delta

намджун просыпается позже, чем ожидал, где-то в начале обеда, и встает с кровати в полном непонимании того, что происходит. быстро все встает на свои места: статья, джексон, хлопающий дверью перед уходом, самолет, аэропорт нью-йорка, хосоковы желтые кроссовки и неуверенная улыбка, их дом с растениями, собакой и фотографиями, книга со стихотворениями, и в тишине смотрящий на него юнги с мягкостью во взгляде. черт. он переодевается в джинсы и милый свитер, потому что его мама не растила его человеком, который будет выглядеть, как свинья, будучи чьим-то гостем, и делает вдох, прежде чем открыть дверь. юнги скорее всего уже проснулся, и они поговорят еще немного, и все будет в порядке. просто шаг за шагом. телефон, который ему дал хосок, все еще лежит на комоде рядом с его собственным, который все еще разряжен. его рука повисает над ним на секунду. ему нужно зарядить свой телефон — ответить хотя бы на несколько сообщений, чтобы дать знать всем, кто волнуется в корее, что он в безопасности. но его компания захочет, чтобы он вернулся, сделал заявление, замял все это каким-то образом. он уже может слышать цитаты, вырванные из его слов: "ошибка, неправда, я не такой, это не было свиданием, не было поцелуем, освещение было плохое, фото размытое, вы не можете знать точно". он уже может представить себя в другом ресторане, в этот раз с женщиной, потому что такого рода скандал более очевидный, чем тот, в который он втянут сейчас. будет еще несколько ресторанов, может, ночь в lotte world, парочка фотографий от "репортеров" за городом и вокруг сеула, и затем они расстанутся, и он снова будет святым. никакой больше запятнанной репутации. никаких больше разрушений. снова рэп монстр с его свэгом и тяжелой лирикой, с его отдаленными слухами о женщинах, с которыми он спит. (и это не беря в счет то, что думают его родители, что они скажут. их единственный сын — это позор и стыд, что обжигают его кожу.) его желудок скручивается, и он отдергивает руку от своего телефона, поднимая тот, что дал ему хосок, и засовывая его в карман. все в порядке, он может оставаться в стороне еще немного. еще совсем немного, пока не поймет, как справиться со всем и не сломаться. просто, блять, шаг за шагом, намджун. он оставляет спальню, старые половицы скрипят под его ногами, когда он идет по узкому коридору, останавливаясь за два шага от гостиной, потому что на диване разлегся какой-то незнакомец. ну... не совсем незнакомец. намджун узнает в нем одного из детей с фотографий юнги и хосока, того, что немного напоминает ему кролика из-за его большого носа, круглых глаз и чуть торчащих зубов. в позе, которая почти невозможна для человека с его ростом, он сидит, скрестив ноги и целиком засовывая себе в рот нечто, похожее на кекс. затем он замечает намджуна, который неловко стоит в коридоре, и его глаза становятся по пять рублей, когда осознание происходящего ошеломляет его. блять, думает намджун, когда ребенок начинает задыхаться и хрипеть. этот звук привлекает чье-то внимание на кухне — еще один ребенок: маленький и "компактный", что в какой-то степени напоминает ему юнги, но черты более нежные. он держит ложку, покрытую тестом, которое частями начинает падать на рукав его черной толстовки, но ему, похоже, дела до этого нет. — чонгук-а, что ты, блин-? — затем он видит намджуна, и его лицо становится таким же ошеломленным, как и чонгуково. — о боже мой. намджун подумывает вернуться в кровать. он не в состоянии разбираться с этим, не хочет быть рэп монстром прямо сейчас — чувствует, как его плечи опускаются в попытке стать маленьким, в попытке провалиться под землю. — о боже мой, — повторяет ребенок, пока чонгук пытается проглотить свой кекс, — ты- — намджун, — говорит отчаявшийся, приятный голос, все еще грубый из-за сна. юнги протискивается через намджуна в гостиную, все еще одетый в пижаму, его волосы торчат в разные стороны. его носки с кумамоном не сочетаются с клетчатыми штанами, которые, однако, сочетаются с мешковатой полосатой рубашкой. — это намджун, — выдыхает он. — и что вы, засранцы, делаете в моем доме? я же сказал сначала звонить. — я и звонил, — спорит ребенок, стуча чонгука по спине. чонгук хрипит, из него вылетают кусочки хлеба, и вот наконец он может дышать снова, неуверенно поднимаясь с дивана. он почти одного роста с намджуном, и намджун уверен, под этой оверсайз одеждой много мышц. чонгук, с лицом кролика и все такое, мог бы сломать его в два счета, если бы захотел. вместо этого он кланяется. правильно кланяется, в девяносто градусов. словно намджун — это его бабушка. — это честь для меня — встретить вас, намджун-ним, — говорит он заикаясь. — я большой поклонник вашей музыки. намджун все еще хочет испариться, даже если чонгук ведет себя вежливо. — эм.. спасибо? и пожалуйста, просто намджун. — намджун-ши, — трепетно повторяет чонгук, выпрямляясь. юнги вздыхает. — йа, харэ. никто не лижет задницы в моем доме, — он кидает злобный взгляд на другого ребенка. — и ты не звонил мне, чимин-а, не ври. — звонил, — настаивает чимин. — я не виноват, что ты не брал трубку, хен. — потому что я спал. и я говорил, у меня гость. чимин шмыгает носом. — ага, знаменитый рэпер. спасибо, что предупредил, — его взгляд падает на намджуна, черты лица смягчаются. — я тоже большой поклонник, — бормочет он, краснея. затем снова возвращается к юнги. — а еще ты закрывал ресторан уже трижды подряд, хотя не должен был, поэтому я готовлю тебе блины, хен. это традиция. заткнись и наслаждайся. чимин, решает намджун, довольно устрашающий. а чонгук все еще пялится. юнги снова вздыхает. — чонгук-а, закрой свой рот и иди помоги своему парню. намджун немного удивлен парнем, хотя он знает, что это глупо, ведь юнги и хосок встречаются. любовь такого рода здесь не скрывается, но это все равно сбивает его с толку. он гадает, когда привыкнет к этому. чонгук закрывает рот и наклоняет голову, проходя в кухню. — прости за них, — говорит юнги, пальцами пробегаясь по своим запутавшимся волосам. — я думал, мы не будем иметь с ними дело хотя бы сутки. — у них есть ключ? юнги морщится. — ага. ошибка с моей стороны. намджун подозревает, что он врет насчет ошибки. — и они приходят готовить для тебя блины? такое поведение от кучки студентов кажется странным, но лицо юнги выражает обожание, несмотря на грубый тон его голоса. — они думают, что им нужно заботиться обо мне. приходят каждый раз, когда думают, что я перерабатываю. это... мило. грудь намджуна сжимается. — они кажутся хорошими ребятами. — так и есть, — соглашается юнги. — а насчет чонгука не беспокойся. он переживет стадию "поклонения герою", и тогда ты будешь хотеть, чтобы он вернулся к вежливости. у намджуна много вопросов: говорил ли он обо мне? говорил ли ты с ним обо мне? ты слушал мою музыку? видел мои выступления? книга со стихотворениями на полке — есть ли я в этих стихотворениях? значу ли я все еще для тебя что-то? для хосока? ты счастлив, юнги? ты счастлив здесь? — но он засовывает их глубже глубже глубже и позволяет юнги налить себе кофе. позволяет ему устроиться за обеденным столом. позволяет чимину поставить перед ним тарелку с блинами. позволяет себе существовать здесь, в настоящем моменте, смотря на солнце через шторы и слушая голоса, что окружают его. внимая этот момент ощущения дома. _ _ к концу завтрака (или это уже обед? или ланч?) он узнает, что чимин и чонгук учатся в колледже в куинс, cuny. чимин специализируется в танцах и исполнительском искусстве, а чонгук — в режиссуре. они снимают квартиру недалеко от их друга тэхена. по вечерам и выходным они работают в ресторане юнги. он узнает, что их родной город — пусан. чонгук на один год младше, но они оба отслужили перед приездом сюда. чимин ждал его. они встречаются два года, а знакомы уже пятнадцать лет. узнает, что рука чимина намного меньше чонгуковой, но их пальцы идеально переплетаются, когда они держатся за руки. они ведут себя так нежно и застенчиво по отношению друг к другу, что намджун не знает, как это вообще возможно. в конце концов они уходят с полными руками китайской еды, которую им дал юнги в качестве благодарности за блины ("без споров, обжоры"), обещая (или, может, это угроза), что как-нибудь снова заглянут. после их ухода в доме слишком тихо, даже когда холли приходит с заднего двора и начинает энергично бегать вокруг ног намджуна, а затем скребет лодыжку юнги, пока тот его не поднимает, воркуя голосом, который намджун не слышал никогда. — не знал, что тебе нравятся собаки, — говорит он тихо, наблюдая, как холли устраивается в руках юнги, довольно пыхтя. — мне они и не нравились, — отвечает юнги, почесывая холли за свисающими ушами, – но сосед переезжал, у него не было возможности забрать его, а оставлять его в приюте я не хотел, так что... — он пожимает плечами, словно на его лице не появляется обожание, когда он смотрит на маленький комочек шерсти в своих руках. он намного мягче, чем был раньше. — что ты сегодня делаешь? — спрашивает намджун, потому что быть обузой или прерывать уже спланированные дела он хочет меньше всего. он пробудет здесь недолго, он знает это. ворвался в их жизни, как метеор, летящий на землю, поэтому он хочет оставить настолько маленький след, насколько может. — у меня выходной, — говорит юнги. — обычно я сплю. смотрю нетфликс. пытаюсь не беспокоиться, горит ли что-то в ресторане, — он смотрит на намджуна угрожающе. – выглядишь так, будто можешь проспать целую неделю. возвращайся в кровать. — я- , — юнги прав. он все еще измотан. наверное, он такой уже несколько лет, даже не недель. но и бесполезным он быть не хочет. все эти годы ему нужно было бежать бежать бежать, и сейчас он не уверен, получится ли у него ничем не заниматься на протяжении долгого времени. он вздрагивает из-за руки, которая опускается на его плечо, большая и теплая. — намджун, — говорит юнги, так же неумолимо, как когда-то было в общежитии, когда ему нужно было быть хеном, даже если он был напуган не меньше хосока и намджуна, — возвращайся в кровать. поспи. мир все еще будет здесь, когда ты проснешься. когда юнги включал режим хена, намджун был не в силах спорить с ним, даже после стольких лет. поэтому он кивает, почти на автопилоте, и бредет в кровать, тихо смеясь себе под нос, надевая пижаму — ему и переодеваться-то не стоило. в этот раз он вырубается, как только его голова касается подушки, убаюканный звуками телевизора, доносящимися из гостиной. и когда он просыпается снова, снаружи уже темно, и он чувствует себя еще более сбитым с толку. юнги все еще в гостиной, холли спит у него на коленях, а он застенчиво смотрит на пришедшего намджуна. — хей, прости. не стоило позволять тебе спать так долго, но ты выглядел так, словно это было нужно. — все хорошо, — все еще невнятно бормочет намджун и трет свои глаза, пытаясь проснуться полностью. он осматривается в поисках часов, когда находит одни рядом с кухней — уже семь вечера. — мне и правда было это нужно. юнги кивает и поднимается, нежно перекладывая холли на подушки. песик поворачивается и снова засыпает. — хосок в студии. у него занятия вечером по четвергам. обычно я встречаю его там и приношу ужин, — здесь же юнги неуверенно кусает губу. — хочешь пойти со мной? — да, — сразу выпаливает намджун, чувствуя каких-то бабочек. выбраться из дома будет хорошим шагом, а еще ему не терпится еще больше увидеть, какова жизнь юнги и хосока. — да, позволь мне одеться. он накидывает утреннюю одежду, затем куртку и бейсболку на всякий случай. почти берет маску по привычке, но понимает, что это будет слишком. берет свой бумажник, хотя у него и денег-то американских нет, а покупать что-то по кредитке он и не планировал, так как компания может с легкостью выследить его местоположение. за билет на последнее место в первом классе в аэропорту инчона он заплатил дебетовой картой, о которой компания не знала. юнги ждет его у выхода, закутанный в черное пальто, шарф и бини. шарф немного неряшливый, словно его сделали своими руками дома, но достаточно большой, чтобы прикрыть бледный подбородок юнги. он прекрасный, свет с улицы делает его кожу золотой. в восемнадцать он тоже был красивый, у намджуна ужасающе спирало дыхание, но сейчас он вырос, все его острые углы безупречно сгладились. — готов? — говорит он немного приглушенно из-за ткани, и намджун кивает. снаружи ветер кусается, и намджун может видеть снежинки, освещенные фонарями. к его удивлению юнги проходит мимо машины. на вопросительный взгляд намджуна он вздыхает. — бензин, бля, дорогой, а на углу улицы есть остановка. к тому же, до студии всего двадцать минут езды. — у меня нет проездного, — напоминает ему намджун. — а, точно, — он копается в кармане, ища кошелек, а затем протягивает карту. — вот. она для гостей. деньги на ней есть. — юнги-, — намджун начинает спорить, потому что уже телефона было слишком. юнги просто хватает его руку и кладет на нее карту. — вот. теперь твоя. пойдем. тряся головой, намджун убирает карту в карман и идет за юнги по удивительно тихой улице. он не ожидал, что в нью-йорке есть спокойные районы, но этот, видимо, исключение из правил. в большинстве домов горит свет, окна горят желтым, и он видит тени, что передвигаются за шторами, но на улице только он и юнги. — автобус приезжает каждые пятнадцать минут, — говорит юнги, когда они добираются до остановки, топчась на месте, и дует на свои руки. — ждать минут пять. он всегда быстро замерзал, дрожа зимой, когда отопление в общежитии не работало, но никто никогда не слышал жалоб от него. и иногда намджун притягивал его и прижимал к себе, чтобы согреть. ему этого не хватает, простого тактильного контакта. пропасть между ними ненавистна ему — пропасть, разделяющая их, которую он буквально может видеть. к счастью, автобус приходит вовремя, останавливаясь и с шумом открывая двери. юнги проводит его к сидениям в конце и устраивается у окна, оставляя намджуну место для его длинных конечностей в проходе. намджун все еще наблюдает за видом из окна — дома переходят в кирпичные высотки, виднеются витрины на корейском, китайском и английском, улицы полны людей — когда юнги хлопает его по плечу и говорит: "наша остановка". они останавливаются перед непонятным рядом магазинов, что напоминает ему о сеуле — рядом с ювелирными изделиями тату-мастерская и парикмахерская "k-pop star hair", через дорогу студия боевых искусств рядом с прачечной и маленьким итальянским ресторанчиком, втиснутыми между китайским продуктовым и спа-салоном для ног. юнги направляется к ресторану и заходит в него. намджун следует за ним мимо красных кабинок к такому же красному прилавку, удивляясь выбору оформления стен. мужчина в красной униформе стоит за кассой и улыбается, на его обветренном лице появляется еще больше морщин. из-под красной кепки торчат серые волосы. — йоу, юнги, — говорит он. — не думал, что ты появишься сегодня. — сегодня четверг, — говорит юнги, и его переход к английскому громкий. акцент все еще присутствует, слова произнесены немного неправильно, но он чувствует себя комфортно, словно английский его родной язык, и глупый намджун этого не ожидал. — конечно, я пришел. мне как всегда. а- , — он поворачивается к намджуну и спрашивает на английском, — что ты хочешь? — то же, что и ты, — говорит намджун на английском чисто рефлекторно. — как обычно, но три штуки, — говорит юнги, поворачиваясь обратно к прилавку. — спасибо, фрэнк. фрэнк машет рукой, и спустя несколько минут юнги оплачивает три контейнера с едой, три колы и коробочку с хлебцами. — хорошего вечера, — говорит фрэнк, и юнги машет ему, выходя из ресторана. намджун все еще следует за ним, чувствуя себя не в своей тарелке. — по четвергам я всегда прихожу сюда, — объясняет юнги снаружи. он снова говорит на корейском. — хосоку нравятся углеводы после всех этих танцев, а фрэнк делает отличную пиццу. — пахнет вкусно, — признает намджун, забирая пакет у юнги и игнорируя его протесты. — студия близко? — осталось несколько кварталов, — говорит юнги. и так и есть. она через два поворота, в конце ряда магазинчиков и ресторанов. "танцевальная студия ччл" написано квадратными буквами на окне, затем один раз на китайском и еще один на корейском. — юнги, — говорит намджун, останавливая юнги прямо перед входом, — хосок что, владелец этого места? — хосок не говорил об этом. просто сказал, что преподает танцы в местной студии. — со-владелец, — отвечает юнги. — вообще-то, здесь три владельца. у хосока и хвиин фамилия чон, отсюда и "ч"ч. "л" от генри лау, — он постукивает по двери. — он наполовину китаец, наполовину канадец. вот почему здесь и на китайском написано. ох. — хосок сказал, что просто преподает здесь. юнги улыбается нежно и немного уныло. — он просто скромничает. продолжает говорить, что он играет здесь маленькую роль из-за другой работы. но да, его имя в названии. — вау. улыбка юнги становится немного шире, когда он открывает дверь. — пойдем, еда остынет. здесь достаточно места, внутри словно становится еще больше — как T.A.R.D.I.S. есть маленькая зона рецепции, которая пустует и ведет к двум дверям, намджун предполагает, что это студии. здесь довольно светло, стены выкрашены в милый, бледно-голубой цвет, и они сразу же нравятся ему. представить хосока здесь легко. юнги подходит к рецепции и нажимает на звоночек на прилавке. — доставка! — говорит он на английском, — для чон хосока! открывается левая дверь, и из нее показывается хосок, ярко улыбаясь. он вспотел, волосы прилипли ко лбу, а рубашка к телу, и, блять, он такой же красивый, как был в аэропорту, как будто это все происходит не наяву. — это пицца? — спрашивает он, и слышать его английский еще более странно. он был не так хорош, как юнги, когда они были трейни — знал только несколько полезных слов — а сейчас, акцент слышится хорошо, но нет никакого стеснения. никаких пауз. — возможно, — говорит юнги и, ох, он обнимает хосока за талию и целует его в уголок губ. это быстрый, но такой интимный момент, что намджун хочет отвернуться — он ненавидит нечто, похожее на ревность, образовывающееся в его животе. он не имеет права завидовать им. потерял это право — не то чтобы оно когда-то было — много лет назад. — ты лучший, — говорит хосок со всем нежным обожанием и затем поворачивается к намджуну с ослепительной улыбкой. — намджун, ты тоже пришел. — хотел выбраться на свежий воздух, — говорит намджун, надеясь, что ему можно было приходить, что он не навязывается. — хорошо, — это все, что говорит хосок прежде, чем вернуться в студию. — пойдемте. я один. сказал хвиин, что все закрою. — сегодня свиданка? — спрашивает юнги, снимая шарф на ходу. хосок мычит. — да, сказала, что ведет хеджин — это ее девушка, — говорит он намджуну, — кушать стейк. — чего, стейк? — спрашивает юнги, — богачка. — она, похоже, копила на это. комната для практики больше, чем намджун ожидал — она длинная и немного узкая, одну стену занимают зеркала. другие две стены того же голубого цвета, что и в зоне рецепции, а пол из темного дерева под ногами блестящий. стена напротив зеркал занята черными трафаретными буквами: просто поднимись и танцуй. развалившись на спину, хосок устраивается на полу посреди комнаты и жестом говорит им садиться. — ну что же, пицца, — говорит он, протягивая руки к пакету. передавая его, намджун подавляет смех. юнги купил пепперони на всех, однако хосок начинает с хлебцов, после первого укуса из него вырывается стон. — ура, чеснок. ты лучший, детка. он хлопает юнги по ноге, а детка начинает кружить в голове намджуна, словно шар из клипа майли сайрус. он не помнит, чтобы он кого-то так называл. сорваться этому слову с его языка было бы очень странно и незнакомо, как еда, которую он никогда не ел. — пожалуйста, — бормочет юнги, протягивая намджуну кусок пиццы. он жирный, и на нем много сыра, и это, возможно, лучшая еда, которую намджун ел за все эти годы. он понимает, почему это традиция. а еще если направить все свое внимание на еду это помогает не заботиться о неловком молчании. все по-другому, когда они в комнате вместе. намджун видит тени несказанных вещей, но он не знает, как облегчить это, как избавиться от них. скорее всего, ни хосок, ни юнги тоже не знают, потому что они едят в полнейшей тишине. скажи что-нибудь, думает намджун, настойчивость громко и отчаянно бьется в его голове. — юнги сказал, что ты здесь совладелец, — наконец говорит он после долгого глотка колы. — ты же сказал, что просто преподаешь здесь. боже, он надеется, что это не прозвучало, как своего рода обвинение. — а, — бормочет хосок, выглядя смущенным, — это не так уж и важно. хвиин и генри выполняют бо́льшую часть работы. я же появляюсь на занятиях всего три раза в неделю. — сок-а, — произносит юнги с ноткой сомнения. — это важно, — настаивает намджун. хосок пожимает плечами, уставившись в пол. — не знаю. ты — ты собираешь целые арены. вот, что поразительно, а не маленькая танцевальная студия в куинс. — нет, — говорит намджун, двигаясь ближе, но останавливает себя прежде, чем коснется его, как это было бы раньше. — нет, хосок. вот это поразительно. ты— ты создал это место, и это невероятно. ты должен гордиться собой. этим стоит гордиться, — и может он переступает черту, но он не может держать это в себе. – я горжусь тобой. он ощущает настойчивый взгляд юнги своей кожей, но не отрывает внимания от хосока. от того, как рот хосока открывается, а глаза раскрываются, словно намджун только что сказал, что небо зеленое, или что солнце зашло навсегда. — я- , — начинает он, но останавливает себя. он морщит лицо, но намджун не может прочитать его выражение. не может решить, смущение ли это, счастье или что-то между. — спасибо. это многое значит. это фраза-клише, но в глазах хосока искренность. чувствуя, как его щеки начинают краснеть, намджун двигается немного назад и снова берет пиццу. — он, вообще-то, прав, — говорит юнги, слегка толкая хосока ногой. — это место удивительное, и ты растешь. скоро, наверное, понадобится местечко побольше. это потрясающе, сок-а. хосок фыркает и хлопает рукой. — ладно, ладно, достаточно комплиментов. доедайте свою пиццу. юнги подмигивает ему, так просто и заигрывающе, и возвращается к своей еде. снова наступает тишина, хотя напряжения меньше, и она продолжается, пока они доедают пиццу и выкидывают контейнеры. затем они набрасывают свою верхнюю одежду, прежде чем идти на остановку. — намджун, — говорит юнги, когда они уже готовы идти. хосок перестает устраивать бини на своей голове. — я- хосок и я... мы хотим, чтобы ты знал... он тянет, выглядя неуверенным, но тут вмешивается хосок. — что ты можешь поговорить с нами. о чем угодно. мы выслушаем. юнги кивает, выражая согласие. — да. может мы и не поймем часть с известностью, но все остальное, — он наклоняется и стучит пальцем по груди намджуна. для намджуна это словно удар. — все, что происходит здесь? мы точно поймем это. — так что мы рядом, — заканчивает хосок, — если нужны тебе. это неловко и неряшливо, но так искренне, что из-за подступающих слез глаза намджуна начинает покалывать. он быстро моргает, борясь с ними, и вымучивает робкую улыбку. — спасибо. я- вы читали статьи? он вздрагивает из-за некоторых вещей, которые были опубликованы, из-за предположений и обвинений. ему ненавистна мысль, что хосок и юнги читали это. — нет, — к счастью, отвечает хосок, — нет, лишь первую статью. breaking the story. это значит, они точно видели фотографию. ту, где намджун и джексон целуются в тени ресторана — так неосторожно и глупо. — нам плевать, что говорят другие, — вмешивается юнги. намджун кивает. хочет попросить юнги исправить это, как он раньше чинил двери и мебель, которые ломались в их общежитии. как он собирал намджуна по кусочкам, когда становилось трудно, уверяя его, что у них все получится. он хочет вырвать кровавое мягкое мессиво своего сердца из груди и отдать его юнги, чтобы тот зашил его. видимо вот, почему он приехал. не из-за простого отчаяния и желания увидеть их снова — а из-за глупой, постоянной надежды, что они могут исцелить его. — спасибо, — снова говорит он. улыбка хосока полна понимающего сочувствия, и он выталкивает его за дверь. _ _ намджун понимает, с чего он хочет начать, когда они почти добираются до дома. — я не любил его, — говорит он, когда они идут по улице, на которой живут юнги и хосок. — я хотел. может, может я бы и полюбил, если бы времени было достаточно. но я не любил его. — все в порядке, — говорит юнги успокаивающе. намджун трясет головой, эмоции скребут его по грудной клетке, словно какие-то дикие животные. — так ли это? не было бы лучше, если бы я любил его? если- если бы я выбрал его, и мы бы справились с этим вместе, как в ебаной драме. вместо того, чтобы разрушить наши карьеры из-за- из-за чего-то настолько бесполезного. из-за ничего. — это не ничего, — с непредвиденной твердостью перебивает его хосок. — намджун, с кем ты хочешь встречаться не ничего. — нет, — намджун икает, заталкивая слезы обратно. — нет, это ничего. я- я скрывал это семь ебаных лет, затем перестал думать и проебался. из-за меня и его жизнь пошла по пизде. — он сам решил пойти на свидание с тобой, — указывает юнги, невыносимо нежно, невыносимо честно. — думаю, он знал, во что ввязывается. — но я поцеловал его, — говорит намджун, прикладывая руку к своему животу. он даже не помнит, зачем сделал это: просто наклонился через стол и дотронулся губами, и это было немного долго. может, он думал, что здесь безопасно, в углу приватного ресторана. может, он забыл на какой-то ужасный момент, что он рэп монстр, а не ким намджун. может, он хотел большего. но ничего из этого не имеет значения. он сделал это, и это вторая самая большая ошибка в его жизни. его первая стоит перед ним, рядом друг с другом, с почти одинаковым нежным волнением на лицах. — я поцеловал его, — повторяет он. — я сглупил. — может быть, — произносит юнги, пожимая плечами, — может быть, тебе не стоило делать это при людях, но тот факт, что ты хотел поцеловать его? это не глупо, намджун. — да, — соглашается хосок, сжав руку намджуна своей, — это нисколько не глупо. снаружи холодно, их дыхание превращается в белый пар. он продрог до костей. хотел бы он заплакать. или закричать. — я игнорировал звонки от своей семьи, — говорит он. — я игнорировал их, а затем убежал в другую страну. они- они думают, что я ужасный сын. такой- ебаный позор- — прекрати, — взрывается юнги. он берет лицо намджуна в свои руки, и из-за их тепла намджуново дыхание спирает, а горло высыхает, — прекрати, джун-а. джун-а. последние семь лет никто не звал его джун-а. джун-а. он не думал, что снова услышит это от юнги. теперь он понимает, насколько ему хотелось этого, такое чувство, словно он падает в черную дыру. рука хосока оказывается на его талии — он и юнги держат намджуна. — я знаю, — говорит хосок, — я знаю, это трудно. это так трудно. и я не могу говорить за твоих родителей, но ты никогда не будешь позором для меня. по крайней мере не из-за этого. — ты не должен говорить это, — икает намджун, — ты не должен говорить так после того, как я- — достаточно, — перебивает его юнги, — никакой больше вины. я охренеть как замерз, и уже поздно. пойдемте внутрь. затем можем поговорить. они отпускают его, и намджун сразу же словно тонет. он не думает, что хочет еще разговаривать. или думать. просто хочется заснуть, как рип ван винкль и проснуться спустя двадцать лет, когда все уже забыли его имя. похоже, хосок и юнги почувствовали это, потому что они не давят на него, когда заходят в дом. хосок просто берет холли, чтобы заняться своими делами, а юнги начинает делать чай на кухне. — еще немного ночной привычки? — спрашивает намджун, и юнги грустно улыбается. — подумал, что тебе это нужно. — так и есть. в этот раз он протягивает ему кружку с райаном, и намджун моргает в удивлении. — увидел ее на распродаже — пожилая кореянка за две улицы от нас переезжала, — тихо произносит юнги, не вдаваясь в подробности. намджун не в силах спросить, купил ли ее юнги, потому что она напоминала ему о нем, но в его груди точно появляется внезапная искорка надежды, которой не было там до этого. хосок возвращается, оставляя извивающегося холли на коленях юнги и целуя последнего в макушку. — я в душ, — объявляет он, — скоро вернусь. — горячая вода есть, если ты захочешь чай, — бормочет юнги, сжимая руку хосока. хосок мычит в знак благодарности и исчезает в коридоре. юнги берет холли, воркуя с ним, пока тот с маленьким визгом не зарывается головой в локоть юнги, и смотрит на намджуна. — знаю, я сказал достаточно, но если ты хочешь поговорить еще... — все нормально, — отвечает намджун. он чувствует опустошение, словно кто-то взял ложку и выскреб все его внутренности. — я просто... чувствую себя глупым из-за страха разбираться с этим. из-за того, что прячусь. но я все еще не хочу ничего решать. — что хотела сделать твоя компания? — спрашивает юнги. намджун пожимает плечами. — отрицать это. сделать вид, будто это был кто-то другой в ресторане. подставить джексона. все что угодно, лишь бы убрать подозрения с меня. — а ты сказал нет? — ага, — намджунова хватка на кружке становится крепче, пока он не чувствует жжение на ладони, — я не.. я... я не хочу возвращаться в шкаф. мне так страшно, но я не... — он не знает, как выразить это. ему интересно, что бы сказали люди, увидев великого рэп монстра, с трудом связывающего слова в простое предложение. с музыкой всегда было проще, даже если за все эти годы он не вложил ни одного правдивого слова. — так что... тебе нравятся только мужчины? — подталкивает его юнги, но все еще так нежно. половицы скрипят прежде, чем намджун может хоть что-то сказать, оповещая о возвращении хосока. на нем тренировочные штаны и мешковатая футболка, волосы завернуты в полотенце, и он улыбается им. — простите, я помешал? намджун трясет головой. хосоку тоже нужно услышать это. — нет, я только отвечал на вопрос юнги. я, эм, я гей. юнги и хосока это, похоже, не трогает. — тоже гей, — говорит юнги, показывая на себя. — би, — произносит хосок, хлопая себя по груди. — ох, — говорит намджун. он всегда подозревал. юнги рассказал ему после года совместной жизни, когда ночью в студии они оба плакали в страхе из-за того, что ждет их в будущем. хосок же умалчивал об этом, не решаясь открыть эту часть себя, но то, как он смотрел на юнги никогда не было чем-то платоническим. новость, что они вместе, не так уж и сильно удивила его, даже если было больно. — добро пожаловать в клуб, — говорит хосок, улыбаясь, — у нас есть значки. и футболки. и стикеры. да мы можем гребаную радугу на тебя скинуть, если хочешь. намджун смеется, удивляясь себе. эта тема никогда не была поводом для шуток, но здесь все легко — в безопасности дома юнги и хосока, с их магнитиком в форме радуги на холодильнике и открытым проявлением чувств. — спасибо, но я откажусь. хосок кивает. — предложение в силе. а сейчас, предлагаю пойти по кроватям. — хорошая идея, — стонет юнги, — мне завтра открываться. хосок наклоняется, чтобы забрать у него сопящего холли, и улыбается намджуну. — увидимся утром. я работаю днем только по пятницам, так что буду здесь. — спокойной ночи, — желает юнги с улыбкой. — хорошо. добрых снов, — говорит намджун и смотрит, как они вдвоем бредут в спальню, тихо разговаривая, наклонив головы друг к другу. как только их дверь закрывается, он наклоняет голову и вырисовывает круги на своей груди, пытаясь успокоить напряжение. _ _ секрет: для него всегда существовали они оба. может, вот что пугало его больше всего. что он хотел до боли их обоих. что это было больше, чем простое желание. он собрал это, сложил и убрал в самую дальнюю часть своего разума, но это никогда не покидало его. иногда оно появляется, приветствуя его в мыслях. здесь не только печаль, которую он назвал желанием, но еще и то, из-за чего дышать становится труднее. однажды он услышал одно португальское слово: saudade. это глубокое, печальное желание чего-то или кого-то отсутствующего. кого-то, кого ты любил. кого-то, кто возможно никогда не вернется. он чувствует это теперь, лежа на кровати в гостевой комнате. чувствует, как коробка открывается, и он позволяет себе представить, всего лишь на один миг, что он лежит между ними, окруженный их теплом. представляет, что ему рады здесь.