так неосторожно дал волю своей страсти? Зачем сам разорвал ту слабую нить доверия между ним и цыганкой? Все было потеряно, теперь девушка не будет доверять ему и надеяться восстановить ее былое расположение — невозможно. Да вообще, все, что он делал последнее время не приводило ни к чему хорошему. Бог определил наказание по делам его. Что же теперь делать? Отпустить цыганку? Отказаться от своей пагубной разрушительной любви? А быть может взять силой то, о чем он так долго грезил, не обращая внимания на все ее слезы и сопротивления? И пусть все катится к черту, раз его душа все равно будет гореть в адском пламени! Все равно она его не любит! Нет… В этом случае он погубит и ее… Пока Клод пребывал раздумьях, а его душу раздирали сомнения, за его спиной раздались тихие шаги.  — Вы собрались ночевать на берегу реки? Сегодня ночью будет холодно — неожиданно за его спиной раздался знакомый голос. Священник вздрогнул и обернулся — это была Эсмеральда. Она стояла позади него, вглядываясь в темноту. Глаза ее были спокойны, несмотря на ту бурю, которая пронеслась совсем недавно между ними. Злости не было, как будто она знала и понимала причину его буйства. В душе Фролло был ей благодарен, но теперь, когда он пытался добиться силой того, что достается лишь любимым, Клод испытывал смущение и стыд. Она не убежала, почему? Неужели не испугалась? Он ведь запросто может довести начатое до конца. Кто ему может помешать? Никто. Кто заступится за эту одинокую душу? Никто. Кто сможет защитить ее? Никто. Он не имеет права ТАК поступать с той, которую ЛЮБИТ. Он уже достаточно натворил и сам перешел ту грань, которая еще отделяла его от гибели, а ее от позора…  — Ты не убежала и не проклинаешь меня за… — священник опустил глаза и не находил слов, чтобы вымолить прощение у своей беззащитной пленницы.  — Пойдемте в дом, святой отец, вы должно быть очень устали. — ответила Эсмеральда, закутавшись покрепче в теплый платок. Небольшая свеча в ее руке слабо освещала ту небольшую дорожку, которая вела от дома к реке.  — Почему ты босая? О, дитя, зачем же, ты можешь простудиться, да и ножки твои еще не до конца зажили… без этого шрамы останутся…- взгляд Клода упал на босые ноги цыганки.  — Нога все еще дает о себе знать, это так и я по-прежнему не могу влезть ни в одни башмаки, чтобы не сделать без боли хоть один шаг. — ответила она — Так легче ходить. Клод поднялся на ноги и подхватил цыганку на руки. Он, как и в первый раз, донес ее до дома. Ночь прошла тихо — Эсмеральда спала в комнате в обнимку с книгой, а священник провел очередную бессонную ночь в своем кабинете, сидя у камина и вглядываясь в затухающее пламя… *** Следующий день для Клода Фролло был полон сюрпризов, все началось еще с самого утра, как только он вернулся в собор и провел утреннюю службу. Возвратившись в свою келью, священник принялся было за бумаги — несмотря на последние события, приключившиеся с ним и цыганкой, не отменяли дела епархии. А их прибавилось гораздо больше, особенно сейчас, когда слухи о болезни Луи де Бомона подтвердились официально, уже первый викарий епископа парижского, Фролло должен был полностью исполнять и его обязанности. Время от времени к нему приходил личный врач Луи де Бомона и советовался с Клодом, епископу становилось хуже день ото дня, а последнюю неделю дело приняло плачевный оборот. Все окружение епископа затаилось в ожидании не самых лучших новостей. Вот и теперь Фролло погрузился в дела с головой, старательно изгоняя из своей головы вчерашнюю сцену между ним и очаровательной смуглянкой. В дверь постучали, но Клод не расслышал, настолько погрузившись в документы, он уже давно научился не обращать внимания на посторонние звуки. Стук повторился, а за ним раздались знакомые интонации.  — Клод! Это я, твой единственный несчастный брат! Клод, открой! Я видел как ты шел в свою келью, я знаю, что ты там — голос принадлежал Жеану, младшему брату архидьякона.  — Ну, конечно — выдохнул Фролло, отрываясь от своих записей и документов. — Кот из дома — мыши в пляс! Почему не на занятиях? Неужели мэтр Ватрен все еще болен? — добавил он, открывая двери и впуская младшего брата.  — Так мэтр Ватрен заболел еще на прошлой неделе и до сих пор не оправился и… И я скучал! — выпалил лукавый бесенок, обнимая Клода, чем вызвал немалое удивление у Фролло.  — Ангелы небесные спустились с небес не иначе — угрюмо ответил Клод, усадил брата и скептически поглядел на школяра, такая любезность была не очень-то свойственной Жеану. — Сколько? Архидьякон, не обращая внимания на прочие ужимки Жеана, опять сел за стол и обратил свой взор на документы, разложенные перед ним.  — Понимаешь, ты, то есть мы, то есть ты выкупил наше ленное владение и я подумал… — но школяр не успел закончить свою фразу, опускаясь на стул у окна, как Клод резко развернулся к нему, сверкнув темными глазами, да так странно, что Жеан невольно съежился под его суровым и пронзительным взором. Священнику вдруг вспомнилась цыганка, которая пыталась собрать остатки книги на темной вечерней мостовой, выступившие слезы от потери единственного сокровища. Ее блестящие глаза от радости, когда он принес ей новый справочник, вместе с первой частью. Ее неподдельное живое любопытство, тяга к новому, к знаниям и жажде научиться чему-то новому. У этой, по-сути, нищей одинокой девушки не было ничего и никого, что могло бы способствовать ее дальнейшему развитию или обучению, но даже не имея ничего и никого, это желание в ней не угасло и цыганка использовала любую возможность, читая книги и что-то выписывая для себя, пока она находилась в его доме. Такого стремления он не видел даже у лучших учеников Торши и старших курсов Сорбонны. А сейчас перед собой он видел своего брата-оболтуса, которому Клод дал все самое лучшее, что только было в его силах, но его Жеан, его любимый мальчик, предпочитал книгам — большие кружки, посещению коллежа — бордели на улице Галатиний, всем наставлениям и помощи старшего брата — веселые пирушки на деньги Клода. Что ж, пора преподать ему настоящий урок.  — Ничего — твердо проговорил Фролло — Тебе не положено ничего! Мне надоело раздавать деньги налево и направо на твои попойки и продажных девок! Мне надоело быть для тебя не братом, а лишь способом быстрой наживы, Жеан! Я устал тратить свою жизнь на то, что оборачивается лишь мне во вред. Ты мог бы получить степень лиценциата, приобрести специальность, и помогать мне в управлении нашими домами, мог бы приумножить то состояние, что оставили нам родители, но нет — не таков Жеан Фролло де Молендино де Тиршап!  — Я…Я пришел… Я…- Жеан заикаясь глядел на изменившегося в лице Фролло. Теперь священник не читал ему нравоучения, как прежде, что-то изменилось, но вот что, школяр пока понять не мог.  — Знаю — нетерпеливо перебил его архидьякон — Ты пришел за деньгами! А зачем еще ты приходишь последние лет пять?! Ты даже не спрашиваешь здоров ли я? А может мне осталось не так уж долго? Кто знает? И что тогда? Промотаешь последнее? Будешь бродяжничать и побираться, как тот многочисленный сброд на улицах Парижа, позоря дворянское происхождение и имя нашей семьи?! Что ж, вперед, но знай, тебе даже после моей смерти не достанется ни единого су! Я устал… Устал быть тем, в кого превратил сам себя… Мучиться от нескончаемой боли, жить пустыми надеждами… Идти на крайности и забывать то, что я живой человек…! Пусть грешный… Пусть… И все напрасно… По ее вине… По моей вине… За что, Господи… Он закрыл лицо руками, его плечи какое-то время сотрясались от беззвучных рыданий, чем вызвали еще бОльшее изумление Жеана. Школяр, тряхнув белокурой головой, скользнул со стула и осторожно, словно кот, который боится спугнуть жирную мышь, подкрался к брату. Жеан не знал стоит ли сейчас продолжать разговор, но его рука потянулась к плечу Клода. Все же тот воспитал его, кормил, поил, одевал, учил, отдавал ему всю свою любовь. Кроме него у Жеана больше никого не было, впрочем, как и у самого Клода.  — Прости, я знаю, что в последнее время не приношу тебе радостных вестей, но в отличии от тебя, я-то не приносил никаких обетов и клятв — Жеан уже хотел положить руку брату на плечо, но священник снова развернулся к нему.  — Говори зачем пришел и уходи — сказал уже тихим голосом архидьякон, стер влагу с лица и взглянул на брата.  — Зачем ты так? Да, я пришел просить денег, но и поздравить с тем, что ты вернул наши владения. То есть, твои, то есть нашей семьи. Что с тобой, Клод? — румяный школяр был встревожен на самом деле. Фролло выглядел так, словно действительно собирался покинуть этот мир и очень скоро.  — Какая тебе разница, что со мной? Даже, если я умру, ты первым делом побежишь в кабак, заливать горе или может быть праздновать свое освобождение из-под «гнета» своего странного брата-монаха, чудака и чернокнижника? Ведь так говорят обо мне в народе? Вот тебе деньги и сделай милость, если в следующий раз соберешься прийти ко мне лишь за этим — лучше останься там, где ты привык ночевать. — ответил Клод, открывая ключом ящик стола. Увесистый кошелек грузно полетел на стол — Ведь тебе кроме этого больше ничего не нужно… Учти, это последняя подачка от меня. Уходи. Мысли священника снова вернулись к цыганке — он не знает как ей понравиться, он ничего не знает о той науке, которой называли «добиваться расположения дамы».  — Впрочем, постой — неожиданно добавил Клод, жестом остановив своего младшего брата. Жеан потянулся за кошельком, но в дверь снова кто-то постучал. ***  — Кто там? Я занят! — рявкнул архидьякон, свое раздражение он даже не пытался скрыть.  — Это я, мэтр Клод, нашему рабу божьему Луи де Бомону стало еще хуже! — раздалось громким шепотом у самой скважины кельи Фролло.  — Жеан, быстро прячься за дальний шкаф! Живо! — таким же шепотом проговорил Клод и подтолкнул Жеана к своеобразному убежищу.  — А деньги? — хитрый школяр мгновенно смекнул, что может получить выгоду из сложившейся ситуации.  — Держи! — архидьякон кинул увесистый кошель Жеану, который тот ловко поймал на лету — Сиди тихо! Да смотри, после всего того, что здесь услышишь — рот на замок!  — Да понял я, понял — Жеан еще немного повозился и затих, стараясь протиснуться между стеной и пыльным шкафом. Спустя минуту Фролло отпер дверь кельи — перед ним стоял врач самого Луи де Бомона и еще двое, Клод знал их — один был личным секретарем епископа, другой был приставлен в помощники к лекарю.  — Что с ним? — глаза священника внимательно всматривались в усталое лицо врача.  — Он умирает и зовет вас, отец Клод — ответил тот, остальные осенили себя крестным знамением.  — Так скоро? Идемте быстрее — архидьякон лишь успел закрыть двери на замок и пошел следом за остальными.  — К сожалению, уже ничего нельзя поделать, вы и так, как могли сумели продлить ему жизнь, но все в руках Господа — заключил врач. — Иногда, даже медицина бессильна. Пока они шли, в его голове бушевал вихрь из размышлений и предположений. Теперь, когда де Бомон при смерти, он должен будет занять его место. Теперь он, Клод Фролло станет епископом парижским и сосредоточит власть в своих руках, более могущественную, чем у любого королевского министра. А это означало, что к своей новой должности он приобретет еще бОльшее количество завистников и недоброжелателей. Еще бОльше обязанностей, ответственности и вместе с тем влияние, которое распространялось даже на самого короля. Именно он станет одним из самых молодых епископов, которого сам Папа утвердит после экстренного сбора капитула. В этом не было сомнений, безупречная репутация Клода Фролло, многочисленные рекомендации от самого Луи де Бомона, а также папской курии, несомненно сделают свое дело, тем самым, подкрепив решение о его новом назначении. Спустя около часа, Фролло был рядом с кроватью епископа парижского, со скорбным лицом, и держал его за руку. Де Бомон умирал, он только что исповедовался Клоду и причастился, а сейчас пытался что-то сказать в свои последние минуты жизни. Спертый воздух наполнял все пространство. Шелковые простыни, вышитые по краям красными крестами, были смяты, недалеко от кровати находился столик с питьем и настоями. Здесь же стояла свеча, а рядом лежало святое распятие. Ее слабый огонек напомнил Клоду ту самую свечку, которую держала цыганка в своих тонких смуглых руках, когда накануне ночью нашла его сидящего у реки, в отчаянье и смятении. Теперь же все было по-другому. Свечи, зажженные в изголовье кровати, отбрасывали странные тени по всей роскошно убранной комнате. Епископ дышал тяжело, глаза его были прикрыты, хрипы, слетали с его губ с каждым вдохом и выдохом. Он бессвязно шевелил губами, даже наклонившемуся к самым его губам Клоду было не ясно, что же хотел сказать умирающий в последний момент.  — Прошу вас, мэтр Бернар — обратился врач к одному из помощников — Приоткройте немного окно, здесь нечем дышать. Порыв ветра из открытого окна ворвался в комнату и загасил свечу, находящуюся рядом с распятием… Луи де Бомон испустил последний вздох. Глаза его закрылись, тело обмякло, а душа отошла в мир иной.  — Прими душу раба твоего Луи де Бомона — возвестил Фролло и перекрестился. Он поднялся, сложив руки умершего епископа, осматривая комнату и всех присутствующих совсем другими глазами. Это был взгляд человека, получившего власть, сравнимую почти что с королевской. Будущий епископ парижский был самым молодым из всех представителей высшего духовенства. Но если раньше его не интересовало столь высокое положение, то теперь что-то повернулось у него в душе. Лицо Фролло будто просветлело, но при этом приняло непроницаемый вид. Он прекрасно умел скрывать свои эмоции и чувства под личиной благочестия и смирения, но в эту минуту будущий епископ испытывал совсем другое. Отойдя от кровати с мертвым телом, Клод расправил плечи — его и без того высокая фигура, казалось, возвышалась в этот скорбный момент над всеми и приняла величественный вид. Уверенность, еще бОльшая надменность и гордыня сквозили в его темных глазах. Все склонили головы и прочли Отче Наш. Никто не заметил легкую, почти невидимую улыбку на лице Клода Фролло.