A Bluebird

      Тишина… Она окружила Гермиону с того самого вечера, как он оставил её. Малфой ушёл, оставив после себя осадок горечи на языке и обиду в душе. Грейнджер часто закрывала глаза, прислушиваясь в тишине к собственному сердцебиению, просто как напоминание, что оно всё ещё есть внутри. Оно бьётся и всё ещё пытается жить. Рождество осталось в памяти странным всплеском света, после которого наступила темнота. Новый год со студенческой вечеринкой прошёл стороной, Гермиона совершенно не помнила, что было в последние дни. И несмотря на то, что друзья всячески старались её развеселить, вытащить погулять или отвлечь от повседневных забот, вечерами девушка всё равно возвращалась в свою спальню и расставляла фигуры на шахматной доске, она слушала эту тишину в себе.       Гермиона пыталась позвонить ему, узнать, как идут дела, просто не в состоянии забыть о всех тех рисках и страхах, что она успела увидеть за стеной, которую Малфой так старательно возводил между собой и миром. Она пыталась накричать на него, написать, что понимает причину. Ей хотелось верить в то, что все те слова, сказанные глубоким вечером перед дверьми общежития были ложью. Но он никогда не отвечал. Малфой исчез, словно его никогда и не было в её жизни. «Ты мне надоела… Какая же ты доверчивая дура, если тебя было так легко наебать… Не хочу больше вытирать твои сопли… Ты мне осточертела, Грейнджер».       Каждую ночь она слышала его голос, произносящий фразы, воткнувшие в сердце клинок. Так глубоко, что становилось сложно дышать. Это ощущение было знакомо, и Гермионе оставалось только удивляться, почему боль от предательства так похожа на обжигающую лёгкие ледяную воду? Она умела плавать, прекрасно это делала, но почему-то могла представить, как тонет в холодной пучине, поглощающую её с головой. И нынешняя боль откровенно заявляла о том, что пучина уже победила в этой борьбе. — Гермиона, мы собираемся на последнюю тусовку. Ты идёшь? — Джинни, выскользнувшая из ванной комнаты в потрясающем сверкающем чешуйчатыми блёстками платье, отвлекла девушку от созерцания шахматной доски.       Грейнджер расставила все фигуры по местам и просто смотрела на них, даже не пытаясь продумать ход. Ей было просто спокойнее, когда она перебирала шахматы в руках, ощущая их гладкую лаковую поверхность с мелкими зазубринами: старые сколы, что так тяжело рассмотреть невооруженным взглядом. Так казалось, что дедушка снова был рядом и мог успокоить её одним лишь объятием. — Что? — девушка обернулась на голос подруги, осматривая ту с ног до головы. Тёмно-бордовые чешуйки переливались в тусклом освещении комнаты, подчёркивая каждый изгиб привлекательной фигуры, и Гермиона не могла этого не заметить. — Вау, отлично выглядишь. Но нет. Я не пойду. Нет настроения.       Грейнджер снова вернулась к созерцанию фигур, начиная бездумно переставлять их по игровому полю.       Уизли видела, что ей больно. Когда несколько дней назад Гермиона оказалась на пороге их комнаты совершенно потерянная и с пустотой в глазах, она поняла, что случилось то, чего они все так боялись. Он сделал это. Он разбил ей сердце. Только вот Джинни совершенно не понимала, почему это произошло, ведь после того, что она успела увидеть на свадьбе своего брата и после, уже в квартире самого Малфоя, казалось, что он действительно любит Гермиону и никогда не причинит ей вреда. Джинни искренне поверила в эти отношения и поддержала их, только вот результат был разрушительным. Гермиона, задыхающаяся от боли, которую просто не способна выпустить. Джинни также слышала, как девушка всхлипывает по ночам, но в течении дня старается держаться. И Уизли с ребятами изо всех сил пытались отвлечь подругу от тёмных мыслей, надеясь завладеть её вниманием прежде, чем начнется учёба. Ведь потом всё может стать только хуже. И сегодня был последний шанс растрясти скопившийся негатив. — Брось, завтра уже начнутся лекции. Тебе надо расслабиться! — Джинни ловко ухватила подругу за руку и потянула ту на себя, почти стащив со стула.       Гермиона напомнила себе мешок с листвой, которую она так часто собирала на подъездной дорожке дома, когда ещё училась в младшей школе и по выходным пыталась заработать себе на карманные расходы. Как тот самый бесформенный мешок с осенней листвой, который не мог держать форму и стоять ровно, она почти рухнула на ковёр, но всё же устояла на ногах, одним взмахом убирая распущенные волосы с лица. Джинни смотрела на неё с такой надеждой, и Гермиона понимала, что это была надежда помочь ей самой. Но так не хотелось идти в люди, улыбаться, смеяться, когда внутри всё разрывается. В этот момент она только вспоминала слова Полумны, которые однажды помогли выбраться из-под той толщи боли предательства. «Боль нас испытывает, а мы её переживаем. Чем больше власти ты даёшь своей боли, тем больше ты закрываешь себе глаза» — слова, которые заставляют её сейчас дышать и идти дальше. Ей надо это пережить, смириться с этой болью, принять её, но не отдавать ей свою свободу. — Вот именно, Джинни. Завтра лекции, и я хочу выспаться перед занятиями. Я устала. Хорошо вам развлечься. Ребятам привет.       Уизли только и оставалось, что наблюдать, как подруга мягко выпуталась из её хватки и ушла в освободившуюся ванную. Девушка буквально физически ощущала эту боль. Снова, как в квартире Малфоя, боль Гермионы имела физическое воплощение, плоть и дыхание, которое мог ощутить каждый приблизившийся. Взгляд зацепился за игральную доску с совершенно непонятной и хаотичной партией. Джинни задержала взгляд на чёрной ладье, которая стояла прямо на пути белой дамы и не удержалась от того, чтобы не выставить этот ход, убирая чёрную фигуру в сторону. Эта привязанность Гермионы к шахматам стала очередной странностью, вопросом, ответ на который невозможно было найти. Девушка остановилась у двери в ванную, желая постучать и попытаться позвать снова, но в последнее мгновение что-то её остановило. Тихий звук всхлипа по ту сторону дал понять, что вытаскивать её недобровольно — всё равно что насиловать. Джинни опустила виноватый взгляд, чувствуя себя отвратительно за невозможность помочь. — Если ты передумаешь, мы будем тебя ждать, Гермиона. Звони, если… если тебе нужен будет, ну знаешь? Если нужен будет друг. Я буду рядом.       Почему так тяжело держать себя в руках?       Почему эмоции могут быть настолько сильными, что кажется, ты не сможешь жить с ними? Трясущимися пальцами Гермиона повернула начинающий ржаветь смеситель и спрыснула лицо холодной водой. Раскрасневшиеся от слёз щёки и глаза тут же защипало и обдало холодом, но она не останавливалась до тех самых пор, пока дыхание не пришло в норму. Это было похоже на шоковую терапию, когда организм погружают в состояние оцепенения, лишь бы всё остановилось. Из узкого зеркала напротив на неё словно смотрел призрак: растрепанные волосы, красные опухшие веки и тёмные круги под глазами, как напоминание о бессонных ночах, проведённых в обнимку с одеялом. Что с ней стало? Всего за несколько каких-то дней из здоровой девушки она обернулась в нечто, напоминающее Голлума, что потерял своё любимое колечко. «Моя прелесть!» — девушка фыркнула своим ехидным мыслям, захлёбываясь ненавистью к себе. Как можно быть такой доверчивой и поверить в то, что Малфой может быть нормальным? Это была её ошибка. Довериться тому, кому с самого начала нельзя было верить. А ведь он предупреждал её. Он отталкивал, а она упрямо шла напролом. И что теперь? Взмахом мокрой руки она ударила по зеркалу, что-то задребезжало, и брызги воды исказили изображение. Так-то лучше, а то тошно смотреть! Пора взять себя в руки и остепениться. Зачем ей Малфой, если она сама может найти ответы на беспокоящие её вопросы? Он лишь проходящее воспоминание, как все те, что хранятся на задворках её сознания. Ничего значительного. Мгновение, с которым стоит смириться.       Девушка вышла из ванной в пустую комнату, когда та уже была пустой. Джинни оставила записку, в очередной раз надеясь, что Гермиона к ним присоединится. Но Грейнджер даже не думала идти на поводу. Она знала, куда могла пойти и где искать ответы. Если уж Малфой не хочет ей содействовать, значит, она найдет кого-то другого.       Блокнот, ручки, документы — Гермиона сбрасывала всё в рюкзак по неведомому наитию, доверяясь только своей интуиции. Рука замерла над доской с шахматами, где не хватало одной тёмной фигуры, что заставило её нахмуриться. Грейнджер была уверена, что оставила чёрную ладью фактически под ударом белой королевы, но сейчас тёмная фигура лежала сбоку от игровой доски. Так странно и пугающе, что мурашки по коже. Может, в этом крылся знак судьбы? Девушка нервно рассмеялась собственным мыслям, какая редкостная глупость приходит в её уставший и невыспавшийся мозг! Собрав все фигуры в кучу, Грейнджер закинула их в коробку и закрыла на старый крючок, спрятав на верхнюю полку над столом. Позже она ещё к ним вернется, но только сначала разберется с тем, что не дает ей спокойно спать уже больше недели. Зашнуровав потуже зимние сапоги и застегнув пальто до самого конца, она остановилась, смотря на серый кашемир шарфа, всё ещё благоухающего ароматом Малфоя. Чёртов придурок оккупировал каждый уголок её реальности, даже не удосужившись спросить разрешения. Гермиона со злостью сдёрнула шарф и бросила его в тёмный угол комнаты. Он не должен висеть по соседству с её вещами. Он вообще не должен быть среди её вещей. Хоть Малфой и соизволил подвезти её до общежития, храня молчание с самого утра того дня, когда принял решение вышвырнуть её, словно надоевшего питомца. Он также притащил сюда и все пакеты с вещами, что накупила Нарцисса, словно насмехаясь над несчастной девушкой. Они стояли в тёмном углу комнаты, куда она отправила в полёт и проклятый шарф. Пусть всё будет там, где тому самое место: в тени её жизни и разума. Забытое и похороненное. Гермиона достала из недр шкафа свой старый шерстяной шарф, он кололся и был слишком длинным. Однако, это был лишь её шарф и не напоминал ни о чём, кроме необходимости надеть водолазку с высоким горлом, чтобы не сойти с ума от чесотки. Бросив последний взгляд на себя в зеркало, Гермиона натянула на голову глубокий капюшон, скрыв тем самым лицо от окружающих, потушила свет в комнате и вышла, громко хлопнув дверью. Этот звук стал знаком. Тем самым символом, что отметил в её душе момент, когда она закрыла дверь в прошлое и решилась следовать дальше. Она справится с этим. Обязательно.       Гул автомобилей на автостраде ударял по ушам даже не взирая на плотность капюшона. Девушка крепко вцепилась в лямки рюкзака, упрямо шагая вдоль высокого забора, что отделил тюрьму от внешнего мира. Этот островок забытых и отверженных бетонным монстром вырос среди извилистых путей дорожных лент. К сожалению, пассажирские автобусы останавливались лишь в паре кварталов, и по этой причине Гермионе приходилось торопиться, игнорируя колючий ветер, что так и норовил пощипать девушку за лицо. В течение дня погода в Лондоне и пригороде была терпимой, но вот к вечеру температура опускалась до непривычных отрицательных значений, а в дополнение с влажностью воздуха и несмолкающими ветрами — становилась настоящим испытанием. Сверившись ещё раз с наручными часами, девушка дёрнула за лямки в очередной раз, поправила рюкзак на спине и прибавила шаг. Если верить Гуглу, у неё оставался всего час прежде, чем тюрьма закроется для посещения до следующего дня.       Мерцание ламп дневного освещения на потолке было едва заметным, когда Грейнджер зашла в приёмную контрольно-пропускного пункта. Это был изолятор временного содержания, где государство удерживало задержанных до вынесения приговора, так что система охраны и контроля здесь не была слишком жёсткой. Стряхнув с меха на капюшоне редкий налипший снег, девушка осмотрелась по сторонам, понимая, что кроме пары офицеров на главном входе и лейтенанта за приёмной стойкой здесь никого не было. Каждый шаг в зимних сапогах раздавался эхом по помещению, выкрашенному в скучные серые цвета. Гермиона прочистила горло, прежде чем обратиться к лейтенанту за стеклянной перегородкой. — Простите? Могу я запросить встречу с одним из заключённых? Мне ненадолго.       Молодой человек за стойкой поднял свой усталый взгляд, наполненный скептицизмом и раздражением. Гермиона нервно сглотнула, стараясь выдержать тот поток эмоционального презрения, которым её, казалось, облили с ног до головы, словно бочку с ледяной водой перевернули. — Время посещения почти окончено, а официальных запросов на сегодня больше не поступало, приходите в другой день. — Но мне ненадолго… — Гермиона коснулась разделявшего их стекла, но, когда лейтенант наградил её особенно колким взглядом, отпрянула, словно её ударило током. — Всем ненадолго. В следующий раз подавайте официальный запрос, если хотите, чтобы вас пускали в любое время, — мужчина устало подпёр щеку кулаком и широко зевнул, больше не желая смотреть в сторону Грейнджер.       Гермиона чувствовала, как путы несправедливости обхватывают её конечности. Она знала, что разобраться во всем самостоятельно будет нелегко. Но как же чертовски она ошибалась, когда считала, что правоохранительные органы будут идти на уступки. Грейнджер не была частью этого, всего лишь незначительная личность на шахматной доске великого поединка. Она даже пешкой не являлась в игре, что длилась много лет, разрастаясь на весь европейский континент. Так с чего же ожидала, что двери будут так легко открываться? Снова злость на себя заставила влагу выступить на глазах. Девушка всхлипнула, сжимая кулаки от досады, когда руки безвольно повисли вдоль тела. — Но это… мой отец. Я… всего на десять минут, — бормотала она, изучая носки своих сапог. Дрожь распространялась по телу, подобно электрическому току и казалось, что скоро ей будет нечем дышать, настолько эти невидимые путы становились крепче. Усталый вздох разрезал воздух подобно секире. — У вас десять минут и не минутой больше, — сдался лейтенант и протянул руку в маленькое окошко. — Документы.       Быстрая формальность в виде заполнения бланков и получения временного пропуска не заняла много времени. И очень скоро пластиковая карточка с большой синей буквой «V» уже висела на её шее, ритмично покачиваясь в такт размашистого шага. Гермиона едва успевала следовать за охранниками, что вели её по узким коридорам тюрьмы, где затхлый запах сигарет, пота и металла впитался в сами стены. — Сдайте вещи на хранение и всё, что у вас в карманах.       На пункте досмотра её разве что наизнанку не вывернули, проверив каждый участок тела прежде, чем пропустили дальше. Куртку, шарф и рюкзак изъяли тоже, оправдывая всё внутренними требованиями безопасности. Гермиона не спорила и не сопротивлялась. В конце концов ей уже несказанно повезло, что тот лейтенант всё же сжалился над едва ли не ревущей девушкой и выдал ей чёртов пропуск. Получив краткий бриф о правилах поведения в комнате для свиданий с подсудимыми, Гермиона подписала последние бумаги, подтвердив свою осведомлённость, и прошла в немедленно открывшуюся для неё дверь.       Адам Грейнджер никогда не был человеком очень внушительных размеров. Вернее сказать, что он был средним. Усреднённый по всем параметрам вроде роста, веса, уровня IQ, а также простым человеческим качествам. По крайней мере Гермиона так всегда считала, пока недавно правда не открылась перед ней, разверзнувшись под ногами бескрайним ледяным озером, грозившимся утопить её — именно такую боль причиняло предательство. Однако сейчас, когда Гермиона увидела отца, то сердце слегка дрогнуло от того, насколько маленьким и никчёмным человеком он ей показался. Сидя за столом, отгороженным пластиковой перегородкой от основной комнаты, он смотрел на сцепленные в замок руки, ковыряя заусенцы на больших пальцах. Растрёпанные волосы не производили впечатления, что их в целом расчёсывали в последние дни, а серая тюремная роба практически сливалась с цветом стен. Девушка подошла к своему стулу и тихо опустилась напротив, снимая трубку со стены.       Этот взгляд светлых глаз и отблеск боли в глубине. Гермиона знала эти глаза. Всю свою жизнь она смотрела в них, видя любовь и нежность, но… сейчас ничего внутри не дрогнуло. Она думала, что не справится, что обязательно сорвётся и потребует единственный ответ на волнующий вопрос: за что? Но на удивление держать себя в руках и смотреть в глаза отцу оказалось куда проще, чем она думала. — Гермиона, — тихий и надломленный голос отца, искажённый телефонным передатчиком, проник внутрь в поисках отклика душевных струн. Грейнджер ждала, что почувствует это, когда услышит голос, но отзвуки мужского баритона лишь увязли в той чернеющей пустоте, что образовалось в ней в последние дни. Было так странно не чувствовать того, чего ждёшь. Было ли это проблемой? Даже если и так, Гермиона только отмахнулась от этих мыслей, ведь сейчас это было ей лишь на руку. — Ты пришла, — широкая ладонь опустилась на прозрачный пластик, но девушка едва ли посмотрела в ту сторону, продолжая сверлить отца взглядом. — Я не для этого сюда пришла, отец. Есть разговор.       Холодно, отстранённо и легко. Возможно, что-то внутри неё сломалось в тот самый момент, когда она захлопнула дверь в общежитии, а может, даже раньше. Но сейчас Грейнджер очень остро ощутила твёрдую почву под ногами. Словно бы её сбросили с небес на землю с такой силой, что пропустить пласт каменного основания оказалось невозможным. Гермиону ударило о земную плоскость с такой силой, что теперь она не могла забыть, как кислород выбивает из лёгких, а душа покидает тело. Она пережила это метафорическое падение, когда все её идеалы, ожидания, все её представления были разрушены всего за несколько дней. Мир взорвало и перевернуло с ног на голову, вытряхивая всё мерзкое содержимое из самых потаённых закоулков, чтобы она могла увидеть воочию. Лицезреть собственные ошибки и заблуждения. Она была слепа столько времени, но сейчас, в этом перевёрнутом и разрушенном мире, Гермиона как никогда раньше ощущала себя нормальной и уверенно стоящей на ногах.       Левая часть лица Адама дёрнулась, словно в нервном тике. Он не узнавал свою дочь. Смотрел в упор, но видел другого человека, совершенно ему не знакомого. И это заставило его насторожиться, невольно отодвигаясь назад. Его малютка Гермиона сейчас была не здесь, не с ним. На него смотрел кто-то другой. И голос сразу поменялся: — Тогда, что тебе нужно? — Я знаю всё, — девушка шумно вздохнула и впервые за всё время моргнула, расслабленно откинувшись на спинку стула. — О связи с Краучем, с синдикатом на востоке, о том, что ты делал для них. И я знаю про дедушку. Слышала часть допроса.       Адам нервно сглотнул, а в карих глазах напротив что-то мелькнуло. Странный и знакомый блеск, который он никогда прежде не встречал в глазах дочери. — Поэтому мне нужны ответы.       И снова это странное чувство, когда мир опасно наклоняется и сила притяжения тянет тебя вниз. Грейнджер прекрасно осознавала, что каждый заданный вопрос, каждый озвученный ответ будет для неё риском. Той самой опасностью, когда она рискует провалиться в бесконечную бездну тьмы, выбраться из которой будет невозможно. Но ей нужно было знать. Просто необходимо! Адам молчал, а поэтому она продолжила, не желая терять и без того убегающее время. — Какие связи были у Крауча с восточным картелем? Что он хотел там получить? — Гермиона, ты не понимаешь, во что ввязываешься… — мужчина попытался отвернуться и перевести тему, однако девушка поторопилась его остановить. — Нет, я как раз-таки понимаю. Я живу в этом уже месяц или даже больше. Утопаю в той грязи, что ты за собой оставил, поэтому будь добр ответить на мои вопросы.       Грейнджер-старший прищурился, когда гримаса боли исказила его лицо. — Этот мерзкий мальчишка тебя втянул. Так и знал, что нельзя позволять тебе с ним общаться. Чёртовы Малфои… — прошипел он сквозь сжатые зубы, а Гермиона с удивлением обнаружила совершенно новые и несвойственные для её отца эмоции. Ненависть, злоба и какая-то маниакальная жажда совершить нечто жестокое. Поразительно, сколько человек был способен сокрыть в себе, и ещё больше изумляет то, как долго он мог скрывать это от близких. — Малфои тут не при чём. Я сама влезла в это. Увидела в украденных файлах логотип твоей клиники. Я не могла оставить всё, как есть, мне нужно было знать, в курсе ли вы с мамой, на кого работаете. Я не могла поверить, что вы можете делать что-то незаконное, а оказалось… — девушка горько усмехнулась. — Оказалось, что предательство у нас в крови, не так ли? Что получал Крауч из восточного синдиката? — Ничего особенного: деньги, поддержку с образованием своего собственного нелегального бизнеса в Лондоне. Они работали в выгодном симбиозе: он обеспечивал поставки наркоты, они — оружие и девочек. Всё по стандартной схеме. И ничего способного заинтересовать твой пытливый ум, дочка.       Тошнота подступила к горлу Гермионы. Как мерзко осознавать, что ты в кровном родстве с кем-то, вроде него. Однако, Грейнджер лишь позволила себе крепче стиснуть зубы, а затем продолжила. — Как очаровательно, что ты знаешь о стандартных схемах, — едко пробормотала она. — Что-нибудь ещё, что мне может быть неинтересно? Например, что-нибудь о Томе Реддле?       Гермиона криво улыбнулась одним уголком губ в тот момент, когда тело её отца словно поразило ударом молнии, будто произнесённое имя вызывало в нём что-то неподвластное контролю. Он знал о Реддле. Непременно знал, если был достаточно глубоко втянут в это дело. Исходя из того, что ей ранее довелось услышать от Драко и Сириуса, Реддл был ведущей фигурой в этих делах на протяжении последних трёх десятилетий. Он внушал ужас в каждого, кто так или иначе претендовал на место под солнцем в этой преступной долине. А поэтому Адам должен был хотя бы слышать о нём. Но по его реакции становилось понятно, что он знает больше, чем просто имена. — Я не хочу говорить об этом, Гермиона. И не буду. Ты лезешь туда, где тебе совершенно не место. Возвращайся в университет и забудь обо всём, что было до этого. — Как же меня достало, что вы все решаете, где мое место, — новая волна чувств, появление которых девушка не могла предугадать, поднялась из глубины. Гермиона стукнула ладонью по стеклу перед собой с таким гневом, что то задрожало, резонируя едва различимые звуки. Она была в отчаянии, как раненный зверь, что бережёт силы для последнего броска. И сейчас, казалось, этот момент настал. — Я не отступлюсь от этого. И если ты решил, что можешь спрятаться от своей ответственности за решеткой, так тому и быть. Надеюсь, ты сгниёшь в этих стенах и больше не причинишь боли ни мне, ни маме. Я ненавижу то, что ты мой отец.       Грейнджер повесила трубку так резко, что звон от этого рывка отразился от высоких потолков. Слушать оправдания или убеждения, где должно быть её место, Гермиона совершенно не собиралась. Она пришла сюда с надеждой, что отец даст ответы. Но тот, как и все эти люди, втянутые в эту гадкую сеть, хранил упрямое молчание. И плевать она хотела, что так её оберегают от опасности. Она чувствовала себя грязной. Заляпанной тем «наследством», что взвесил на неё родной отец. И с этой грязью не могли помочь ванна или душ. Гермиона будет чувствовать себя испачканной до тех самых пор, пока не найдет все ответы, пока справедливость не восторжествует. Даже если для этого необходимо рискнуть всем, она не могла отступить! Девушка уже была около двери, когда резкий оклик отца заставил её остановиться. — Виктор. Найди Виктора. Он… он защитит тебя, — голос, приглушённый стеклянной перегородкой, достиг её не сразу, но когда Гермиона смогла разобраться в смысле сказанных слов, то все её конечности заледенели. Виктор? Он… он тоже в этом замешан?       Однако, узнать подробности у неё не было возможности, поскольку дверь комнаты распахнулась, а широкоплечий охранник отбросил на неё свою тень, подобно скале. — Время. Вам пора.