Хогвартские знамения

Азирафель сидел в дальнем углу библиотеки, уткнувшись в книгу по заклинаниям для шестого курса. Взгляд скользил по пожелтевшим страницам, но до мозга не долетало ни строчки. Стоит заметить, что он не плакал и даже не дрожал, хотя чувствовал себя отвратительно: будто его несколько лиг тащили по грязи, а затем окунули в жидкую магму. И причиной этому, конечно же, был совсем не Кроули, который несколькими неделями ранее прижимал Регулуса Блэка к стене. Азирафель отгонял эти мысли прочь, но те упрямо возвращались назад. В конце концов он сдался и отложил книгу. «Почему я расстроен?» — спросил Азирафель, но никто ему не ответил. Что такого в том, что Кроули вёл какие-то дела с другим слизеринцем? Это вполне нормально: Слизерин — рассадник интриг и коварства, так что поведение друга было вполне объяснимо. В отличие от его собственной реакции. На самом деле Азирафель в тот момент ожидал увидеть Кроули в компании какой-нибудь молодой гриффиндорки или вроде того (всё-таки он прочёл достаточно взрослых книг и даже несколько романов, чтобы знать, как выглядят подобные ситуации). Однако, к его вящему удивлению, место милой девушки занимал юный слизеринец с полыхающим от румянца лицом. И по какой-то неведомой причине это обстоятельство разозлило его куда больше. Азирафель не мог понять, откуда в нём взялась та холодная ярость — она просто накрыла его с головой, и всякое чувство такта и понимания было просто задушено на корню. Потому что он не сказал: «Извини, что вмешиваюсь» или хотя бы «Могу я узнать, что тут происходит?» — вместо этого Азирафель поджал губы и, одарив друга презрительным взглядом, ушёл. Молча. И молчал до сих пор, несмотря на все оправдания, которые Кроули приводил, как заслуживающие внимания аргументы. Хаффлпаффец просто обжигал слизеринца очередной порцией ярости и уходил в другую комнату. Он знал, что это Ужасно. Неправильно. Совершенно по-идиотски. Но ничего не мог с собой сделать. Каждый раз, когда Азирафель видел мольбу в светло-ореховых глазах, когда слышал искренние извинения и чувствовал тепло чужих ладоней… его сердце разрывалось от боли. Ему так хотелось простить, сказать: «Всё хорошо» или просто улыбнуться — но мышцы лица сводило, а язык вдруг прирастал к нёбу. Поэтому он молчал, чтобы не сделать ещё хуже. Азирафель огляделся и вдруг увидел, как открылась дверь библиотеки — и ему не нужно было быть провидцем, чтобы знать, кто мог заявиться в храм знаний так поздно. Боль снова всколыхнулась в груди — так резко, что он невольно задержал дыхание. Почему. Почему. Почему?! Азирафель задавал себе этот вопрос, пока к нему неслышно приближалась чья-то тёмная фигура в мантии с зелёной оторочкой. И на самом деле он знал ответ. В определённых романах, которые ему довелось прочитать, часто возникали подобные проблемы: когда главная героиня «застукивала» своего героя в компании другой девушки. Азирафелю всегда казалось, что эти самые героини ведут себя донельзя глупо — ведь всегда можно сесть и поговорить. Выяснить причины и следствия без всяких скандалов и обвинений. Но только сейчас он начал понимать, почему у этих героинь просто срывало предохранители, и отключалась всякая логика. И Азирафель мог бы принять этот ответ, если бы не одно но: он не был женщиной. Более того, они с Кроули не состояли в романтических отношениях и даже не намеревались их начинать («Боже упаси, мы же оба мужчины!»). Поэтому вспышка ревности, которая до сих пор грызла его изнутри, оставалась без объяснения. И пока он размышлял, демонстративно глядя в пол, за спиной появился Кроули — тонкий запах древесного угля и вулканической крошки выдал его ещё на входе. Сердце забилось в груди испуганной птицей, когда Кроули прошептал: — Я не буду извиняться. *** Кроули шёл в библиотеку, чувствуя, как жидкий огонь струится по его венам. Почему. Почему Азирафель обиделся? Что произошло в то мгновение, когда он появился из-за угла и холодно обронил «И чем это ты тут занимаешься»? Чем Кроули заслужил этот укоризненный холодный взгляд? Ангел смотрел на него, как на предателя. Не сказал ему ни слова с того дня. Стоило ему заикнуться о прощении — как он тут же получал взгляд, полный презрения и горечи. И будь Кроули сто раз хитрым слизеринцем, но что таит в себе поведение Азирафеля, он не понимал. В прошлом году друг тоже однажды на него обиделся — однако причина была вполне ясна: Азирафель не любил спорить о вере и уж тем более хаять Высший Замысел. И после их «воссоединения» на Рождество Кроули подумал, что они уже достигли определённого равновесия, чтобы избегать ненужных ссор. Похоже, он ошибался. Даже близнецы Прюэтт, чувствуя его напряжение, не дразнили и не пытались сами убедить хаффлпаффца в невиновности Кроули. Вот только он не был виновен. Вообще ни в чём. Кроули всего лишь хотел поддеть зарвавшегося наследника Благородного и Древнейшего Дома и, возможно, выпытать его планы на Люциуса. Но Азирафель этого не понял. Или просто не принял. Слизеринец шёл вперёд, не глядя на повороты и лестницы — он ориентировался лишь на одно чувство — и это чувство вело его к ангелу. В другое время Кроули бы обязательно подумал, какого чёрта он может ощущать человека на расстоянии и даже знать его местоположение. Но сейчас всё, что его интересовало — это жаркий комок злости и отчаяния, который поселился в его груди после тех небрежно брошенных слов. Он толкнул дверь библиотеки и стремительно, но бесшумно направился в самый дальний угол комнаты, куда его тянуло едва не магнитом. «Я ведь ничего не сделал!» — кричал голос в голове, отчаянно и почти умоляюще. — «Я просил прощения, я объяснял, говорил тебе! Почему, ПОЧЕМУ ты не слышишь меня?!» Сладкий запах цветочного мёда и горькая нотка чайных листьев тут же наполнили его лёгкие, стоило ему оказаться у ангела за спиной. Пальцы почти коснулись его прямой спины, почти провели — с нежностью и трепетом — по лопаткам и плечам. Но Кроули смог вовремя себя отдёрнуть. Он пришёл сюда не мириться. Хватит. — Я не буду извиняться, — тихо выдохнул он в чужое ухо. Азирафель не вздрогнул и не обернулся. Молча продолжая рассматривать пол. Что ж, прекрасно. «Ты должен сказать, почему на меня обижен. Ты не можешь просто сидеть и молчать!» — вопил он мысленно, но с губ не сорвалось ни слова. Это было просто нечестно. Сначала привязать к себе стальными канатами, заставить погрузиться в свой мир с головой — привыкнуть к мягкому смеху, прохладным ладошкам и ярким, как полуденное небо, топазам. А затем просто взять и бросить. Вот как себя ощущал Кроули — как брошенный пёс, оставленный хозяином у дорожной обочины. Слизеринец смотрел на замершего друга и не находил в себе сил для борьбы. Поэтому он просто ушёл, прикрыв за собой дверь. Азирафель так и не нагнал его. *** Уже наступил ноябрь, а ответов всё не было. Как и Азирафеля — с тех пор он всячески избегал его (всего скорее, ангел тоже ощущал его присутствие на расстоянии и успевал убраться подальше). Всё внутри Кроули выло от тоски и горечи — и если в прошлом году он мог сказать себе, что это от нужды в общении, то сейчас… казалось, будто на том месте, где было его сердце, вдруг выросла дыра. Чёрная воронка, пожирающая любые эмоции. Наверное, что-то такое отражалось на его лице, раз однокурсники шарахались от него, как от прокажённого. Даже Цуйбингер не шипела на него, а Соболь не отпускал гнусных шуточек. Сейчас Кроули гулял по ночному Хогвартсу, даже не переживая из-за мистера Шедвелла — завхоза Хогвартса, который мог застукать его после отбоя. Потому что в этом случае слизеринец просто сотрёт ему память и выкинет с лестницы. (В последнее время ему всё больше хотелось причинить кому-нибудь боль. Не то чтобы Кроули вдруг почувствовал себя маньяком или вроде того, просто… грудь сводило от жгучей боли, и это уже почти перестало быть терпимым.) Он умирал без Азирафеля. И когда послышались чьи-то тихие шаги позади него, Кроули не сбежал с поля боя, как делал обычно, а хищно оскалился, предвкушая чью-то кровь. Кто-то осторожно крался (значит, не хулиганы-простофили, которые ему были на один зуб), их было не меньше трёх человек. Боковым зрением Кроули увидел вспышку заклинания и легко уклонился от неё и двух последующих. «Невербальная магия?» — усмехнулся он, сжимая палочку в руках, — «Это будет интересно» — Доброй ночи, господа, — с улыбкой сказал мальчик-второкурсник, без труда разглядев в кромешной тьме фигуры трёх слизеринцев с пятого курса. Те промолчали и кинули в него ещё три заклинания («Надо же, Малфой не прислал очередных оболтусов»). Кроули снова уклонился, просто сделав неспешный шаг в сторону: стоит заметить, что неспешным он был лишь для него — для трёх ошарашенных слизеринцев фигура мальчика переместилась влево на несколько метров почти мгновенно. Кроули считал всех этих хулиганов-недоучек медленными слизнями, хотя на самом деле причина была далеко не в них — просто он сам давно уже перестал быть человеком. — Как невежливо, — пародируя наставительную манеру Азирафеля, произнёс Кроули и уклонился от очередной вспышки, — Вы даже не представитесь, молодые люди? Конечно, в этом не было смысла — потому что хорошие дуэлянты (а эта сработанная тройка ими и являлась) не будут отвлекаться на болтовню с «жертвой», да и к тому же Кроули успел разглядеть во вспышках заклинаний черты лиц нападающих. — Разве вас не учили этикету, мистер Флинт? — одна из фигур тут же застыла, затормозив действия и остальных двух («Нет, всё-таки идиоты» — с огорчением подумал Кроули). — А вас, мистер Розье и мистер Кэрроу? — облачённые в чёрное (но по какой-то нелепой причине не прикрывшие лица) хулиганы вздрогнули: жертва не должна была их узнать. — Понадобится обливэйт, — прошипел, судя по грубому голосу, Флинт, — Что ж, мы хотели лишь передать тебе привет от мистера Малфоя, — усмехнулся слизеринец, который занимал второе место в дуэльном клубе старшекурсников, — Но, похоже, придётся заставить тебя молчать. И не слишком приятным образом. Пожалуй, это должно было звучать угрожающе. Однако для Кроули, у которого начало срывать крышу, это значило не больше, чем писк комара. Заметив, что «жертва» никак не реагирует на подначку и даже не пытается бежать, мистер Флинт зло добавил: — И твою ручную грязнокровку мы тоже научим манерам! А вот это он зря. Очень-очень зря. Кровь застыла в жилах и превратилась в раскалённую магму, а губы сами сложились в звериный оскал. — Вы просто не оставляете мне выбора, — прошептал в ответ мальчик, подсвечивая своё лицо Люмосом (пятикурсники удивлённо отшатнулись, увидев, как глаза второкурсника налились хищным золотом). — Придётся мне наказать вас, юноши, за оскорбление моего друга… *** После непродолжительной битвы Кроули подтёр воспоминания этой троице бездарей и старательно скрыл следы крови на полу (не то чтобы он сильно калечил студентов — он же не изверг в конце концов! — просто Секо само сорвалось с палочки, пока глаза ещё застилала красная пелена). Было довольно занимательным фактом то, что он, будучи второкурсником, без особого труда одолел одного хорошего бойца-пятикурсника (с Флинтом действительно пришлось повозиться) и двух идиотов, у которых палочка росла из задницы. «Неужели сила, даруемая яблоней, настолько велика? И увеличится ли она с возрастом?» — думал он, шагая по безлюдным коридорам Хогвартса. Мысль была и интересной, и пугающей до шевеления волос на затылке. Если сила на самом деле увеличивается (ведь они с Азирафелем всё-таки не могли колдовать заклинания пятого-шестого в свои двенадцать), то получается… Дамблдор уже должен был захватить мир. Не иначе. Его могущества хватило, чтобы одолеть Гриндевальда, которого маги всей Европы не смогли побороть — разве этого недостаточно, чтобы силой захватить власть в крошечной Англии? Кроули нахмурился, не глядя, куда идёт. А посмотреть стоило. «Да и где сейчас тот загадочный студент, который ещё во время учёбы смог призвать Адский огонь?» — подумал он, — «Было бы любопытно поболтать с ним — вряд ли этот слизеринец альтруист и праведник, как Дамблдор» Тем временем Барти Крауч шёл, глядя только себе под ноги, пока вдруг врезался во что-то твёрдое. И это точно была не стена. Барти поднял голову (но невысоко, потому что объект перед ним оказался довольно низким) и взглянул в разъярённое лицо своего декана. Упс. — Что ты тут делаешь ночью, Крауч?! — прошипела или точнее прожужжала профессор Веллс, сверкнув чёрными глазами. «Могу спросить у вас то же самое» — нет, не лучший ответ. — Я шёл в туалет, — уверенно заявил Кроули, надеясь, что в свете луны не видны красные пятна на его мантии. — Тут только женский! И он не работает! — раздражённо заметила Вельзевул, нависая над ним грозной тучей. «Ах, да, третий этаж» — И? — нетерпеливо спросил Кроули, которому было плевать абсолютно на всё. — Отработка, мистер Крауч! — ядовито выплюнула декан, — Минус пятьдесят… — и осеклась, потому что перед ней стоял студент её же факультета. — Две отработки! Одна у меня, а вторая… — женщина улыбнулась ему, как улыбаются мёртвому врагу, — У профессора Михаэлис! «О, нет» — вот и всё, что он подумал о своей предстоящей казни: всем известно, что декан Гриффиндора так нагружает работой провинившихся слизеринцев, что те потом ходят ни живые ни мёртвые. — А теперь, ВОН! — крикнула Вельзевул и указала в сторону лестниц. Кроули, будучи не заинтересованным в своей гибели, быстро ретировался и уже не слышал, как из другого конца коридора вышел ещё один человек... — Привет, Велли, — очаровательно улыбнулся высокий мужчина с идеальной улыбкой. — Просто умри, Гавриил, — ответила ему преподавательница зелий сквозь зубы. Но Кроули уже не видел этого. *** На следующий день Барти Крауч отбывал наказание в Зале трофеев. Сюда его отконвоировал мистер Шедвелл, у которого явно были дела поважнее, чем заниматься с нашкодившим второкурсником. Поэтому ему дали тряпку и ведро с наказанием: «Чтобы всё тут блестело аки солнце, рядовой!». И таким образом Кроули понял, что завхоз как минимум полукровка. — Да их же тут не счесть! — пробурчал он себе под нос. Он мог бы использовать чистящее заклинание, но Шедвелл его осадил: «Профессор Веллс особо указала — мыть только руками. Я проверю!». И так как Кроули пока не умел использовать заклинание Ложной памяти, ему пришлось абсолютно по-плебейски (как сказал бы Малфой) намочить тряпку и протереть каждый трофей по отдельности. Пока же тело было увлечено физической деятельностью, Кроули размышлял о записке, найденной им на дальнем столике библиотеки. Обычный пергаментный конверт, запечатанный магией и укрытый заклинанием невидимости. Никто бы не смог его заметить, кроме Кроули — который ощущал следы магии Азирафеля так же, как его запах. Записка гласила: «На третьем месте встречи, после ужина». И даже тот, кто чудом смог бы обнаружить конверт и распечатать его, не понял бы ровным счётом ничего. Но Кроули сам придумал этот шифр и был прекрасно осведомлён, куда нужно идти. «Яблоня» — место, где они часто проводили пикники или просто сидели в тишине: ангел читал какую-нибудь нудную книжку, а Кроули лежал на его коленях и думал, что абсолютно счастлив. — Чёртова уборка, — шипел слизеринец, протирая очередной кубок, покрытый многовековой пылью. Да, он мог не идти. «Хлопнуть дверью» прямо перед лицом Азирафеля и высказать своё «фи». Но проблема заключалась в том, что… вообще-то, Кроули просто не мог заставить себя НЕ идти. И плевать на гордость, на задетое чувство справедливости. Он так хотел увидеть ангела, вновь ощутить медовый аромат и обязательно сжать его в объятиях, что… всё остальное казалось несущественным. Дрянная золотая табличка всё не оттиралась. В конце концов Кроули психанул и зарядил по ней чистящим заклинанием, вместе с пылью сдирая и слой позолоты. И на теперь уже серебряной табличке вдруг проступила надпись: «Тому Риддлу за особые заслуги перед школой, 1942 год». Но Кроули не придал этому особого значения и поставил чистый кубок на полку, погруженный в свои мрачные мысли. *** — В общем… я хотел тебе сказать, — выдохнул Азирафель, нарушая зловещую тишину (а они уже довольно долго стояли молча). — Что… я вёл себя, как эгоист, и… я не должен был!.. — ангел путался в словах, по привычке теребя край мантии. А Кроули наблюдал — почти жадно, почти отчаянно — за тем, как тревожно поджимаются розовые губы, как виновато сверкают топазы и пушатся колечки белых кудрей. Между ними было каких-то пять шагов. «Просто. Подойди. Не стой столбом, как идиот!» — кричал мысленно Кроули, пока лицо выражало безучастность. И чем холоднее становилось его выражение, тем сбивчивее говорил Азирафель. Под конец своей короткой речи он совсем растерял дух: — Я был не прав и хочу попросить прощения, — тихо выдохнул ангел. И вместо того, чтобы броситься вперёд и обнять друга, Кроули холодно сказал: — Проси. Казалось, будто слово ударило Азирафеля под дых — он почти согнулся под тяжестью своей вины. — Прости меня, — до того звонкий голос теперь звучал едва ли не надтреснуто. — За что? — невольно обронил Кроули, прожигая ангела взглядом — яростным и любящим одновременно, — Что ты сделал? Почему игнорировал меня целый месяц? Ты же знаешь, что я… — «не могу без тебя» — Как ты… Зачем… Слизеринец не мог правильно выразиться, но он видел — видел, как поникли чужие плечи, а взгляд опустился к земле. — Я не знаю, — прошептал Азирафель, всё ещё не глядя на него. — Лжёшь, — и это укололо Кроули куда сильнее вынужденного одиночества: друг знал причины, но не хотел ему говорить. Ангел пытался что-то сказать, как-то защититься, но в итоге лишь безмолвно глотал воздух. — Ясно, — резко выдохнул слизеринец, чувствуя, как грудь сводит от боли, — Раз тебе нечего сказать... я ухожу. И Кроули ушёл, оставив за спиной поникшего ангела, готового вот-вот заплакать.