Хогвартские знамения

Кроули недовольно поморщился, в сотый раз убирая непослушную рыжую прядку за ухо. Как оказалось, то зелье, в которое он окунулся головой, было каким-то стойким красителем. И далеко не простым: в противном случае его волосы за пару часов вернули бы свой цвет — божественная защита от ядов работала на ура. Конечно, Кроули пытался узнать, что за неведомую хрень намешала туда Вельзевул, однако, когда разговор зашёл о взаимодействии магического секрета с генами*, он тут же откланялся. С биологией он никогда особо не ладил. Искоса Кроули окинул взглядом учительский стол: как и ожидалось, профессор Веллс до сих пор испускала ауру Ненависти и Злобы. Всё-таки ученики запороли ей очень недешевое зелье! — Ты меня вообще слушаешь? — нарочито обидчивым тоном поинтересовался у него Регулус. — А ты что-то говорил? — усмехнулся Кроули, продолжая осматривать Большой зал. «Его снова нет» — с тревогой подумал он. — Между прочим, это очень важно, — покачал головой Блэк, — Важнее, чем пялиться на стол Хаффлпаффа, — уже тише добавил слизеринец. — Не тебе мне это говорить, — прошипел в ответ Кроули, кивком головы указывая на черноволосого гриффиндорца, закинувшего руку на какого-то очкарика. Регулус только скривился и раздражённо повёл плечами: ревнивый взгляд также не укрылся от зоркого глаза Кроули. «Совсем не умеет себя контролировать» — оскалился мысленно он, — «По крайней мере, когда речь идёт о Сириусе» — И что же у тебя за важные новости? — напомнил Кроули, быстро закидывая в себя завтрак. Регулус страдальчески покачал головой, мол, «за что ты свалился на мою шею», и не аристократично закатил глаза: — Только глухой ещё не слышал о скандале в Визенгамоте, — пробурчал Блэк, — Роялисты знатно поцапались с либералами. Кроули скептически поднял бровь: «И почему же меня должна интересовать политическая возня?». — Ты не понял, — уже серьёзнее продолжил Регулус, — В этот раз роялистов чуть не выперли из Визнегамота — один из них поднял палочку на либерала. — Очень интересно, — хмыкнул Кроули, — Надеюсь, кто-нибудь умер? Блэк его веселья не разделял: — По окончании Хогвартса ты тоже войдёшь в партию, — обронил он, без интереса ковыряясь в еде, — Ты не сможешь бегать от этого вечно. «Как зловеще» — улыбнулся Кроули, поднимаясь из-за стола, — «Хорошо, что у меня другие планы» — и хлопнув Блэка по плечу, умчался из Большого зала. Через несколько минут он уже стоял возле библиотеки — до первой пары ещё было время, которое стоило потратить с пользой. Например, попытаться найти одного ангела-идиота. Миновав несколько пустых столов и смутно знакомую рыжую девчонку, он наконец обнаружил цель. — Утра, — прошептал Кроули на аккуратное белое ушко, оказавшись за чужой спиной. Азирафель мелко вздрогнул — его плечи напряглись, а кожа стала на тон бледнее. Кроули недоумённо свёл брови: «Он меня не почувствовал*?». — Доброе утро, дорогой, — обернулся к нему ангел, глядя прозрачно-серыми глазами. Пустыми. Почти выцветшими. «Как у мамы» — с дрожью подумал Барти и тут же выкинул эту мысль из головы. — Тебя не было на завтраке, — «шесть дней» осталось висеть между ними. Азирафель, как и во все предыдущие разы, лишь ожёг его холодным предупреждающим взглядом: «Не лезь в это». — С утра угостили эльфы, — сказал хаффлпаффец, чья гостиная располагалась недалеко от кухни. — Конечно, — согласно кивнул Кроули, отмечая и белое лицо, и чуть впавшие щёки. — Ты что-то хотел? — непринуждённо спросил Азирафель, утыкаясь взглядом в книгу. Кроули сел на соседний стул, пристроив голову на чужом — непривычно остром — плече. — Нет, — тихо ответил он, проведя носом по тонкой шее: успокаивающий запах мёда мгновенно заполнил лёгкие. Ангел лишь устало вздохнул и расслабленно откинулся на спинку: пружина внутри него чуть ослабила давление. Прохладные пальцы зарылись в его рыжие — яркие, как огонь — волосы и чувственно провели по коже. — Они отросли, — заметил мягко Азирафель, утратив всю свою холодность. Пожалуй, именно это Кроули больше всего любил в своих новых волосах: то, как их обожал ангел. Каждый раз он восхищённо вздыхал, осторожно мял шелковые пряди и иногда — мимолётно прикасался губами. Кроули оставалось лишь мысленно возносить молитву Вельзевул, столь небрежно оставившей то зелье на парте. — В последнее время они растут быстрее, — задумчиво ответил он, прикрыв глаза от удовольствия: Азирафель нежно массировал кожу головы. — Уже до подбородка вымахали. Ангел неразборчиво буркнул в ответ, полностью сосредоточившись на своём занятии. А через мгновение вдруг шепнул ему на ухо: — Поцелованный огнём. — Что? — Кроули чуть повернул голову и тут же затих: на губах ангела расцвела улыбка — такая редкая сейчас — мечтательная и почти счастливая. — Говорят, что те, у кого рыжие волосы, были поцелованы огнём при рождении, — тихо пояснил Азирафель, кончиками пальцев касаясь его лица. — Но это ведь… не мой натуральный цвет, — недоуменно протянул Кроули. Ангел только задумчиво улыбнулся: — Может, это было твоё второе рождение? *** — Откройс-ся, — прошипел Кроули маленькой змейке, и стена послушно отъехала в сторону. Азирафель за его спиной издал восторженный вздох: весь зал был заставлен высокими стеллажами с древними и невероятно редкими книгами. — Как в раю, — улыбнулся ангел, шагая на запылённый пол. — Это вряд ли, — поморщился Кроули, глядя на толстый слой пыли и разбросанный повсюду мусор. Азирафель (и книжный маньяк по совместительству) только повёл недовольно плечом, а затем одним взмахом палочки очистил зал. «Значит, с магией у него всё в порядке» — мысленно отметил Кроули, глядя на похудевшую фигурку. Он давно заметил: с ангелом что-то происходило. Кроули не знал — что, но чувствовал — это важно. Это больно. И это — из-за него. Что-то сжалось, скрутилось в груди: противное чувство вины. «Прости, милый, прости» — Дорогой, — вдруг позвал ангел, стоя возле очередного стеллажа, — Тут полка пустая. Кроули, уже зная, что точно увидит, осторожно приблизился. Шкаф из тёмного дерева со знакомой табличкой «Chronica» был завален пожелтевшими свитками и талмудами в кожаной обложке. Лишь одна полка оставалась пустой — «Descripta». — Дневники? — медленно (будто бы в первый раз) прочитал Кроули. Ангел озадаченно нахмурился: — Не думаю, что Слизерин выделил бы целый отсек для пустого пространства. Кроули напрягся. Он знал, что Азирафель заметит. Заметит и спросит. Такой наблюдательный ангел. «Чёрт» Кроули неслышно вздохнул и, тщательно контролируя голос, сказал: — Думаю, эти книги не очень понравились предыдущему Наследнику, — и уперев внимательный взгляд в светлую макушку, добавил, — Поэтому он сжёг их, а пепел развеял по ветру. Азирафель обернулся, окинув его пронзительным взглядом. «Что ты скрываешь?» — тревожно спросили топазы. Кроули сжал кулаки, завёл незаметно за спину: «Не могу сказать» — ответили его больные золотые глаза. — Хорошо, — и к нему обернулись спиной. Но хорошего тут было мало. *** — Оно живое! — воскликнул Азирафель, касаясь пальцами стеклянных лепестков. — Как ты это сделал? Восторг, написанный в глазах ангела, подстёгивал Кроули расправлять плечи и величественно улыбаться, мол, «да-да, это моя работа». — Ловкость ума и никакого мошенничества, — довольно протянул он, глядя на белую хрустальную лилию в бархатной коробочке — подарок ангелу на день рождения. Азирафель словно сбросил груз последних недель: удивлённо вдыхал цветочный аромат и ощупывал мягкие, чуть тёплые — живые — лепестки. И всё это с широкой нежной улыбкой. — Свободная трансфигурация, — пояснил Кроули, — Пришлось повторить ботанику, чтобы вспомнить, как выглядит клеточная стенка. Ангел настороженно вскинул бровь: — Хочешь сказать, что ты смог до мельчайших подробностей представить, как в миллионе растительных клеток волокна целлюлозы вдруг превращаются в жидкое стекло? — Именно, — гордо заявил Кроули: расщеплённость сознания позволяла вытворять и не такие фокусы. — Ты просто… непостижим, — тихо выдохнул Азирафель, глядя на него яркими цианами. В горле невольно пересохло, а сердце ухнуло куда-то вниз. «Как же я люблю тебя» — хотел сказать Кроули, глядя на эти трогательно завитые кудри и мягкий персик на щеках. Хотел сказать — но не сказал. На всякий случай даже прикусил губу: ангелу точно не понравились бы его слова. И откреститься «дружбой» уже не получится: они стали старше, а дерьма в жизни больше. Ложь каждый из них чувствует лучше, чем зверь — запах крови. — Дорогой? — ангел тут же заметил его метания, — Неужели ты собрался осчастливить меня Благой Вестью? — поинтересовался Азирафель, склонив голову к плечу. Кроули застыл, а кровь отлила от лица — ему мерещится, или от него ждут признания? Сердце забилось под рёбрами, прося и требуя — скажи ему! Скажи! Губы против воли открылись: — Ангел, я… — внутри заискрило, задрожало от одного лишь призрака надежды. Чтобы в ту же секунду погаснуть. — Ну, помнишь писание? — улыбнулся насмешливо Азирафель, — Архангел Гавриил подарил Деве Марии белую лилию, прежде чем сообщить ей о «божественном плоде». Ангел смотрел и улыбался, ожидая реакции на тонкую шутку. И Кроули обязательно усмехнулся бы, оскалился в ответ. Если бы боль не укусила его за нутро, не заскреблась внутри черепной коробки. Он бездумно хмыкнул: конечно, ангел не мог его любить. Никогда — жадно, ярко и влажно, чтобы в груди сводило, теплело от дыхания на губах. Только — чисто и непорочно — как долбанный небожитель. Он не должен был надеяться. — Если к тебе вдруг заявится какой-то архангел с подобной новостью, — тихо пообещал Кроули, — То я отращу себе чёртовы крылья и кину небесам вызов. *** Он недоверчиво косился на полярную сову. Та, поочередно мигая золотыми глазами, отвечала тем же враждебным взглядом. — Амор, — позвал Кроули напыщенную птицу, — Ты… не могла бы доставить это письмо? — скомкано попросил он («Я и вправду разговариваю с совой?»). Птица издала что-то очень похожее на хмыканье и показательно отвернулась. — Азирафель разрешил мне, — сказал Кроули, вытаскивая из рукава палочку: сработает ли Империо на сове? Амор вдруг отмерла и почти радостно заклекотала — любовь к ангелу была единственным, что их объединяло. И порой примеряло с существованием друг друга. — Ну так что? — и для пущей уверенности подкинул нахальной птице пачку печенья, — Мы договорились? Амор нахохлилась, поломалась с минуту, но всё же взяла письмо — не забыв перед этим заглотнуть угощение. Глядя вслед полярной сове, Барти невольно испытывал тревогу: мать слишком давно не писала ему. На дворе уже стоял ноябрь, а он не получил ни одного письма. Хотя раньше мать присылала по одному каждый месяц. Сейчас — ничего. Ни посылок, ни длинных телеграмм с бесконечными вопросами. Это настораживало. Заставляло ждать утреннюю почту с нехорошим предчувствием. Однако по-настоящему Барти забеспокоился, когда не пришёл подарок на его день рождения. Мать не могла забыть об этом. Ведь даже если бы он жил в глуши, на краю света, где нет ни магии, ни связи — мать всё равно нашла бы его. Нашла и задала трёпку за то, что сбежал. Барти сомневался, стоит ли пугаться из-за мелочей: ведь мать наверняка бы сообщила, случись что, верно? Но грызущий червячок тревоги всё-таки взял вверх, и он ринулся в совиную башню с небольшой запиской («Что с матерью?») на имя отца. Музыка в наушниках — магловских артефактах, доработанных рунами (и хорошенькими ручками Азирафеля) — немного заглушала сирену в мозгу. Надрывы скрипок, грохотание барабанов и крики гитар — всегда помогали забыться. Вкладыши с длинными верёвками тянулись к небольшому радио в его кармане. «Станция» (как это называл ангел) вдруг переключилась и заиграла знакомая песня: «Думаешь, мы лучше с каждым днём? Нет, мы ровным шагом на кладбище идём*» — раздалось в его ушах. — Вот уж точно, — невольно улыбнулся Кроули, глядя в окно башни. И вовремя — возле древа Познания как раз появился хорошо узнаваемый призрак в мантии с синей оторочкой. Оскалившись пришедшей в голову затее, Кроули сиганул в открытое окно: пролетая десятки метров за секунды. Это было куда быстрее лестницы. За мгновение до удара он махнул палочкой и беззвучно сотворил воздушную подушку — заклинание для смягчения падения, которое они с Азирафелем выучили совсем недавно. — Эй, мелкая! — позвал Кроули и хмыкнул, заметив, как дёрнулась Элдайр. — Эй, каланча! — передразнивая его, воскликнула Пандора. Всё ещё белая как мел, но куда более живая, чем в начале семестра. — Попугайничаем? — усмехнулся Кроули, подходя ближе и убирая наушники. Элдайр проследила любопытным взглядом за его движением — явно что-то знала о магловской технике. — Интересный подарочек, — протянула она, с ходу угадывая, чьё это творение. — Наблюдаешь за мной? — оскалился Кроули и сделал ещё один шаг: дразня, нависая над маленькой Леди. — Отсутствие личной жизни сказывается, да? — и больно ударил по живому. С этим Кроули ничего не мог поделать: желание задеть, унизить, подразнить возникало в нём при каждой встрече с достойным противником. Он старался не срываться на Регулусе, не поддевать Близнецов. Они хрупкие: чуть надавишь, и сломаются надвое. И Кроули не рисковал — не хотел причинять им боль — пусть не друзьям, но союзникам. С Пандорой было по-другому. Кроули знал, что она сильная, что в её башке не меньше тварей, чем в его — и это гнало вперёд, заставляя пробовать её на прочность. Раз за разом. Элдайр не дёрнулась, но уголок губ, тут же упавший вниз, её выдал: он говорил правду. — Ну, мне терять нечего, — Пандора ядовито улыбнулась, — А вот тебе есть что, — белые глаза довольно блеснули, — И оно уже летит. Вниз — всё дальше и дальше в пропасть. Кроули опасно сузил глаза, склонившись к чужому лицу: — Только попробуй, — прошипел тихо на ухо. Элдайр только вскинула брови и вдруг заржала — совсем не как Леди. — Я не собиралась, — насмешливо покачала головой, — Ты сам выпустил своего журавля из рук*. Теперь попробуй — поймай, — и что-то болезненное проскользнуло в её голосе. Кроули прищурился, опёрся рукой о ствол древа — преграждая добыче путь. Вот только перед ним была далеко не лань. — И где же тогда твой журавль? — спросил Кроули со звериной усмешкой — и попал точно в цель. Элдайр тут же выпрямилась, напряглась, словно перед прыжком: зрачок сузился, оставляя лишь голый белок, а запах стали усилился, заклубился в воздухе. — В небе. Летает теперь на свободе, — бросила она и рывком вышла из его тени, — Спросишь ещё что-то — язык отрежу, — обожгла холодным взглядом и ушла прочь. «На свободе, значит?» — подумал невесело Кроули, издалека глядя на парочку хаффлпаффцев, бредущих к озеру. Шли двое — белокурый юноша и русая девочка. Она — с пшеничными косами и круглыми бёдрами — болтала без умолку, алела щеками и шла совсем близко. Близко к Нему. А парень — с медовыми кудрями и мягкой улыбкой — что-то говорил ей в ответ, нежно обнимая за плечи. Внутри что-то поднялось, встало на дыбы, зарычало с угрозой. Тьма оскалила острые зубы. Кроули прикусил до боли губу («Что происходит? Кто это?»), тело дёрнулось и вдруг успокоилось: Азирафель тоже заметил его. Заметил и, мазнув безразличным взглядом, отвернулся к своей собеседнице. *** Азирафель все смотрел и смотрел, не в силах оторвать от Него взгляда. Он, будто помешанный, следил за каждым шагом своего «лучшего друга». Ложь привычно обожгла язык — спустя годы он научился терпеть этот острый железный привкус. Азирафель всё-таки нашёл в себе силы оторваться от окна — за которым секунду назад Кроули что-то шептал на ухо девочке в синей форме. Шептал, прижимая телом к древу Познания. На Их поляне. Где они любили обедать, лежать разморённо под солнцем, болтать о ерунде и слушать Вивальди. Где они были только вдвоём. Азирафель прикусил до боли губу и двинулся к факультетской гостиной. Глаза словно горели внутри глазниц, а уши закладывало от шума бьющей в висок крови. Ведь он знал — видел, как Кроули разговаривал на пиру с этими юными слизеринцами, переглядывался с белокурой райвенкловкой. Азирафель надеялся, что это — его обычная выходка. Способ развлечься, поиграть на стороне. Он ждал, что вот-вот и игрушки наскучат Кроули, как и наскучивали все люди до этого. Но прошёл сентябрь. За ним октябрь и их день рождения. Сейчас — потянулся ноябрь — холодный, пробирающий до самых костей. Азирафель не хотел признавать то, что осознал в первое же мгновение. Кроули больше не принадлежал ему. Он опустил голову и быстрее зашагал по каменному полу: не видя, не слыша дороги. Нельзя. Нельзя. Он не должен был так думать. Ведь Азирафель не мог присвоить его себе одному — как бы не хотел обратного. Он всегда относился к любви и обожанию в глазах Кроули, как к чему-то постоянному. Вечному и незыблемому. Ему казалось, что скорее океаны высохнут до дна, а горы вдруг обрушатся оземь — но золотой взгляд, полный любви, всегда будет принадлежать лишь ему. И это было ошибкой. Азирафель остановился в неприметной нише. Скинул на пол сумку, а затем и сам упал рядом с ней. Почему? Почему ему кажется, будто Господь вырвал его душу? Будто позвоночник вдруг осыпался трухой, а сердце обратилось в пепел? Он никогда не считал себя несгибаемым, волевым борцом, нет. Скорее, Азирафель представлялся себе как нечто эфирное — полупрозрачный след чьей-то мысли. Привыкший прятаться в шелке лживой паутины, надевая на лицо очередную маску. Со временем он даже полюбил это искусство. Но теперь все его личины стонали в один голос — утробным звериным плачем. Маски осыпались стеклянным крошевом, раня щёки и глаза. Азирафель сидел на полу, раскачиваясь, будто в трансе. «Почему здесь так холодно?» — думал он, обнимая плечи руками. «Потому что твой огонь покинул тебя» — ответило ему подсознание. Азирафель не привык спорить с собой, поэтому молча прислонился к холодному камню. «Не хочу, не хочу так страдать» — думал он, кусая губы, — «Господи, это твое наказание мне?» Азирафель прикрыл глаза: «Может, это просто сон? Дурной, насланный Дьяволом кошмар» — ведь причиной его кошмара на самом деле был демон. Это были бессильные, горькие мысли, отдающие смогом и холодным железом. Отчаяние — вот, что он ощущал. Пока рядом не послышались чьи-то шаги. «Кроули?» — с надеждой воскликнул разум. Но ответил ему тонкий девичий голос: — Ох, что с тобой? — это была юная хаффлпаффка, — Ты в порядке? — она присела рядом и осторожно взяла его за руку, — Вставай, ты же простудишься! Азирафель неловко подался за тонкой тёплой ладошкой — и наконец встал на ноги. — Ах, это вы, мистер Фелл! — воскликнула девочка, и Азирафель тут же узнал её. — Да, это я, Дейдра, — он неловко улыбнулся покрасневшей хаффлпаффке — именно ей он в прошлом году помогал с учёбой. — И зови меня Азирафель, пожалуйста. Всё-таки мы с тобой сверстники, — тихо сказал он, и привычная улыбка накрыла его губы. Азирафель осторожно, будто боясь спугнуть, обнял девочку за плечи — она была куда теплее того чувства, что пульсировало сейчас болью в груди. — Ты не хочешь прогуляться? — неуверенно спросил он, на что хаффлпаффка, краснея и смущённо улыбаясь, тут же согласилась. Они вышли во двор — солнце мгновенно согрело, облизало лучами его холодную кожу. Однако внутри было по-прежнему холодно. Дейдра что-то увлечённо рассказывала, вздыхая и часто хлопая густыми ресницами. Азирафель только кивал и осторожно улыбался в ответ. Пока вдруг не почувствовал чужой взгляд. Он резко обернулся, чтобы тут же увидеть — хищный блеск в золотых глазах и гневно поджатые губы. Кроули смотрел на него с другой стороны двора. Сердце ухнуло куда-то вниз. Но вместо того, чтобы броситься к Кроули, закричать: «Что же ты со мной делаешь?!», уперевшись лбом в крепкую грудь, Азирафель медленно опустил взгляд. Так, будто бы увидел лишь осенний пейзаж. А затем просто отвернулся и продолжил пустой разговор.