Хогвартские знамения

Кроули битый час сидел над переводом — и не латыни, на которой были написаны все труды Салазара, а над его чёртовым почерком. В этот раз он каждой букве уделял повышенное внимание: чтобы ни одна закорючка не проскочила мимо его взгляда. Как итог — Кроули не спал всю ночь (да и когда он вообще спал последний раз?) и по-прежнему усиленно искал тот отрывок, который так неожиданно вспомнил. Вся трудность заключалась в том, что Слизерин имел не один дневник — а дюжину. Или даже больше. А Кроули в прошлое своё посещение вытащил книгу наугад и даже не удосужился посмотреть номер — маленькую золотую цифру в углу обложки. Кроули пока прочёл лишь самый ранний дневник, где Слизерин со своими друзьями только-только воздвиг Хогвартс. Что более всего удивляло — ни о какой «магической школе» речи не шло. Салазар писал «родовой замок», и никак иначе — это наводило на определённые мысли. Однако времени на них совершенно не было, поэтому Кроули со спокойной душой отбросил их в кучу к остальным проблемам. — Нашёл, — довольно оскалился он, наконец заметив искомый абзац. «…Плоды, что даруют и жизнь, и смерть. Опасные для тех, кто нечист, и дарующие силу тем, кто несёт кровь…» А дальше были смазанные буквы, поверх которых кто-то нанёс странные иероглифы, напоминающие смесь китайского и детских каракуль. Кроули задумчиво постучал по щеке. «Это какая-то загадка? Дело в чистокровности?», — он прокрутил эту мысль, — «Нет, бред получается — магия чистокровного ничем не отличается от магии маглорождённого. Сила всегда зависит от таланта и старания» — да и Азирафель упоминал про какую-то там генетику. — «К тому же ангел — из семьи маглов. Значит, здесь замешано что-то другое» И эти письмена не давали ему покоя: что-то скреблось на краю сознания. Он точно их где-то видел. Кроули напряг свою абсолютную память и вытащил воспоминание: вот он в семейной библиотеке ищет подарок для ангела, наугад вытаскивая книги. Смазано, но его мозг всё же запечатлел страницу случайной рукописи — с чернильными палочками на мягкой бересте. «Шумерский?» — узнал Кроули: этот мёртвый язык часто встречался в наиболее древних трактах о самых сложных отраслях магии. — Да Салазар просто рехнулся, — прошипел он себе под нос: казалось, Слизерин специально оставил эту загадку, чтобы подразнить своих потомков. Мысленно отметив — поискать в библиотеке справочник по шумерскому — Кроули начал читать дальше: «…То дерево, под которым мы с моим другом так любили отдыхать, совершенно не привлекало внимания — ни Хельга, ни Ровена не видели его. Мы с Годриком не уставали пользоваться этим замечательным свойством…» Дальнейшая писанина вызывала в Кроули некоторые сомнения по поводу верности Салазара своей жене. Однако его цепкий разум смог-таки выцепить главное: почти никто не видел поляну с древом Познания. Слизерин несколько раз пытался показать Ровене это место, но безуспешно. Как бы он не тыкал в яблоню, леди Райвенкло в упор этого не замечала. А стоило Салазару отойти под сень древа, как основательница совсем теряла его из виду и даже забывала о том, что её друг ни с того ни с сего исчез. «Очень интересно» — невольно улыбнулся Кроули: значит, что бы они на той поляне с Азирафелем не делали, их всё равно никто не увидит? Дальше, к сожалению, была одна сплошная белиберда и тёрки с его женой-истеричкой. Кроули даже поморщился: зачем Салазар вообще на ней женился? Первый дневник был самым тонким — и лишь поэтому Кроули осилил его так быстро. А вот все остальные представляли собой толстые книги в твердой кожаной обложке. И, чтобы прочесть их, ему понадобится куда как больше трёх суток. «Это займёт полгода, не меньше» — скрипнул зубами Кроули: а время сейчас дорого — он почти чувствовал, как его шеи касается чьё-то ледяное дыхание. Поэтому Кроули решительно направился к секции «Plantae», где наверняка будет информация о яблоне. Уж в научных трудах Салазар точно не стал бы тратить бумагу на дифирамбы самому себе и своим загонам. Но и тут его ждал неприятный сюрприз: стеллаж, отведённый для книг по ботанике, имел целую полку с невзрачной наклейкой «Аrbor aeternus» — дословно, «вечное древо». «В этом есть смысл» — подумал Кроули, припомнив случай с Адским огнём, который оказался бессилен против яблони. Всего книг-талмудов-свитков на полке было не меньше тридцати. Сказать, что это расстроило Кроули — было всё равно, что не сказать ничего. *** Он сидел на жёстком стуле больничной палаты и осторожно гладил чужую — холодную и далёкую — руку. Кроули уже почти привык к морозной коже, безучастным серым глазам и мёртвой тишине. Почти. Потому что даже сейчас, будучи на три четвёртых мёртвым, он не сдавался. Ведь только Кроули мог вытянуть Азирафеля из спячки — неважно, какой ценой — только он мог позволить себе забыть об остальном мире ради спасения одной единственной жизни. Даже о себе он забыл давным-давно. За окном уже занималась весна: прошло больше пяти месяцев с тех пор, как он потерял его. А боль всё нарастала. Не только душевная — внутри своего разума он уже ничего не чувствовал — но и физическая. Дамблдор всё больше беспокоился о его здоровье и даже перестал напоминать об учебных пропусках (Кроули не был намерен тратить время на бесполезные занятия). И самое дерьмовое, что волнения старика не были беспочвенными. Кроули ел раз в несколько суток и лишь малыми порциями, однако чаще его просто тошнило — едкой желчью и слюной. Отсюда, всего скорее, взялась эта слабость в теле и почти трупная бледность: кожа давно перестала напоминать миндаль, больше сухой заплесневелый пергамент. Он старательно скрывал эти проблемы от зоркого глаза директора — но старикашка всё равно что-то чуял, каждую встречу допытываясь до его рациона и распорядка дня. Это было опасно: Дамблдор с лёгкостью мог упечь его в Мунго, и тогда прости-прощай спасение Азирафеля. Кроули этого допустить не мог. И лишь поэтому — когда магия переставала слушаться, когда его настигал очередной обморок или тело прошивали судороги — он молчал. Сцепив зубы, прокусывая губы до солёно-медного привкуса… но не говорил ни слова. «Сейчас не время, всё потом-потом-потом» — эта мысль сжирала его изнутри, будто паразит, вытягивая силы. Но сделать с этим он ничего не мог. Не выживание было его целью, а спасение ангела — лучика света, маленького солнышка, без которого его путь просто потерял бы смысл. Кроули уже давно не спрашивал себя, почему, почему он так дорожит этим человеком. Ведь не в дружбе дело. Не в любви. Здесь было что-то другое — то, чего не в состоянии понять обычный человек. «Я справлюсь» — говорил он себе, прошивая ладони ногтями, — «Всё под контролем» Твари внутри лишь злобно скалились, ехидно посмеивались над его жалкими попытками удержать «бразды правления» этой личностью. Однако все они прекрасно знали, что уже нет никаких поводьев, нет власти — лишь с трудом цепляющийся за воспоминания разум. — Прости, прости… — шептал Кроули, прижавшись лбом к чужому — такому же холодному и бледному, — Я ни на что негоден… Д-даже не могу сп-пасти тебя. Ласковый шёпот, мягкий шорох на краю сознания, которым и был Азирафель… он не ощущал уже давно: будто искра, что связывала их души, вдруг погасла. И лишь осознание того, что это не так — что вот она, тонкая ниточка, тлеющая между ними — лишь это знание спасало его от полного забытия. «Как же я жалок» — подумал Кроули насмешливо: он даже не мог нормально заплакать — сказывалось многодневное обезвоживание. Его щёки оставались сухими, несмотря на всхлипы и дрожь в горле. Всё, что Кроули сейчас мог — это зарываться носом в чужие волосы и осторожно вдыхать их запах. Белые локоны, теперь больше напоминающие проволоку, больше не пахли цветочным мёдом и чайными листьями. Лишь тонкий древесный аромат едва прорезался на фоне больничных запахов. На секунду он ожил: недоумённо сдвинул брови и прислушался к своим ощущениям. Но нет. Они не врали. Азирафель в самом деле пах древесным углём — так же, как пахнет лесной пожар. Кроули никогда не принюхивался к себе, но точно помнил, как Азирафель однажды упомянул жаркий уголь и вулканическую крошку, после чего вспыхнул и резко перевёл тему. Немного поразмыслив, Кроули медленно поднялся — тело все хуже его слушалось — и провёл носом по чужой шее и открытому запястью. «Это точно не от меня» — удивлённо подумал он: в последнее время его окружали лишь запахи пыли и кислоты. Откуда же взялся этот терпкий аромат?.. — Мистер Крауч? — тихо позвали от двери. Кроули не обернулся — он и так знал, зачем пришёл старый хрыч. — Я не вернусь к занятиям, пока не верну его. Я не откажусь от этой цели никогда, даже если умру в процессе её выполнения, — осипшим болезненным голосом заявил Кроули. — Вы услышали ответ, поэтому заберите своё сочувствие и катитесь ко всем чертям! Дамблдор никак не отреагировал, только укоризненно покачал головой: — Ты убиваешь себя, мальчик мой. — Пускай, — он безразлично повёл плечами, — Меня не особо интересует жизнь, — и даже весело усмехнулся, заметив вытянувшееся лицо старика. — Мы оба прекрасно знаем, что вы меня не переубедите. Поэтому давайте обойдёмся без этого маскарада? Но кто бы его послушал. — Я понимаю, что тебе тяжело, но… — Вы не понимаете, — жёстко припечатал Кроули. — Ошибаешься, мой юный ученик, — прошептал директор, — Когда-то давно у меня на руках умирала сестра… Кроули лишь мельком успел удивиться: он не слышал, что у Дамблдора есть семья. — Была ли она вам дорога? — спросил в ответ Кроули, — Была ли она для вас тем путём, по которому вы идёте? Была ли она вашим Люмосом и вашим Патронусом? Была ли тем, что светит для вас на небе, и тем, что держит вас на земле? По ошарашенным глазам старика он понял, что нет. *** Кроули лёг на стол, обложившись книгами и конспектами: всё, что хоть отдалённо касалось «воскрешения», «бессмертия» и «излечения» — тут же переносилось им на пергамент. Однако лучше ему от этого не становилось. Он вновь и вновь раскладывал перед собой этот дурной пасьянс: пусть карты уже были розданы, но Кроули всё ещё надеялся, что шестерки вдруг обратятся в тузы. Пальцы давно онемели от холода, тело почти превратилось в дерево. Но Кроули продолжал сидеть здесь, в самой глубокой части подземелий, сутки напролёт читая труды Салазара. Теперь он знал о яблоне почти всё: начиная размерами листьев и заканчивая свойствами толчёного корня. А ответа всё не было. Кроули медленно повернул голову — шея недовольно хрустнула, а мышцы тут же стянуло от боли — и посмотрел на забитый книгами стеллаж. За прошедшее время он успел осилить только две книги: о морфологии и физиологии древа. Кроули надеялся найти подсказку там, потому что в противном случае ему бы пришлось взяться за талмуды по зельям, а таковых о яблоне было ещё очень много. «Блядство» — подумал Кроули, чувствуя подступающую тошноту. С каждым днём ему становилось всё хуже и переводить свитки становилось всё тяжелее. Буквы расплывались, насмешливо соскальзывая со страниц — и ключ, который он так отчаянно искал, буквально уплывал у него из-под носа. Иногда Кроули забывал, что ищет — разум просто опускался в темноту, где даже эхо не достигало ушей. После этого он просыпался на полу, скрюченный, царапающий собственное лицо. Но Кроули не обращал на это внимания, шагая напролом к своей цели. «Ничего не важно. Больше нет» — думал он, утыкаясь в очередную книгу, и не замечал, как лёгкие обливаются кровью, и в горле встаёт медный ком. — Я что-то упускаю, — прошептал Кроули себе под нос, — Но что? Его разум уже потерял былую остроту, откатив развитие на годы назад: сейчас он чувствовал себя пятилетним юнцом, пытающимся выучить тригонометрию. — Я просто обязан с этим справиться, — шепнули его губы, — Я не могу облажаться. Кроули мысленно перевернул свой мозг и задал новый вопрос: «В чём причина состояния Азирафеля?». Он бесшумно хмыкнул. «Его парализовал василиск, вот что» — язвительно заметила одна его часть. «Если бы это была парализация, то его мозг бы не умер» — сказал другой голос. «Так сказал Дамблдор, а он мог ошибаться!» — встрял кто-то третий. «Но мы контролировали его движения, и там не было ошибки!» — занудливо протянул другой голос, — «Или ты думаешь, что заклинания врут, а, жалкое подобие разума?» Кроули усмехнулся: оскорблять самого себя — это какой-то новый уровень шизофрении. «Но если они не ошибаются, то Азирафель м… То наши поиски бессмысленны» — мягко шепнул третий, — «Поэтому давайте думать, что заклинания работают неправильно» «Какой-то бред» — процедила его наиболее цельная часть, — «Скорее заклинания не там ищут…» Кроули резко распахнул глаза: эту мысль он ещё не слышал. Подтянув к себе справочник по колдомедицине, Кроули нашёл нужную страницу: и оказалось, что все диагностические заклинания ориентируются исключительно на нервные импульсы. «Но если ангел застыл во времени, то и ни о какой неврологии речи не может идти» — и он снова попал в тупик: узнать, «жив» ли Азирафель, у него всё равно не получится, — «Блядский взгляд василиска! Разве Салазар не должен был как-то позаботиться об этом? Чтобы потом иметь возможность показать свою зверушку Годрику?» На несколько секунд Кроули застыл, боясь спугнуть мелькнувшую надежду. Медленно, будто столетний старик, он поднялся со стула и быстро нашёл стеллаж с магозоологией. Полка с надписью «βᾰσῐλίσκος» не радовала своими габаритами (ведь именно Слизерин создал «английский» подвид василиска), но, в отличие от литературы по древу Познания, тут каждый корешок имел чёткую надпись и даже содержание на первой странице. «Поразительная аккуратность» — восхищённо подумал Кроули, так же отметив, что почерк этот принадлежал явно не Салазару. Тонкая книжица с названием «Vultus» нашлась довольно быстро — и так же быстро Кроули её заглотил. «Ответ всё это время был под боком!» — процедил мысленно он и ринулся в башню директора. «…Я едва не потерял Годрика — и если бы не Фоукс, даже боюсь представить… Лишь слёзы феникса* позволили Годрику снова ожить, сбросив приказ Короля змей…» Кроули бежал так быстро, как мог, не жалея собственного тела — чтобы скорее спасти его, скорее всё исправить… Горгульи расступились перед ним, лестница подняла его вверх, и вот он на пороге кабинета директора. — Что случилось, мой мальчик? — встревоженно спросил Дамблдор. Кроули только открыл рот, как вдруг очертания комнаты поплыли, и даже крик старика показался ему растянутым. Мир закрутился перед ним, пока всё не исчезло. И он упал в темноту окончательно. *** Азирафель просыпался неспешно, тратя долгие минуты на овладение собственным телом. Казалось, что время вдруг превратилось в патоку, а сам он увяз в ней, будто бескрылая муха. Сознание возвращалось урывками: он так давно не мыслил словами, что с трудом вспоминал, как это делать. Куда проще было существовать в эфире — когда не было тревог, страха, и лишь короткие мгновения, когда он дотягивался до своей половинки — по этой тонкой ниточке связи — лишь они бередили его душу. В такие моменты Азирафель особенно остро ощущал безумие, усталость и безграничное отчаяние Кроули — ни друга, ни брата, но связанного. Того, чьими глазами он видел — и того, чье биение сердца он слушал, как колыбельную. Тёплая магия Кроули всё ещё оборачивала его пуховым одеялом с тонким древесным запахом, даря уют и покой. «С ним всё хорошо. Он здесь. Всё хорошо» — думал он, пока зрение и слух возвращались к нему. Азирафель осторожно сел на постели, с удивлением отмечая отсутствие пролежней и онемения. Он несколько раз моргнул, прежде чем взгляд сфокусировался, и нашёл Кроули. Бледная измождённая кожа, глубокие синяки под глазами, искусанные до мякоти губы и пальцы с синими ободками ногтей. «Что случилось?» — хотел спросить Азирафель, но был остановлен тихим шепотом: — Ангел?.. Ты проснулся? — Кроули тут же оживился, зашарив ладонями по одеялу. Азирафель, даже чувствуя поднимающееся из горла счастье, не мог не заметить столь странного жеста. И поэтому сам обхватил чужие — холодные и сухие — руки. Кроули дрожал — от позвоночника до самых кончиков пальцев. И Азирафель чувствовал эту дрожь. — А-ангел… — что-то похожее на всхлип вырвалось из горла Кроули, и тот приник к нему, слепо тычась в его шею. — Всё хорошо, — тихо и мягко шепнул Азирафель, даже не пытаясь нацепить одну из привычных масок: только не сейчас, — Мы вместе, мой дорогой… Всё в порядке. Кроули на миг оторвался от него, но лишь затем, чтобы осторожно поцеловать в щёку — он будто хотел убедиться, что это не сон, что он, Азирафель, действительно вырвался из лап вечного сна. — Я т-так… я… — Кроули отчаянно пытался найти слова, снова и снова целуя, оставляя нежность на его лбу, кончике носа и в самом уголке его губ. — Я л-л… Азирафель лишь молча качал головой — его сердце разрывалось от горя, счастья и любви одновременно. Он слишком привык играть в гриме, чтобы теперь вспомнить, как ведут себя люди. — Прошу тебя, Кроули, — прошептал Азирафель, беря чужое лицо в свои ладони. «Прости, что заставил тебя страдать» — но так и не сказал этого — потому что не был достоин прощения. Вдруг тревога ударила его куда-то под рёбра. Кроули улыбался: восхищённо, радостно и почти безумно. Его лицо было таким измождённым, что в животе всё сворачивалось от горечи. Но не это заставило его сердце замереть от испуга. Кроули не смотрел на него — сначала куда-то за спину, потом на лоб и подбородок — он будто искал его в темноте. Но его глаза были открыты, а зрачок слишком широк для яркого освещения больничной палаты. — К-Кроули? — осипшим от страха голосом позвал Азирафель. Тело в его руках вздрогнуло, как от удара. Его раскрыли. — Н-нет, ангел… Не стоит, — Кроули отчаянно замотал головой: он так не хотел его расстраивать. — Ты ведь… Не видишь меня… дорогой? — тихо спросил Азирафель, чувствуя, как солёная влага течёт по щекам. Кроули прикусил губу и тем же шёпотом ответил: — Нет.