Хогвартские знамения

— Я люблю тебя, — тихо выдохнул Кроули. Азирафель, вместо того чтобы, как обычно, покачать головой и сделать вид оскорблённой невинности, только нежно погладил его по волосам — в этом жесте не было жалости, лишь мягкая и спокойная любовь. События второго курса сказались на них обоих, сначала обнажив все острые углы, а затем сгладив, связав их самыми прочными узами. Теперь Кроули мог видеть её — тонкую ниточку, что тянулась от одного разума к другому. Слепота не далась Кроули легко, но в разы легче, чем безумие и полный отвал крыши, который произошёл с ним после потери ангела. Сейчас, когда к его мозгу вернулись острота ума и былой критический взгляд — он чётко понял, насколько близко стоял к пропасти. И это его испугало. Кроули старался не думать о крови на своих руках, о вырезанных глазах, что так податливо и влажно лежали в его ладонях. Не то чтобы это его ужасало — в конце концов он никогда не причислял себя к святым — но было в этом что-то тревожное. И это что-то было связано с Азирафелем. Оставался буквально месяц до конца учебного года — и Кроули решил, что отложит все эти проблемы до каникул, когда их разлучит Хогвартс-экспресс. Пока же он во всю наслаждался своей «ролью». Даже в самом начале — ещё когда Дамблдор что-то колдовал над ним и приговаривал «бедный мой мальчик» — Кроули ни на секунду не ужаснулся темноты. Она была ему так же привычна, как ночному зверю, ведь именно они — голодные бешенные твари — коптились где-то в подвалах его души. Привыкание заняло у него какое-то время, но за пару недель, благодаря поддержке Азирафеля и его вечной обходительности, Кроули смог научиться ориентироваться на звук и запах. А совсем недавно он почувствовал ещё кое-что… Азирафель осторожно поправил его криво сидящий галстук и вновь продолжил читать — но не как раньше, отгородившись от мира, а вслух: тихо, но твёрдо, каждое слово оборачивая в бархат. Сам его голос превращался в музыку, которую Кроули не уставал слушать. Чуть повернув голову, устраиваясь на чужом плече, он с удовольствием вдохнул любимый аромат — густого мёда с лёгкими цветочными нотками. Теперь Кроули знал, что этот запах не следствие физиологии или его повёрнутой психики. Нет, причина крылась в совершенно другом. Мысленно потянувшись к тому, что волшебники называют «магическим телом», Кроули тут же нащупал прорехи, что покрывали магию Азирафеля, будто шрамы. И в местах этих ран он особенно остро ощущал присутствие собственной магии — этот тонкий древесный аромат, которым пах и он сам. Кроули недолго думал над этой загадкой: ответы лежали букуально на поверхности. И лишь будучи истощённым и на девять десятых мёртвым, он не смог собрать картину воедино. Но сейчас её странный узор быстро сложился в буквы: «Магия имеет запах». Можно было давно догадаться - ещё по куску зачарованного пергамента, отдававшему ароматом вербены и пепла, который Кроули обнаружил в библиотеке Салазара. Но тогда его беспокоили совершенно другие вещи. — И что ты об этом думаешь? — вдруг спросил Азирафель, оторвавшись от книги: он точно знал, что его не слушают. — Я думаю, — тем же серьёзным тоном начал Кроули, — Что тебе следует поменьше читать. А то зрение испортишь, — ехидно добавил он. Азирафель, почувствовав очередную подначку, только устало вздохнул и нарочито вежливо заметил: — Твой юмор оставляет желать лучшего, дорогой, — но всё-таки убрал книгу. — Как и юмор того, кто написал эту бредятину, — Кроули укоризненно «посмотрел» на учебник: по крайней мере, именно оттуда доносился шорох. — Это теория магии, — как бы между прочим отметил Азирафель, — И то, что пишет этот человек, преподносят во всех школах, как истину. Кроули довольно хмыкнул — только ангел умел, оставаясь предельно вежливым, называть кого-то идиотом. И он был полностью согласен с его мнением, ведь Адальберт Уоффлинг — автор этой книжонки — свято верил, что магия имеет форму ядра и находится в области груди. Это было схоже с теориями маглов, гласящих, что человечность заключена в сердце: удивительно, насколько быстро все эти романтики забыли о роли мозга в высшей нервной деятельности. (Не то чтобы Кроули углублялся в анатомию, но пару атласов по медицине прочитал: уж слишком занимательными выходили способы воздействия на человеческий организм.) Азирафель большей частью отмалчивался о своём «эфирном» пребывании, но несколько моментов Кроули всё-таки выудил. И выходило, что ангел, оставаясь живым лишь в «магическом плане», не мог выходить за границы своего тела (если не считать прогулки по их связи) и находился большей частью в пределах черепной коробки. Этого следовало ожидать: ведь если бы душа на самом деле существовала, то человек не становился бы овощем после отмирания мозгового вещества. — Ты хочешь поговорить об истине? — спросил Кроули, лукаво улыбнувшись: он любыми путями пытался спровоцировать ангела. — Лучше давай поговорим о музыке, — тут же ответил Азирафель, игнорируя очередную шпильку. И Кроули чувствовал, что это не просто роль «терпилы», которую его любимый друг так любил примерять. Больше всего это походило на отпущение: ангел будто сбросил привычные маски, которые наслаивались друг на друга, подобно коже. Без этой защиты Азирафель превратился в оголённый нерв, который никак не мог понять, что ему следует делать. «Он пытается найти себя» — понял Кроули, впервые увидев ангела без налёта святости. Однако на деле это приносило больше вреда, чем пользы: ведь Кроули и так прекрасно видел его — настоящего — с белыми широкими крыльями, высеченными из стали. — О музыке? — переспросил Кроули. — Маги не разбираются в ней, и почти никто не умеет играть и уж тем более сочинять, — усмехнулся он. — Но если ты говоришь о маглах, то больше всего мне нравится «Шторм» Вивальди. Это была не подначка, но вполне себе тонкий намёк. «В твоей душе буря» — сказал Кроули без слов, — «Не пытайся изменить себя. Это приведёт лишь к разрушениям» Азирафель, судя по движению лица, сощурился, почувствовав лёгкий укол, но всё-таки не отступился от их «Эзопова языка»: — Да, композиция и правда хороша, — протянул ангел, — Но мне больше нравится «Зима». «Да, я гуляю по тонкому льду, но это лишь моё дело» — ответил ему Азирафель. — Надеюсь, тебе не начнёт нравиться «Эгмонт» Бетховена, — в свою очередь поддел Кроули. Ему совсем не хотелось, чтобы Азирафель, как и герой этой композиции, решил справиться со всем в одиночку, а потом погиб из-за своей дурости. — Можешь быть уверен, — мягко сказал ангел, — Мои вкусы не меняются. Кроули даже вздрогнул: слишком уж это походило на признание. — И что же тебе по вкусу? — более взволнованно, чем хотелось бы, спросил он. Азирафель улыбнулся (Кроули почувствовал, как напряглись его щёки) и тихо ответил: — Ты знаешь это лучше меня. *** Кроули сидел в поезде, дожидаясь, пока Азирафель что-то уладит со старостой своего факультета. На руках у него лежал довольный Рагнарёк, едва не свихнувшийся вместе с хозяином, а по купе разносились звуки фортепиано. Подарок, который преподнёс ему ангел в далёком октябре, он использовал часто — особенно сейчас, когда при нём остались лишь слух и обоняние. Со временем Кроули стало значительно лучше: желудок больше не выворачивало наизнанку, исчез кровавый кашель и слабость. Только слепота всё никак не уходила. Однако Кроули совершенно не жалел об этом: не ищи он ответ столь усердно, наплевав на своё здоровье, то, скорее всего, они оба были бы мертвы. Ведь именно его магией Азирафель «питался», чтобы выжить — своим «магическим чувством» Кроули это чётко видел. И потому он совершенно не беспокоился из-за своей слепоты: с большей долей вероятности она уйдёт, как только Азирафель полностью восстановится и вернёт ему «одолженную» магию. Разумеется, Кроули не рассказал о своём открытии ангелу: чего доброго, тот решит, что «это он во всём виноват», и сделает какую-нибудь глупость. Кроули этого допустить не мог, потому и молчал в тряпочку, старательно игнорируя любые расспросы. — Лунная соната? — узнал композицию Азирафель, появившись в проёме двери. Кроули отстранённо кивнул, надеясь, что ангел не почувствует никакого намёка на «безответную» любовь*. Хотя намёк этот был. — Я захватил для тебя медовых булочек и зелёного чая, — сообщил Азирафель и сел напротив: за ним в купе влетели корзинка с выпечкой и чашки. — А себе ты взял, дай угадаю, — Кроули нарочито задумчиво постучал по щеке, — Блинчики с клубничным джемом и какао? Азирафель улыбнулся (Кроули не видел, но точно знал, что это так): — Я довольно консервативен в своих предпочтениях, — тут же отозвался ангел высокомерным тоном. Кроули мысленно усмехнулся: Азирафель все ещё «искал себя», позабыв о том, что каждая маска — это часть его самого. И как мозаика складывается в картину, так и эти личины составляют его глубокое «Я». Кому, как не Кроули, который имел ещё более расщеплённое сознание, знать об этом? Он вдруг подумал: «А что если именно сложная организация разума была фактором отбора этой чёртовой яблони?». Учитывая, сколько субличностей обитало внутри Кроули и сколько масок находилось в коллекции Азирафеля — их сознание вряд ли можно было назвать цельным. Да и Дамблдор со всеми его должностями (которые, стоит заметить, лежали в совершенно разных плоскостях) наверняка имел подобное «расщепление». — Дорогой? — позвал Азирафель, — Ты в порядке? — Лучше не бывает, — усмехнулся Кроули, тут же отрываясь от размышлений. — Ещё научусь видеть кончиками пальцев, и вообще сказка. Ангел только вздохнул: эти шутки ему порядком надоели. — Ты все ещё не обратился в Мунго, — спокойно заметил Азирафель. — И не обращусь, — фыркнул Кроули, — Сам Великий Альбус что-то там Дамблдор ничего не смог с этим сделать, — «восхищённо» протянул он, — Что уж говорить о рядовых колдомедиках, которые даже радужный понос не всегда могут вылечить? Азирафель был с ним не согласен: — А что ты скажешь родителям? — «Извините, заработался», — широко оскалился Кроули. По крайней мере, именно эту версию он втолковывал Азирафелю: и втолковывал столь уверенно, что ему поверили. — Нельзя пренебрегать своим здоровьем, — пробубнил ангел. — Если не ради себя, то хоть… ради других, — осторожно добавил он. Кроули не увидел, но ощутил на вкус — медовый запах будто стал ярче — как Азирафель залился персиком и отвернулся к окну. «Опять дразнит» — подумал Кроули и едва сдержался от того, чтобы перегнуться через стол и… сделать что-то, за что ангел выкинет его в окно. — У меня для тебя кое-что есть, — загадочным тоном произнёс Кроули: он собирался отыграться за эту маленькую провокацию. Азирафель мгновенно повернулся и едва не прожёг в нем дырку: — Мы же договорились… — «что обменяемся подарками на следующее Рождество» Да, ангел говорил что-то подобное месяцем раннее: из-за своего «оцепенения» он не успел завершить свой подарок, поэтому попросил перенести всё до следующего праздника. Но кто бы его послушал. — Я же Змий — демон со лживым языком, — улыбнулся в ответ Кроули, — Да и это не подарок, просто напоминание обо мне. Он жестом фокусника вытащил из кармана небольшой квадратик и увеличил его без помощи палочки. — Это… гербарий*? — понял Азирафель: на обложке книги умелой рукой были нарисованы какие-то белые цветы. — Стазис и чары уменьшения творят чудеса, — ответил Кроули с улыбкой, — Так что цветы вполне себе живые, — и протянул подарок. Ангел тут же просиял (его магия будто заискрилась, заволновалась, как море) и принял книгу. — Ты сам? Сам это сделал? — поражённо выдохнул Азирафель: гербарий был заполнен «распятыми» на бумаге цветами и их описаниями — чем известно растение, где оно выращивается и что означает на языке цветов. И именно из-за последнего пункта Кроули решился на такой подарок. — Большей частью, — усмехнулся он, пряча за насмешливой улыбкой смущение и нежность, — В нашем доме довольно обширный сад. Азирафель наверняка улыбнулся: широко и солнечно, как улыбался только ему. А затем молча протянул руку и мягко коснулся его щеки: по коже словно пробежался электрический импульс. Внутри что-то вспыхнуло, заиграло языками пламени — его магия, наконец, вернулась на место. И в то же мгновение в глаза ударил яркий свет. *** Кроули лежал на широкой кровати, уставившись в книгу — именно этим он занимался последнее время. Каникулы дома проходили куда лучше, чем он представлял — мать почти не бывала дома (по словам домовиков, она отправилась навещать подруг), а отец всё время пропадал на работе. Так что особняк был в полном распоряжении Кроули. Целыми днями он занимался подарком для Азирафеля (проводя эксперименты в лаборатории), поливал цветы в саду и читал дневник Салазара, который по счастливой случайности оказался у него с собой. Последние учебные дни Кроули был не слишком функционален, поэтому поход в библиотеку они с ангелом перенесли на следующий год (хотя по Азирафелю было видно, как ему не терпится погрузить свои хорошенькие ручки в древние рукописи). Однако один из дневников, который он изучал накануне пробуждения своей «спящей красавицы», остался в его учебной сумке. Так как делать было нечего, кроме как трепетно ждать ответа Азирафеля на свои письма и заниматься делами поместья, Кроули прочитывал каждый абзац — даже там, где была написана полная отсебятина (чаще всего связанная с женой Салазара, не дававшей ему покоя своими истериками). «Интересно, все ли женщины такие?» — подумал он с усмешкой: проверять это на себе Кроули категорически не собирался — ему и своих тараканов хватало. С трудом найдя место, на котором остановился, и досадуя на криворукость Салазара, он принялся за чтение: «…Крепость наша была неприступна: окруженная Русалочьим озером и лесом Потерянных душ…» — Кроули удивлённо поднял бровь: сейчас этот лес назывался Запретным, что звучало куда безобидней, чем какие-то там потерянные души, — «…Но думается мне, что нет абсолютной защиты, и ещё один рубеж будет не лишним. Мой возлюбленный друг со мной согласился…» Кроули ехидно фыркнул: половина дневника была заполнена расхваливанием Годрика и их совместных приключений. Да и все эти «возлюбленный», «любимый» и «единственный» наводили на определённые мысли… «Неудивительно, что его жена была такой истеричной» — подумал Кроули. «…На роль защитников я долгое время искал подходящих магических тварей, однако лишь недавно прослышал об интересных существах, которых нанял для охраны один тёмный маг…» — Кроули нахмурился: вероятно, это что-то человекоподобное, раз смогло заключить договор о «наёмном труде», — «…Я одолжил несколько тварей у Разидиана для своей лаборатории…» «Всего скорее, эти твари уже издохли от старости» — недовольно вздохнул Кроули: он был бы не прочь посмотреть на этих волшебных охранников. «…Годрик не одобрил этой идеи, но всё равно согласился — он слишком любил меня, чтобы спорить долго…» — Кроули уже собрался пропустить абзац с очередными розовыми соплями, как взгляд зацепился за нечто интересное, — «…Мы всегда понимали друг друга с полуслова, однако сейчас нам и не нужны были слова. И причину этого я прекрасно видел — эту тонкую нить между нами…» — сердце вдруг замерло, — «Я считал, что она появилась из-за контракта, который подписали четыре Древнейших Дома, чтобы разделить право на родовой замок. Как оказалось — я не мог ошибиться сильнее…» Кроули мысленно посчитал до десяти: стоит ли оно того? Что-то внутри ему подсказывало, что ответ на этот вопрос ему не понравится. «Я рано или поздно об этом узнаю. Или узнает Азирафель» — подумал он, — «И лучше мне быть к этому готовым» «…Я спросил как-то у Годрика, почему наша с ним связь столь глубока? Ведь с моей дорогой подругой Ровеной я не связан магической связью. Мой любимый друг с удивлением взглянул мне в глаза: «Разве ты не ощутил её? Тот день, когда между нам натянулась нить?». Я ответил, что помню — именно тогда мы возвели родовой замок и скрепили договор кровью. Но ни в нём была причина…» — и Кроули уже знал — знал, почему, ведь его мозг давным-давно нашёл ответ: лишь боялся его озвучить, — «Годрик тихо сказал, что ощутил тепло в груди, как только его губы коснулись плода той волшебной яблони, что росла неподалеку от леса…» Кроули не стал читать дальше: ему и так всё было понятно. На душе стало как-то погано. «Ты ведь знал об этом» — ехидно сообщил ему внутренний голос, — «Знал, что ваша связь…» — Заткнись, — прошипел Кроули, сжав кулаки, — Это неправда. Ни хрена не правда! — терпкий медный запах наполнил его лёгкие: он расцарапал ладони до кровавых борозд. Потому что в глубине души он знал: их связь не была настоящей.