Последний удар колокола

С тех пор прошел месяц. Клод тщетно пытался разузнать о беглой цыганке, разумеется тайно. Выходя вечером из епископского дворца под личиной простого монаха, он шел теми улочками, по которым сам бежал еще не так давно, сразу после казни, пытаясь догнать свое видение. Он осторожно расспрашивал местных торговок, хозяев небольших лавочек и кабаков, не видел ли кто одинокую девушку, чуть прихрамывающую на одну ногу с темными волосами и карими глазами. Клод не скупился и благодарил звонкой монетой за каждую крупицу, что могла привести его к Эсмеральде. Так продолжалось долго, иногда, Клод даже думал, что девушка умерла от голода или покоится в мутных водах Сены. Мысль о том, что его чаровница, его маленькое сокровище могло опуститься до того, что с горя и отчаяния стала продавать себя, жгла его будто раскаленным железом… Нет, он гнал от себя эту страшную догадку, слишком хорошо Фролло смог изучить ее характер за то недолгое время, когда они были вместе. От этого ему становилось еще хуже — ей некуда было идти, не на что купить себе еды, ее нога так и не зажила, а это значит, что Эсмеральда могла стать легкой добычей для лихих людей или того хуже… «Боже, если ты хотел покарать меня, тебе это удалось» — в отчаянии думал Клод, заканчивая вечернюю молитву — «Но почему заставил страдать ее, а не меня…». Вскоре Господь сжалился над Клодом. Наступила осень. Вечера и ночи становились все холодней, листья сыпались с деревьев, падая под ноги священника, который в очередной раз вышел на улицы Парижа через тайный ход епископского дворца. Он снова пытался разузнать не видел ли кто бродячей плясуньи. На это раз ему повезло. Осторожно расспрашивая торговца овощами на рынке, который находился за два квартала от собора Богоматери, Клоду удалось узнать, что несколько дней назад хозяин лавки видел одну нищенку, она прихрамывала на одну ногу, а ее плечи и голова были прикрыты старым поношенным теплым платком.  — Она была очень худая, господин, бедняжка еле держалась на ногах, с ввалившимися глазами и дрожащими руками — отвечал торговец, припоминая детали. Это был грузный мужчина старше шестидесяти лет, небольшого роста в заплатанных штанах видавшими виды, и большим, спускавшимся почти до пола, фартуком из грубой материи. Руки торговца ни чем не отличались от рук рыбаков или извозчиков. Было видно, этот человек не гнушался никакой работы и выполнял сразу несколько обязанностей — от хозяина до разнорабочего в своей лавке — Она приходила дня три назад, спрашивала не нужна ли мне помощница по дому или может у меня есть хоть какая-нибудь работа, ей было некуда идти.  — И что ты ответил?! Где она ночует?! Откуда пришла?! — нетерпеливо спросил Клод, вцепившись в руку торговца с такой силой, что мужчина отпрянул, но все же продолжил свой рассказ.  — Откуда она пришла мне не ведомо, господин. Я не мог взять ее, у меня уже есть помощник, да и жена стоит за прилавком целыми днями. Лишний рот нам не прокормить, не мог я ее взять, господин, не мог. Да и она была такой грязной и тощей, что вряд ли бы смогла управиться в лавке… — вздохнул торговец — Но моя жена пожалела бедняжку и мы дали ей остатки овощей, все что оставалось под конец дня. А еще моя жена дала ей немного денег, чтобы та помылась в общественной бане и посоветовала поискать работу на улице, где расположились ткачи. Там всегда нужны свободные руки. С тех про прошло три дня, она больше не приходила.  — Спасибо тебе. Вот держи — Клод протянул торговцу несколько золотых.  — Не стоит, господин, вижу вас не первый раз, что вы расспрашиваете многих об этой нищенке, но я вижу на вас одежду священника. Кто она вам — сестра или дочь? — поинтересовался торговец, вежливо отказываясь от денег на удивление Клода.  — Возьми и да пребудет с тобой Господь — ответил Фролло и надвинув капюшон побрел вниз по улице, в ту сторону, где располагалась улица ткачей. *** Но не только Клод смог разглядеть цыганку в толпе — еще один взгляд долго следил за ее хрупкой удаляющейся фигуркой — это был капитан Феб де Шатопер. Он вместе со своей молодой супругой Флер—де- Лис де Гонделорье также присутствовали на казни. Здесь же был тот самый цвет высшей знати, разряженный в бархат и шелк, восседающий на другом помосте, чуть ниже королевского, но ничем не отличающийся от того уличного сброда в лохмотьях, который пришел черпать извращенное удовольствие от жесткого зрелища. Но капитана привлекла не казнь, а та знакомая до боли хрупкая фигурка, его меткий опытный взгляд мгновенно разглядел тех, кто столпился у самого помоста. Цыганка! Вот же она — та самая строптивая девка, которая возомнила себя не весь кем и посмела отказать ему! Ее ведь должны были повесить, как же ей удалось сбежать? Должны повесить! Значит, эта самая егоза жива и невредима, бродит по улицам Парижа, и как ни в чем не бывало, даже пришла на казнь такого же грязного бродяги как и она сама.  — Что с вами, Феб? Вы так побледнели, неужели это из-за казни? Он же преступник — голос супруги прервал размышления капитана.  — Ну что вы, любовь моя, разве меня может смутить такая мелочь, как отлетевшая голова какого-то бродяги? Слишком сильно затянул пояс со шпагой — Шатопер быстро нашел ответ и поцеловал жену в шею, тем самым успокоив и не давая повода к дальнейшем расспросам. " — Значит, это цыганское отродье живо, но с ней рядом больше нет ни того фигляра в цветных тряпках, ни козы, ни того другого здоровяка… Неужели эта Смиляр осталась без своей цыганской семьи? Придется тебе заплатить за все сполна, теперь, когда тебя некому защитить и некуда деваться, ты еще уступишь моим желаниям» — это было то, о чем на самом деле думал Феб, глядя на пробирающуюся сквозь ревущую толпу фигурку цыганской плясуньи. *** Клод Фролло не был из тех, кто просто так отступается от задуманного. Он шел по улице, где располагались лавки ткачей, а также их мастерские. Был уже вечер и некоторые хозяева заканчивали торговать, провожая последних покупателей. Клод остановился у первого небольшого домика, рядом с которым суетился один из ткачей. Священник стал вкрадчиво и дотошно расспрашивать о девушке. Спустя некоторое время ему удалось узнать достаточно подробностей о том, где теперь находится его Эсмеральда.  — Это через три дома от нашего, да, да, святой отец, тот самый с лавками. Хозяин там хоть и суровый, но работников не обижает. Им всегда не хватает свободных рук, а что до девушки про которую вы так расспрашиваете — у него сейчас работают две девчонки, одна из которых немного прихрамывает. Та, вторая, вот она пришла не так давно, с большим такими глазищами, красотка, хоть и очень тощая. Не похожа на тех товарок, что отираются у трактиров. Видно сразу, не такая, ну, вы понимаете, о чем я, святой отец — продолжал ткач. — Она таскает корзины с необработанной шерстью, когда телеги приезжают, да подметает в лавках полы, пока ей хозяин больше работы не дает, уж еле она на ногах держится, но работает исправно. Где она ночует никто не знает, но каждый раз уходит куда-то в сторону вон того моста, а утром уже видно ее в самом начале улицы, когда надо выходить на работу. Мужчина указал в сторону моста, как раз того самого, где часто ночевала Эсмеральда. Священник кивнул и вручил несколько монет ткачу, а после поспешил в ту сторону, куда тот указал. Сердце Клода бешено колотилось, когда он бежал к мосту. Только бы ему удалось ее отыскать. Почему цыганка предпочла такую жизнь его любви и заботе? А где же ее цыганская семья? Почему не приняла обратно? А… Какая теперь разница… Она одна и каждый день влачит жалкое нищенское существование… Фролло остановился рядом с мостом, переводя дыхание. Он заметил, что на берегу кто-то разжег костер, а около огня хрупкую фигурку… Это была Эсмеральда. Клод осторожно приблизился, боясь спугнуть цыганку и тем самым окончательно потерять ее. Вдруг она снова убежит или сделает с собой что-то… Нет, он не мог так рисковать. Не теперь. Клод притаился в кустах, совсем недалеко от того места, где была цыганка. Это действительно была она. Эсмеральда сидела рядом с костром и отрезала свои волосы ножом, который ей удалось где-то раздобыть. Прядь за прядью… Это зрелище было для Клода столь болезненным, что он пальцами впился в свою сутану так крепко, что ткань затрещала. Он помнил как ее прекрасные волосы струились, по ее плечам, спине, как переливались они в лучах летнего солнца. А сейчас… Прядь за прядью отправлялась в костер. Фролло испытывал странное горькое чувство. Не выдержав больше такого зрелища, стараясь взять себя в руки, священник вышел из своего укрытия. Услышав шорох, Эсмеральда обернулась. Перед ней стоял Клод. Его темные глаза горели и не отрываясь смотрели на цыганку, он не мог вымолвить ни единого слова. Личико девушки сильно осунулось, под глазами залегли темные тени, скулы выпирали, ее смуглые руки напоминали кости обтянутые кожей. Цыганка очень сильно исхудала. На ней были какие-то лохмотья и старый сильно потрепанный плащ. Босые грязные ноги, еле прикрытые кое-где разорванной юбкой, а больное колено было наспех перехвачено какой-то цветастой тряпкой. Волосы… Их больше не было… То, что осталось на голове девушки походило на ту прическу, которую делают всем висельникам перед казнью. Сердце Клода сжалось от боли при виде несчастной плясуньи. Девушка же напротив, не испугавшись появления неожиданного гостя, не показалась робкой или как раньше трясущейся от страха. Не выпуская из своей руки нож, она выпрямилась и сделала шаг навстречу.  — Это вы? — сказал она, нарушив давящее молчание. Уж кого-кого, а священника она никак не ожидала здесь встретить. — Как вы меня нашли? Зачем…?  — Боже… Эсмеральда — Клод не мог подобрать слова, чтобы ответить ей. Он лишь молча подошел к ней и обнял, прижав к себе так крепко, что девушка невольно вскрикнула. Так они стояли какое-то время, пока Эсмеральда не предприняла попытку вырваться из его сильных рук.  — Пустите, пустите же, я нездорова. Хворь может перекинуться на вас — сказала она, отодвигаясь от Клода.  — Я не боюсь ни хвори, ни других несчастий. Одному Богу известно сколько я молил его и просил о том, чтобы найти тебя! — выпалил Фролло и снова взял ее за руки.  — Если вы пришли за тем, чтобы позвать меня обратно — знайте, я не вернусь. Пусть я умру от голода и лишений, от тяжкой работы и болезни, чем буду безвольной рабой, куклой для утех. У меня ничего не осталось… Ничего… — глаза девушки были серьезными, а голос спокойным и твердым.  — Ничего, кроме жизни! Я не позволю тебе пропасть вот так просто, ты думаешь я буду продолжать спокойно жить, зная, что моя любимая женщина находится в беде, страдает и терпит нужду? Я не то чудовище, не тот мучитель, что может добровольно сотворить такое с той, которая дорога мне больше своей жизни! — Клод упал перед ней на колени, обнимая ее грязные ноги, целуя рваную ткань ее одежд. — Я виноват, да, я был жесток с тобой, но я люблю тебя, ты самое дорогое существо на всем белом свете! Прошу, пойдем со мной. Я буду заботиться о тебе, ничего не требуя взамен! Пойдем. Пожалуйста… Цыганка смотрела на него какое-то время, но оттолкнув, постаралась выбраться из его крепких объятий.  — Нет — сказала она тихо и твердо, покачав головой и выставив перед собой нож. То единственное оружие, что хоть как-то могло ее защитить.  — Эсмеральда, прошу… — Клод так и стоял перед ней на коленях, не смея подняться на ноги, он протянул ей руку. Его темные глаза сейчас излучали боль и нежность. Эсмеральда ничего не ответила, а лишь снова покачала головой и сорвавшись с места, побежала прочь. *** Страх и горе — это те состояния, когда человек наиболее уязвим. Они способны заставить человека действовать так, как никогда, на пике всех сил, что сосредоточены у него внутри. Мстить, убивать, спасать и защищать. Страх и горе не дают человеку думать в той полной мере, в которой он может это делать не будучи подкошенным этой болью, либо тогда, когда он ничего не боится. Охваченный горем, переживаниями, искренними чувствами, страхом, человек будто податливая масса из которой можно слепить все, что будет угодно тем рукам, которые смогут добраться до нее. Так полагала Эсмеральда, которая бежала по темным парижским улочкам, словно затравленный зверек. Она не пойдет с Клодом, даже, если ей суждено умереть, она не станет больше вручать свою жизнь и судьбу никому, кроме себя самой. Она пробежала еще квартал и оказалась недалеко от собора Богоматери, свернув еще на одну улицу, цыганка столкнулась с кем-то. Лица прохожего она не видела, но его туловище было словно каменным. Девушка упала и подняла глаза на незнакомца — это был Квазимодо. Им суждено было встретиться снова, как в тот самый первый раз, когда звонарь так просил девушку пойти с ним.  — О, боже мой! Кто ты?! — Эсмеральда от неожиданности вскрикнула и закрыла лицо руками. Лицо горбуна в полумраке казалось еще страшней.  — Не бойтесь, госпожа! Не бойтесь, это я, Квазимодо. Не убегайте! Тот самый звонарь собора Богоматери. Я глухой и не могу слышать, что вы мне говорите, но могу читать по губам и понимать знаки, если вы захотите мне что-то объяснить. Вы наверно не помните того несчастного, которого били на плетью на площади? А вот я вас помню… — сказал горбун и вздохнул — Вы были единственной из всей толпы, кто не испугался и дал мне воды, когда я умирал от жажды там, после позорного наказания…  — Да, да я тебя помню — кивнула девушка, стараясь говорить чуть медленнее. — Как же я рада, что тебя отпустили!  — Чего не скажешь о вас, госпожа — подхватил Квазимодо, он отлично понял то, что ему ответила Эсмеральда не только по губам, но и по выражению ее лица. — Я искал вас, после того, как узнал, что вы пропали из тюрьмы. Вам удалось сбежать?  — Да, но, лучше бы мне умереть тогда на плахе или в петле, чем… — из глаз девушки потекли слезы.  — О, что вы, госпожа, с вами случилась беда, я это вижу, но вы живы! Да, живы. Это ли не счастье? Я помогу вам, не бойтесь. Я отведу вас в собор. — Квазимодо протянул девушке свою большую мощную широкую ладонь. — Не бойтесь меня, знаю, я уродлив и могу вызвать страх даже у самых стойких, но вам нужна помощь, вас нужно обогреть и накормить. А в соборе вас никто не посмеет тронуть. Это убежище, которое дает сам Господь таким обреченным и несчастным, но он дает и шанс на жизнь. Эти слова немного отрезвили отчаявшуюся и измученную Эсмеральду. Почему-то она верила звонарю. Девушка кивнула и протянула горбуну свою руку в ответ. Квазимодо одним движением поднял ее на ноги, но от звонаря не укрылось то, что цыганка была очень слаба. Следующее, что почувствовала Эсмеральда — сильные руки, которые очень осторожно подхватили ее и понесли. Девушка настолько ослабла от голода, что спустя короткое время потеряла сознание. Тем временем Фролло, который все же последовал за цыганкой, бежал по знакомой ему дороге. Остановившись и спрятавшись за пустыми бочками рядом с кабаком, она заметил бегущую Эсмеральду. Клод понял в какую сторону она бежит, а улочки, ведущие к собору ему были знакомы как никому другому. Он пересек еще дону улицу и оказался как раз напротив того места, где цыганка столкнулась с Квазимодо. Клод, прячась за домами и телегами, оставленными торговцами рядом с лавками, приблизился к этим двоим настолько, что мог слышать их тихий разговор, а потом священник увидел как его Квазимодо потащил девушку в собор. Фролло ухмыльнулся, все складывалось даже лучше, чем он предполагал. Глухой звонарь сам того не зная сохранит его чаровницу, пока дело не закроет Шармолю, теперь цыганка никуда не вырвется, она и сама это прекрасно понимает — за воротами собора ее ждет лишь нищета, голод и смерть. Долго ли она в таком состоянии сможет прятаться от стражи…? Нет, ей не выдержать столь ужасного существования. Поэтому, когда дело будет сделано, тогда-то он и предстанет перед ней как ее единственный спаситель и покровитель, она не сможет ему отказать, особенно, когда узнает, что это он отправил Квазимодо на ее поиски. А если снова откажет… НЕТ…Он должен заполучить ее, иначе погибнет сам… Клод чувствовал это как никогда… И зверь снова зашевелился у него внутри. В его темных глазах снова загорелся тот самый адский огонь, а в душе шевельнулось что-то недоброе. Как только Клод убедился, что Квазимодо отнес цыганку в собор, он надвинул капюшон на свое лицо и скрылся в темноте. *** Прошло несколько дней. Эсмеральда постепенно приходила в себя после долгих лишений, болезни и голода. Квазимодо носил ей еду. Теплая постель с чистым простым шерстяным одеялом, белой простыней и даже подушкой, набитой перьями, а не соломой, казались цыганке роскошью после тех долгих холодных ночей под мостом. Новая одежда — льняное белоснежное платье, такие носили послушницы монастырей, теперь была для нее словно символ новой жизни. Все изменилось. По вечерам она и Квазимодо неспешно прогуливались по крыше собора. Иногда, когда заканчивалась вечерняя служба, а последний удар колокола возвещал о часе тушения огней, после, они бродили среди колоколов. Квазимодо приводил девушку в святая святых — на колокольню. Цыганка казалась веселой, позабыв о тех невзгодах, которые совсем недавно свалились на ее голову. Но иногда, она плакала, тихо и беззвучно, словно боялась, что кто-то может услышать ее рыдания. Эсмеральда старалась не показывать своих слез, даже, когда приходил глухой Квазимодо, она быстро вытирала слезы и пыталась спрятать заплаканные глаза, но горбун все видел и понимал, так не могло бы продолжаться долго. Эсмеральда не может жить взаперти. Даже в самой лучшей клетке свободная по своей природе вольная птица не выдержит долгую неволю. Но делать было нечего — ее по-прежнему разыскивала стража, а малейшее ее появление вне собора, грозило ей смертельной опасностью. Девушка понимала это, лишь иногда печалилась, неужели ей придется жить в соборе до конца ее жизни? А что если у нее нет другого выхода и она станет подобно тем статуям, навсегда привязанной к этому каменному великану…? *** Однажды, когда Квазимодо очередной раз принес цыганке еду, они разговорились. Звонарь с удивлением узнал, что девушка умеет читать и писать. И что она была бы рада, если бы смогла достать хоть какую-нибудь книгу.  — Не печальтесь, госпожа, я постараюсь добыть вам книгу, а может даже не одну — Квазимодо вспомнил, что несколько томов осталось в хранилище собора, эти книги принадлежали его приемному отцу Клоду Фролло. Когда будущий епископ парижский переезжал на новое место, послушники бережливо перенесли в хранилище то, что Клод посчитал нужным оставить. На другой день, сразу после того как прозвучал последний удар колокола, звонарь явился к Эсмеральде с книгой в руках. Как же рада была цыганка, когда открыла знакомые страницы — это была одна из частей той самой книги, которую девушка читала еще в доме Фролло. Эта была та недостающая часть, которая не давала ей связать концы с концами и теперь, когда нужная деталь была найдена, оставалось одно — попробовать воплотить ту мысль и попытаться разгадать ту самую загадку, о которой писал Николя Фламель. Это придало ей сил и немного притупило боль от утраты и лишений. Нужно было лишь раздобыть такие же склянки и колбы, что хранились у Фролло, и еще источник огня, сильного огня. Пламени, которое пожирало все на своем пути, не оставляя ни единого целого предмета. Точно такое же, что бушевало в груди самого Клода. Всю ночь Эсмеральда просидела с книгой и зажженной свечой, рядом с ней валялись исписанные листы — она записывала нужные подробности об опытах, которые проводил Фламель. Оставалось попытаться повторить все так, как говорил великий алхимик. На другой день Эсмеральде удалось упросить Квазимодо достать ей несколько склянок, наподобие тех, что были в кабинете у Клода. Звонарь с огромным трудом смог раздобыть лишь две колбы и одну небольшую миску, напоминающую глубокую чашку для супа. Но этого было мало — нужны были те самые порошки и огонь, а еще некоторые материалы, которых просто так раздобыть вряд ли удастся.  — Что же делать? Ведь я поняла в чем загвоздка! — говорила Эсмеральда, расхаживая взад-вперед по небольшой келье, щелкая пальцами. Эта небольшая комната с одним единственным маленьким окошком, которая располагалась почти под самой крышей, служила убежищем для цыганки и находилась недалеко от самой колокольни, где обитал Квазимодо.  — Я попробую достать вам недостающие материалы и все, что необходимо, но на это потребуется время. Лишь один человек сможет помочь в этом деле — сказал горбун, взглянув исподлобья на цыганку.  — Какой человек? — спросила девушка, которая была настолько увлечена поисками разгадки, что любое упоминание о том, что могло бы ей помочь, вызывало неподдельный интерес.  — Мой приемный отец, мой хозяин и господин — ответил Квазимодо, при этом выражение его лица было почтительным и покорным — бывший архидьякон собора Богоматери, Клод Фролло. От этих слов Эсмеральда вздрогнула всем телом, судорожно нащупав на шее старую ладанку, словно машинально ища защиты.  — Что ты сказал? Ах… Я и забыла, кто твой хозяин…- тихо прошептала она, будто не расслышав слова Квазимодо. Слезы выступили у нее на глазах при упоминании имени Фролло. Священник очень редко упоминал о звонаре в разговорах с цыганкой.  — Мой приемный отец, мой господин, человек, который дал мне все. Клод Фролло… — повторил горбун, но осекся, заметив ее слезы.  — О, моя госпожа! Простите меня, я вас верно чем-то обидел? — Квазимодо подошел чуть ближе к девушке и присел рядом, заглядывая ей в глаза, словно пытаясь извиниться за возможные неудобства.  — Нет, нет, что ты, добрый Квазимодо. Ты спас меня и единственный, кто не попросил за мое спасение ничего взамен — проговорила цыганка, вытирая безвольно текущие по щекам слезы. — Забудь о моей глупой просьбе и книгу забери.  — Что же случилось? Скажите, почему вы плачете? Кто вас обидел? Вам нечего бояться! Я сверну ему шею! — рыкнул звонарь, а его глаз наполнился яростью.  — Боюсь, тебе не придется трудиться. Да и я бы не хотела…- начала Эсмеральда.  — Вы мне можете сказать все, абсолютно все! Я смогу защитить вас от всякого зла и разорву любого, кто посмеет даже словом обидеть вас. Кто этот обидчик, из-за которого вы плачете? А ваши слезы…все равно, что печаль самой Девы Марии — ответил Квазимодо.  — Ты действительно хочешь знать, КТО стал причиной моих страданий? — Эсмеральда посмотрела на звонаря, пытаясь взглядом отговорить от неприятной правды, но тот всем видом выражал уверенность и кивнул.  — Да, госпожа, за то милосердие, за ту каплю воды… Вы напоили не просто мое страдающее тело, но и мою душу. Кто этот человек, что причинил вам боль? — серьезно ответил Квазимодо. Цыганка видела, что звонарь не хотел отступать.  — Это он, бывший архидьякон собора Богоматери, ныне новый епископ парижский, твой приемный отец и твой хозяин, Клод Фролло де Тиршап де Молендино — ответила Эсмеральда и уронила голову на руки. Немного успокоившись она рассказала все, что с ней произошло за последние несколько месяцев и кто на самом деле стал причиной всех ее несчастий. Квазимодо внимательно глядел на ее лицо, стараясь не упускать ни единого изменения, ловить каждое слово с ее губ. Чем дальше он слушал рассказ цыганки, тем больше его охватывала глубокая печаль.  — Прости, от меня одни несчастья… — заключила Эсмеральда и отвернулась к окну.  — Это вы должны простить меня, — отозвался горбун, чуть тронув девушку за плечо.  — За что же? Ты не сделал мне ничего плохого и спас меня. Если, кончено, не считать того нашего странного первого знакомства в подворотне. Я так и не узнала зачем и куда ты меня звал? — цыганка снова повернулась к звонарю и слегка улыбнулась, стараясь смягчить столь горькую правду.  — Именно об этом я и хотел вам рассказать — Квазимодо потупил свой взор и виновато опустил свою косматую голову. — В тот самый злосчастный для вас вечер, я следил за вами.  — Следил? Но зачем? — Эсмеральда была удивлена таким поворотом событий.  — Меня попросил мой господин. Он просил привести вас к нему. — ответил Квазимодо, голос его был печальным — До этого я часто видел своего приемного отца с задумчивым лицом, бродящего по собору, словно тень, после вечерней службы. Он стал таким бледным, перестал совсем спать. Однажды, я заметил, что он поднялся на тот широкий балкон, что отделяет колокольню и смотрел вниз на площадь, а потом он сидел на каменных плитах и плакал. Еще никогда я не видел его таким. На другой день повторилось все тоже самое. Так прошел месяц, но мой господин таял как свеча. Я был готов на все ради него, и вот тогда, в один из таких вечеров, я застал его рыдающим на том же месте. Я боялся, что он прогонит меня, если заметит. Но этого не случилось. Он мне все рассказал. Он любит вас и отчаялся найти спасение и объяснение своей страсти, а после, просил меня привести вас к нему, но он сказал, что хотел лишь поговорить с вами… Боже, я и не догадывался, что все так сложится… Простите, простите меня, добрая госпожа! Горбун бросился на колени перед Эсмеральдой и не хотел подниматься.  — Ну что ты, Квазимодо, нет, нет, поднимись. — девушка дотронулась до широких сильных плеч звонаря, давая ему понять, чтобы тот поднялся с колен — Ты ни в чем не виноват. Ты ведь не знал… Он воспользовался твоей привязанностью и безграничной любовью, а со мной — моим глупым доверием…и обманул нас, нас обоих, получив свое. Ты ни в чем не виноват, Квазимодо. Ты спас меня и ничего не просил взамен. Наверно, ты прав — мне лучше остаться в соборе, возможно навсегда… *** На другой день Квазимодо и Эсмеральда гуляли по крыше собора, рассматривая Париж с высоты птичьего полета. Книгу все же, звонарь оставил в келье, не отнимать же единственное развлечение у цыганки, которая так горько плакала накануне. Но сегодня девушка была в хорошем расположении духа и казалось, от былой печали не осталось и следа. Накануне, звонарь где-то раздобыл для нее бубенцы, напоминающие кастаньеты с которыми цыганка когда-то танцевала на соборной площади. Это вселило в нее надежду. Она напевала какую-то песенку, прищелкивая ими, несмотря на то, что Квазимодо был глухим и не мог слышать ни слов, ни мелодии, он был рад, что на лице цыганки вновь появилась легкая улыбка, да и нога ее больше не беспокоила как раньше. Эсмеральда даже сделала один из тех затейливых пируэтов, которым когда-то ее научили. Нога больше не отдавалась тянущей или резкой болью. Приободрившись, цыганка поправила на себе белоснежное платье послушницы и радостно воскликнула — Квазимодо, я могу танцевать! Ты видишь? Нога больше не болит!  — О, госпожа, как отрадно видеть вашу улыбку! Вам лучше… Вы так прекрасны, особенно, когда улыбаетесь… — звонарь поднял на ее свои полные нежности глаза, а вернее его единственный глаз светился сейчас радостью и тем искренним восхищением перед красотой и грацией.  — Хочешь, я станцую для тебя, милый Квазимодо? — сейчас ее карие блестящие глаза светились счастьем. Звонарь кивнул и устроился поудобнее, распугав голубей, пристроившихся неподалеку. — Миииллыыйй Квааазииммодооо! Как же хорошоооо! — воскликнула девушка и стала напевать ту самую песенку и пританцовывать, отбивая ритм бубенцами. А еще спустя мгновение, Эсмеральда пустилась в пляс, стараясь хоть на мгновение забыть обо всем на свете, о смерти Клопена, о нищете, голоде и ежедневной грозящей смертельной опасности. Она порхала и кружилась, совсем как когда-то… Ни цыганка, ни глухой звонарь не заметили, что за ними уже несколько дней подряд следил горящий ревнивый взор Клода Фролло. Он часто наблюдал за девушкой, пробираясь в собор по тайному входу. Если раньше священник всего лишь присматривал за ней, чтобы удостовериться в том, что цыганка не предпринимает никаких попыток к бегству, то сейчас в его сердце закралась ревность. Это до селе неведомое чувство жгло его душу и терзала ум. Цыганка была так весела и спокойна в компании этого глухого урода, она даже танцует для него! Тогда как в сторону самого Клода Эсмеральда даже взглянуть не могла. Лишь их долгие разговоры помогли хоть как-то обратить на него внимание, да и то, обстоятельства сложились таким образом, что Фролло сам заставил девушку быть рядом. А теперь… О, она танцует для Квазимодо, смеется, улыбается! Почему он?! О, женщины! Коварные, жестокие создания! Исчадие ада и сатанинское отродье! Почему она так ласково глядит на этого урода, а его, несчастного безмерно страдающего, готового на все ради нее, отвергает и называет чудовищем? Почему он?!!! Священник сжал кулаки и заскрежетал зубами, в бессильной злобе он сорвал с себя крест, висевший у него на груди и быстрыми шагами бросился вниз по потайной винтовой лестнице. Звуки бубенчиков и песни, которую напевала Эсмеральда звучали у него в голове. Клод больше не станет церемониться с ней и умолять ее о любви, стоя на коленях. Раз она считает его чудовищем, вампиром, животным, своим палачом, он станет таким на деле. Ревность, которая заставлял Клода краснеть и беситься, все сильнее и сильнее омрачала его, все больней отзывалась в его сердце, все чаще зверь пытался вырваться наружу… *** Этой ночью Эсмеральда спала тревожно, ей снились кошмары и она часто просыпалась, а потом долго не могла заснуть. Ее мысли тревожила загадка, о которой писал Николя Фламель, а еще ее жгли воспоминания о нем… Снова и снова ее воспоминания возвращались в тот дом… Его горящие глаза, полные желания… В эту ночь не мог заснуть еще один человек, которого мучили отнюдь не кошмары. Клод не спал, всматриваясь в даль через открытое настежь окно… В его голове звучала одна и та же мелодия, которая играла на площади в тот день, где танцевала цыганка. С тех пор как Квазимодо спас Эсмеральду и спрятал её в соборе, Фролло успокоился на какое-то время, потому что теперь плясунья в безопасности и уж точно звонарь не позволит ей ускользнуть. Но это продолжалось недолго, и Клода снова стали преследовать воспоминания о той единственной ночи, которую он провел со своей красавицей. Он знал, где спит Эсмеральда, эта была та самая маленькая келья почти под самыми сводами собора, недалеко от того места, где были колокола. У Фролло до сих пор сохранился ключ от тайного входа в собор, а также ключ от Красных врат, соединяющий монастырь и собор. Клод не мог заснуть, не мог думать ни о чем другом, кроме цыганки, а теперь, когда он вкусил всю сладость близости с желанной женщиной один раз, ему хотелось больше. Он замирал, закрывая глаза, от жгучих воспоминаний, по всему его телу пробегала сладостная дрожь, когда его воображение рисовало ему картины ещё более сладострастные, чем прежде. Теперь он знал КАКОЕ удовольствие и блаженство может доставить ему смуглянка и как он сам может вызвать у неё ответное желание. В эту ночь его томление и страсть столь сильно распалили его кровь, что священник застонал в голос, вцепившись руками в подоконник. Холодный осенний ветер не смог остудить его пыл, он быстро набросил на себя подрясник и судорожно принялся одеваться. Ключи от тайного входа в собор были у него на столе, в этой же связке был и ключ от Красных врат… *** Добраться до собора он мог и с закрытыми глазами, настолько хорошо ему была знакома дорога. Величественные высокие стены давили на Клода, как будто старались изгнать дикого зверя, крадущегося в ночи с нечестивыми мыслями, из дома божьего. И действительно, в этот момент Фролло был похож на животное, крадущегося в ночи зверя, который столь долго выслеживал свою добычу и теперь оставалось лишь схватить ее длинными острыми когтями, вцепиться клыками в ее плоть, терзать и рвать на части, удовлетворяя свой дикий инстинкт… Его глаза пылали в ночи, а движения стали быстрее, ноги сами вели его в ту часть собора, где под тяжелыми сводами была та самая маленькая келья, где спала цыганка. Добравшись до места, Клод какое-то время просто стоял и глядел на закрытую дверь, переводя дыхание. Он улыбнулся какой-то мерзкой отталкивающей улыбкой, в которой не было ничего человеческого. Толкнув дверь, священник зашел в келью и повернул ключ в замочной скважине — теперь, когда возможный путь к бегству был перекрыт, Клод выдохнул — цыганка уже никуда не сбежит. Девушка спала очень чутко и тут же проснулась от шума, и поднялась на постели. Она вскрикнула, когда увидела перед собой в свете лампады лицо Фролло.  — Тише, тише, красавица моя — сказал он и поставил светильник на стол — Наконец-то я могу рассмотреть тебя поближе. Прошло столько времени, после того, как ты сбежала от меня. Клод присел на кровать. Казалось он был спокоен как никогда, но его выдавали горящие, как уголья, глаза.  — Опять… Зачем вы пришли сюда? — Эсмеральда первая нарушила воцарившуюся тишину.  — Зачем? — удивленно спросил Фролло, приподняв брови — Что ты сделала со мной?! Ты даже представить себе не можешь как мне плохо без тебя?! Называй меня Клод, просто Клод, особенно после того, что произошло между нами той ночью… Не подумай, что я окончательно сошел с ума, но я до сих пор храню ту самую простыню, после нашей первой ночи… Эсмеральда с отвращением посмотрела на священника и вскочила на ноги. Ее затрясло, но, на этот раз от злости. Как смеет он, насильник, развратник, подлый шантажист, смаковать ее позор и боль! Она не сдержалась и отвесила Клоду звонкую пощёчину, вложив в нее всю силу, которая у нее оставалась.  — Нравится меня унижать? Ну что ж, унижай, мучай, бей, делай со мной, что хочешь, но ты моя и я не могу от тебя отказаться! Никогда! — закричал священник, толкнув девушку на узкое низкое ложе.  — Пусти! Пусти! Мне больно! — кричала Эсмеральда, попытавшись вырваться, отстраняя его руки, но это не помогло.  — Пустить? Ну уж нет! Слышишь — никогда я тебя больше не отпущу! — Клод перехватил ее руки и прижал трепещущую цыганку к себе — Знаешь, о чем еще я думал все это время? Ты не беременна. Что же произошло? Да, я думал и об этом, девушка — для этого хватило бы и одной ночи… Отвечай! Отвечай сейчас же — ты ждала от меня ребенка?! Отвечай! ЧТО ты сделала с собой?!  — У меня были травы… Я знаю как из них изготавливать некоторые смеси… — дрожащим голосом ответила Эсмеральда, сознавая, ЧТО сейчас может произойти.  — Ты ждала от меня ребенка?! Ведь так?! ТАК?! — зарычал священник и еще сильнее стиснул ее в своих руках, а потом встряхнул с такой силой, что у нее загудело в голове. Эсмеральда смогла лишь слабо кивнуть. В это мгновение он резко поднял ее на ноги и снова повторил вопрос. Цыганка молчала и лишь затравленно глядела на него. — Что ты сделала?! Что?! Говори! — Клод тряс ее изо всех сил, ему было все равно каким сейчас способом он добьется от нее правды, но он это сделает.  — Что. Ты. Сделала с моим ребенком. — вкрадчиво и на этот раз тихо прошипел Клод, наклоняясь к самому ее уху.  — Я выпила ту самую смесь трав… Ту самую, которую готовят повитухи, чтобы избавиться от плода… — проговорила она, уставившись своими большими карими глазами на него. Клод отпустил девушку и еще несколько минут пытался осознать услышанное.  — Нет, не говори этого! Это не правда! Ты не могла… Нет… — он рванул ворот сутаны, почувствовав, что ему становится плохо и он начинает задыхаться от нахлынувших боли и ярости.  — Да! Да! Да! Я выпила отвар, целый кувшин! Я не хотела ничего! Я не могла тебя видеть! Я не хотела, чтобы хоть что-то нас связывало! Я не могла бы от тебя избавиться иначе! От той боли и позора, на которые ТЫ меня обрек! — она выкрикнула эти безжалостные слова прямо Клоду в лицо, отчаяние и страх перемешались. Он побледнел, что-то проговорил тихим неразличимым шепотом, пошатнувшись, будто от сильного удара, но смог сохранить равновесие и полностью развернулся к цыганке. Его широкоплечая высокая фигура возвышалась словно скала, заслоняя собой тот единственный источник света в келье на столе. Его руки сжались в кулаки, ногти врезались в ладони, да так крепко, что на холодные каменные плиты упали первые капли крови. Лицо его оставалось холодным и непроницаемым, лишь глаза изменились в одно мгновение. Издав полу-рык полу-крик, он замахнулся на цыганку и ударил с такой силой, что несчастная девушка отлетела к стене. Но на этом дело не кончилось, удары сыпались на нее градом, единственно, что немного спасало цыганку от явных увечий было то, что это были пощечины, а не тумаки.  — Пусти меня! Прекрати! Ты не человек, а настоящее животное! Зверь! — кричала она, стараясь защититься, выставив руки вперед, но все было напрасно. Ответа не было. Еще пощечина, еще одна. И еще. Ее щеки пылали от ударов, словно то было раскаленное железо, которым метили воров или уличных девок. Вскоре Эсмеральда затихла, закрывшись руками. Тогда удары прекратились, но сильные руки снова схватили ее и подняли на ноги. Его темные глаза были полны слез и ярости, но в них было еще что-то, больше, чем злость. Боль перемешанная с ненавистью, дикая и столь невыносимая, что превращала Клода в зверя. Он был готов ко всему, что она его не примет, никогда не полюбит, пусть даже будет равнодушна к его чувствам, но не это… Не это… Его ребенок… Она… Нет… Как она могла? Как она могла уничтожить зародившуюся жизнь — его жизнь? Почему? Нет… Этого он не мог понять… Голова его была словно в огне, ее слова стучали набатом… Их будто вбивали в его голову, безжалостно и с неистовой силой. Жила у виска пульсировала столь часто, что доставляла настоящую физическую боль Клоду, сердце его бешено колотилось, он чувствовал, что еще немного и он рухнет без сил и потеряет последние остатки своей жизни, и пропадет, канет в небытие… Боль, душившая его была ни с чем не сравнимой, даже с той, когда Эсмеральда сбежала от него. Этот страшный взгляд, сосредоточенный на ее лице, вызвал ледяной холод. Цыганка почувствовала, что эти минуты могут стать для нее на самом деле последними. Она не пыталась вырваться или кричать. Она лишь смотрела, будто зачарованная в его темные глаза.  — Лучше бы ты убила меня — тихо проговорил он наконец и отпустил плясунью. Клод повернулся к маленькому окну и открыл его. Свежий холодный осенний ночной воздух немного бодрил. Он упал на колени и стал громко молиться.  — Господи, прости меня, — его голос дрожал, а по щекам безвольно текли слезы — Прости за этот великий грех, это я виноват… Во всем виноват… Слишком много зла я причинил этой женщине… Прости мой грех… Накажи меня…Mea culpa… Mea maxima culpa…* Эсмеральда осторожно приблизилась к нему, но Клод продолжал молиться не обращая никакого внимания на нее.  — Клод — тихо произнесла она и тронула его за плечо. Неожиданно, ощутив прикосновение Фролло обернулся.  — Клод… — Эсмеральда опустилась рядом с ним на колени и обняла его. — Ты должен отпустить меня. Твоя страсть погубит нас обоих… Но неожиданно священник вскочил на ноги и сжал ее в своих стальных объятиях, целуя столь страстно и дико, будто пытаясь забрать ее себе, словно зверь пожирая плоть своей жертвы. — Моя, моя, моя красавица, — шептал Клод, обнимая цыганку. — Почему сбежала от меня? Разве тебе было плохо со мной? Только не лги, прошу! Я же видел как тебе хорошо со мной, как твое тело поддается и откликается на мои ласки, на мою нежность… Что ты с собой сделала? Зачем…?  — Пусти меня! Я буду кричать и… И… — Эсмеральда попыталась вырваться, но напрасно.  — И что? Кто прибежит тебе на помощь? Квазимодо? Он глух или ты забыла?! — рявкнул Клод и отпустил девушку. — Никто сюда не явится и никто не спасет тебя! Не меня тебе надо бояться, а виселицы. Несмотря на то, что прошло столько времени, твой приговор еще не отменили. Я делаю все возможное, чтобы его отменили и поверь, я этого добьюсь. Ты будешь свободна и петля тебе больше не будет грозить. Клод снова приблизился к ней и сел рядом на кровать. Он смотрел на нее с минуту, а потом взял ее руки в свои и стал целовать, обжигая горячими поцелуями ее пальцы, ладони… Она не отстранилась. Цыганка молчала. Сейчас она не могла понять свои чувства. Ее терзали сомнения. Она сомневалась в себе самой. Что это? Его горячее дыхание, его руки… Эти настойчивые губы… Ласки, сводящие с ума… Что с ней происходит? Ей приятны его прикосновения. Она тает в его объятиях как будто первый снег от последних лучей осеннего солнца. По ее телу пробегает сладкая дрожь, а его глаза уже не кажутся столь страшными и демоническими как раньше. Что это?! Боже… Ей вспомнились слова Мариетты, вспомнился Жак и все те ужасы казни на площади, все эти голодные дни, когда надежда на спасение почти оставила её.  — Эсмеральда, не молчи, ты согласна? Вернись ко мне! Ты всегда будешь моей! — Клод придвинулся к ней еще ближе, на столько, что она могла ощущать его дыхание на своем лице, видеть его губы прямо перед собой, чувствовать как ее собственное сердце стало биться так сильно, что вот-вот было готово выпрыгнуть из груди. Ее щеки залил румянец, когда Клод наклонился и поцеловал ее в шею, нежно поглаживая по плечам. Девушка ничего не ответила, а лишь протянула свои тонкие смуглые руки и обвила его шею, прижавшись к нему всем телом. Клод еле сдерживал себя, чтобы не наделать глупостей прямо сейчас.  — Я знаю, красавица моя, ЧТО ты пыталась сделать, но у тебя не хватило ни материалов, ни нужных ингредиентов — сказал Клод шепотом ей на ухо. — Тщщщ. Не спрашивай откуда я это знаю и почему заговорил об этом теперь. Я дам тебе все, что пожелаешь, но взамен я прошу быть со мной. Я тщетно пытался справиться со своей порочной страстью и запретной любовью… Если бы я мог предложить тебе законный союз, я бы сделал это. Мой сан и мое положение никогда не позволят… О, сколько раз я видел благородные венчающиеся перед алтарем пары, которые клялись друг другу в верности до конца своих дней, а спустя месяц другой, мужья заводили себе любовниц, а жены дарили свои ласки на стороне, а после, приходили ко мне на исповедь, чтобы покаяться в своих грехах… Я был бы тебе верен до конца, но мой сан… Благодаря ему я смогу защитить тебя всегда, власть Бога куда выше власти любого монарха. Я не могу без тебя… Видит Бог, я грешен…но как сладок этот грех… Я люблю тебя… Не искушай меня… Прошу… Не мучай больше… Я знал, что ты придешь… Что ты вернешься ко мне… Я тебе не желаю зла… Я просто не могу желать тебе зла… — шептал он обнимая ее — Ты подарила мне жизнь, с тобой я жил обычной жизнью, как простой мужчина… Я люблю тебя… А причина того, что ты вернулась заключается в том, что и ты любишь меня… Ты не осознаешь этого сейчас… Но это так… Пока он говорил все это, его пальцы расшнуровывали платье послушницы. Белые одежды упали на пол кельи… Эсмеральда вновь ощутила на своем теле его горячие поцелуи, но на этот раз она сама захотела его ласки, его прикосновений…  — Что скажешь, мой ангел? Мое проклятие… — шептал Фролло, на минуту оторвавшись от нее и снова заглянув Эсмеральде в глаза.  — Да, Клод, я согласна — прошептала она в ответ дрожащим голосом. Мысли ее снова поглотил липкий, лишающий воли и подчиняющий себе, страх… Эсмеральда понимала, ей не вырваться… Этот зверь никогда добровольно не отпустит ее, даже, если он будет по-прежнему расточать сладкие речи, он не отпустит… Никогда… Он будет преследовать ее до самой могилы… Никогда… Ее руки потянулись к нему и обняли своего мучителя… Последняя надежда на свободу угасла.