Хогвартские знамения

Барти знал, что у него будут проблемы. Причём очень и очень крупные. Он готовился ко всему: от ремня поперёк спины до изгнания из рода — в конце концов его семья была довольно консервативна в отношении традиций. Однако отец, как всегда, удивил его: — И что ты скажешь в своё оправдание? — спросил он, сцепляя пальцы домиком и глядя на него поверх них: чёрные глаза были абсолютно непроницаемы. Барти молчал уже минуту. — Я спрашиваю, — прорычал заместитель Главы магического правопорядка, — Что. Ты. Сделал. Раньше мальчик ощущал себя рядом с отцом уязвлённым, ненужным ребёнком — по крайней мере, так на него смотрел родитель. Но сейчас в нём проснулось нечто иное — непокорность, злость и толика глухой тоски. Отец никогда не бил его, не морил голодом, не запирал в чулане, но и любви своей не дарил. Можно сказать, «папы» в его жизни вообще не было — только жёсткое рубленое «отец». Крауч-старший был совершенным сотрудником — даже будучи ребёнком Барти понимал это — но, как в жизни бывает, вместо того, чтобы оставлять грязь политических интриг и стальные приказы подчинённым, отец приносил их домой. Барти никогда не был сыном, но прекрасно знал, что значит «выполняй» и «это приказ». Хрупкая мать, конечно, пыталась противостоять мужу, но у выцветшей, словно старая фотография, женщины не хватало на это сил. Поэтому он был один. Пока не появился Кроули. — Я сделал то, что счёл нужным, — твёрдо заявил слизеринец, поднимая пожелтевший от гнева взгляд (отец удивлённо вскинул брови: на секунду он увидел в сыне что-то хищное и опасное — то, чего не было раньше), — Гриффиндор — это не мой путь, не тот дом, в котором я хочу прожить отведённые семь лет. Я не выбирал это место, а оно не выбирало меня! — воскликнул Барти, сверля Крауча-старшего холодно-злыми глазами, — Не тебе идти той дорогой, отец! Это моя судьба, и только мне решать, как с ней поступить! Он старательно скрывал горечь в чуть дрожащем голосе: Барти так хотел, чтобы его поняли, согрели, чтобы дали возможность любить и выбирать. Но он уже не был глупым мальчишкой — Кроули знал, что есть только один человек, который может дать ему желаемое — и это не его отец. — Я услышал тебя… сын, — холодно, словно за окном скрежетал мороз, прозвучало от человека напротив, — Я знал, что ты не оправдаешь моих надежд, знал, что подведёшь семью и опозоришь честь рода, — лицо Крауча-старшего не выражало ничего, кроме отчуждения и брезгливости, — Я ошибся в тебе, — припечатал он, хлопнув ладонью по столу, — Раз это твоя судьба, не буду тебе мешать. Только знай — от меня помощи ты не получишь, — и молча вышел из столовой. Барти слышал, как хлопнули тяжёлые двери поместья — отец ушёл. Не навсегда, разумеется. Побесится и вернётся. Крауч-младший бы испытывал после такой свары страх и обиду, но Кроули… чувствовал лишь тоску и едва подавляемую злость. — Милый? — в столовую неуверенно заглянула мать — на её покрасневшем от недавних слёз лице читалось беспокойство и бесконечное сожаление. — Всё в порядке, — Барти встал из-за стола, распрямив плечи, будто пытался доказать, что заявление отца никак не повлияло на него. Мать покачала головой и молча обняла его, окутывая теплом и запахом своих сладких духов. Он чувствовал, как тяжело вздымается грудь матери, как её сердце бешено колотится в клетке рёбер — Барти знал, что она вот-вот заплачет. Больше, чем отсутствие родительской любви, он ненавидел в отце ту боль, которую тот причинял матери. Барти иногда задумывался: почему Крауч-старший женился на ней — милой и простодушной девчушке с румянцем на белом лице и с длинной пшеничной косой за спиной. Эта светящаяся от счастья девушка улыбалась ему со свадебных колдографий. В общем-то, на них даже отец выглядел… другим. Почти чужим, с этими искрящимися карими глазами и завитками чёрных волос. Барти думал, что это была любовь — в конце концов, что ещё могло заставить наследника Благородного рода жениться на маглорождённой? Или очаровательную добрую девушку выйти замуж за такого жёсткого и властного человека? Он посмотрел в выцветшие белесо-серые глаза матери и понял: любовь или не существует, или это слишком хрупкая штука, чтобы быть настоящей. *** — Как ты его назвал? — удивлённо пробормотал Азирафель, глядя на него круглыми глазами. — Зира, — гордо выпятив грудь, заявил Кроули, — Эухарис понравилось, — добавил он, вспоминая, как белые лилии удовлетворённо зашелестели, получив имя. Персик мгновенно залил щёки ангела, давая слизеринцу возможность насладиться этим цветом. Невольно он поглубже вдохнул медовый запах с горькими чайными нотками — то самое, чего ему не хватало две долгих недели в особняке Краучей. — По-моему, красивое имя, — улыбнулся он, подаваясь вперёд к белому лицу с мягким румянцем. — И ты всем цветам даёшь имена? — удивленно спросил хаффлпаффец. — Нет… только особенным, — тихо прошептал Кроули, не отрывая глаз от светлых топазов и смущённо опущенных ресниц: Азирафель прекрасно умел читать между строк. Слизеринец, как никто другой, знал, чем можно смутить кроткого друга, поэтому последние полчаса то и дело терзал его комплиментами, ласковым шёпотом и светло-ореховым взглядом — ему было просто необходимо увидеть в ангеле жизнь, надышаться его яркими красками, как последнему наркоману. Кроули никогда не думал, что может так по кому-то скучать. Сосущая пустота и серая до тошноты тоска поглотили его в одинокой спальне, из которой он почти не выходил за время каникул. Да, слизеринец мог притворяться, что всё в порядке и его совсем не тронули слова отца, однако… Барти знал, что «от меня помощи ты не получишь» — означало «ты мне больше не сын». Он остался один. Без присмотра, без защиты. Да, свобода, желаемая им до дрожи в коленях, в конце концов, получена. Но совершенно не в том виде, какой Крауч-младший себе представлял. Его сердце зудело и тянуло от горечи, и единственным, что спасало от этого — было присутствие Азирафеля. Его белые кудри, прямая спина с круглыми плечами, мягкие руки, которых он касался как бы «невзначай», его светло-серый дым, строгий и одновременно добрый взгляд. Кроули до пересохшего горла и рези в глазах хотел обнять ангела. Сказать: «Не покидай меня» или «Будь на моей стороне… На нашей стороне». Но в то же время он понимал: связывать подобными клятвами, всё равно что пытаться отнять свободу. А этого Кроули никак не мог допустить. — Я рад, что… — Азирафель замялся, смущённо сцепив руки у себя за спиной, — Тебе нравится мой подарок. И что ты выбрал такое имя, — добавил он почти шёпотом. Какая-то буря — из огня и лавы — поднялась в его душе. Что-то ударилось в грудную клетку, и, не смея медлить, он сжал друга в быстрых, неловких объятиях. Кокон из тёмных щупалец страха и гнева, наконец, отпустил его. Кроули почти почувствовал, как за его спиной разворачиваются крылья. — Спасибо, — тихо выдохнул он, расслабляя напряжённые плечи. Всё хорошо. У него есть свобода. И есть тот, с кем он может её разделить. *** — Мы просто обязаны пойти, — твёрдо заявил Кроули, скрещивая руки на груди. Азирафель удивлённо на него воззрился: — И ты за этим отправил мне записку прямо в гостиную Хаффлпаффа за час до отбоя? — спросил он, глядя на него хмурыми, будто осенние тучки, глазами. — Именно, — просиял слизеринец, — Хагрид пригласил нас на чай — как тут можно отказать? — на его лице показалась знакомая хитрая улыбка. Ангел недоверчиво прищурился: — Ты так проникся любовью и заботой к бедному лесничему, что решил развеять его одиночество? — медленно проговорил он, не сводя с него внимательного взгляда. — Вроде того, — Кроули неопределённо пожал плечами: великан, конечно, вызывал в нём чувство жалости и некоторое сострадание, но не более того. Настоящим же мотивом была скука. Время после рождественских каникул летело со скоростью снитча и совершенно не собиралось хоть чуточку замедлиться. Поэтому они с другом каждый день прозябали в библиотеке, готовясь к предстоящим экзаменам. Хотя стоило признать, что готовился только хаффлпаффец — Кроули же предавался сладкому сну где-нибудь неподалёку. Ровные стопки книг, библиотечная пыль и занудливое «давай потом» от Азирафеля, в конце концов, довели его едва не до истерики. — А ещё мистер Хагрид сказал, что у него есть что-то интересное для нас, — добавил слизеринец, когда друг уже собирался сказать «нет». Азирафель озадаченно надулся: чего таить, любопытство было его грехом. Причём смертным. Змий, почувствовав сомнения «жертвы», тут же довольно оскалился: — Мне кажется, это как-то связано с Древом Познания, — заговорщически добавил он: а ведь не далее, чем неделю назад, ангел говорил, что хотел бы ещё раз расспросить лесничего о загадочной яблоне — ну не совпадение ли? Друг задумчиво пожевал губу, будто всё ещё был не уверен. Однако зоркий глаз Кроули тут же подметил лукавый отблеск в его взгляде и улыбку, затаившуюся в уголке рта. И конечно неприступный бастион света пал перед демоническими силами искушения. *** — Вы не шутите?! — воскликнул Азирафель, нервно оглядываясь по сторонам. — Дык, какие тут шутки! — пробурчал Хагрид, наблюдая за камином — а точнее, за тем, что жарилось на его углях. — То есть вы хотите сказать, что это… — Дракон, ангел, ты не ослышался, — усмехнулся Кроули, глядя на объятое пламенем яйцо со слегка обуглившейся скорлупой. Когда они шли к лесничему, то ожидали лишь новую партию «шоколадных кирпичей» и «ведро заварной травы», но, к радости или к печали, их встретило нечто совершенно иное. Если быть точным, то яйцо дракона, которое великан купил у какого-то контрабандиста. И сейчас оно пропекалось на жарком костре. — Мистер Хагрид, вы решили сделать из него яичницу? — насмешливо поинтересовался слизеринец. — Что ты! — замахал тот руками, — Драконы яйца свои огнём поливают, чтобы, значит, детёныш вылупился. И никак иначе! Азирафель, который совершенно не разделял веселье друга, тревожно косился на яйцо и теребил край мантии: — Уважаемый, а зачем вам домашний дракон? — учтиво спросил он, стараясь сдержать рвущееся с языка «вы идиот или сумасшедший?». — Ох, это была моя мечта. С детства ещё, — широкая улыбка мелькнула на заросшем лице, — Я как-то видел парочку. Такие красавцы! — с любовью добавил он, будто говорил о садовой герани, а не о хищниках ХХХХХ ранга. — Дышат огнём, летают высоко над землёй! Такие… свободные, — и что-то грустное, застарелое послышалось в его голосе. Ангел же шокировано хлопал глазами: любовь к чему-то настолько опасному и злому была выше его понимания. Вдруг раздался громкий хруст — все тут же обернулись к камину. Яйцо надсадно треснуло, скорлупа пошла мелкими трещинами, а затем всё рассыпалось, являя миру маленького… кота? Кроули недоуменно вскинул брови. Азирафель сделал шаг от неизвестного зверька и заслонил плечом друга. Хагрид же просто потерял челюсть. Пятнистый котёнок ловко выпрыгнул из костра, отряхивая голову от пепла и что-то недовольно шипя себе под нос. Теперь уже и слизеринец разинул рот: это явно необычная кошка! На её спине были сложены два кожистых крыла, а вместо пушистого хвоста наблюдался только хитиновый отросток с жалом на конце. — М-мантикора?! — громыхнул лесничий, всплеснув руками: это явно не то, чего он ожидал. Новоявленный «дракон» только мельком взглянул на великана, а затем обратил свои ярко-зелёные глаза на… Кроули. Слизеринец нервно повёл плечами — перед ним был всего лишь детёныш, но это не отменяло его ранга опасности (а тот не уступал драконьему). — Чего тебе? — спросил он, старательно скрывая напряжение в голосе — котёнок в ответ задумчиво шевельнул ушами и, что-то решив для себя, начал медленно приближаться к нему. Азирафель тут же встал на его защиту, раскинув руки в стороны, мол, «ты не пройдёшь!», но мантикора проигнорировала этот благородный жест и, быстро шмыгнув у него между ног, прыгнула на слизеринца. Зацепившись коготками за мантию, наглый кот пригрел голову на его груди и… заурчал. — Кажется... ты ему нравишься, — удивлённо заявил Азирафель, но палочку из рук не выпустил. Кроули осторожно погладил котёнка за ухом, и тот заурчал ещё громче, виляя жалом. — Мантикоры быстро привязываются, — к ним подошёл великан, с восхищением взирая на милое чудовище, ввоз которого запрещён в большую часть стран, — Теперь он твой, малец, — с радостью заявил Хагрид и по-свойски хлопнул его по плечу. — В смысле мой?! — Кроули хотел было отцепить от себя кота, но наглое животное вцепилось мёртвой хваткой. Лесничий неодобрительно покачал головой: — Тебе стоит привыкнуть к нему, — предупредил он, — Мантикора всегда следует за тем, кого избирает хозяином. И будет преследовать тебя, если попробуешь сбежать. — Чудно, — зло выдохнул слизеринец, который в буквальном смысле «пригрел тварь на груди». — И эта штука от меня не отвяжется? Никогда? — До самой смерти, — вынес приговор великан. Азирафель тем временем с любопытством осматривал смертельно-опасное существо и даже гладил его по спинке! — М-м, вроде в Хогвартсе можно держать домашних животных, — с сомнением предложил ангел, глядя на загнутый хитиновый конец. — Ха, с тем же успехом я мог бы завести домашнего василиска! — насмешливо оскалился Кроули, не заметив, как Хагрид закашлялся. — Не говори глупостей, дорогой, — хаффлпаффец сердито покачал головой, — Последний василиск умер вместе с Салазаром Слизерином — то есть больше девяти веков назад! — занудливым тоном заметил он. — Да-да, я знаю, какой ты умный, мой сл… — Азирафель одарил его грозным взглядом, — Э-э, в смысле, мой хороший друг, — быстро поправился Кроули, на всякий случай отступая на шаг. — Тебе надо как-то скрыть его, — пробасил лесничий, нежно касаясь кожистых крыльев и тонкого жала. — Может, директор Дамблдор поможет, он великий волшебник! Любую проблему может решить, — с уверенностью добавил Хагрид. Слизеринец поморщился: вот кого он точно не собирался просить о помощи, так это безумного директора. — Я думаю, мы справимся своими силами, — вежливо улыбнулся ангел, которому претила мысль о поддержке со стороны начальства. Азирафель нахмурился, будто что-то вспоминая, а затем несколько раз взмахнул палочкой и произнес какую-то белиберду на латыни. И… крылья исчезли под слоем шерсти, а скорпионий хвост превратился в обычный кошачий. «Чары иллюзии» — догадался Кроули, когда ощутил кожу на том месте, где зрительно находилась шерсть — «особенности» мантикоры никуда не делись. Умолчав о том, что это заклинание программы четвертого курса, слизеринец бросил быстрый восхищенный взгляд на друга — Азирафель в ответ польщённо улыбнулся. Вот так Кроули обзавёлся домашним питомцем. *** — Где ты взял кошку? — изумился Соболь, стоило Кроули зайти в спальню. — Из яйца, — буркнул он, вываливая наглое животное на кровать. Сосед сощурил глаза, но промолчал: если Барти Крауч что-то не хотел говорить — из него это клещами не вытащить. Пятнистый котёнок тем временем начал готовиться ко сну, сворачиваясь в шерстяной клубок. Кроули прошипел под нос несколько нелестных слов в сторону своего «наречённого» и ногой сдвинул мантикору в изножье. «Что за наглая тварь!» — гневно подумал он, когда животина вновь пристроилась на подушке, да ещё и наградила его насмешливым взглядом. *** — Как думаешь, Авада убьёт его? — с невинным видом спросил Кроули, лежа на зелёной траве — под Древом Познания она даже в грязный апрель сохраняла сухость и насыщенность цвета. — Убивающее заклятье действует на всех живых существ, — ответил Азирафель и нахмурился, — Но не думаю, что это будет разумно. В конце концов, теперь он твой фамильяр. И ты несёшь за него ответственность, — строго заметил друг, откладывая учебник заклинаний за пятый курс. Слизеринец поморщился, как от зубной боли: — Если бы ты находился с этим зверем круглые сутки, то давно бы сдал его живодёру, — Кроули немного сдвинулся на траве, устраиваясь на ангельских коленях. — Ты так и будешь называть котёнка «зверем»? — поинтересовался Азирафель, с нарочитым недовольством глядя на удобно расположившегося друга. — "Слава Великому зверю", — усмехнулся Кроули каким-то своим мыслям и спросил, — А тебе есть что предложить? — слизеринец с удовольствием закрыл глаза, подставляя лицо весеннему солнцу. — Может быть, Игнис*? — предложил хаффлпаффец, рассматривая смуглое лицо с прямым носом и тонкими губами: Азирафель с удивлением понял, что никогда не видел друга таким расслабленным и… счастливым? — Заезжено, — пробубнил Кроули и на секунду вздрогнул: он почувствовал, как прохладная ладошка нежно коснулась его щеки. — Драко*? — он отрицательно мотнул головой, хотя больше был занят незатейливой лаской, которую ему дарили эти мягкие руки. — Точно! Рагнарёк*! — слизеринец мгновенно открыл глаза и тут же оказался в плену серо-голубого тумана. Азирафель несколько раз моргнул, будто выходя из транса, а затем неодобрительно сдвинул брови: — Конец света? — уточнил он, — Нельзя было назвать домашнего питомца более… миролюбиво? — По-моему, Судный день — очень подходит этой наглой животине, — пробурчал Кроули, вспоминая, как мантикора подрала его постельное бельё. — А ты думаешь… он настанет? — вдруг спросил ангел, глядя на него абсолютно серьезным взглядом. — Не думаю, — резко прервал слизеринец, поднимаясь с чужих колен, — И не верю, — добавил он чуть мягче, памятуя, чем обернулся их прошлый разговор о религии. Азирафель, казалось, нисколько не оскорбился, даже полюбопытствовал: — И во что же ты веришь? Кроули обратил живые, почти жёлтые глаза к небу: сейчас голубому — спокойному и тихому, с медленно плывущими облаками. А затем посмотрел на человека рядом с собой — того, к кому он привязался за какой-то год, от чьего тепла стал зависимым. Ангел почти светился, обрамлённый белыми кудрями и светом от весеннего солнца — невольно он почувствовал, как глубоко внутри вспыхнула искра. — Я верю в людей. *** — Как ты узнал?! — воскликнул Азирафель, когда перед ним поставили золотую клетку, накрытую непроницаемой тканью. — У меня свои способы, — улыбнулся Кроули, закрывая их купе — чтобы никакие рыжие болваны их не побеспокоили, — Знаю, что немного опоздал, — он виновато почесал в затылке: 21 октября и впрямь было довольно давно, — Но… — слизеринец смущённо прокашлялся и пододвинул клетку к имениннику, — С прошедшим, ангел. Азирафель, потеряв дар речи, вдруг залился насыщенным персиком: — Но… это необязательно, — возмущённо заметил он, — Ты не должен!.. — Я так хочу, — прошептал в ответ Кроули и опустил глаза: но не то чтобы это могло скрыть его румянец и сияющий от эмоций взгляд. На самом деле, он случайно узнал о дне рождения ангела — от какой-то шайки домовых эльфов, которые просто обожали «юного сэра Азирафеля» и, видимо, хотели испечь ему какой-то громадный торт в следующем году. Кроули знал, что вполне мог бы сделать подарок на втором курсе, это было бы куда логичнее, чем побег в Хогсмид, где он стребовал с продавца магических животных нужную ему птицу. Его выбор был обусловлен не только «мы же должны как-то связываться на каникулах», но и тёплой, сладкой благодарностью, которую он испытывал — потому что друг был рядом. Всегда. Как ангел-хранитель, укрывающий своим белоснежным крылом. В конце концов любопытство всё-таки победило возмущение, и с занудливым «ты просто обязан сказать, когда у тебя день рождения» Азирафель сдёрнул ткань с клетки. — Это же!.. — розовые губы расплылись в счастливой улыбке, а глаза стали стремительно светлеть. — Боже, дорогой, — Кроули едва не задохнулся, когда столкнулся с ярким цианом, — Как ты… Ты же… — друг не мог подобрать слов, продолжая с восхищением смотреть на полярную сову с редкими чёрными пятнами и янтарным хищным взглядом. — Она прекрасна, — и прохладная ладонь накрыла его собственную. Кроули затаил дыхание, даже сердце перестало биться — чтобы не спугнуть это мимолётное прикосновение. Искра внутри тлела, страшась загореться. — Ты просто обязан мне писать, ясно? — недовольно пробурчал слизеринец, но руки не отдёрнул. — Каждый день? — с лукавой улыбкой уточнил Азирафель. — Как минимум раз в неделю! — прошипел в ответ Кроули, стараясь не слишком походить на озабоченную няньку. — Хорошо, — улыбка всё цвела и цвела на этих розовых губах, и как-то нечаянно Кроули улыбнулся в ответ: широко, светло, как не улыбался никогда в жизни. Но столь идиллическому моменту, конечно, было суждено разрушиться. Выскочившей из чемодана мантикорой. — Раги! — воскликнул слизеринец, хлопнув «питомца» по мохнатой голове — тот лишь довольно оскалился и пригрелся на коленях Азирафеля. Ангел неловко опустил глаза и погладил кота вдоль загривка: — Всё ещё не могу поверить, что ты завёл домашнее животное. Кроули ехидно ответил: — Теперь тебе тоже придётся мириться со зверем, живущим у тебя под боком, — и краем глаза взглянул на сову, гневно сверкающую жёлтыми глазами — видно, ей надоело сидеть в клетке. — Ты очень угадал с подарком, дорогой, — «как бы между прочим» заметил Азирафель. — Я давно хотел завести питомца… Но всё как-то руки не доходили… Спасибо, — тихо пробормотал он, на секунду ослепив его ярким голубым. — Рано радуешься, — усмехнулся Кроули, старательно пряча счастье, бьющееся где-то в груди, — Это женская особь, так что жди от неё проблем, — со знанием дела добавил слизеринец. Азирафель покачал головой и осторожно открыл клетку — сова тут же вспорхнула ему на плечо, с неким довольством клюнув его в шею. — А мне кажется, что никаких проблем не будет, — с любовью ангел провёл по её белоснежным крыльям. Кроули так и застыл, глядя исподлобья, как белокурый мальчик сидит в окружении опасных чудовищ и испускает этот мягкий свет, манящий даже самых тёмных отродий. С горькой улыбкой Кроули понял, что он тоже одно из чудовищ — и этот свет влечёт его куда сильнее прочих. — Так как ты назовёшь её? — вдруг спросил слизеринец, отмахиваясь от сентиментальных мыслей. Азирафель задумчиво нахмурился, глядя куда-то в потолок. Он искал и искал, пока не наткнулся взглядом на человека напротив. Кого-то могли отпугнуть орехово-жёлтые прорези или сердито сжатые зубы, зелёная оторочка мантии или враждебно сжатая палочка. Но кто-то внимательный, увидевший за тёмной поволокой в глазах что-то — светлое, чистое и очень, очень большое — никогда бы не отпустил его. Этого злого отчуждённого мальчика с доброй ранимой душой. С замирающим сердцем и вздохом, застывшем где-то в горле, Азирафель произнёс: — Амор*.