***
Несмотря на насыщенность дня — а может, из-за всего, свалившегося на него в этот день, мозг и смилостивился над ним — но кошмаров не было. Он был посреди пустыни, а свет над головой переломился особенным образом, напоминающим Северное Сияние. Как пустыня напоминала Аризону, но не была ею, так и зелёное небо над головой было чем-то другим, незнакомым человеческому глазу. Песчаные дюны пересыпались под лёгкими дуновениями ветра, и Хэл мог различить каждую сверкающую песчинку. В небе не было ни звёзд, ни луны, только переливы диковинного света. Ветер донёс до него тихие неразборчивые слова. Хэл прислушался. Его звала Кэрол. Он бросился бегом, пытаясь понять, откуда шёл голос, принялся кричать в ответ, спрашивая, в опасности ли она, грозило ли ей что-то, где она, где… В песчаной пыли, похожей на изумрудную крошку, ему показалась фигура. Высокая тонкая женская фигура сложилась, превращаясь в приземистого полупрозрачного мужчину. Прежде чем зеленоватая фигура приобрела плоть, призрачный Карл шепнул ему: — Хэл Джордан, найди меня, — и рассыпался тысячью песчинок. Пустыня заволновалась, и песок поднялся вокруг него стенами до небес, закрывая небо. Прежде чем стены накрыли его волной, чистый голос, принадлежавший и Кэрол, и Карлу, и Мартину Джордану, ещё раз потребовал, чтоб Хэл нашёл его — и он проснулся. Сквозь занавески пробивалось несмелое рассветное солнце. Когда глаза привыкли к полутьме, он понял, что находился в номере один. Часы на прикроватной тумбочке показывали пять утра. Он не помнил, чтоб раздевался перед сном, но его кожаная куртка висела на спинке стула, а ботинки стояли ровно у кровати. Раздели его не полностью, накрыли одеялом, и рубашка прилипла к телу, напрочь промокнув от холодного пота. После душа мокрую рубашку надевать не хотелось, так что Хэл решил остаться в одних штанах. К возвращению блудного Уэйна он успел умыться и побриться, и почти уже начал бороться с соблазном порыться в его чемоданчике. Первым в комнату проник запах выпечки и кофе. Уэйн выглядел уже не так безукоризненно, как вчера: зализанные волосы (кто зализывал волосы кроме законченных говнюков?), чисто выбритый подбородок. Впрочем, пришлось с негодованием признать, что подлецу всё к лицу. Щетина шла Уэйну до непозволительной степени. Даже проявившиеся под глазами синяки делали его лицо не измождённым, а аристократическим. Тьфу. Заметив его, он замер, будто его застали врасплох. Всё его тело сложилось как пружина, и только глаза медленно двигались вверх и вниз, оценивая что-то. Его опасность? Хэл растерялся. Перед ним готовился к прыжку зверь, в одной руке кофе с пирогом, в другой какой-то пакет. — Неудачная охота? — неуверенно пошутил Хэл. Миг — и тело Уэйна снова пришло в движение. Напряжение спало. Как ни в чём не бывало он прошёл в номер и положил оба пакета на свою застеленную постель. — Почему же, удачная, — неожиданно парировал Уэйн. Добычей кроме завтрака оказалась смена одежды. Хэл даже не стал дознаваться, откуда тот знал его размер, просто с благодарностью надел чистые трусы, носки и футболку. Заканчивая одеваться, он уже убедил себя, что ничего такого и не произошло. Просто Уэйн не ожидал, что он уже проснулся, да ещё и будет расхаживать по номеру полуголый. Он был немного социально топорным, может, его обескуражил вид чужого тела. В пакете также лежала банка с кошачьими консервами. Открыв одну, Уэйн выставил её за дверь, где уже ожидала серая пушистая кошка. Она с важным видом принюхалась и, установив, что корм её стандартам подходил, принялась совсем не по-важному чавкать. — Что за прелестная незнакомка? — Она провела меня до магазина, — сказал Уэйн. — Я решил отблагодарить. Сказал он это как нечто само собой разумеющееся, неужто Хэл был варваром, который бы не отблагодарил леди за помощь? Хэл уставился на них с новым насмешливым восторгом, но не стал ничего говорить и портить идиллию. Как и не намеревался вновь заставлять Уэйна есть, но на душе не могло не отлечь при виде того, как тот устроился под окном с книгой и половинкой тоста. Они решили не бросать машину сразу, а проехать на ней чуть дальше, до следующего большого города, там более вероятно, что через час их никто уже и не вспомнит. Хотя Хэл сомневался: раз встретив Брюса Уэйна, никогда уже не забудешь. После сдачи ключей они подошли к машине и увидели свою пушистую подругу, устроившуюся на капоте их Шевроле. Обращался с ней Уэйн и впрямь как с леди. Пока она ела, не лез, а когда она принялась болтаться под ногами, обвивая их своим хвостом, поднял её на руки и принялся усердно почёсывать. Вот и сейчас он упрямо держал руку, пока она сама не подошла и не потёрлась о ладонь, погладил её, с невероятной бережливостью снял и перенёс на землю. Уэйн вежливо попрощался с ней и она, держа хвост трубой, убежала шугать птиц. — Укротитель кошек, — окрестил его Хэл. — Я никого не укрощаю, — со всей серьёзность ответил Уэйн, — нет смысла. Они поехали дальше. В этот день время тянулось медленно и утомительно. К полудню распеклось, и дорога дрожала перед глазами. Машина превратилась в жаровню, и непонятно было, как хуже: с открытым окном или закрытым. С открытым хотя бы волосы трепал сквозняк, но вместе с ним внутрь залетала и пыль. С закрытым окном внутри стоял горячий воздух и дышать было тяжело. Хэл скинул свою куртку на заднее сидение, но ему это мало помогло. У него была горячая кровь, в отца, и он вечно ругался с Джеком, когда тот упрашивал маму включить отопление пораньше. Уэйн выглядел за рулём задумчиво и собранно, пусть его чёрная водолазка и была тонкой, но ведь всё же с длинными рукавами и горлом… Его это явно не волновало, так что и Хэл решил не зацикливаться, хотя при одном взгляде на него становилось ещё жарче. А ведь только конец апреля. К двум часам дня добрались до Альбукерке. У оживленного бистро под ботаническим садом Уэйн увидел мальчонку и подозвал ему, представился Руизом, сунул пять долларов, быстро заговорил по-испански. Мальчонка кивнул, убежал куда-то с деньгами. Пока они искали столик (пришлось сесть не в застекленном арт-деко бистро у сада, а через улицу, в небольшом этническом кафе, где из посетителей лишь жирная ворона на навесе), мальчонка вернулся с ворохом газет. Мистер «Руиз» дал ему ещё пять долларов. Еда его, как обычно, не заинтересовала, но на этот раз он проявил лёгкое подобие заинтересованности и даже сделал отдельный заказ. Едва притронувшись к красному позоле, принялся листать газеты. Он их не читал, только пробегал глазами. Вот же чудаковатый тип. — Что, ни в одной нет колонки для вампиров? — подразнил Хэл. Как обычно пропустив мимо ушей его подначивания, Уэйн закончил стопку, выбрав из них одну газету и бросил её Хэлу. Тот едва успел перехватить, чтоб она не упала прямо в рагу с зелёным чили. Первым, что бросилось в глаза, было название. — Мы два штата от Калифорнии, — недоумённо сказал он. — Договорился с продавцом в Бейкерфилде, он переслал сегодняшние. Икер принёс с почты. Хэл принялся выискивать, что же привлекло его интерес. На первой странице за внимание боролись новости о подозрительной деятельности ЛексКорп в Лос-Анжелесе и об аресте Ханойской Джейн в аэропорте Кливленда по обвинению в транспортировке наркотиков. Статья о разгроме дайнера Мэл оказалась на второй странице. Фото разбитых окон, следов шин на кафельном полу, интервью с пострадавшими: официантки и повариха сообщили, что другая официантка оглушила их, связала и заперла в подсобке. Её нашли в той же подсобке в странном состоянии. Полиция задержала барышню под вопросом до выяснения обстоятельств. Детектив Локвуд отказался давать какие-либо комментарии по поводу открытого расследования. — Ни одного показания от остальных из их шайки? Они просто бросили её там, на растерзания копам? — скривился Хэл. После обеда они бросили машину на одной из улиц потише и доехали на автобусе до другого конца города, где Уэйн, изображая из себя надоедливого самопровозглашенного ковбоя, съедающего больше букв, чем говорившего, сумел выторговать им пикап практически за бесценок. Когда за руль сел Хэл, Уэйн устроился с книгой. Керуак, «В дороге», книжечка аккуратная, без загнутых уголков, но корешок до того потёртый, что почти белый. Самая подходящая Уэйну книга, ну кроме разве что какого-то научного журнала или «Как разговаривать с людьми, руководство для чайников». Он был вылитым битником в своих солнечных очках, своей чёрной водолазке и чёрных же джинсах, с лицом скучающего интеллектуала, ищущего смысл, изгнавший себя из общества, не находящий себе культурного и эмоционального наполнения. На ночь они остановились на небольшом ранчо, так как ради Амарилло им бы пришлось делать нехилый крюк. В любое другое время Хэл бы с удовольствием поехал посмотреть на Ранчо Кадиллак, но времени на развлечения у них не было. В любой момент полиция могла узнать, что Хэл пересёк границы штата, и неясно всё ещё было, как «они» нашли их в дайнере на отшибе. Добрая хозяйка ранчо напоила их своим фирменным лимонадом, и в итоге Хэл не мог заснуть, мучимый позывами полного мочевого пузыря. Уэйн сидел в кресле в углу, почитывая Керуака, а на коленях у него свернулся местный рыжий одноухий кот. — Опять коты, — пробормотал Хэл, в очередной раз подымаясь с постели по нужде. — Они вроде как присматривают за мной? — рассеянно ответил Уэйн, не поднимая головы. — Я близко знаком с одной кошатницей. Хэл фыркнул. «Вот чудило», — едва ли не с нежностью подумал он. Туалетная пристройка для гостей стояла снаружи, но ночь была тёплая, поэтому неудобством это не являлось. Хэл даже решил побродить чуть снаружи, дать и себе, и Уэйну немного времени наедине с мыслями. Он не добился точного ответа, что они будут делать в Готэме. Скорее всего Уэйн планировал сплавить его, чтоб не волноваться больше о его безопасности. От этой мысли Хэл взвился: он не ребёнок и не то, чтоб он попадал в беду, на две минуты отойдя от него! Словно в знак согласия на забор рядом присела ворона. Крупноватая ворона, подумал Хэл. С чистыми, переливающимися перьями и слишком уж умными глазами. Ворона перебрала лапками, каркнула ещё раз, встречая его взгляд. Внутри росла уверенность, что он видел уже эту ворону. Ещё в аризонском мотеле. Затем в Нью Мехико. Несмотря на теплый неподвижный воздух, спина у него покрылась гусиной кожей. Он встряхнул плечами, попробовал прогнать её, но она только отошла на пару шажков, чтоб он не достал до неё рукой, и продолжила вглядываться в него. Не могло такого быть. Как ворона могла за ними следовать ещё с Аризоны? И вдруг он почувствовал это. Аккуратное прикосновение. Словно лёгкий бриз в лицо. Вот только ветра не было. Ворона смотрела на него с каким-то намерением, с нуждой. С ожиданием. Хэл будто прирос к месту, оцепенел под её тяжёлым взглядом. Ворона раскрыла крылья, становясь ещё больше и внушительней. Бусины-глаза переливали красным. Ещё секунда и… Сбоку промелькнула с неистовым шипением какая-то огненная вспышка. Ворона, обиженно каркнув, сорвалась с забора и взмыла в воздух. Хэл проморгался, возвращаясь в реальность. По забору победителем расхаживал довольный рыжий кот. — Спасибо, — найдя голос, сказал Хэл. В ответ кот ткнулся влажным носом ему в руку. Хэл почесал за единственным его ухом, и тот заурчал.3. Midknight Cowboy
31 января 2020 г. в 00:34
Готэмцы принадлежали к особенному типу людей. Готэм был городом вечного мрачного карнавала, и люди там жили соответствующие. В отряде Хэла было двое парней оттуда, с виду вроде обычные, пусть и держались особняком. Одного из них величали Счастливчиком, приклеилось как-то, хотя никто понятия не имел, почему его так звали. Узнали совершенно случайно, приняв готэмскую обособленность за замкнутость, а Счастливчик был рад похвастаться, только дай возможность. Его двоюродная сестра работала гримёршей на канале ДжиБиЭс и вечно дарила ему на дни рождения и прочие праздники билеты на ток-шоу Дэвида Эндокрина. Совсем с подарками не заморачивалась. Счастливчик сходил на само шоу лишь однажды — с первого раза попав на тот самый эфир, посреди которого из рядов зрителей встал Джокер, пообещав отравить их всех газом, если в течении получаса Бэтмен не явится к нему с его любимым тортом. Передразнивая Эндокрина (и неплохо копируя его голос), Джокер спросил сам у себя, какой же у него любимый торт, потом рассмеялся и ответил, что это задачка для настоящего детектива. Газом их он потравил спустя всего двадцать минут, но всех успели откачать. К тому времени полицейская машина с Джокером в наручниках была уже на полпути в психиатрическую лечебницу. Теряя сознание, Счастливчик краем глаза увидел размытую тень, пролетевшую над головой, и был свято уверен, что это было ничто иное как тот самый Бэтмен. По телевизору его, естественно, не показали, несмотря на то, что выпуск по всем новостям транслировался, но в один момент свет в зале погас и каким-то «случайным образом» все камеры разом отключились. Ясное дело, рассуждал Счастливчик, Бэтмен ведь существо сверхъестественное, вот техника из лада и выходит в его присутствии. Как в домах с привидениями, согласно кивал друг Счастливчика. В тот момент Хэл понял, что человека из Готэма поймёт только человек из Готэма, вот они вместе и держатся.
Оставив красавца Харлея в Бейкерфилде, они пересели на Шевроле Корвер. Хэл представил себя Золушкой, чья карета в полночь превратилась в тыкву. Он всё ещё испытывал лёгкий стыд от подобного вероломства: оставить его одного на улице, вот так вот, без какого бы то ни было прощания! Особенно ради такой неказистой дурнушки. Они зашли в продуктовый киоск, чтобы сходить в туалет, купить воды, всякой мелочёвки (Хэл взял дорожную карту, Уэйн купил себе орешков и солнцезащитные очки, при этом переплатив продавцу на десять долларов), и только там Хэл узнал, что они не возвращаются к своему верному железному коню. Уэйн отреагировал в своей раздражающей манере: глядя на него с приподнятой бровью, отрезал, что отследить их сейчас легче лёгкого и им нужно замести следы.
— Извини, мне никогда не приходилось убегать от желающих провести на мне эксперименты злобных организаций, — ядовито ответил на это заявление Хэл, — ты-то, я смотрю, в этом мастер.
Затем они пришли на какую-то неприметную парковку, и пока Хэл осматривался, самого себя назначив стоять на стрёме, Уэйн вытащил из своего чемоданчика линейку и взломал неприметную светло-голубую Шевроле. Хотя бы не стоящую рядом Эдсель Корсар, бесстыдно светящую своей радиаторной решёткой. Абстрактный памятник вагине.
Когда они выехали из Калифорнии — с плаката им махала девушка с доской для серфинга на фоне моря и пальм — Уэйн наконец согласился передать руль ему. Но исключительно, когда Хэл указал на то, что так они смогут доехать намного быстрее.
— Ты не водишь и не знаешь пути, — было последним его доводом.
— То, что я не люблю делать что-то, не значит, что не умею, — отмёл Хэл, — делов то, следовать указаниям. Остановимся ненадолго, поедим и ты проложишь путь. Отличный план.
— У нас нет времени на остановки.
— Калифорния и Нью-Джерси на разных концах Америки. Хочешь-не хочешь, а нам придётся отдыхать когда-то. Или ты собирался гнать сорок пять часов без остановки?
Уэйн не ответил. Но сошёл на повороте к первому небольшому городку. Городок был примечательный разве что своим бездомным, который играл на пустых мусорных баках как на барабанах и напевал о том, что им всем нужна лишь капелька любви и что нужно возлюбить ближнего своего. В Аризоне немного было развлечений, сходили с ума в столице фритюра, кактусов и пыльных дорог, уходящих к горизонту, по-своему: засовывали во фритюр еду, которую ещё не один безумец не додумывался засунуть, устраивали на отдалённых ранчо ЛСД-вечеринки, или ездили восхититься Большим Каньоном.
Они остановились в семейном ресторанчике. К ним двинулась-было дочка хозяина, высокая блондинка с улыбкой до того белозубой, что слепила, но отец остановил её и послал обслуживать столик с крикливым младенцем и его не менее крикливой мамашей. Хэл заказал себе чимичанга с содовой, Уэйн, даже не глянув в заляпанное кетчупом меню, попросил тоже самое и воды. Хэлу хотелось бы услышать, как тот произнесёт «чимичанга», но он просто буркнул: «то же, и воду без газа», — и тут же раскинул на своей половине стола карту, взяв из вездесущего чемоданчика маркер. Судя по всему, говор Нью-Джерси принадлежал исключительно Фрэнку Диксону — сам Уэйн говорил с нейтральным, практически неуловимым акцентом. Если бы Хэла спросили (его никто не спрашивал, но за неимением альтернативы он принялся анализировать каждую деталь, связанную с его вынужденным спутником), он бы остановился на лёгком Нью-Йоркском, хотя чем больше он вслушивался, тем четче ему слышалась целая мешанина: некоторые слова звучали с британским, другие с небольшим французским налётом, кое-где слышалось арабское произношение. В одно и то же время он казался ему человеком из ниоткуда и отовсюду. Подобная неясность раздражала.
На самом деле, Хэл, конечно, не на Уэйна злился. То есть, на Уэйна он злился по достаточному количеству причин, хотя бы потому что он явно был каким-то преступником и, вполне возможно, сумасшедшим. Но во всём остальном он был прав, и Хэл злился, потому что обычно он знал, как вести себя в незнакомых ему ситуациях, в окружении видимых и невидимых врагов, он не привык полагаться на других. Нет, он доверял своей команде, но в то же время в большей степени всё зависело от него, он руководил ими, направлял их, был их капитаном. На Уэйна чин был не управа — да для него здравый смысл едва аргументом был. Он явно был дисциплинирован, но как-то хаотично, следовал одному ему понятному своду правил и как будто бы ожидал, что остальные без объяснения его подхватят.
Когда принесли еду, Уэйн к своей не притронулся, корпя над картой, только воду потягивал, но, когда принесли счёт, достал кошелёк и выложил гораздо больше своей половины. Хэл возмутился. Шаткий мир снова был восстановлен только когда Хэл заплатил за них обоих, и Уэйн почти без отговорок забрал свой несъеденный обед в пакете.
Выйдя из ресторанчика, они разделились: один ушёл в поисках новой машины, а второй должен быть встретить его у выезда из города. Перед уходом Уэйн записал номер и марку машины в небольшой блокнот. Хэл поехал медленно по улице, несерьёзно подумывая в очередной раз над тем, чтоб бросить выкравшего его зануду, вернуться домой. Старушка-соседка, наверное, с ума сойдёт, если он сегодня не явится домой. В это время Уэйн уже успел дойти до бездомного «барабанщика» и остановился рядом с ним. Остановился и Хэл, приглушил машину, жалея, что не слышал, о чём они разговаривали. Но разговор закончился быстро: в руки бездомному дали пакет из ресторанчика, тот улыбнулся и кивнул, а Уэйн решительно зашагал дальше. Хэл шумно вздохнул, стиснув губы и веля себе не улыбаться, и поехал к месту встречи.
К выезда из города подъехала ещё одна невзрачная Шевроле, и Хэл, напоминая об их уговоре, постучался в окно на стороне водителя. Нехотя Уэйн соскользнул со своего сидения и обогнул машину, садясь на место пассажира.
— А эту записал в свой блокнот? — напомнил Хэл пока заводил машину.
— Я записывал, чтобы, если понадобится, вернуть, — бесстрастно ответил Уэйн, — а эту я купил.
— Купил?!
— Не волнуйся, я позже выставлю счёт за свои услуги, — в обычно холодных глазах мелькнула искорка.
Да он смеялся над ним!
— Подожди-ка, — Хэл вывел машину на трассу и надавил на газ, — а какая у тебя вообще ставка? Я никогда не пользовался услугами частных детективов. Почасовая оплата? Дневная? По результатам? Сколько стоила эта машина? Сколько лет я буду с тобой рассчитываться?
— За мои потраченные нервы — очень долго, — без намёка на шутливость ответил Уэйн.
На этом Уэйн развернул перед собой карту и снова погрузился в энергосберегающий режим, как назвал это Хэл. Он лишь изредка нарушал молчание, чтоб дать дорожное указание, а в остальное время смотрел перед собой или в окно. Тайно надеясь на какую-то реакцию, Хэл включил радио, но не встретил возражения по этому поводу.
— «All the boys in the city were cold, hard and pretty — singin' la la la la dee da», — завела Нэнси, и мотивчик подхватили трубы.
— «Right about here a stranger waves «сome with me», and I run like a rabbit, I can't let him miss me?» — улыбаясь как чёрт, подпел Хэл, скосив глаза на Уэйна, оценил ли тот иронию.
— Смотри на дорогу, — вздохнул он, не оборачиваясь, но затылком ощущая чужой взгляд.
Хэл не стал хвастать, что мог вести хоть с завязанными глазами. Вождение было даже не талантом, а неотъемлемой частью него. В любой момент он чувствовал, где находилась его малышка по отношению к другим объектам, всё ли хорошо, дрожит ли она как положено или где-то неполадки. В воздухе было труднее, было опаснее, и всё же он был в своей стихии — на земле всё было гораздо проще, всегда присутствовало лёгкое давление асфальта на шины, все препятствия были видимыми. Потому ему не нравилось водить, совсем не то, что летать, несмотря на все заверения продавцов, притаившихся по углам автосалона как тигры в джунглях.
Закат окрасил пустынные горы в фиолетовый, вокруг на много миль ни единого человека (за человека Уэйн не считался) — на Хэла опустилось давно не испытуемое спокойствие. Он любил людей, любил свой шумный город, и всё же иногда всё это давило на него. Были дни, когда он не выходил на работу, просто зарывшись в одеяло, не желая ни видеть, ни слышать ничего, не существовать. Всего на пару часов. Трудно было подняться, трудно было даже руку поднять. Пару часов превращались в пару дней. Иногда он выходил из такого состояния сам, иногда к нему врывался Том, который тащил его в душ и кормил его рыбным супом. Том клялся, что рецепт супа ему передала бабка, но по его же историям, у бабки не было ни телефона, ни почтового адреса, а родители уехали из их деревни ещё до его рождения, так что то, что Хэл ел традиционный инуитский суп, представлялось маловероятным.
Такие вот дни не служили никакой перезагрузкой или отдыхом. Напротив, после подобных эпизодов Хэл чувствовал себя только более уставшим. У них не было предвестия, они просто наступали, поглощали его, не давая и шанса выбраться. Были, конечно, и поводы, например, фейерверки во время Четвертого Июня. В такие дни Хэлу хотелось сбежать из города.
Умиротворённость пустыни была целебной. В какой-то момент Хэл, сам не заметив, выключил радио, предпочтя ехать в необязывающей тишине. Он не мог сказать, прошло ли несколько часов или несколько дней — время в пустыне идёт по-другому — как из задумчивости его вырвал требовательный, чуть хрипловатый голос.
— Остановимся на ночлег, — предложил Уэйн.
Хэл понял, что действительно смертельно устал. Воздух вокруг машины сгустился, без городских огней ночь была кромешной.
— Согласен, — кивнул он.
Ночлегом им сегодня служил старенький мотельчик с задорно горящей вывеской. Словно пожилой лысенький мужчина, всё подбивающий клинья к самым красивым девчонкам на танцах. Оставив машину на стоянке мотеля, они побрели искать что-то съестного. Ужинать сели в круглосуточной мексиканской столовой. Хэл впился бы в свой буррито, но остановился, разглядывая рассевшегося напротив со своим блокнотом Уэйна. Он выглядел не совсем уместно на пластмассовом стуле, с вывеской еды по пятьдесят центов за спиной. В резком белом свете дешёвых лампочек черты его лица казались острее, а глаза совсем светлыми, почти бесцветными. Он походил на существо потустороннего, нечеловеческого порядка, словно высеченная из мрамора статуя, ожившая картинка, сошедший с экрана герой кино. Прекрасный принц посреди грязной забегаловки.
— Ты опять не собираешься ничего есть? — потребовал Хэл.
— Я не голоден, — не отрываясь от своего блокнота, отрапортовал он.
— Как так? Ты ведь весь день ничего не ел! Я видел, как ты купил снэков, но не видел, чтоб ты, собственно, ел.
— Ты следишь за мной? — с приподнятой бровью спросил он, наконец отвлёкшись.
— Никогда не видал вживую вампиров, — не смутился Хэл.
— Я не вампир.
— Тогда тебе нужна еда, — победно заключил он.
Хэл протянул ему свой буррито, который ещё, между прочим, даже не попробовал. Уэйн в отвращении установился на подношение.
— Я понимаю, чтоб поддержать такую фигуру как у тебя даже смотреть на фастфуд нельзя, но альтернативы у нас нет. Побегаешь пару кругов вокруг мотеля.
— Я могу сам взять себе еды.
— Ешь, — упёрся Хэл. Этот негодяй был тем ещё хитрецом, если дать ему время, придумает, как извернуться. Нельзя было давать ему путей к отступлению.
Уэйн сдался и переклонился через стол, кусая его буррито. Хэл смутился, сам не зная, чему. Никто не обращал на них внимания, стоящий у кассы паренёк говорил о чём-то с девочкой у фритюрницы, на них даже не смотрел. Уэйн сделал ещё пару укусов, а потом вернулся на своё место с решимостью спорить, что ему хватило. Но спор так и не начался. Хэл в два счёта проглотил свою половину буррито, даже не подавившись, и рванул назад в мотель.
Они взяли двойную комнату, и, как только зашли, Хэл повалился на кровать. Вот кто тут старикан, так это он, дряхлая развалина, даже кости ныли. В комнатке стояла лёгкая затхлость, шторки и постельное белье попахивали пылью, кровать скрипела, а лампы на прикроватных тумбочках не давали ровно никакого света, но Хэла не интересовало сейчас это. Кровать, пусть пружины и впивались в спину, всяко лучше автомобильного сидения. Уэйн заперся в ванной, и отлично, не хотелось смотреть ему в лицо. Учитывая, что он весь день только и делал, что лицо его разглядывал.
Он уже проваливался в сон, когда услышал негромкие, но вполне характерные звуки из ванной. Где-то здесь напрашивалась шутка о том, что механический желудок не предназначен для переваривания еды, но у Хэла отпала охота шутить. Не ему ли знать, как важно не переступать границы, что есть некоторые вещи, кажущиеся другим нормальными, а тебе просто невозможными. Например, выбраться из постели. Например, есть.
Дверь наконец открылась, и Уэйн освободил ванную, но пристыженный Хэл притворился, что уже уснул.