delta

он не разбирается с этим завтра. в комод, в который он все это время медленно складывал вещи, он убирает свой старый телефон и пытается забыть. дело в том, что он напуган. ему было страшно на протяжении нескольких лет, но сейчас особенно. потому что он знает: он должен хотеть вернуться, сделать все, что в его силах, чтобы сохранить карьеру, извиниться перед фанатами, которые без сомнения злы и чувствуют предательство с его стороны, разобраться, как снова надеть эту маску, под которой скрывался, — но он не хочет. он устал от рэп монстра. он устал от музыки, в которой нет ни капли его души. он устал прятаться, устал от страха, который постоянно бьется о стенки его желудка. он лежит в кровати и слушает мычание юнги, пока тот готовит завтрак на кухне, слушает, как хосок дурачится с холли, и думает, что отдал бы все, лишь бы остаться здесь — отдал бы свои апартаменты в сеуле, права на свою музыку, каждую монету, которую заработал — и, может, это пугает его больше всего. _ _ а теперь представьте такую картину: вам восемнадцать, и после двух лет борьбы вы на пути к дебюту. вы практически чувствуете тепло от света в конце длинного, темного туннеля. практически слышите крики со сцены. и есть одна ужасная проблема, с которой вы не в силах столкнуться лицом к лицу. вы смотрите на двух своих согруппников — на того, кто читает рэп, словно он в огне, и на другого, что движется, словно вода, когда танцует в комнате для практики — и вы хотите их. боже, как же вы их хотите. вы гадаете о том, какие их губы на вкус. вы трогаете себя под теплым душем, впиваясь зубами в свою руку, чтобы они не услышали стонов, пока вы представляете их с вами в постели. вы представляете звуки, которые они бы издавали, представляете их кожу под вашими губами и руками, как бы они выглядели, когда бы вы по кусочкам разбирали их и затем соединяли в одно целое снова. вы кончаете, представляя их наслаждение, а потом вас начинает душить стыд, но не настолько сильно, чтобы остановить вас. засыпая рано утром в неудобном кресле в студии, вы представляете, как гуляете с ними у реки и сидите на берегу. представляете, как их пальцы переплетаются с вашими. то, как в темноте солнце отбрасывает золотые полосы им на лица и, блять, они такие красивые. и эти чувства невозможны. вы не имеете права их испытывать, но вы не знаете, как остановить их. так что у вас есть два выхода. вы можете:

1. забыть о них. убрать их так далеко, что нельзя будет отыскать снова. подниматься на сцену вместе с ними месяцами, а то и годами, надеяться, что чувства не станут возвращаться, как какой-нибудь призрак для мести. надеяться, что ваши согруппники не заметят отражение себя в вашем лице или в ваших словах, в прикосновениях, которые будут длиться дольше обычного. молиться, что вы не ничего не испортите для вас троих лишь потому, что вы не можете контролировать свое дурацкое сердце. 2. убежать. оставить их. выступать в одиночестве. чувствовать пустоту, находясь на сцене, но знать, что с ними все будет в порядке. что они смогут продолжать исполнять свои мечты, не опасаясь, что вы проебетесь.

вы сделаете правильный выбор? намджун не делает. _ _ в субботу он сопровождает хосока в магазин, чтобы купить продукты. они приезжают в местный магазинчик, и хосок с тележкой ловко маневрирует между обыкновенными проходами. намджун плетется за ним, пытаясь вспомнить, когда в последний раз он сам покупал продукты, за исключением всякой дряни в магазинчике на углу своего дома. и не может. господи, он действительно превратился в ебаную богатую знаменитость, да? обычно он заказывал еду, так как его кулинарные способности еще могут желать лучшего. или потому что его никогда не было дома, а еду всегда предоставляли во время путешествий. хосок изучает список, который, похоже, написан и им, и юнги — продукты находятся в рандомном порядке как на корейском, так и английском. намджун ничего из этого не понимает, заглядывая в список через плечо хосока, но хосок, видимо, вообще не видит проблемы. однако, он смеется при виде лица намджуна. — почему ты выглядишь таким испуганным? это всего лишь продуктовый магазин. — он... огромный, — говорит намджун, смотря на широкий ассортимент круп. — ты живешь в ебаном сеуле, — парирует хосок, — как это может быть огромным? — я не хожу в продуктовые. хосок фыркает, но это скорее от забавы, чем от снисходительности. — просто найди мне бананы, хорошо? ты же знаешь, как выглядит банан, да? такой желтый- — отъебись, хоуп-а, — ворчит намджун, чувствуя, как его губы растягиваются в улыбке. глаза хосока расширяются за его очками. — хоуп-а? черт. намджун не знает, что сказать. — я- — все хорошо, — говорит хосок, — просто... меня так несколько лет не называли. — он смеется. — джей-хоуп. — мне нравилось это сценическое имя, — произносит намджун. он всегда думал, что оно подходит хосоку. он все еще так думает, даже если хосок поднимает бровь, сомневаясь, — лучше, чем рэп монстр. — согласен, — уступает ему хосок, — но тебе всегда удавалось сделать его непозорным. — типа того, — такое чувство, как будто это не правда. с годами это имя превратилось в совсем не подходящее ему пальто, но он зачем-то все равно продолжал носить его. он не продолжает разговор, потому что не хочет, чтобы хосок снова многозначаще смотрел на него, поэтому идет за бананами. к счастью, везде есть указатели, и он быстро их находит. однако, на решение какая ветка лучше уходит много времени, затем он несколько минут прогуливается между стеллажами, пытаясь найти хосока. который укладывает большое количество рамена в тележку. он застенчиво улыбается. — они нравятся мне, потому что выполняют свои обязанности хорошо. вижу, твоя миссия прошла успешно, — кивает он на бананы в руке намджуна. намджун смеется, но это больше похоже на хихиканье. — так и есть, сэр. я готов выполнять следующую. хосок бросает взгляд на список. — хорошо, солдат. найди мне пасту-чили. намджун отдает честь и снова идет в бой, слыша позади себя смех хосока. таким образом они находят все, что нужно. иногда намджун тратит слишком много времени на поиск чего-нибудь, что хосок мог бы найти за пять минут, но хосок не жалуется. просто принимает продукты из рук намджуна и посылает его за другими. это нелепо, но намджун не может прекратить смеяться, как и хосок. они все еще хихикают на кассе, пока хосок не берет себя в руки, чтобы пообщаться с кассиршей, пробивающей их продукты. похоже, она знает его по имени, и они разговаривают несколько минут. хосок спрашивает о ее здоровье, и пошел ли ее муж на поправку после гриппа, она же в свою очередь спрашивает, как дела у его девушки. — хорошо, — немного сдержанно отвечает хосок, но не поправляет ее. намджун хочет спросить. думает, что, наверное, не стоит. он держит язык за зубами всю дорогу до парковки, но как только они загрузили все продукты и забрались в машину, хосок вздыхает. — я как-то сказал ей, что юнги — мужчина, — произносит он, нервно стуча пальцами по рулю, — она же продолжала говорить, что, должно быть, неправильно меня расслышала. а затем это повторилось. так что я перестал пытаться. и я не знаю, может я трус, но иногда так... так проще. понимаешь? намджун понимает. — все нормально, — говорит он, сжимая плечо хосока. хосок резко дает задний ход. — вообще нет, - говорит он, — каждый ебаный раз такое чувство, будто я предаю юнги. — не думаю, что для него это так, — пытается намджун, смотря в глубину своих убеждений. он врал на протяжении нескольких лет, потому что так проще. как от него вообще можно ждать советов? он думает, что хосока уже можно считать смелым за то, что он держит руку юнги, когда они вне дома, и за фотографии на холодильнике, на которых он целует юнги в щеку при людях. этого рода смелость — намджун не знает, есть ли она у него, хотя бы где-нибудь в глубине, ожидающая, когда можно будет показать себя. он надеется, что есть. — ты прав, — говорит хосок, — прости. я не должен был вываливать это все на тебя. — ты и не вываливаешь, — ему на самом деле важно, что ему снова доверяют. хосок посылает ему тусклую улыбку и выезжает с парковки. — мне нужно еще кое-где остановиться, ты не против? этим "кое-где" является цветочный магазин, который расположен почти под самым мостом, на котором разъезжают поезда. цветы от ви написано на ярко-зеленой вывеске. хосок паркуется на улице и жестом показывает намджуну выходить. — иногда я покупаю юнги цветы, — объясняет он, обходя машину, — чтобы удивить его. — ох, — с внезапным комом в горле произносит намджун, заходя внутрь за хосоком. в помещении теплее, а колокольчик над дверью звенит, оповещая об их приходе. здесь, в этом маленьком месте, буйство красок на стенах и близко расположенных рядах картин. но нет чувства беспокойства, а скорее комфорта, и намджун вдыхает сладкий запах цветов, когда из задней двери приходит женщина. она латинка, ей около 40, и на ней рубашка с галстуком под обычным черным фартуком, длинные волосы собраны в неряшливый пучок. заметив их, она улыбается. — хосок! — hola, ванесса! — машет хосок, — estoy de vuelta. его испанский… на удивление хорош. намджун не может не смотреть на него, и он удивляется, когда хосок ловит его взгляд и наклоняет голову, его щеки начинают краснеть. — снова здесь, — повторяет ванесса на английском. намджун привлекает ее внимание, — это кто? — а, намджун. друг из кореи, гостит у нас некоторое время. намджун, это ванесса. она владелица магазина. — приятно познакомиться, намджун, — говорит ванесса, протягивая руку. ладонь намджуна мягкая, а ее — грубая с крепкой хваткой, — хосок один из моих самых любимых клиентов. — мне тоже приятно познакомиться, — отвечает намджун, хосок издает задушенный звук и хлопает рукой. — я у тебя любимый только потому, что делаю тебе скидки на танцевальных занятиях. — нет, потому что ты милый, — дразнит ванесса, и хосок подмигивает ей. — конечно. и это тоже. ванесса смеется и говорит позвать ее, когда они определятся с цветами. в магазине больше никого не видно. как только она уходит, хосок поворачивается к намджуну. — пойдем, — говорит он на английском, — помоги мне выбрать что-нибудь для юнги. сердце намджуна ускоряется, колотясь о его грудную клетку. я не могу, он хочет сказать. это слишком. но тогда хосок поймет. раскроет слой за слоем, как луковицу, и посмотрит прямо в запутавшийся комок чувств, который все еще находится внутри него. труднее становится с каждым днем. — хорошо, — отвечает он, еле выговаривая слова. он позволяет хосоку увести его к цветам и изучать их, пытаясь понять, какие похожи на юнги. он направляется к перуанским лилиям, каждая из которых разного цвета: оранжевая, розовая, красная. это больше напоминает хосока — страсть юнги к более темной одежде не ушла за эти годы, так как намджун видел его только в черном в последнее время — но он помнит весну в сеуле. восемь лет назад. у них был выходной, и юнги захотел приобрести цветы для одного из работников, который болел на тот момент. на автобусе они поехали в район янчжэ и провели там все обеденное время, бродя между лавками с цветами, которые, такое чувство, имели каждый сорт растений в мире. и он наблюдал за юнги, осторожно проводящим пальцами по лепесткам, останавливающимся перед гвоздиками и тюльпанами, перед подсолнухами. за юнги, который сказал может, нам нужно и в общежитие что-нибудь взять, беря из корзины перуанскую лилию и крутя ее между пальцами. бормоча мне они нравятся. он никогда не признавал этого, но намджун знал, что ему нравятся красивые вещи. у них были деньги только на один цветок — букет был дороже, чем они ожидали. юнги тихо купил ромашку для одного из работников, а намджун приобрел перуанскую лилию для юнги. глаза юнги были по пять рублей, когда намджун застенчиво протянул ее ему, но он нес эту лилию аккуратно всю дорогу до дома и поставил ее в стеклянную вазу на кофейном столике — ярко-красное буйство посреди их голубых стен. — эти, — произносит намджун, его голос немного дрожит в конце, когда он берет одну из лилий, — возьми ему их. хосок смотрит на лилии. намджуну интересно, помнит ли он о цветке, который простоял в их гостиной две недели, а потом завял. скорее всего, нет. это не было чем-то сакральным, и намджун понятия не имеет, почему вообще помнит об этом до сих пор. (нет, он врет самому себе. он знает почему. это блеск в глазах юнги, когда намджун вложил ему в руку цветок. это искра осознания, которая разожгла сердце намджуна.) — ох, — мягко говорит хосок, и может быть, он все-таки помнит, — да, хороший выбор. для контраста они добавляют несколько красных роз к оранжевым, розовым и белым лилиям, и ванесса искусно собирает букет в одно целое, протягивая его хосоку с яркой улыбкой. — приходи еще. и передай привет юнги от меня. — будет сделано, — обещает хосок, — приходи на занятие на следующей неделе. давно тебя не видел. — я притащу туда свои протестующие мышцы, — обещает ванесса, — adios. — adios, — хосок машет ей рукой. намджун кивает ванессе, и она кивает и улыбается в ответ. в его голове все еще звенит колокольчик, когда он сидит в машине с букетом на коленях. _ _ тем вечером юнги приходит домой уставший, немного бледнее обычного в свете гостиной, но его глаза, как и раньше, блестят при виде букета на столе. — сок-а, — бормочет он, поднимая кувшин, чтобы рассмотреть цветы ближе, — не стоило. — счастливой субботы, любимый, — произносит хосок, целуя его в щеку, — намджун помог мне с выбором. лилии были его идеей. и теперь юнги смотрит на него удивленными, ошеломленными глазами. намджун переступает с ноги на ногу, не в силах посмотреть ему в глаза. — я… они же тебе нравятся, да? — да, — шепчет юнги, снова бросая взгляд на цветы, — да, очень нравятся. он целует хосока в щеку. — спасибо. и затем он подходит к намджуну. он останавливается рядом с ним и сомневается. намджун почти забывает, как дышать, когда юнги приподнимается на носочках и оставляет быстрый поцелуй на его щеке. — и тебе. они прекрасны. — пожалуйста, — намджун еле отвечает. его щека горит.