Последний удар колокола

      С тех пор прошел целый день. Длинный долгий, словно тонкий кусочек масла, размазанный по большому ломтю хлеба. День. Эсмеральда была как в тумане, снова и снова перебирая в голове последние события прошедшей ночи. Накануне, рано утром, Фролло приказал Квазимодо помочь девушке собраться в дорогу. Звонарь был единственным существом, в котором Клод был уверен. Квазимодо никогда не пойдет против его воли, никогда не воспротивится и никогда не ослушается. А если такое случится, то скорее горбун прыгнет с собора, чем предаст своего приемного отца словом или делом. Цыганка тоже понимала это, поэтому не стала потворствовать попыткам горбуна просто отпустить ее. Она знала — если ей снова удастся убежать, гнев этого страшного человека, настоящего дьявола под личиной добродетели, обрушится на несчастного звонаря. Она не могла так поступить с тем, кто спас ей жизнь, ничего не требуя взамен… Наступил вечер и скоро за ней должен был прийти тот самый человек, причина всех ее несчастий и горя, тот, кто никогда ее не отпустит, тот, кто сломал ей жизнь, сначала надломив, а потом разбив до конца… На тысячи осколков… Рядом с кельей ее ждал Квазимодо. Он протянул ей узелок с новой одеждой. Эсмеральда переоделась и в последний раз поглядела на свое временное пристанище в соборе. Ее глаза были серьезными, а тот самый игривый любопытный огонек погас. Он больше не вспыхивал в ее карих глазах. На его место пришло что-то другое. Оно будто выпило все до конца из ее души, вложив взамен что-то тяжелое и задумчивое, а что, Эсмеральда и сама не могла объяснить. Морщинка залегла в уголках рта. Она молча вышла из кельи и остановилась рядом с высоким парапетом, отделявшим ее от сумрачного вечернего неба. Внизу был распростерт великий город, внизу были люди, кипела жизнь, там… Внизу… Та жизнь, к которой теперь она не имеет никакого отношения… Звонарь повел ее по крутой винтовой лестнице вниз к тайному выходу из собора, он должен был довести Эсмеральду до нужного оговоренного места и дождаться прихода Фролло. Это был отдаленный берег Сены, около которого обычно было несколько лодок, чтобы плыть вниз по реке.  — Я дождусь моего господина вместе с вами — сказал Квазимодо грустным голосом — Так будет лучше и вас никто не обидит…  — Я не боюсь — прервала его так неожиданно, до сего момента молчавшая Эсмеральда.- Вряд ли кто-то сделает мне еще хуже, чем уже произошло… Ты был так добр со мной, милый Квазимодо.  — Одно ваше слово и я не посмотрю на него, бегите! Беги сейчас! — слеза сверкнула в его единственном глазу.  — Не печалься обо мне. Ступай. Я уже никуда не убегу — Эсмеральда слабо улыбнулась и взглянула на мутную воду. — Ступай, прошу тебя, мне надо побыть одной до того как… До того, как он вернется.  — Я приду к вам завтра в дом, с едой и необходимыми вещами, которые купил мой господин — сказал звонарь и еще раз поглядел на девушку, словно пытаясь отыскать в ее глазах тот самый отблеск, отблеск надежды. Напрасно.  — Спасибо. А теперь ступай. — повторила Эсмеральда, ее глаза по-прежнему смотрели на темные воды Сены. Звонарь побрел в сторону собора, обернувшись и поглядев на то самое место, где сидела Эсмеральда. Девушка уже не смотрела на него. Ее карие глаза были прикованы к бурлящим потокам реки. Он повернулся и поторопился в собор. Скоро должны были звонить к вечерней.  — Это жизнь, она такая… Все, что произошло тоже… Все это не хорошо и не плохо… Это жизнь, — думала Эсмеральда, сидя у самой кромки воды, снова и снова воскрешая и прокручивая в голове те события, которые произошли за последние пол-года. Темные, будто омут, неспешно плывущие волны Сены, накатывали и разбивались о набережную. Так прошло какое-то время. Зазвучали колокола собора, ознаменовавшие конец вечерней службы. Наступил час тушения огней. У нее ничего не осталось. Ничего, кроме тех остатков, тех крох, которые с трудом можно было назвать жизнью… Порыв холодного осеннего ветра сорвал с нее платок, словно унося с собой ее жизнь, без возврата, оставляя нечто подобное ей, какое-то другое существование, в котором больше не было надежды, в нем не было ничего… Ничего. Последний удар колокола заставил ее вздрогнуть как от сильного удара и оторваться от своих мыслей.  — Ты все же дождалась меня… Не сбежала… Готова вернуться? — голос, который неожиданно раздался за ее спиной, был также холоден как тот ветер, что дул теперь так сильно, что казалось, мог сбить с ног. Цыганка молча кивнула и повернулась к нему. — Я знал, ты останешься со мной, это ли не доказательство того, что я тебе небезразличен. Этот холодный сильный и властный голос принадлежал самому епископу парижскому, бывшему архидьякону собора Парижской Богоматери, Клоду Фролло. Клод молча протянул ей руку, на что Эсмеральда протянула ему свою руку в ответ. Наступил поздний вечер, когда добрые люди тушили огни и укладывались спать, а ночь потихоньку начинала вступать в свои права. *** Весь следующий день пролетел быстро, а сумерки не заставили себя ждать. Осень была холодной, утром можно было видеть иней на крышах домов, постепенно чувствовалось дыхание приближающейся зимы. Дни становились короче, а ночи наступали скорее, укрывая Париж и его предместья темным студеным пологом. Жеан Фролло шел по темным парижским улочкам, ноги сами вели его сначала к собору, он давно не видел брата, но вовремя спохватившись, школяр развернулся и направился к епископскому дворцу. Прохладный осенний вечер напоминал Жеану о том, что совсем скоро наступят холода и ему уже не придется так смело проводить свои ночи под мостом или рядом с очередным кабаком или таверной, когда в карманах пусто. Раньше первая мысль, с которой он шел к старшему брату, была лишь о деньгах, но теперь недавние события изменили Фролло младшего. Жеан поднялся по ступеням епископского дворца, предварительно испросив разрешение у стражи. После того, как его пропустили дальше, он был вынужден прождать более двух часов в приемной, где ему помогал коротать время монах-помощник и викарий с громадной стопкой бумаг, перехваченной кожаным шнуром. Это был один из старших викариев, который смиренно ждал приема у новоиспеченного епископа. Жеан не стал пользоваться своим положением и родственными связями, и пропустил священнослужителя вперед. Прождав еще минут сорок, Жеан чуть не заснул, как двери кабинета епископа открылись и он увидел довольного викария, а также Клода, на губах которого играла легкая улыбка, а глаза приобрели странное выражение. Его суровый брат сейчас казался Жеану счастливым и каким-то умиротворенным. «Наверно, это все новая должность, конечно, теперь Клод может развернуться на всю мощь, да и наконец-то выкупил наши поместья. Как камень с плеч сняли. Он так ждал этого. Явно ему заботы только на пользу» — подумал Жеан и переглянувшись с викарием, нерешительно кивнул епископу, своеобразно поприветствовав старшего брата.  — Благодарю вас Ваше Превосходительство, я рад, что мы уладили все недоразумения — заканчивал свою речь викарий и поклонился так низко, чтобы поцеловать руку епископа, как это только позволял его больная спина.  — Не стоило так беспокоиться, это всего лишь одно из тех досадных недоразумений, которые не требуют столь сурового наказания, как недавно на площади. В данном случае, будет достаточно виноградной лозы — при этом Клод усмехнулся, обменявшись еще парой любезностей с викарием. После тот удалился. Жеан стоял в приемной епископа, теребя свой плащ. Клод жестом пригласил брата к себе.  — Можешь располагаться, на сегодня все визиты окончены — голос Фролло казался не таким суровым как раньше, да и сам Клод казался в глазах младшего брата даже помолодевшим. Его темные глаза блестели, улыбка то и дело озаряла его лицо, несмотря на усталость. — Я не спросил тебя зачем ты пришел? Ах, да, тебе наверняка опять нужна определенная сумма. Так вот, знай, что…  — Нет, нет, брат — перебил его Жеан, глаза которого, в отличии от Клода, были чем-то опечалены — Я не за деньгами пришел… Хотя, они бы мне тоже не помешали, но я пришел не за этим.  — Тогда зачем? — Клод присел напротив школяра у камина, сложив руки на груди и внимательно поглядев тому в глаза.  — Просто. Увидеть тебя, Клод — ответил Жеан, лицо которого на удивление было бледно как холст, к которому еще не притронулись кистью и маслом.  — Неужели? Что-то случилось, не иначе? Постой, наверно сам святой дух снизошел на моего брата и теперь преподнес мне приятный сюрприз за все то время, что я служу Господу нашему — ехидно вымолвил Клод, всматриваясь в глаза младшего брата, ища в них подвох или намек на новую выходку школяра.  — Нет, мне ничего не нужно и я действительно пришел повидаться с тобой — голос Жеан был немного грустным, а его глаза впервые приобрели серьезное выражение. — Я никогда не приходил к тебе просто так. Вернее, это было так давно, что я уже и сам забыл, когда будучи еще ребенком приходил к тебе в поисках утешения или чтобы рассказать тебе о своих детских делах… Клод, прости меня, я… Я только сейчас понял, ты единственный, кто у меня есть… Ты единственный мой родной человек на всем белом свете, у меня никого нет, кроме тебя… С этими словами, Жеан неожиданно бросился к епископу и обнял его. Клод застыл на какое-то время, не время ни своим глазам, ни своим ушам. Жеан, его любимый брат, его балованное дитя, который и думать про него забыл, лишь изредка наведываясь к нему за очередной порцией звенящих монет, теперь обнимал его, будто цепляясь за него как за спасительную соломинку. Жеан то и дело всхлипывал и плакал, уткнувшись в сутану своего старшего брата. Фролло осторожно отодвинул брата и снова взглянул в его глаза.  — Что случилось? — строго спросил епископ, заплаканные глаза Жеана по-прежнему были печальными и даже испуганными.  — Знаешь, я никогда еще не думал… Я… — всхлипывал белокурый школяр, вытирая рукавом слезы — Прости меня…  — Тише, тише… Успокойся, Жеан, расскажи мне, что случилось? — Клод усадил его обратно в кресло рядом с пылающим камином и налил тому немного вина.  — Вчера я хоронил своего друга. Это тот, ты наверно помнишь, мы с ним вместе были у того трактира… В общем, когда ты нас застукал, выходящими из… — Жеан никак не мог подойти к сути, чем еще сильнее встревожил Клода.  — Да, да, помню, но как? Он умер?! Что вы натворили, Жеан?! — голос Фролло требовал от младшего брата продолжения.  — Нет, мы ничего сделали. Бертран умер от голода — тихо проговорил Жеан — Вернее, когда шатался по улицам в поисках пропитания или когда он искал себе ночлег, его кто-то убил в подворотне. Его старший брат умер от лихорадки несколько недель назад, а как ты помнишь, его и моя история похожи как две капли воды. Он тоже был воспитан без родителей… — Жеан снова встал и приблизился к Клоду, обнимая его. — Его брат умер и после Бертран продолжал проматывать последние деньги с нами в кабаках, а как-то раз он так сильно напился и все звал своего старшего брата… Потом, деньги кончились и он стал бродяжничать, не захотел возвращаться больше в коллеж… Я видел его побирающимся у отдаленной церкви в пригороде Парижа, где часто собираются бродяги, тогда я отдал ему последние несколько экю… А потом… Он стал таким тощим и жалким… Его ветер носил по улицам как эти сухие листья, что валяются повсюду… Еще спустя пару дней его тело с перерезанной глоткой нашли недалеко от рынка, что рядом с собором… Ты столько раз наставлял меня на путь истинный, столько раз я избегал слушать твои предостережения… Боже… Он был таким тощим… Клод, прости меня… Он был лучше меня, таким добрым, веселым и очень любил своего брата… Я не достоин…  — Прекрати, Жеан, что ты такое говоришь, ты с самого рождения был для меня единственным любимым существом, той светлой частичкой, что осталась от нашей семьи — Клод прижимал к своей груди младшего брата, совсем как когда-то, когда Жеан был еще ребенком и искал у Клода защиты от всех бед и невзгод. — Я растил тебя и как мог старался уберечь от всего дурного, но видимо ты смог научиться чему-то лишь тогда, когда жизнь преподнесла тебе жестокий урок.  — Прости меня, Клод… — шептал Жеан, не отрываясь от сутаны епископа — Прости…  — Ты голоден? — спросил Фролло, вытирая слезы младшего брата.  — Я ничего не хочу. Лишь вернуть те мгновения, когда мне было пять или шесть лет. Помнишь? Ты тогда играл со мной, читал мне перед сном разные истории… Катал меня на плечах… Обнимал меня и утешал, когда мне было грустно… А сейчас… После всего, мне так плохо… Так больно и страшно… Ты был прав, я ни на что не способен… Чтобы сталось со мной, если бы не ты… Господи… Он был таким тощим… Прости меня… — Жеан не смог успокоиться сразу, Фролло заметил, что парня трясло мелкой дрожью, а слезы продолжали литься потоком из глаз школяра. Для Жеана это событие стало не просто уроком, оно, казалось перевернуло его сознание и сделало то, чего никак не мог добиться Клод. Огонь в камине постепенно догорал, а за окном начался дождь.  — Иди сюда — Клод гладил Жеана по его кудрявой голове, а после прижал к себе так крепко, как будто кто-то пытался забрать его любимого брата у него навсегда — Все будет хорошо, Жеан, я с тобой, мой мальчик, все будет хорошо, вот увидишь. Я с тобой.  — Не бросай меня, Клод — тихо проговорил школяр, не разжимая пальцы, боясь выпустить сутану брата из рук, как последнюю надежду на спасение.  — Никогда — ответил Фролло и поцеловал брата в лоб, совсем как когда-то, тихонько укачивая Жеана, как когда-то, много лет назад… Как когда-то, когда и сам Клод нуждался в родительском тепле и утешении… Как когда-то… Клод и сам забыл как это бывает. Холодный осенний ливень, хлеставший по окнам так сильно, что казалось, еще немного и стекла разлетятся вдребезги, не прекращался. *** Следующий день для Клода пролетел также незаметно и стремительно, как и предыдущий. Его новые обязанности отнимали у него много времени. Новый епископ парижский не изменил своего отношения к текущим делам, а теперь еще строже и пристальнее контролировал положение епархии. Каждую неделю он требовал отчетов от своих помощников и викариев, а те в свою очередь, должны были быть расторопными и требовать полные записи о хозяйственном и финансовом положении дел даже от самых дальних и небольших приходов парижского региона. Рано утром его младший брат Жеан по-прежнему спал в покоях у Фролло, прикрытый теплым шерстяным одеялом. Ночью школяр то и дело просыпался от мучивших его кошмаров, поэтому он смог окончательно заснуть лишь под утро. Между тем, пока Клод был погружен в дела епархии, к нему на прием попросился его давний друг королевский прокурор Жак Шармолю. С тех пор, как Фролло стал епископом, Шармолю видел его лишь раз в день казни.  — Дорогой мэтр Жак, добро пожаловать в мое новое скромное жилище — Клод поприветствовал своего друга, приглашая королевского прокурора к себе.  — Рад вас видеть, дорогой друг, — Шармолю поклонился, как это было принято при встрече с высшим духовенством, проходя в его покои. Бокал отменного красного вина в одно мгновение оказался перед прибывшим гостем — А вы неплохо устроились, мэтр Клод, то есть Ваше Превосходительство. Ваше, как вы выразились, новое скромное жилище, мало чем отличается от королевского дворца. — королевский прокурор смаковал вино, отпивая чудесный напиток небольшими неторопливыми глотками.  — Что ж поделать, новая должность обязывает меня поселиться среди этой непозволительной роскоши, да и мой достопочтенный предшественник Луи де Бомон, находил в этом своеобразное утешение, которое могло хоть как-то восполнить те лишения и воздержание от всех жизненных благ. Эти суровые обеты которым мы, слуги господа, следуем неустанно. Что же остается делать бедным служителям церкви, когда столь высокая должность накладывает не меньшую ответственность и обязанности, а значит, мы должны соответствовать… — умильный и немного язвительный тон Фролло, которым он ответил, вызвал у Жака улыбку и даже смех. — Еще бы, Ваше Превосходительство, куда же нам до служителей Господа нашего, когда все находится в его руках… — королевский прокурор еле сдерживался от смеха. Он прекрасно понимал, какую власть удалось сосредоточить Фролло в своих руках. Ему также было известно, какое влияние он оказывает на короля Людовика и как тот любит беседовать с новым епископом с глазу на глаз.  — Верно, друг мой, в ваших руках всего лишь людские жизни. Вам решать — кого и когда послать на смерть: кого отправить на плаху и смотреть как палач ловко отделит голову от тела, умело проходясь топором между третьим и четвертым позвонками, а кого засунуть в петлю, при этом ведь совсем не важно, виновен ли человек в преступлении? Не так ли? Но, благодаря этому, можно прибавить к своему годовому жалованию несколько сотен ливров. Не так ли? Тогда как у нас в руках сосредоточены судьбы ваших душ — при этом тон, которым до этого говорил Клод, изменился. Ледяные нотки вышли на первый план, а темные глаза епископа блеснули неприятным огнем. Явные намеки на недавнюю казнь и заработанную таким образом похвалу короля, сильно задевали прокурора. Это заставило Шармолю прикусить язык и вспомнить о причине своего визита.  — Что вы, Ваше Превосходительство, я понимаю какое неприятное впечатление произвела на вас та казнь… Но я пришел к вам по вашей же давней просьбе. К чему без толку упрекать друг друга, ведь каждый из нас усердно исполняет свой долг — как можно мягче ответил Шармолю, протягивая Клоду несколько судебных документов. Это было то самое дело цыганской ведьмы, которое до сих пор не было закрыто.  — То, что вы просили, Ваше Превосходительство — повторил Шармолю, внимательно ожидая, что на это скажет Фролло.  — Значит дело этой цыганской колдуньи все еще не закрыто? — удивился он, листая судебные документы. Выражение лица епископа было абсолютно нейтральным и казалось не отражало никакой заинтересованности, в то время, как сердце в его груди забилось чаще, а беспокойство нарастало с каждой прочитанной страницей.  — Приказ короля - довести дело до конца — напомнил прокурор, отпивая еще несколько глотков вина.  — Поверьте, дорогой мой Жак, королю сейчас нет дела до каких-то там цыган или ведьм. — холодно произнес епископ, небрежно отодвигая листы. — Людовик болен, это ни для кого не секрет. Кто займет королевский трон, в случае его кончины еще неизвестно. Наступает время перемен и скоро, очень скоро у вас, мой дорогой мэтр Шармолю, будет столько работы, что вам тоже будет не до ведьм и колдунов. Смена власти всегда нарушает существовавший до этого относительный порядок. Да и потом, этот офицер жив и вполне здоров, разве не он совсем недавно венчался в соборе Богоматери с одной из самых богатых женщин Парижа? — Клод умело и резко перевел тему, опасаясь как бы королевский прокурор не сделал какие-либо неверные выводы из его речи. Король Людовик был еще жив.  — Кому как не вам, Ваше Превосходительство, знать об этом. — как можно любезней ответил Шармолю, допивая вино до последней капли. А после, поклонился так низко, как не делали даже послушники и причетники, что у Клода этот жест вызвал отвращение.  — Ну что вы, мэтр Жак, не стоит ТАК — сказал он и жестом попросил королевского прокурора принять прежнее положение — Вы все же мой друг, я очень ценю то, что вы для меня делаете. Я полагаю, что такие дела не стоят столь пристального внимания. Сейчас весь Париж гудит о той самой банде, которая орудует на наших улицах и даже при свете дня не гнушается резать людей словно скот. Я думаю, король проявит к вам большее любопытство и не применит наградить вас за столь дельную идею спасения, да, именно спасения своих подданных от тех разбушевавшихся зверей, нежели от непонятной ведьмы, которая, как известно, куда-то сбежала. Да и где теперь ее искать? Может быть она убежала из Франции? Стоит ли вообще это делать и тратить силы королевской стражи на такой пустяк? Что это за блажь хватать и допрашивать каждую добропорядочную горожанку и всего лишь потому, что у нее темные волосы! Что за глупость, тогда как эти силы следовало бы направить на более опасного врага. Да, врага добропорядочных граждан, добрых подданных своего короля. А угроза подданным — угроза самому королю. Да, мой дорогой Шармолю, не упустите главного, это особенный момент для вас, друг мой. Выполните с честью ваш долг.  — Вы как всегда правы, Ваше Прево… то есть дорогой мэтр Клод — поправился Шармолю, прекрасно осознавая, что сейчас епископ подал ему на блюдечке прекрасную идею, чем сподвигнет короля на его расположение и благосклонность к прокурору. — Значит так и доложить королю, что отныне дело пропавшей колдуньи можно считать закрытым. Вы правы и в том, что мой долг и прямая обязанность заботиться о безопасности короля и его подданных.  — Именно, мой дорогой друг, именно — губы Клода лишь слегка тронула улыбка, в то время как его нутро ликовало — Эсмеральде больше не грозит петля, теперь ее не будут искать, она будет в безопасности. Девушка будет и просто должна быть ему благодарной за все. Это ОН спас ее, ОН вырвал ее из объятий жесткой петли, ОН стал для нее спасителем и благодетелем, ОН для нее надежная защита и опора — теперь ОН для нее ВСЕ. Спустя еще три дня Клод держал в руках постановление о прекращении дела цыганской ведьмы. Он смотрел в окно, провожая надменным взглядом своего друга королевского прокурора Жака Шармолю. Презрительная ухмылка не сходила с лица Фролло.  — Чего желает Ваше Превосходительство? — один из его помощников склонился перед ним в почтенном поклоне — На сегодня все визиты окончены.  — Прекрасно — кивнул Клод своему капеллану — Я еще немного разберусь с бумагами, а потом мне будет угодно посетить вечернюю службу. Вы можете быть свободны. *** Фролло не пошел на вечернюю службу. Проводив младшего брата, который весь день провел в его покоях, а теперь решил вернуться в коллеж, Клод с удивлением обнаружил, что Жеан не притронулся к деньгам. Неужели его балованный брат сможет измениться? Но сейчас его больше занимало другое — Клод торопился вернуться в свой дом, где жила девушка. Он не видел ее почти неделю. Да, Квазимодо наведывался к плясунье каждый день, принося ей еду, одежду, и просто то, что только могла пожелать цыганка. Впрочем, Эсмеральда не просила ничего, кроме нового пера и чернил. После того, как звонарь возвращался в собор, Клод сам приходил к нему и расспрашивал о цыганке так подробно, как только было возможно. Казалось, все складывалось неплохо, даже лучше, чем предполагал Фролло, хоть последний разговор с Квазимодо его насторожил. Горбун был чем-то опечален и казался тише, чем обычно. Клод попытался осторожно расспросить звонаря, но тот лишь вздыхал. В этот вечер Фролло был особенно взволнован и даже счастлив, спускаясь вниз по реке на той же лодке, он вез с собой не только небольшой подарок для своей возлюбленной, но и самое главное — залог ее свободы и жизни — официальное решение о прекращении дела. Прозвучал последний удар колокола в соборе, возвещавший о часе тушения огней. Добравшись до дома и вытащив лодку на берег, Клод бросил нетерпеливый взгляд на окна. В его кабинете снова горел свет от свечей, совсем как тогда, в тот вечер, когда Фролло приписал увиденное невзначай своей усталости. На этот раз ему не показалось, он сам разрешил цыганке читать его книги в кабинете, пробовать проводить различные опыты и пользоваться всем, чем она пожелает. Епископ улыбнулся и быстрыми шагами направился к дому. Войдя, Клод прислушался — звук склянок и периодические восторженные восклицания цыганки подтвердили его догадки — он не ошибся, девушка была в его кабинете и занималась чем-то интересным. Фролло поспешно запер дверь и поднялся наверх, стараясь вступать как можно тише. Двери кабинета были прикрыты совсем чуть-чуть и Клод мог видеть как Эсмеральда что-то смешивает в самой большой колбе, а потом ставит на разожженный огонь. Спустя минут десять, совершенно уверенно и ловко, девушка снова сняла колбу с огня специальными щипцами, а после, поставила ее в небольшую миску с холодной водой. Когда колба остыла, цыганка поднесла ее чуть ближе к горящей свече. И тут сердце Клода забилось так сильно, что казалось еще мгновение и оно выпрыгнет из груди. В слабом свете горящей свечи блестели мелкие крупинки — это было оно, то самое, что Клод так мучительно искал все эти годы! Это то, ради чего он не спал ночами и каждый раз рисковал быть осужденным за колдовство и чернокнижие. Это было то, что могло бы сделать Фролло самым могущественным человеком — это было золото. Клод настолько был поглощен увиденным, что вошел в комнату, не обращая никакого внимания на цыганку. Его темные горящие глаза были полностью прикованы к этой колбе и тем мельчайшим золотым частичкам, что поблескивали на дне. ***  — Что это?! — глаза священника расширились от удивления, отблески, которые отбрасывал тусклый огонек в камине, засветились на его лице пламенем. — Это… Это золото… Что, что ты сделала? Что ты добавила туда?  — Это не золото, боюсь я разочарую вас, святой отец — Эсмеральда повернулась к нему — Это не золото, а всего лишь золотой цвет, которым вы сможете покрывать любые предметы.  — Но ты только что… — Клод осекся и смотрел не отрываясь на те небольшие песчинки, которые Эсмеральда пересыпала в отдельную колбу. — Это оно, только не говори, что это не так! Я не слепой!  — Соединение серы, железа и еще некоторых компонентов. Все есть в ваших книгах, стоило лишь сложить все в нужном порядке. — ответила она, отдавая стеклянную колбу в руки остолбеневшего Клода. Тот ошарашено продолжал смотреть на золотые частички, как завороженный и лишенный всякой воли — Такое золото, какое дает земля добыть невозможно. Эта тайна не ведома даже самой природе и Господу. Так пусть ей и остается. Нам не следует идти им наперекор. С этими словами Эсмеральда забрала колбу из рук Клода и выбросила ее в окно вместе с содержимым. Пролетев из окна дома два этажа и ударившись о камни, стекло разлетелось на мелкие песчинки… А вместе с ними и тот самый секрет золота, который так тщательно искал Николя Фламель и сам Клод. Фролло присел, еле переводя дыхание.  — Что ты наделала? Почему не рассказала мне обо всем? — глаза его пылали, он как-то злобно поглядел на цыганку. — Уму непостижимо… Я потратил на это почти половину своей жизни, пытаясь понять эту тайну, найти непознанное… Как?! Как тебе это удалось?!  — Что же, господин епископ? — спросила она, удивленно приподняв брови.  — Ты только что, прямо сейчас сумела добыть золото! О, дитя, это было не под силу даже лучшим ученым! Как ТЕБЕ удалось это сделать?! — священник вскочил и затряс цыганку за плечи.  — Вам показалось, святой отец, это не золото… — Эсмеральда старалась не смотреть ему в глаза.  — Ведьма! Действительно ведьма! — вспылил Клод — Ты знала, но откуда?! Это невозможно… Ведьма… Сам Дьявол научил тебя, не иначе! Он сел на пол, там, где стоял, облокотившись спиной о стену. Голова его шла кругом, мысли путались. Женщины, по мнению Клода Фролло, не могли быть умными, вернее умными настолько, чтобы превзойти мужчин в своих глупых попытках таковыми стать. Он до последнего не мог поверить, что эта уличная плясунья смогла найти ответы на все вопросы и тайны, на которые сам Клод не мог найти ключик уже много лет. Ни он, ни его друг королевский прокурор Жак Шармолю, так и не смогли даже приподнять тайную завесу познания и возможности создания золота. Еще некоторое время Фролло сидел так, глядя в одну точку, не шевелясь. Она унизила его и растоптала как ученого, опередив его во всем… Если личное падение как духовного лица, давно уже не волновало Клода, то это… Нет! Немыслимо…  — Вот — проговорил священник тихим голосом, доставая заветный сверток из-под плаща — Это бумага о прекращении твоего дела, подписанная королевским прокурором и самим королем Франции. Тебе больше не грозит виселица, ты свободна… Клод протянул Эсмеральде тот заветный документ, от которого зависела ее жизнь. Он взглянул в глаза своей колдунье, совершенно не надеясь на благодарность или какой-либо ответ. В этот момент он ощущал себя самым несчастным человеком на земле — теперь цыганка наверняка захочет от него уйти, что ж, он готов отпустить ее… Казалось, он все выстрадал, все пережил и перегорел… Он проиграл… Проиграл во всем. Как ученый, потеряв тот самый миг истины и тем самым дав фору уличной девице, которая смогла опередить его в самом главном для него деле. Клод проиграл как духовное лицо, превратив свой требник в подушку для похотливых грез. Опустившись до принуждения и практически насилия — проиграл как влюбленный мужчина, напоровшись на внешнюю покорность, узнал не любовь, а лишь внутренние равнодушие и страх вожделенной женщины… Он проиграл, проиграл во всем… Он проиграл…