delta

несмотря на все его усилия оставаться позитивным, спустя несколько дней депрессия заглядывает снова. ему нужно проветрить голову, но он не знает, как это сделать. никакие блуждания по городу не помогают. он подумывает сходить навестить юнги в ресторане, но не хочет прерывать его рутину, не хочет рисковать и быть надоедливым. вот почему он и хосоку не пишет. они и так уже сделали для него много, он не хочет быть жадным и просить еще. так что он располагается на диване с холли на коленях и пытается решить, что еще можно поделать. наверное, ему стоит позвонить родителям снова. а также, ему надо позвонить компании. ничто из этого не звучит привлекательно сейчас, так что он думает, ему стоит просто, блять, вернуться в кровать. он может поспать до прихода юнги и хосока, а затем минимально помочь в приготовлении ужина. он уже начинает подниматься с дивана, когда слышит, как открывается входная дверь, и холли летит гавкать на пришедших людей. это не может быть ни хосок, ни юнги, так как они оба заняты до вечера. только, если конечно, кто-то из них не забыл что-то? но нет, это появляются детишки. чонгук присаживается, чтобы взять на руки холли, кружа его, пока чимин ворчит о ботинках чонгука и ставит их ближе к полке. — намджун-ши! — говорит тэхен, замечая на диване намджуна, и последний внезапно думает о том, что на нем всего лишь пара раздражительных пижамных штанов и такая же поношенная футболка. — привет, — отвечает он, пытаясь слиться с диваном, — хосока и юнги нет дома. — мы знаем, — громко говорит чимин. — мы не к ним, — добавляет чонгук, отпуская холли, но все еще сидя́, чтобы гладить его по животику. — мы тут пришли, чтобы похитить тебя, — говорит тэхен, хлопая руками в перчатках, — одевайся. намджун хмурится. — ...похитить меня? — тэхени имеет в виду, — объясняет чимин, кидая в сторону тэхена злобный взгляд, — что мы хотим вытащить тебя на прогулку. ох. — хосок или юнги вас заставили? — нет, — отвечает чимин, показывая нарочитую невинность, — с чего ты это взял? — мы обещали, что покажем тебе нью-йорк, намджун-ши, — говорит чонгук, но намджун уверен, что такого не было и что это точно либо хосок, либо юнги подговорили их, но ему скучно, он устал сидеть наедине со своими мыслями. поэтому он не спорит, а поднимается на ноги. — ладно, — произносит он, жалея, что на нем носки с райаном, потому что чонгук совершенно точно смотрит на них, а тэхен точно сдерживает изумленную улыбку, — дайте мне пять минут. он оставляет их в гостиной и идет рыться в своей одежде. что бы надеть для прогулки с кучкой студентов? он понятия не имеет. он привык, что его одежда должна что-то значить при каждом выходе из дома, который длится больше пяти минут. должна подходить его имиджу, или он должен выглядеть модно, для того, чтобы он сделал какое-то заявление, а его поклонники как-то это интерпретировали, да что угодно. но ничего из этого не имеет значение сейчас, так что он выбирает комфортный зеленый свитер оверсайз и свои самые мягкие джинсы. он надевает кепку, чтобы прикрыть волосы, с которыми нужно уже что-то сделать, решить, в какой цвет перекрасить, затем хватает маску на всякий случай, и он решает, что выглядит достаточно презентабельно. — хорошо выглядишь, намджун-ши, — говорит тэхен по его возвращении и, похоже, он не дразнит его. он закутан в мешковатое черное пальто, которое кажется нелепым в такую погоду, и в клетчатый шарф, закрывающий его подбородок, его синие волосы торчат из-под бини. на чонгуке же всего лишь кожаная куртка поверх худи, и он не жалуется. чимин что-то среднее между ними: на нем пальто, которое действительно ему по размеру, и коричневая бини, на которой покоятся солнцезащитные очки. намджун решает последовать примеру чимина и набрасывает пальто на свитер, но от шарфа отказывается. — ну все, я готов, — говорит он, беря свои ботинки с полки, — куда мы идем? — это сюрприз, — отвечает чимин, подмигивая и выталкивая его из дома, почти не дав ему времени забрать свой кошелек и завязать шнурки. они садятся в автобус до рузвельт-авеню и выходят рядом со станцией мэйн-стрит. он следует за детишками через турникеты в поезд под номером 7. он уже бывал здесь раньше, пока блуждал по городу, так что, видимо, они едут в манхэттэн. но он держит язык за зубами — ни к чему портить сюрприз детишек. они высаживаются на 82 улице в джэксон-хайтс и идут к другой станции, чтобы сесть на поезд F. тэхен занимает место рядом с ним, пока чимин и чонгук садятся напротив прохода и слушают музыку в одних наушниках, качая головой под какую-то песню. намджун надеется — что очень глупо — что это не одна из его песен. — ну, намджун-ши, — говорит тэхен, когда поезд проезжает мимо ист-ривер, — стоит ли мне узнать, как у тебя дела? — скорее всего нет, — честно отвечает намджун. тэхен мычит. — справедливо. — расскажи побольше о себе, — просит намджун, потому что он не так уж много времени провел с кем-либо из них, помимо ужина на прошлой неделе, — ты специализируешься в искусстве, так? — ага. изобразительное искусство. по большей части рисование, но я также люблю гончарное дело и лепку. люблю работать руками. — из-за чего ты захотел переехать в нью-йорк? тэхен пожимает плечами. — после армии я захотел перемен. я всегда хотел побывать в нью-йорке, так что подумал, а почему бы сюда не переехать. вместо того, чтобы поступать в колледж в корее. мои оценки были не такие уж и хорошие для поступления в университет в корее, а я вообще не хотел оставаться в тэгу. я знал, что юнги поступил здесь в колледж, и ему понравилось, это тоже сделало свое дело. — а что с ними? — намджун кивает в сторону чонгука и чимина. — мы с чимином познакомились в армии, — отвечает тэхен с нежной улыбкой, — а они идут два по цене одного. я рассказал им о своих планах переехать сюда, и они решили, что тоже хотят. я был не против. я люблю их очень сильно. он говорит это вскользь, говорит это так просто. это удивляет намджуна. — но вы же не... — медленно произносит он, — вы трое не... — нет, — отвечает тэхен, — мы не встречаемся. я просто никуда не девающийся третий лишний. — он так просто это говорит, без какой-либо злости, способной указать на тайные чувства. намджун не уверен, стало ли ему легче, или же он разочаровался. прежде, чем он может ответить тэхену, поезд приезжает на их остановку на 57 улице, и тэхен поднимается на ноги. — сюда, намджун-ши, — говорит он и тянет намджуна за рукав. чонгук и чимин бредут позади них, когда они выходят со станции и встречают оживленный ветер позднего утра. — мы почти на месте, — объявляет тэхен, ведя их маленькую группу по шестой авеню. когда он поворачивает на 54 улицу, намджун догадывается, куда они, скорее всего, направляются. конечно же, они останавливаются перед музеем современного искусства, перед его маленькой вывеской и черным фасадом. — ты бывал здесь раньше? — спрашивает чимин, смотря на него через свои затемненные очки. он машет головой. проходил мимо, но никогда не заглядывал. он не знает, почему. — хорошо, — отвечает тэхен с квадратной улыбкой, — пойдемте. у кассы намджун хочет заплатить, несмотря на их протесты. — но это же мы тебя похитили, — спорит чонгук. — а я старше, — перечит ему намджун и протягивает кредитку. четыре билета куплены, и они могут спокойно бродить по этому местечку. здесь тихо, людей немного, и намджуну сразу нравится убаюкивающая атмосфера. белые стены, полы из дерева и кафеля. — это одно из моих любимых мест в нью-йорке, — говорит тэхен, когда они изучают выставку архитектуры из югославии, — это и музей метрополитена. хотя они оба — клише. — ты самый "клише" студент, специализирующийся в искусстве, который только есть на планете, — дразнит чимин, тыча его локтем, — вроде тех, что ходят в беретах. — они хорошо сидят на мне, — дуется тэхен. — так только ты и говоришь. — ты тоже! на прошлой неделе, например. намджун подходит ближе к чонгуку, пока тэхен и чимин спорят. — ты не выглядишь как человек, любящий смотреть на искусство в музее, — говорит он, надеясь, что это не звучит грубо. для него вообще мало кто выглядит как любители искусства. — я и не любитель, — отвечает чонгук, — но мне нравится слушать тэхеновы рассказы о нем. а также есть много выставок, посвященных кино. есть одна с ли чандоном, которую мне очень хочется увидеть. — ох, — намджун уверен, что большая часть людей в корее слышали о ли чандоне, но ему правда всегда нравились его работы. он читал "чорини" будучи в старшей школе и смотрел "поэзию" однажды ночью несколько лет назад — что привело к рыданиям в плюшевую игрушку райана, которую он купил, как полный идиот. — и мне бы хотелось увидеть. — я уверен, что мы можем свалить на время, — говорит чонгук, кидая взгляд на чимина, — хей, я забираю намджун-ши на выставку ли чандона. чимин кивает. — приведи его обратно, когда закончите, — отвечает тэхен, — я хочу показать ему несколько картин. они видят концовку "мятной конфеты" — сцену, где главный герой енго случайно стреляет и убивает невинную студентку во время бойни в гванджу. — мне никогда не нравился этот фильм, — бормочет чонгук. — почему? — шепчет намджун, пока енго рыдает над телом мертвой девушки. — слишком грустный. как, в принципе, и должно быть, ведь это трагедия. но здесь нет надежды. это просто... разрушенная жизнь. сломанная жизнь, которую никогда не исправят. не пойми меня неправильно, ли чандон потрясающий кинорежиссер. мне очень сильно нравится характер его работ, и то, как его персонажи всегда показывают человеческие стороны, но. иногда мне интересно... он вообще видит хоть какую-то надежду в мире? может, я слишком большой романтик, но мне никогда не удавалось найти хоть что-то красивое в трагедии. я хочу смотреть на хорошие вещи в жизни, а не только на всю эту печаль и грусть. намджун думает о вещах, что вложил в свою лирику за все эти годы — десятки песен он не выпустил, потому что они слишком сырые, слишком личные, а также показывают слишком много. — может он чувствует грусть и злость, — предполагает он, — и таким образом он избавляется от них. чонгук хмыкает в понимании, и они в тишине смотрят последнюю сцену, где видят, как невинный енго встречает суним в первый раз — женщину, которую он в итоге жестоко отвергнет ради кого-то, кого даже не любит. как только свет снова включается, намджун замечает взгляд чонгука на себе. — что насчет тебя, намджун-ши? — мягко спрашивает чонгук, — есть ли в тебе злость и грусть, от которых ты хочешь избавиться? намджун хочет смеяться. или, может, плакать. — ты же знаешь, что случилось, да? — да, — отвечает чонгук. — разве это не отвечает на твой вопрос? конечно, я зол. конечно, мне грустно. ты бы... ты бы этого не испытывал? — я испытываю, — чонгук играет с веревочками своего худи, — я думаю... люди, как мы, всегда немного злы. и им всегда немного грустно. как можно это не испытывать? когда ты живешь в мире, который не принимает тебя? мама чимина до сих пор не разговаривает с ним — с того момента, как он рассказал ей, что встречается со мной. — губы чонгука растягиваются в слишком горькой улыбке, которая не идет его невинному лицу, — я зол. на нее. на мир. но я не... я отказываюсь позволять этому быть всем, чем я являюсь. я не хочу, чтобы оно сожрало меня, потому что хорошие вещи тоже существуют. чимин, тэхени, этот город, мои занятия кино, юнги, хосок и сокджин. иногда легче злиться или грустить, но я хочу быть счастливым. даже если мне придется работать над этим. даже если мне нужно бороться за это, — он указывает рукой на экран, — вот, что я не люблю в таких фильмах, как "мятная конфета". они только смотрят на то, как мы ломаемся, не упоминая, что мы в силах взять себя в руки снова. несмотря на то, как трудно это сделать. намджун почти уверен, что его челюсть нужно подбирать с пола к тому моменту, как чонгук замолкает, но по большей части он слишком ошеломлен, чтобы оставаться в стороне. — ты... смотреть так на вещи очень здорово, — говорит он, не чувствуя, что этих слов достаточно. однако, это не расстраивает чонгука, который краснеет и пожимает плечами, наклонив немного голову, чтобы скрыть свое красное лицо. но мочки его ушей все равно его выдают. — я долго об этом думал, — произносит он, — каким создателем я хочу быть. какие... какие вещи хочу приносить в мир, — он протягивает свою руку вперед и неуверенно кладет ее на намджунову, смотря на него огромными бэмби-глазами, в которых полно серьезности, — и, намджун-ши, мне так жаль из-за того, что произошло. я не могу... не могу даже представить. но я думаю, ты тоже найдешь свое счастье. просто продолжай бороться, хорошо? глаза намджуна горят, и, не думая, он кладет свою руку на чонгукову, переплетает их пальцы и сжимает. этот ребенок почти не знает его, но намджун видит, что каждое его слово идет из его большого кровоточащего сердца. — спасибо, — говорит он через дрожь в голосе и огромный ком в горле, — и- и, пожалуйста, ты можешь называть меня хеном, если хочешь. он никогда не был хеном для кого-то, но ему хочется быть. особенно для такого замечательного ребенка, как чонгук. чонгук пищит. — правда? — да, — отвечает намджун, позволяя нежной улыбке растянуться на его лице, — да, чонгук-а, правда. — хорошо, хен, — говорит чонгук с тихим изумлением, — спасибо. твоя- я постоянно слушал твои песни, когда переехал сюда и пытался справиться с культурным шоком, с тем, что находился так далеко от дома и все такое. ты был таким засранцем, и я чувствовал, что могу быть таким же. но я... то, что ты один из нас — что ты такой же, как и я... это значит многое. я хочу, чтобы ты это знал. намджун шмыгает носом, упрямо приказывая слезам исчезнуть. — спасибо. эта музыка... я не чувствую в ней себя уже давно, но я рад, что она помогла тебе. — все хорошо, — говорит чонгук, — ты напишешь еще много музыки, хен. и я уверен, она будет прекрасной. он произносит это так уверенно, что намджун чувствует, как в его груди появляется новое зерно надежды. как оно начинает цвести. _ _ они находят чимина и тэхена на пятом этаже, возле "звездной ночи" ван гога. эта картина в жизни такая же красивая, как и в интернете, думает намджун, подходя ближе. даже красивее. — знаешь, что мне больше всего нравится в ней? — спрашивает его тэхен, словно они разговаривали до этого, а намджун никуда не уходил, — тот факт, что это был вид из окна его психиатрической больницы. немногие люди понимают это. все думают, что ментальные расстройства помогают в создании искусства, но ван гог нарисовал несколько своих картин, находясь на лечении. — я почти ничего не знаю о ван гоге, — признается намджун. ему всегда нравилось искусство, но он никогда не был знатоком. — из-за него я захотел продолжить свое обучение, — говорит тэхен, смотря на "звездную ночь", — он один из самых известных художников в мире, но при жизни его считали безумцем, тем, кто никогда ничего не добьется. мне всегда было интересно, что бы он подумал, узнав, что его картины находятся в музеях двадцати восьми стран спустя сто лет после его смерти. не думаю, что это как-то бы помогло, но я всегда представлял его здесь, смотрящего на свою картину. смотрящего на людей, которые восхищаются ею. не пойми меня неправильно, я хочу создавать собственное искусство, но ценить прошлое тоже важно. — это забавно, не так ли? — говорит намджун, смотря на вихрь голубого и желтого на холсте, — вещи, за которые нас помнят. которые переживают нас. — да, забавно. чонгук и чимин стоят немного позади, обсуждая картины — рука чонгука обвита вокруг плеча чимина, а голова чонгука лежит на чиминовой. они подходят друг к другу, думает намджун. как кусочки пазла. — они милашки, да? — произносит тэхен, прослеживая взгляд намджуна, — это ужасно. намджун смеется. — если вы не... то есть ли кто-то? — ах, — тэхен поворачивается обратно к картине, выражение его лица внезапно становится как у человека, который хранит в себе много переживаний, — типа того. все сложно. хах. интересно. намджун прокручивает в голове все моменты с тэхеном. один привлекает особенно. — сокджин? — угадывает он, и голова тэхена поднимается, стоицизм* заменяется удивлением. бинго. — как ты... — тэхен запинается, — я настолько очевидный? он на самом деле звучит встревоженно, и, черт, намджун действительно полез не в свое дело, да? — нет? я просто... вы много флиртовали. тэхен вздыхает. — да. мы флиртуем. но я уверен, что для него это просто игра. — а ты... думал рассказать ему? тэхен засовывает руки в карманы своего пальто и переступает с одной ноги на другую. — нет? не очень-то и думал. типа, он мне нравится. очень. но... он старше. и он успешный. я уверен, я для него лишь один из его тонсэнов, как кук или чимини, — он пожимает плечами. — я не пытаюсь себя как-то опустить или что-то такое, я счастлив быть тем, кто я есть. я просто не думаю, что нравлюсь ему так, как мне бы этого хотелось. а еще я переживаю насчет того, что потеряю работу, если между нами все будет странно, или если я приглашу его на свидание, но он того же чувствовать не будет. не думаю, что он бы меня уволил, но. я голодающий студент. – я все еще думаю, что тебе нужно рассказать ему, - нежно настаивает намджун. – никогда не узнаешь, пока не попробуешь, так? — может быть, — пренебрежительно говорит тэхен, затем кидает на него некомфортный взгляд, прямо как хосок. — а ты им когда-нибудь признаешься? дыхание намджуна сбивается, но он изображает безразличие. — признаюсь кому в чем? — юнги и хосоку, — говорит тэхен, — что любишь их. он это ожидал, но слова все равно сбивают его с ног. блять, он же не был таким очевидным, да? и быть влюбленным в хосока и юнги он не может. не еще раз. больше нет. — не знаю, о чем ты, — взрывается он намного жестче и беззащитнее, чем хотел. тэхен вздрагивает. отводит взгляд. — прости, намджун-ши, — бормочет он, в его голосе стыд, — это не мое дело. — нет, — говорит намджун, сразу чувствуя свою вину, — нет, я не должен был- это было грубо с моей стороны, прости. я просто- я не могу об этом говорить. не могу. у него случится срыв посреди музея, и такого жизненного опыта он не хочет. тэхен придвигается ближе и берет его руку. — хорошо. но если когда-нибудь понадобится, я выслушаю. и принесу алкоголь. он полностью искренен, как чонгук, несмотря на то, что почти не знает намджуна и, боже, какие хорошие дети. неудивительно, что хосок и юнги усыновили их. — спасибо, — отвечает намджун, задыхаясь и сжимая руку тэхена, — и, эм, ты можешь называть меня хеном, если хочешь. я то же сказал чонгуку. брови тэхена приподнимаются. — и он все еще жив? намджун смеется, радостный, что напряжение исчезло. — он... растерялся. но все в порядке. тэхен тоже смеется. — хей, чим, — зовет он, и чимин поднимает взгляд, — у нас новый хен, — он поднимает руку намджуна так, как будто они только что выиграли гонку или типа того, и намджун почти уверен, что румянец расползается по его лицу. чимин смеется. — добро пожаловать в семью, хен. можешь купить нам ужин. — я же за билеты платил, — ноет намджун, нарочно преувеличивая. — а еще ты, как бы, богат, — спорит тэхен, и намджун признает поражение. тепло светится в его груди, когда они выходят из музея спустя несколько часов и направляются в итальянский ресторанчик поблизости, чтобы поужинать. он позволяет им заказать огромное количество пасты и хлебцов и забить свои айди в какаотоке. чимин и чонгук говорят, что их годовщина приближается, и он мысленно делает заметку купить им цветы, если он все еще будет здесь. (боже, он надеется, что все еще будет здесь.) то сияние сопровождает его по пути к дому хосока и юнги уже после того, как солнце давно село. когда он открывает дверь, они оба на диване — голова юнги на коленях хосока, последний нежно поглаживает его по волосам. это интимно и по-домашнему, и намджуну приходится физически сдерживать себя, чтобы не поцеловать их обоих в лоб, как того хочет каждая клеточка его тела. — хей, — хосок улыбается ему, — хорошо провел время с детишками? — мы слышали, ты теперь хен, — бормочет юнги, садясь. — чонгук рассказал? — угадывает намджун, и юнги улыбается. — мы поняли это из длинного сообщения с восклицательными знаками и эмодзи. — они хорошие дети, — говорит намджун, чувствуя, что начинает снова улыбаться, — они мне очень нравятся. хосок мычит и подзывает намджуна к дивану. они оба освобождают для него место, и их тепло слишком уютное. он больше не хочет никуда двигаться. — такое чувство, будто у тебя много всего в мыслях, — мягко говорит юнги. — и это не удивительно, но ты можешь поговорить с нами, если нужно, — добавляет хосок. он думал о сеуле. и об этом доме. и о том, что чонгук сказал насчет счастья. но он не знает, как собрать это все в слова. — мне жаль, — говорит он вместо этого, — я никогда не говорил этого. простите за то, что случилось. юнги и хосок обмениваются удивленным взглядом, словно они не ожидали, что он когда-нибудь об этом заговорит, и из-за этого больно. они слишком мало требуют от него. — все в порядке, — отвечает юнги. намджун трясет головой. — нет. я все разрушил. — ладно, это было не нормально, — признается юнги, — было чертовски больно. но сейчас все в порядке, джун-а. — да, — говорит хосок, — мы оба в порядке. даже больше. просто... — он кусает губу, — это из-за чего-то, что мы сделали? мне всегда было интересно. — нет, — отвечает намджун, садясь, чтобы взять их обоих за руки, — боже- нет, сок. это все из-за меня. (он любил их слишком сильно, но он никогда не сможет об этом рассказать.) хосок кивает, его плечи немного расслабляются. — хорошо. — и я знаю, что это не имеет значения, но. я понятия не имел, что компания расторгнет ваши контракты. я думал, вы дебютируете вместе, без меня. или- или станете частью рэп-лайна в какой-нибудь айдол-группе. если бы я только знал... мне так, блять, жаль. юнги прижимает свой лоб к его виску. — я же сказал, что все в порядке. мы тебя простили. у нас было на это семь лет, джун-а. мы прошли через это. — теперь твоя очередь, — говорит хосок, сжимая руку намджуна, — прости себя. — я работаю над этим, — он шмыгает носом, пытаясь затолкнуть уже сотую волну слез за сегодня обратно. — хорошо, это все, что нам нужно, — произносит хосок. — у тебя все получится, — добавляет юнги. они так сильно верят в него. всегда верили. и намджун соврал бы, если бы сказал, что снова влюбляется в них, потому что правда в том, что он никогда не переставал. _ _ вот секрет, о котором намджун не знает: год назад хосок и юнги ходили на его концерт в ньюарке. это юнги предложил купить билеты, тихо говоря я просто хочу снова его увидеть, понимаешь? я знаю, прошептал хосок, целуя юнги в висок. так что они пошли. сели на поезд, напуганные, и провели два часа в одном и том же месте, что и намджун, спустя шесть лет. их места были очень далеко, так что он был всего лишь крошкой на сцене, но большие экраны с каждой стороны показывали его увеличенное изображение. он невероятный, сказал хосок юнги, пока они смотрели, как намджун разогревает толпу, излучая столько свэга и уверенности, что это не могло не быть захватывающим. конечно, он невероятный, ответил юнги, потому что сомнений никогда не было. намджун всегда мог быть удивительным, с ними или без них. они кричали вместе со всеми, пытаясь избавиться от боли в их груди. но юнги все равно прослезился в поезде по пути домой. яростно вытирая свои глаза и говоря, я просто скучаю по нему. прости. я все еще скучаю по нему. хосок уткнулся в плечо юнги. прошептал, все в порядке. мы оба скучаем. в их жизни всегда была дыра в форме намджуна. они говорили о сеуле впервые спустя столько лет, о том странном времени, когда были трейни. всего два года, но они изменили их жизнь навсегда. ты думаешь, он вообще помнит нас? спросил хосок скорее всего, нет, юнги горько смеется. мы просто глупые дети, которых он знал, когда был подростком. он, наверное, и наши имена забыл. тогда они почувствовали себя глупо из-за того, что пошли на концерт. из-за того, что скучали по нему. так что они провели оставшуюся часть дороги домой в тишине, прижавшись друг к другу с переплетенными пальцами, смотря на размытые огни города через окно.