Когда угаснут звезды

Этот день иногда снился ей в грёзах ночами. Наяву же он был холодным и тучным, как затянувшийся сверх всякой меры болезненно долгий сон, но его не сморгнуть, не встряхнуть, не вытравить с глаз, которые жгут диким пламенем. Она стоит в подвенечном платье, подле неё её брат, а слева… проклятье, сестра, в таком же красном, бордово-кровавом платье, глядит на неё, и до чего же красив этот взгляд. В нём пляшут мелкие искорки. Счастья? От боли кольнувшей грудь хочется громко взвыть. Висенья не плачет, вода на лице—всего лишь несчастный дождь. Ей не обидно, не досадно, даже не страшно. Чуточку скорбно, но впрочем, что же с того? В глубине своей крохотной, окованной сталью души девочка знала — таких, как она добровольно не выбирают. Их просто по странной привычке хотят держать при себе. Но долг сильнее, чем зуд в груди и Висенья впервые склоняется. Ей было три, когда на свет появился Эйгон. Крепкий, сильный мальчик — радость матери, гордость отца, утешение для Висеньи. Ведь с дня от его рождения всем было ясно — она будет его жена. Им обоим предстоит оседлать драконов, они вместе будут бороздить облака, они уготованы друг другу судьбой и волей древних богов пришедших с Валирии. Висенья верит, что их не разлучат ни боги, ни люди, ни даже жестокий Рок. Если бы знала она тогда, что нити их судеб всегда были порознь. Мир разноцветных вуалей и витражей впервые дал трещинку у основания, когда не более, чем через год мать опять понесла дитя. Висенья молилась, лишь бы боги подарили родителям сына. Такого же милого мальчика, как Эйгон, отважного, сильного, доброго, с ним можно будет играть и в прятки, и вести бой на деревянных мечах. Но всем мечтам — так и не суждено случиться. В солнечный день среди крови и крика на свет появилась она. Девочка с глазами столь ясными и красивыми, что вокруг расцветала весна. Ей дали хорошее имя. Рейнис. Красивое, мягкое, прямо под тонкую стать. Висенья глядела на хрупкое, бледное личико, разве такое можно любить и желать? Она была как кукла. Изящная и фарфоровая, к ней было страшно коснуться, лишь бы не поломать. Висенья пыталась её полюбить, вот только… не удавалось. Они были разными. Невесомое небо и неподатливая земля. Палящее солнце, что горит слишком ярко и бледный, молочный лик дарящей прохладу луны. Им нельзя было находиться вместе. Ни в чертогах, ни в замках, ни в братовом сердце. Нигде. Но Рейнис всегда добивалась желаемого, а Висенья никогда не позволяла себе отступить, всегда была крепче каленой стали. И вот, они стоят у алтаря. В красном и черном. Трое. Слева от Эйгона — та, которой клянется в верности по любви, справа — та, которой предназначен волей судьбы и долга. А после наступает проклятая ночь. Луна за окном бледна и изящна, как Рейнис в своих шелках. Звёзды шлют сквозь окна насмешливые усмешки. Висенья лежит на холодной, пустой постели ощущая, как среди грудной клетки нарастает скулящий страх, страх одиночества, о котором никто не узнает. В груди её — сердце воина, твердое, будто сталь, его не пробить так легко, оно не боится боли и даже ударов. Вслед за этим будет ещё дюжина этих проклятых ночей. Десять —подареных их сестре, одна — преподнесена Висеньи, как милостыня, подачка, брошеная собаке кость. А подачек Висенья не принимает. Она делает всё, чтобы в ту одинокую ночь Эйгон поверил, что нищий тут он, а Висенья — та, кто милостиво его принимает. Но с следующим утром брат опять выбирает Рейнис, не её. И вправду, таких как она ведь не выбирают. «Люби ее, люби ее, люби! Если она к тебе благоволит — люби ее. Если мучит тебя — все равно люби. Если разорвет твое сердце в клочки — люби ее, люби ее, люби!» — Хочет выкрикнуть брату Висенья утирая глаза от слёз злобы. Но нет, пусть её глаза растворятся от непролитой влаги, что на вкус будто соль, но она не позволит себе заплакать при нём. Ни разу. «Люби меня, люби меня, люби меня, я буду тем, кем ты захочешь. Пользуйся мной. Переделывай меня. Я смогу стать тоненькой, податливой и мягкой. Разорви меня на части. Преврати во что угодно. Только люби.» — распирает желание прошептать ему на ухо, в полночь, под ликом луны. Но был тот шепот неслышен и слишком далек, он падал невпопад и как-то мимо, ровно так, как гладят, глядя в потолок, чужих и вовсе нелюбимых. Смерть не ищет ненужных, нелюбимых, одиноких и дурных людей. Смерть безжалостной рукой выхватывает самых нужных для сердца и мозга. Проходит много мучительно долгих лет, когда черную весть о которой Висенья думала тысячи лет днём и ночью наконец-то приносят в дворец. Рейнис мертва, но это больше не несёт облегчения закостеневшему сердцу и перестроенному в сторону стального расчета мозгу. Даже в глазах Висеньи когда-то было отдельное место для слёз. Сейчас же там сухо и больно, как в барханах дорнийской пустыни.