Когда угаснут звезды

Кейтлин поцеловала его прямо в губы, глубоко, страстно, но одновременно целомудренно — смешивать такие несовместимые вещи в поцелуе могла лишь она. Его милая леди прислонилась к нему, и он ощутил её запах. Лаванда, она пахла лавандой, и Эддард Старк был готов поклясться богами и людьми, что это его любимый запах, лучший из всех на свете. Он поцеловал её в макушку и поправил прядь волос, которая непослушно выбилась из-за уха. Волосы у неё тоже красивые, мягкие, цвета расплавленной горячей меди — как хорошо провести по ним рукой и пропустить сквозь пальцы, — такие нежные, приятные словно шёлк. Рука непроизвольно обняла хрупкую талию, и Кэт придвинулась к нему ещё ближе — так даже лучше, с ней хорошо и очень спокойно, как в детстве, когда он был лишь мальчишкой, неприметной угрюмой тенью Брандона. Брандон всегда знал, что делать… Может, это всё и сейчас глупая коварная шутка судьбы, этот замок, этот титул, эта жизнь, эта женщина, которая мирно лежит в его постели. Ему вечно твердили, что его долг — быть верным вассалом брата, не лордом, совсем не лордом, а теперь… Брандон мёртв, удушен в затхлой, душной столице на потеху безумцу, проклятому безумцу, который не заслужил своей смерти, слишком лёгкой, чересчур милостивой. Брандон всегда знал, что делать, Эддард не знает. Это мерзкое, противное чувство сомнения оплетает изнутри, принятие каждого решения бьёт по голове словно молот по наковальне, но он привык, почти принял это гадкое ощущение, сводившие поначалу с ума. Брандон всегда был в себе уверен, Эддард сомневается. Он никогда не подавал особых надежд, не был лучшим наездником, лучшим воином, лучшим сыном. Брандон всегда был первый, Эддард вечно плёлся за ним, но никогда не нагонял, слишком много думал. Кет мечтательно вздохнула, вероятно, тоже думала о своём, тоже вспоминала о чём-то сокровенном. Брандон завоевал её сердце поступками, Эддард взял как нечто должное. В такие моменты ему казалось, что он знает её всю жизнь, что всю жизнь любил её и никого больше. А она любила Брандона, той первой чистой девичьей любовью, которая не имеет границ; Брандона, не Эддарда. Ложь, подлая ложь, он ведь проклинал тот день, когда Джон Аррен заявил, что женой Неда станет Кейтлин Талли, старшая из дочерей лорда Хостера, рыжеволосая, статная, голубоглазая, обученная манерам и сладкой любезной речи — мечта, но не его. Он целовал под звёздами другую, шептал чужое имя пересохшими от страсти губами. В вечер помолвки Роберт напоил его впервые в жизни, а после сказал слова, которые врезались в память Неда на всю жизнь: «Думаешь, любовь правит миром? Миром правят армии, страх и кровь, запомни это, Эддард из дома Старков». Армии, страх и кровь… И он запомнил, женился на армии Речных земель, ради Роберта, ради Джона Аррена, ради Севера, ради всего Вестероса, произнёс брачные обеты ради их всех, ради их всех порвал собственными руками то, что люди называют любовью. Мог ли он тогда помыслить, что обретёт с этой женщиной своё тихое счастье? Нет, не мог, тогда все его мысли были о другой, той, что покорила сердце и душу, свела с ума звонким смехом и красотой глаз. Та, другая, была словно мотылёк, яркий, красочный, беззаботный, она кружилась в танце, но упрямо летела к огню, огню, который не щадит, лишь губит. Она летела к пропасти с подрезанным крылом, поэтому и не улетела, упала. Кет прижалась к нему сильнее, аккуратно положила руку на исполосованную старыми шрамами грудь, её тепло обожгло его всегда холодную кожу, и он закрыл глаза, стараясь навсегда попрощаться с тёмными призраками прошлого, выгнать их из своей головы и больше никогда не вспоминать.  — Как её звали? — тихо, почти шепотом, проговорила Кейтлин, совсем не уточняя, но он уже знал, о ком пойдет речь. О женщине, которая невидимой тенью всегда разделяла их словно стена, стена его непонимания, стена её обиды. Она была прекрасна — вертелось на языке, — глаза у неё словно весенние фиалки, а руки мягкие, как твои, Кэт. — Он вырос под нашим кровом, какая разница, кто его мать? — так же тихо ответил Нед. Нет, он не скажет ей и слова, это тайна, которую он поклялся унести с собой в могилу, и он унесёт. — Разница? — она вскипела в считанные секунды, отпрянула от него будто от огня и села, прикрывая шкурами свою наготу. Её лицо залилось красно-алым румянцем гнева, напряжение читалось в каждой черте, в каждом движении, в каждом вздохе. Кто эта женщина перед ним, это ли его Кэт с кротким нравом, это ли всегда покорная леди Старк, никогда не смевшая ему столь явно перечить. — Я не хочу об говорить, — отмахнулся он, стараясь закончить разговор, который и так не принесёт никому облегчения, лишь разворошит старые раны, которые уже не заживут. — Нет уж, я имею право знать, откуда ты нажил этого мальчишку, вернее, с кем, — она посмотрела на него с нескрываемой надеждой в взгляде, — ответь мне, Нед, я больше не могу так жить, я не могу смотреть в эти серые глаза, глаза-то у него твои, а что он взял от своей матери? Волосы? Губы? Нрав? Ответь мне, Эддард! — она перешла на крик, но он оставался непроницаемым, теплота в его взгляде оставалась прежней, он помнил её ещё совсем девицей, она изменилась с тех далёких времён, но в ней осталась капля прежней наивности, которая верила в честность людей. Брандон бы соврал, приукрасил горькую правду сахаром лжи, но Эддард не умел, не хотел, держался своих принципов. — Джон мой сын, и этого никто не изменит. — Кейтлин закрыла глаза от услышанного, он полоснул её по живому. — Никто, Кэт, даже ты. — После этого вечера она возненавидит мальчика ещё сильнее, ей никогда не хватит сил его принять. Любой не хватило бы сил принять, ей не хватает даже чтобы смириться. Он откинул шкуры и поднялся, набросив на себя халат. Ночь за окном была глубокая, миновал час совы. Из-за спины доносились её сдавленные всхлипы, но он лишь распахнул ставни, впустив внутрь северный ветер, и словно зачарованный смотрел на огромное блюдце луны; небо звёздное, ясное, такое на севере бывает нечасто, он такое уже видел однажды ночью, в ту ночь Эддард был самым счастливым человеком в этом мире. В ту ночь он приобнял её за талию слишком робко и поцеловал в мягкие губы под таким же небом, все тысячи звёзд были свидетелями, а кругом цвела весна, буяли травы, пели птицы. — Скажи мне, Нед, с какой шлюхой ты коротал длинные ночи? Ты же знал, что я в Риверране, жду тебя и молюсь, молюсь каждый день, всю ночь напролёт, ты же знал, что я носила под сердцем Робба, но всё равно с ней спал?! Он сжал кулаки, а затем разжал, на миг стало легче, но лишь на миг, после стало ещё хуже. Брандон знал бы, что делать, Эддард нет. — Она не шлюха, усвой это, Кейтлин, и не смей больше её упоминать. Она спала с седым безумцем, наглецом, потерявшем честь, ядовитым змеем, с Брандоном из дома Старков и с ним самим, но нет, она не шлюха. Эддард отвернулся от окна, ему хотелось смотреть Кэт в глаза, когда с её губ слетают эти гнусные слова, необдуманные и брошенные в гневе. Если в ней остались хоть крохи прежней Кэт, она будет жалеть о сказанном завтра. Не сегодня. — Нет, она шлюха, дорнийская шлюха с Красных гор, весь Винтерфелл шепчется за моей спиной как горяча девка Дейнов. Её зовут Эшара. Её так звали до того, как Королевская гавань выдрала из неё всю настоящую сущность, но сумела оставить сердце, израненное, но доброе. Кейтлин Талли перешла черту, ту крайнюю грань, которой всегда благоразумно сторонилась, спятила она, что ли. — Закрой свой рот, женщина. — Раньше он никогда не позволял себе говорить с ней в таком тоне, рука непроизвольно дёрнулась, если он ударит мать своих детей — никогда себе не простит, Кэт этого не заслуживает, она всего лишь женщина, слабая женщина, утратившая терпение, уставшая жить оскорблённой присутствием его бастарда. Его бастарда… Ревность к матери этого невинного сероглазого мальчика съедает её изнутри. Эддард посмотрел на неё взглядом полным боли, она укуталась в шкуры до самого подбородка и плакала как обиженное дитя. У неё голубые глаза, светлые, ясные глаза, как два чистых озера, эти глаза, глубокие, как два бездонных колодца, сейчас пылали гневом, горьким, ничем не прикрытым. Эти глаза напомнили ему небо в год ложной весны, в день ложных надежд, в день ложных мечтаний, в тот день он, Эддард, был совсем молод и зелен, как лист, не познавший первой бури. В тот день он с головой утонул в других глазах, светло фиалковых, сказочно прекрасных, в тот день он впервые познал любовь, а страсть накрыла неопытного юнца с головой. Высокая темноволосая леди пьянила его лучше борского золотого. Сейчас она уже мертва, та самая, которая довела его северную кровь до кипения, та, о которой он мечтал по ночам, та, которая коротала с ним ночи. Проклинала ли она его перед смертью? На Харренхольском турнире начался конец всего.