***
В обыкновенно солнечном Майами сегодня стояла промозглая сырость. Небо заволокло тучами, обещавшими вскоре пролиться на землю ливнем. Будто бы вся природа оплакивала Генри Миллса, что за свою жизнь успел сделать столь многое для мира, постепенно, пускай иногда совсем незаметно, меняя его к лучшему. На кладбище было тихо, и эта тишина угнетала, заставляя мурашки пробегать по коже. Такое гробовое молчание, нарушал лишь пронизывающий насквозь всё вокруг и приводящий окружающих в трепет, душераздирающий, пронзительный плачь Реджины Миллс, человека, потерявшего самое дорогое в своей жизни. Смерть отца сделала то, что не удавалось непомерным нагрузкам, постоянным ссорам с матерью и людям, извечно стремившимся доказать девушке, насколько этот мир жесток. Его смерть сломала Миллс, раздолбав душу в хлам. Реальность ушла на второй план, перед глазами брюнетки неизменно стояла картина его безжизненного тела, лежащего в гробу, а в ушах набатом стучали лишь три слова: «Его больше нет». Прямо перед ней глубокая яма, дна которой не видно, единственное, чего хочется сейчас — прыгнуть. Сделать всего лишь какой-то жалкий шаг, разом покончив со всем, чтобы больше не бороться, не волочить это жалкое существование. «Просто забыть про всё и вновь оказаться рядом с папой» — звучит так заманчиво. Она сдаётся. Со слегка безумной улыбкой на лице, Реджина делает шаг. Всего каких-то двадцать сантиметров отделяет её от пропасти. Сейчас всё закончится. Внезапно сильные мужские руки оттаскивают девушку от ямы, удерживая, пока остальные понемногу засыпают гроб землёй. Брюнетка вырывается изо всех сил, из груди Миллс вылетают леденящие всех до глубины души крики. Но он держит, не давая ей окончательно сорваться. Сорваться в пропасть. Обряд постепенно заканчивается, и Локсли силой утаскивает Реджину в кафе, что находится напротив кладбища, где должно проходить прощание с Мистером Миллсом.***
И без того угрюмое кафе сегодня казалось особенно мрачным. Каждый, зайдя, осматривался с некой опаской. Лишь Реджине было всё равно. После четырёх таблеток успокоительного, рыданий больше не было, лишь неконтролируемые слёзы градом стекали по щекам. Руки постоянно дрожали, отстукивая печальную мелодию по поверхности стола, накрашенными чёрным лаком ногтями, которые были обломаны во время очередной истерики, покрыв тонкие пальцы пятнами запёкшейся крови. Мимо проходили люди. Знакомые и те, кого она видит едва ли не впервые, подходили, чтобы выразить соболезнования. Но для брюнетки всё это было словно в тумане. Ей даром не нужны все их сожаления, ей нужно, чтобы кто-то наконец сжалился и подарил ей пистолет, ей нужно чтобы этот кошмар наяву закончился. Робин наблюдал за ней с расстояния нескольких шагов, чтобы в случае чего успеть успокоить. Было физически больно видеть её такой. Мертвенно бледной, до ужаса худой, со стекающей по пальцам кровью. До ужаса хотелось помочь ей, но она не подпустит, он понимал это. Только не сейчас. Всё, что оставалось Локсли, терпеливо выдерживать это испытания, не на минуту не забывая, что ей сейчас в миллионы раз хуже. Внезапно чья-то маленькая ладошка с тонкими хрупкими пальчиками опустилась на плечо, в одно мгновение до ужаса напомнив ему Реджину, но нет, это не она. Обернувшись, Робин увидел стоящую перед ним Еву. Узнав о чудовищном событие, потрясшем семью Миллс, Замбрано тут же взяла все заботы на себя, как бы не тяжело было потерять любимого дядю, в котором она души не чаяла. Она всё ещё помнила, как после смерти её отца, Миллс насильно заставила её подписать заявления об отпуске и забрала к себе. Сколько бы Ева не возражала о неудобствах, Реджина никуда не отпускала, позволяя каждый вечер срываться у себя на груди, а днём старалась, хоть немного, отвлечь от случившегося. Не раздумывая она бы поступила также, Замбрано сделала бы всё что угодно, не отпуская от себя ни на шаг и поддерживая во всём. Вот только, она слишком хорошо знала свою сестру. Сколь тёплыми бы не были их отношения, Миллс ни за что не подпустит к себе в моменты слабости. Реджина всю свою жизнь была сфокусирована на силе, будучи твёрдо уверенной, что если никто не видит твои слабости, значит у тебя их нет. — Робин, пообещай мне, что ты будешь рядом с ней. Хотя бы сейчас, — с мольбой взглянув на Локсли, произнесла Ева. — С чего ты взяла, что она позволит? Ты ведь знаешь, она ненавидит быть слабой. Как бы я этого не хотел, Реджина меня к себе на километр не подпустит, — непроизвольно снова взглянув на Миллс обеспокоенным взглядом, удивлённо ответил мужчина. — Реджина никогда не при ком не плакала. Я никогда не видела слёз своей сестры, никто не видел. А сегодня она разрыдалась у тебя на руках, — решаясь наконец сказать ему всю правду, начала Замбрано — Я видела как она смотрела тебе вслед, когда ты решил оставить её наедине со своими мыслями, она хотела тебя остановить. Гордость не позволила, — заставляя Локсли переосмыслить произошедшее, сказала она. — Я бы сделала для неё всё, я была бы рядом хоть вечность, но Реджина меня не подпустит, лишь поэтому я прошу об этом тебя, — с какой-то печалью во взгляде закончила Ева и исчезла прежде, чем Робин успел что-либо ответить. Локсли всё ещё стоял в трёх метрах от Миллс. Он видел, как она до крови закусила запястье. Действие успокоительных постепенно ослабевало, позволяя эмоциям накрыть новой волной, пусть и не такой сильной, как предыдущая. Робин, тут же направился к девушке. Да, пусть он никогда не умел поддерживать людей, но смотреть на Реджину без щемящей боли в груди было невозможно. Мужчина подошёл к ней со спины и успокаивающе обнял за плечи, прижимая к себе. Брюнетка в ответ лишь взглянула на него блестящими от подступающих слёз, удивлёнными глазами. Локсли опустился рядом с Миллс, понимая, что только он сейчас сможет помочь ей. — Реджина, послушай, я представить не могу, каково это. Без него наверняка ужасно тяжело, невыносимо, — тяжело вздохнув, начал он. — Как будто весь мир обрушился, — послышался горький, еле различимый, шёпот девушки, по щеке которой вновь скатилась одинокая слеза. - Но, послушай, твой отец наверняка хотел бы, чтобы ты шла дальше. Не получится вернуть его. Знаю, он очень гордился тобой. И знаешь, единственное, что ты теперь можешь — это подняться и идти дальше с гордо поднятой головой, чтобы у него был повод гордится ещё больше, наблюдая за тобой. Я не говорю, что это будет легко, но… Просто подумай об этом, — Робин ободряюще сжал ладонь Реджины и направился к выходу. Поминки заканчивались и нужно было подогнать машину ближе к кафе. Декан одного из гарвардских факультетов, Адам Мэндас, в последний простившись с другом и коллегой, направлялся к двери, но у самого порога был внезапно окликнут. — Мэндас! Я хочу занять его место, — в голосе звенела сталь, а глаза вновь горели уверенностью, она твёрдо стояла на ногах посреди помещения. Перед ним снова Реджина Миллс. Мужчина лишь кивнул и вышел из кафе. А в голове Миллс всё ещё звенели слова Робина: «… был повод гордится ещё больше…»