мгновения общей вечности.

— Понимаешь, — всхлипнул срывающийся голос, — Я всю жизнь… Рёга размеренно кивал, глядя на вокалиста Mejibray, который размахивал полупустой стопкой, явно не заботясь о сохранности содержимого. Через пару секунд, правда, заботиться там было уже не о чем. -…Всю жизнь я чувствовал эту горечь! — со звонким чмоком отлепив губы от стопки, снова шмыгнул носом Тсузуку. Прямо сейчас он чувствовал себя несчастным и во что бы то ни стало обязанным излить душу, целиком и полностью, причём излить её Рёге, который как раз откуда-то пришёл домой под вечер, а вот откуда — уже порядком напившийся парень не помнил. — Понимаешь… Сидя за столом с едва не плачущим от переизбытка эмоций под влиянием алкоголя Тсузуку, его прекрасный друг жизни внимательно слушал каждое его слово. В этом не было никаких любовных подтекстов или альтруистического видения ситуации — просто Рёге нравился пьяный вокалист. Нравился своей открытостью и, конечно, смешными выходками с частотой примерно раз в минуту, а то и чаще. — Когда я был маленьким, я очень любил маму, — признался тот, со вздохом пододвигая парню рядом — к нему бутылка ближе была — стопку и ожидая, когда он нальёт. — Это естественно. — Рёга осторожно наклонил горлышко бутылки и наполнил сосуд, отодвинув его обратно, на что Тсузуку развязно улыбнулся. — Я тоже маму любил. — Просто знаешь, я был готов на всё, — критично махнул он кистью, чудом не ударившись об угол стола, — чтобы обеспечить её, чтобы стать достойным сыном своего отца… С новым тяжким вздохом ушла и эта стопка. Вокалист Born потрепал отключившегося от внешнего мира парня, но не нашёл никаких признаков жизни, кроме снова дёрнувшейся в сторону бутылки руки с сжатой в пальцах стопкой. Впрочем, данный признак Рёга предпочёл игнорировать. Тсузуку слабо, но настойчиво пихнул его локтем, подвинув стопку поближе и требовательно стукнув ей по столу. Но Рёга лишь помотал головой. — Будет тебе, уже и так пьяный вдрабадан. — Он ловко и без труда вывернул сосуд из расслабленных пальцев вокалиста, отставив на достаточно далёкое расстояние — такое, чтоб достать нельзя было. Шатнувшись, тот приподнялся с места и попытался всё же дотянуться, но Рёга нагло ухватил его за талию и уронил себе на колени. Тряхнув головой, Тсузуку попытался понять, что произошло, но тут же прикрыл и так заплывающие от хмели глаза, ни с того ни с сего ощущая на шее влажные горячие поцелуи. По коже побежали табуны мурашек. Засмеявшись, он начал отмахиваться от удерживающего его на себе парня. — Щекотно, Рёга! — возмутился, наконец, он, выгибаясь и неосознанно ощущая за спиной улыбку вокалиста Born. — Переста-ань! Капризный тон, бессмысленно отмахивающиеся от прикосновений руки и полный совершенно тупой весёлости смех умилял второго парня, поэтому он продолжал целовать до тех пор, пока смех не перешёл в смешанное с неровным придыханием хихиканье. Тогда он прервался, давая абсолютную свободу действий, хотя прекрасно знал, что Тсузуку никуда не то, что не пойдёт, но и не дойдёт в таком состоянии. Тсузуку это, кажется, тоже вполне понимал, поэтому лениво откинул голову на плечо Рёги, одарив последнего максимально трогательным взглядом. — Ласковый пьяный кот, — прокомментировал Рёга, обнимая парня и гладя его живот под футболкой. «Кот» скоро совсем расслабился и, едва дотронувшись губами до свода челюсти, закрыл глаза. Было донельзя тепло, а нетрезвый рассудок и вовсе превращал простое объятие в огромное позитивное переживание, что Рёга понял в полной мере лишь тогда, когда заметил широкую улыбку и подрагивающие веки на любимом лице. — А протрезвеешь, снова начнёшь ныть, как дурак. — И ничего я не начну-у, — возразил Тсузуку, усаживаясь удобнее и беря Рёгу за руку, — и вообще, я не пьяный. Это заявление заставило Рёгу удивиться тому, с какой железной уверенностью оно было озвучено. То есть, понятное дело, на трезвого парень даже с таким тоном не тянул, зато, видимо, чувствовал в себе невообразимую ясность рассудка. — Да-да, ни капельки, — в конце концов успокаивающе произнёс вокалист Born, лениво прикрывая глаза. По всему телу продолжало расползаться приятное тепло. Вечно горячий либо от нескрываемой страсти, либо от алкоголя, Тсузуку на нём едва не засыпал, зачем-то заставляя себя неподвижно сидеть, прислушиваясь к каждому вздоху над ухом. Он сжимал ладонь Рёги в своей, что время от времени вырывало последнего из дебрей каких-то непонятных мыслей. — Рё, — позвал Тсузуку. — М? — откликнулся тот, свободной рукой подтягивая парня ближе к себе. — Отнеси меня в кроватку, — спустя две минуты сложнейших размышлений попросил вокалист Mejibray. Вздохнув, Рёга перехватил его на руки и встал с насиженного места. Казалось, Тсузуку пил не… что он там пил? Вроде какой-то коньяк из домашней коллекции. Так вот, казалось, что пил он не его, а раскалённый свинец. По крайней мере туша эта была гораздо тяжелее, чем обычно. Однако буквально через несколько секунд она была скинута на кровать. Не думая, Рёга повалился следом на прохладные простыни поперёк постели, а Тсузуку устроил голову на подушке, перевернувшись на бок и поджав ноги. — Рё, — через полминуты вновь окликнул он несчастного парня. — Что? — устало спросил тот, немного приоткрытыми глазами глядя в спину вокалиста Mejibray. — Как думаешь, я достоин всего того, что у меня есть? — Он перелёг на спину, поднялся чуть выше, полулёжа, всё ещё сгибая в коленях ноги, и задумчиво уставился в стену. — Мне часто кажется, что мне дали слишком много. Я безмерно благодарен, поэтому пытаюсь делать что-то, чтобы люди, смотрящие на меня, думали: «Глядите! Он живёт в достатке, потому что он хороший и добившийся многого человек, а не потому, что он продавшаяся пустышка». Я боюсь, что меня начнут видеть пустым. Даже оформляя в тексты самое сокровенное, что я мог бы сказать, мне постоянно кажется, что нужно больше. Что я могу больше. Слушал Рёга тихо и, как прежде, внимательно. Пустышка? Он очень сомневался, что Тсузуку можно назвать таким словом: оно по сути своей раздражало и явно не имело ничего общего с этим человеком. Желая что-то сказать в ответ, он даже открыл рот, пока до него не дошло, что вокалист всё ещё в свинью пьян. Глубоко вздохнув, Рёга приподнялся и прилёг рядом с ним, тронув за плечо. Тсузуку вздрогнул, оторвав замерший взгляд от стены и переведя его на Рёгу. — Тсу, — спокойно начал тот, — я думаю, ни для кого ты не пустой. Кроме того… — Он хотел продолжить, но его перебили. — И даже для тебя? Парень растерялся от неожиданности. Причём неожиданным был не сам вопрос, а то, что у Тсузуку на такой счёт имелись какие-то сомнения. Однако уже через пару секунд Рёга приобнял его за плечи и ответил: — Тем более для меня. — Искоса глянув и поняв, что в этот раз его не перебьют, продолжил: — Я же знаю тебя от и до. Не смотри на меня так, ты сам говорил это ещё полгода назад. — Я был тогда таким же нажравшимся? — изогнул бровь Тсузуку, кладя голову Рёге на плечо. — Ты же сказал, что не пьян, — будто к слову невинным тоном напомнил тот. — То, что я говорю о пьяных, не делает меня пьяным, — умно констатировал парень и повернулся, утыкаясь носом в ключицу. Рёга смирился с тем, что столь хрупкой логической цепочки ему явно в жизни не понять, и поспешил вернуть разговор в нужное русло: — Но суть всё равно не в этом. Да, у тебя есть всё, о чём мечтают многие, но это не должно лишать тебя каких-то прав. Люди, которые считают, что ты добился этого каким-то нечестным путём, не могут знать это лучше тебя самого. Ты ведь это понимаешь. Всем не угодишь. — А хотелось бы… — уронил Тсузуку и закрыл глаза. Помолчав вместе с Рёгой ещё пару минут, он добавил: — Спасибо. Мне спокойнее. Вокалист Born пожал свободным плечом и прижал парня ближе к себе, так же закрывая глаза. Темнота, сочившаяся из открытых окон, заставила задуматься о времени, но вставать и тем самым беспокоить уютно устроившегося Тсузуку не хотелось. Откуда-то всё-таки донеслось тиканье часов. Сначала оно казалось неприятным, но потом Рёга вспомнил, что никуда не торопится и может лежать так хоть сутки, хоть трое. Осторожно закинув ногу на ногу, он рефлекторным движением снова подтянул за плечо пробормотавшего что-то в полудрёме Тсузуку и пробормотал что-то в ответ. Мозг категорически отказывался работать и воспринимать даже собственные слова и мысли. Однако, решив кое-как разбавить тишину, Рёга произнёс на грани шёпота: — Ну вот. Сам свалился спать и меня свалил. Парень с бурчанием в тоне ответной предъявы ткнул его в бок слабыми руками. — А мы ещё то ли что-то посмотреть, — зевнул, ткнувшись, Рёга, — то ли поиграть во что-то хотели. — Ну давай посмотрим, — решительно и сонно предложил Тсузуку, — я готов… Ответом ему был тихий смех. Рёга сказал что-то о том, что он ведёт себя совсем как маленький, и зачем-то дотянулся до одеяла, накрыв их обоих. А когда со стороны вокалиста Mejibray стало доноситься умиротворённое сопение, парень позволил себе окончательно спокойно выдохнуть и расслабиться. Невольно он всё же радовался тому, что Тсузуку не пустился ни в какие рассуждения о безысходности или бессмысленности всего. В такие моменты он казался особенно грустным, и Рёге действительно сложно было выносить это. Сейчас всё ограничилось парой беспокоящих вокалиста тем и закончилось вполне приемлемыми выводами. А ещё радовало, что парень напился не так сильно, как мог бы, вернись Рёга чуть позже и не отбери алкоголь. И всё-таки то, что Тсузуку сорвал их планы на вечер своей нетрезвой меланхолией, было, по мнению Рёги, нечестно. Поэтому он пообещал себе завтра обыграть парня в новой, купленной только что игре, а потом показать ему один из своих любимых фильмов. Причин любить выходные становилось больше и больше до тех пор, пока вокалист Born совсем не отключился, едва чувствуя где-то на груди тёплое дыхание.