Последний удар колокола

«Я сделал дом свой местом казни» Наступила ночь. Сильный дождь продолжал идти, не переставая ни на минуту. Холод пробирал все тело Клода. Он с трудом добрался до своего дома на берегу Сены. Рана кровоточила и болела, сам священник был весь в ушибах и крови как своей, так и чужой. Кинжал, которым он заколол Жака, был отправлен в мутные воды реки, уносящей с собой и мертвое тело ублюдка. Руки Клода заметно дрожали, ему еще никогда не приходилось убивать, вот так просто… Вернее, один раз он пытался заколоть Шатопера, но теперь все содеянное принимало совершенно другой оборот. Когда же Клод добрался до дома, он не вошел туда сразу. Священник медлил и стоял какое-то время в самом начале небольшой дорожки, ведущей к дому. Немного успокоившись, он стал вытирать руки от крови платком, тщательно скрывая все следы, но получалось у него это плохо, ночь была темной. Пальцы не слушались, было холодно. Выждав еще немного, Клод сам не знал почему, он все же решился пойти в дом. Эсмеральда не спала. Она сидела в спальне у горящего камина, закутавшись в шерстяное одеяло, сон не шел. Квазимодо по ее просьбе остался в доме. Звонарь расположился на кухне и сладко дремал, устроившись на широкой кушетке, на которую цыганка предварительно положила теплое одеяло и подушку. Неожиданно она услышала тихий скрип входной двери. Девушка встрепенулась. Внутри все сжалось и замерло, какое-то нехорошее предчувствие закралось в душу. Фролло зашел в дом, стараясь не производить лишнего шума, оставляя за собой следы грязи, смешавшейся с кровью. Он быстро снял с себя промокший рваный плащ и развесил рядом с догорающим очагом на кухне. Его цепкий проницательный взгляд мигом упал на спящего глухого звонаря. Квазимодо спал крепко и казалось, его сон никто и ничто не могли потревожить. Его ровное сопение во сне напомнило Клоду те дни, когда он нашел горбуна еще в яслях у собора много лет назад. Ужасное исковерканное природой создание, пыхтело и ворчало, возилось, издавая неприятные сопения, напоминающие звериное. Один глаз несчастного малыша был прикрыт большой уродливой бородавкой из-за чего мальчик не мог полноценно видеть. Голова его была несоразмерно большой, в то время как тело было коротким, словно сплюснутым. Одна нога была короче другой, а на спине виднелся горб, из-за чего шеи было почти не видно, а плечи выглядели массивными и чересчур громоздкими. Маленький уродец ворчал и даже рычал, когда мимо него проходили люди, отпускающие то и дело проклятия, перекрестившись они шагали дальше. Никому не было никакого дела до несчастного создания. Другие, перешептываясь, и вовсе желали смерти странному отродью, полагая, что сам Дьявол послал свое семя, дабы уничтожить добропорядочных граждан Парижа. Дошло до того, что уродливого подкидыша предложили сжечь, как отродье нечистого, дабы он не смог навести порчу и болезни. И всю эту чушь и суеверия они выливали на маленького горбуна вслух. Клод не долго думая, унес малыша с собой, подальше от сплетен и домыслов. Он понимал, малыш мог очень быстро стать невольной жертвой людского невежества и что его младший брат Жеан вполне занял бы место этого изуродованного ребенка, не окажись Клода рядом с ним. Что было бы с его единственным оставшимся в живых родным существом — с тем, что осталось от его семьи, если бы и ему самому не удалось спастись от чумы…? Все эти мысли носились в голове Фролло, когда он нес горбуна к себе. Он вырастит и воспитает беднягу во что бы то ни стало, тем самым, обеспечив райскую загробную жизнь своему брату, выгородив его перед лицом Господа за все возможные прегрешения Жеана. Спустя годы немалого труда и усилий, Клоду удалось вырастить из Квазимодо крепкого выносливого и очень преданного молодого человека. Сделав его звонарем собора Парижской Богоматери, Фролло мог надеяться на то, что несчастный горбун всегда будет под надежным присмотром и у него будет кров, и небольшой заработок. Клод понимал, что-то обличье Квазимодо, коем его наградили или прокляли, навсегда отвратит от него людей, а значит, он обречен на одиночество и жалкое существование за пределами собора, а возможно даже на смерть. Поэтому священник не был рад тому, что Квазимодо стал выходить из собора без большой нужды, посещая цыганку, когда самого Клода не было дома. Его ужасная внешность могла привлечь слишком много внимания как к его персоне, так и к Эсмеральде, таким образом подвергая опасности их обоих. Но ничего нельзя было поделать — девушка так привязалась к звонарю, что порой, Клоду казалось, что загадочное сердце плясуньи и вовсе отдано этому уроду. Он понимал — горбун для нее был своеобразной отдушиной, радостью и тем, кем Клод никогда не стал бы. Тогда в глубине души священника поднималась ревность, обида, а еще злоба, которую он при удобном случае выливал на своего воспитанника. Квазимодо сносил все — побои, оскорбления, даже теперь, когда он был совершенной глух, он мог читать по губам и все понимал, он прощал своему приемному отцу все, только не жестокость к ней — к Эсмеральде. *** Тем временем цыганка услышала шаги Клода и хотела осторожно спуститься вниз, а вот зачем она сама себя не могла понять. Она не испытывала к священнику лютой ненависти, брезгливости или отвращения, но радости от его прихода тоже не было. Странное и непонятное чувство постепенно сменяло безысходность. Даже те жаркие ночи, полные страсти, пылких признаний и головокружительного водоворота чувств, не могли зародить в ней любви или привязанности. Она была на самом деле напугана, когда увидела его раны, Эсмеральда надеялась, что после всего произошедшего что-то измениться и священник не будет столь одержим ею, не будет благоговеть лишь перед ее телом, а увидит в ней человека, другое живое существо, созданное по образу и подобию всех остальных живущих на земле… На что она надеялась…? Глупо, глупо и смешно, думала Эсмеральда, он никогда не увидит в ней нечто большее, чем просто красивую игрушку, чем тело, которое дает ему наслаждение. И тут цыганка испугалась своих собственных мыслей, она вздрогнула и немного побледнела — почему она вдруг думает о нем? Какая разница, Клод не воспринимает ее как равную и никогда не будет этого делать? Зачем все это? Она сама согласилась… Почему она продолжает думать о нем, о человеке, который сломал ее жизнь, вот так, походя, совершенно не задумываясь о последствиях своих поступков, продиктованных страстью и похотью…? Эсмеральда ругала и ненавидела себя в такие моменты. Кому она нужна? А если и нужна, то лишь для подобных утех, не больше, не меньше. Эти мысли остановили девушку. Цыганка осталась сидеть в комнате у камина, завернувшись в теплое шерстяное одеяло и глядеть на танцующее разгорающееся пламя. Наконец двери спальни отворились и Эсмеральда услышала знакомый баритон.  — Почему не спишь? — голос Клода был спокоен несмотря на недавние события. Девушка обернулась — вид, в котором перед ней предстал священник, был ужасен. Его грязная запачканная кровью и грязью сутана, местами была порвана. Сквозь ткань проступала кровь — рана открылась и снова начала кровоточить. Руки и лицо были в синяках, ссадинах и кровоподтеках. Девушка зажала рот рукой, чтобы не закричать от неожиданности. Клод прошел во внутрь комнаты и открыл сундук, шаря в поисках чистой одежды.  — Что случилось? Ты… Ты весь в крови… Клод, что с тобой? — в трудом вымолвила Эсмеральда и преодолев некоторую робость, которая часто присутствовала, когда священник приходил к ней вечером, подошла к нему вплотную, осматривая его с головы до ног.  — Все хорошо… Теперь все будет хорошо — говорил Клод, словно не обращая внимания на ее вопрос, вытаскивая свежую рубашку. — Сейчас приведу себя в порядок и вернусь. Он резко повернулся и уже намеревался уйти, как их взгляды встретились. Эсмеральда стояла непривычно близко. Ее большие темные глаза и его, полные какого-то странного огня, сейчас были так близко друг от друга. Клод не смел выдохнуть, словно боялся спугнуть ее любым неосторожным движением. Он смотрел на девушку и не мог оторваться от ее глаз. Цыганка смотрела на него сейчас так, как никогда. В ее взоре было волнение, вопрос, недоумение и что-то еще. То, чему Клод не мог дать объяснение. Это мягкое и нежное свечение, что-то отдаленное, но нет, не жалость. Священник стоял как вкопанный, не зная остаться ему или уйти поскорее. Ее ресницы чуть дрогнули, а рука осторожно потянулась к его щеке, стирая капли грязи и крови с его кожи. В комнате воцарилась тишина, лишь треск поленьев в камине изредка нарушал эту звенящую невыносимую для них обоих паузу. Девушка не смела отвести от него глаз, не могла развернуться и выйти из комнаты, что-то притягивало ее и просило остаться. Рядом. Несмотря ни на что. Теплое прикосновение и этот взгляд заставили Фролло дрогнуть — он ждал и боялся этого момента. Ждал, потому что любил эту женщину со всей страстью, болью, ревностью и рвущимся наружу зверем, заставлявшим его обнажать свою суть, вытесняя все человеческое. Боялся — оттого, что понимал всю безнадежность их положения. Эсмеральда опять жалеет его, но не любит. Клод не хотел этой жалости и покорности как подачки нищему, о чем сам просил совсем недавно и умолял девушку, стоя на коленях. Клод молил об этом, как о глотке свежего воздуха… Каково же было на самом деле ощутить к себе жалость, но не любовь? Это было еще хуже, чем просто услышать отказ. Сейчас для Клода все это было невыносимо. Слишком больно, нестерпимо, что-то разрывало грудь изнутри. Так сильно, что слезы были готовы брызнуть из глаз. Он жаждал ее покорности, но в другом отношении. Покорности из любви и желания быть с ним, но не подчинения из страха, сожаления или равнодушия. Господи, что он наделал! И обратного пути, увы, у него нет… Он не мог без нее, не мог представить ее в объятиях другого. Что думала в этот момент Эсмеральда он не знал, а спросить Клод побоялся, он не хотел больше слышать и ощущать этой самой жалости!  — Что случилось?! Ты весь в крови и грязи! Ты… Неужели… Ты… — ее голос отрезвил Фролло.  — Я сейчас вернусь — холодно бросил он, мгновенно напустив на себя непроницаемый вид. Клод торопливо вышел из комнаты, боясь задержаться еще хоть на мгновение. Ее голос, ее глаза — нет, он не позволит ее колдовским чарам снова завладеть его разумом. Фролло снял с очага кипящий котел с водой и отправился в купальню. Рана болела, кровь сочилась и стекала по бедрам и ногам. Все его тело ныло, но Клод не жалел ни о чем. Он убил. Впервые. И он не жалел. Если бы ему предстояло повторить все сначала, Фролло не колеблясь совершил бы все с самого начала и до конца. Смывая с себя грязь и кровь, свою и чужую, священник на минуту прикрыл глаза. Ему было плохо, но не от побоев и изматывающей боли. Осознание того, что сам преступил все заветы и все границы — вот, что угнетало Клода, ему не будет прощения. Окончательно погубив и разрушив свою жизнь и душу, он поставил на карту все — все, ради тени любви этой женщины. А раз так — он пойдет до конца. Красная кровь, перемешанная с темной грязью стекали крупными струями по его лицу, рукам, телу, унося с собой страшные события прошедшего дня… *** Когда Клод вернулся обратно в спальню, Эсмеральда уже была в постели, но она не спала, а продолжала смотреть на горящее в камине пламя. Священник молча приблизился к постели и присел на самый край.  — Все закончилось, любовь моя, никто больше не сможет причинить тебе зла — его голос был нежным и тихим, будто старался убаюкать взволнованную красавицу.  — Ты так и не ответил, что произошло. Клод, ты весь избитый, твоя рана — Эсмеральда поднялась на постели и хотела сказать что-то еще, но священник перебил ее попытку. Страшная догадка вот-вот могла сорваться с ее губ…  — Тшшшш, я не хочу об этом говорить. По крайней мере сейчас. Я так скучаю по тебе моя чаровница, моя красавица, мое счастье. Бог наказал меня тобой, но подарил блаженство обладания тобой. О, ты так прекрасна, так нежна, сострадательна и добра! Не отвергай меня сейчас, прошу — Клод выглядел усталым и очень бледным. Его глаза светились каким-то болезненным светом. — Я не хочу брать тебя силой, я просто хочу быть рядом… Мне это очень нужно… Особенно теперь… Прошу, не отталкивать меня, девушка! Люби меня!  — Клод, тебе сейчас нужен покой, прошу остановись, твоя рана… Это слишком… — но Эсмеральда не смогла закончить свою фразу, его горячие губы заглушили слова. Страстный нетерпеливый долгий поцелуй, несмотря на состояние Фролло, не прерывался до тех пор, пока сама цыганка осторожно не отодвинул от себя священника. Клод нехотя, но все же поднялся с кровати. Он задернул полог, скрывая свою возлюбленную даже от ночной тишины.  — Мне так хочется твоей ласки, чтобы ты сама желала меня! — шептал Фролло, нетерпеливо развязывая тесемки ее ночной рубашки, обнажая ее смуглое тело. — Чтобы ты сама меня целовала, хотела быть со мной, чаровница! Неужели за все то, что я совершил ради тебя, я так и не заслужил твоей благосклонности? Прошло столько времени, я вижу, я не слепой, тебе нравится принимать мои ласки! Ты не можешь противиться своей природе, в этом нет ничего дурного! Ты моя, лишь моя, а я только твой! Не отвергай меня… Прошу… Он полностью стащил с девушки ночную сорочку и жадно блуждал руками по ее телу, казалось, что с каждым прикосновением к ней, Клод набирается сил. Он и сам не знал почему так происходит, но боли больше не чувствовал, а лишь глухие удары своего сердца и дикое желание владеть этой колдуньей.  — Клод, перестань! — взмолилась Эсмеральда, стараясь отдалить от себя его поцелуи и требовательные руки. — Твоя рана… Ты сам себя убьешь! Ты с ума сошел…  — Да, сошел. Как верно! — продолжал несчастный, не прекращая свои неистовые ласки, каждый раз припадая к ее телу, словно к живительному источнику — От ревности, от страсти, от любви к тебе! Но ты вернулась ко мне, да, да, вернулась… И ты больше никуда не убежишь от меня… Я не позволю… Моя… Несмотря на рану и события прошедшего вечера, Клод все же проявил силу, доводя до конца то, что задумал. Его горячие ласки и поцелуи, которые стали намного увереннее и смелее, чем раньше, теперь доставляли ей головокружительное удовольствие. Эсмеральда корила себя и проклинала за то, что находила все это приятным, а ее тело мгновенно откликалось на каждое его движение. Она не могла противостоять ему даже сейчас, когда Клод был еще довольно слаб. Эсмеральда чувствовала его руки, проникавшие в запретные уголки ее тела, она ощущала его набухшую горячую плоть, которая уперлась ей в живот.  — Ты ведь тоже этого хочешь, моя ведьма! — раздался страстный шепот над ее ухом, а за ним последовал поцелуй и нежное покусывание. — Я чувствую, как твоя плоть поддается и отвечает на мои ласки! Мы оба это знаем — зачем же ты прячешь от меня свои чувства! Пусть ты не любишь меня… Но ты желаешь меня не меньше, чем я тебя! Эсмеральда… Откройся же мне, моя колдунья, ответь! Все ее тело охватила сладкая истома, словно горячая волна разливалась по всему телу, заставляя стонать от блаженства, когда Клод покрывал горячими поцелуями ее упругую напрягшуюся грудь, спускаясь чуть ниже, а потом возвращаясь, словно дразня ее. Он знал, что на ее теле есть особенные местечки, ласки которых доставляют красавице особое удовольствие.  — Ангел мой, иди ко мне — шептал Клод, повинуясь древнему инстинкту — Я знаю, тебе хорошо, когда я ласкаю тебя там… Ты такая нежная и горячая… Мне так нравится ласкать тебя подобным образом… Я схожу с ума, когда твоя узкая плоть принимает меня… А когда я целую тебя, ощущаю твои лепестки и твою росу на моих губах… О, я оказываюсь в раю… Я бы хотел от тебя подобной ласки… Девушка вспыхнула, ее щеки залил густой пунцовый румянец. Откуда святой отец почерпнул такие знания, которыми обладали лишь уличные блудницы.  — О, прости… Прости, я не хотел обижать тебя… Это всего лишь невинная просьба… — Клод спохватился и мгновенно уловил ее реакцию, прочитав сквозь смущение еще и укор, и удивление. — Я так люблю и хочу тебя, что любовные грезы не покидают меня никогда… Все из-за тебя, колдунья! Эсмеральда не могла сопротивляться такому натиску, не могло ее тело не откликнуться на его страсть, ласки и нежность. Постепенно цыганка сдавалась, каждый раз отдаваясь во власть своего пленителя. Она уже давно усвоила, что лучше не сопротивляться, ибо, когда девушка пыталась это сделать, зверь прорывался наружу и беспощадно брал свое. Но, если она покорялась ему и отвергала всякое подобие к борьбе, Эсмеральда оказывалась на вершине блаженства, позволяя доводить себя до пика наслаждения. Тем временем Клод спустился туда, где ему открывались врата его рая, проводя языком снаружи ее горячей плоти. Каждое его прикосновение заставляло ее трепетать и подаваться ему навстречу. Ее грудь вздымалась от учащенного дыхания, на щеках горел румянец, Эсмеральда закусила губу, чтобы не застонать вслух. Клод приподнялся и посмотрел ей в глаза.  — Не упрямься… — прошептал он — И я прекращу эту сладкую пытку. Ну же! Ты ведь тоже желаешь этого…  — Да… — сдавленно и тихо ответила Эсмеральда, она больше не могла сдерживать свою природу.  — Попроси меня… Давай же, «я хочу тебя, мой Клод», это так просто, одно мгновение и я весь твой — его темные глаза горели как у волка, а ласки его не прекращались, сводили сума и подчиняли.  — Клод…пожалуйста…не надо… — простонала она.  — Скажи! — рявкнул Фролло, не выдержав больше, он и сам был возбужден настолько, что не заметил, как рана, которую он ранее заново перевязал, снова стала кровоточить и болеть.  — Я…Я желаю тебя, Клод… — сорвалось с ее губ, смешавшись со стоном.  — Зачем же надо было столько мучить нас обоих… — прохрипел он и резко вошел в ее пылающее лоно до самого конца, заполняя ее полностью и заставляя выгибаться ему навстречу.  — Ты, ты сам дьявол… — прошептала Эсмеральда, прижимаясь к его разгоряченному телу.  — Если я… сам дьявол…то ты мой бог… — Клод двигался быстро и глубоко, задавая бешеный ритм, словно хотел добрать то, в чем ранее он знал отказ. Она не могла ему сопротивляться, отдаваясь ему полностью, чувствуя на себе его горячее обнаженное тело, стекающую на постель кровь… Это пугало и одновременно завораживало. Вокруг все кружилось, смешалось и горело, будто пламя, вырвавшееся из камина, жгло их обоих и низвергало в бездну. Клод не отпустил ее даже тогда, когда получил то, что хотел и заставил Эсмеральду дрожать всем телом от удовольствия и блаженства, которое он дарил ей, отдавая всего себя. Он лежал на ней еще какое-то время, сжимая свою чаровницу в объятиях, что-то шепча и целуя. Кровь тонкой струйкой стекала на ее тело, на белые простыни, словно напоминая о том, ЧТО стоит за его дикой страстью и неистовой любовью.