delta

он думает, что скоро сойдет с ума. он спит в гостевой комнате хосока и юнги уже три недели, и ему нужно что-то делать. что угодно. вот почему он разговаривает с сокджином в let's meat днем в четверг. сокджин смотрит на него так, будто у него выросли рога. — извини… ты хочешь работать в ресторане? — да, — говорит намджун, волнуясь. это была самая ужасная идея. — мне точно нужно оставаться подальше от кухни, но обслуживать столики и все такое я смогу. — ты стоишь восемь миллионов долларов, — вырывается у сокджина, — и ты хочешь обслуживать столики? — тебе не нужно платить мне, — настаивает намджун, ему становится некомфортно от упоминания его богатства. он никогда к этому не привыкнет, ему даже думать не нравится о том, как много у него денег, особенно при скромной жизни юнги и хосока, — мне достаточно работать за бесплатно. — юнги знает об этом? — спрашивает сокджин. — нет, — потому что он уверен: юнги не позволил бы ему или спорил бы с ним, а может настаивал бы на зарплате. а вот теперь сокджин, кажется, за — на его лице расползается довольная улыбка. — тогда хорошо, намджун-а, ты нанят. неофициально. серьезно, пожалуйста, никому не говори об этом. я вообще не уверен, какие есть законы насчет знаменитостей, которые идут бесплатно работать в рестораны, но мне не нужны проблемы. — заметано, — говорит намджун, — я могила. на этом они и договариваются. _ _ — что за хуйня? — говорит юнги (и это предсказуемо), когда он появляется в свою смену тем вечером и видит намджуна в фартуке и униформе, убирающего один из столиков. — мне скучно, — объясняет намджун, осторожно укладывая посуду в корзину. он уже разбил одну тарелку, и ему не хочется, чтобы его уволили, когда он и сутки не проработал. ему будет больше, чем просто стыдно. — и я хочу быть полезным. сокджин разрешил. он умоляюще смотрит на юнги, про себя прося его не раздувать из мухи слона. к счастью, похоже, юнги все понимает, так как он вздыхает и позволяет намджуну продолжить работать. несмотря на то, что мысли намджуна немного запутаны, и работа требует много физических усилий, намджун понимает, что работа ему нравится. он убирает столики и моет посуду в раковине в углу кухни, наблюдая за контролируемым хаосом вокруг себя. и еще, созерцая юнги. на нем черный фартук поверх шефовской накидки, а когда он двигается, ветер вихрем витает за ним по кухне. он заставляет все и вся работать как часы. он не громкий, даже почти не кричит, но все слушают его, ориентируются на него. он так легко переключается — с английского на корейский и обратно — смотря, с кем из работников разговаривает. и намджун знал, что юнги хорош, но видеть его в действии — совсем другое. боже, он великолепен. намджун мог бы наблюдать за ним вечность. из-за этого он почти забывает об обжигающей воде и о том, что он уже обжег свои руки два раза, потому что забывал надевать перчатки. он остается до закрытия, а затем помогает мыть полы, поднимать стулья и выключать свет. юнги желает оставшимся работникам спокойной ночи. он выглядит абсолютно измотанным, он даже покачивается на ногах, пока закрывает ресторан, и несмотря на то, что намджун сам устал, он долго не думает, наклоняясь и усаживая юнги себе на спину. — какого хуя ты творишь? — ворчит юнги, но не пытается слезть. — несу тебя на остановку, хен. — у меня есть ноги для этого. — ты можешь ими пользоваться сейчас? юнги фыркает ему в плечо и перестает спорить. намджун игнорирует мелкую дрожь, пробегающую по его спине из-за того, что он снова заботится о юнги. он скучал по этому. может даже больше, чем понимал. скучал по тому, как заботился о них обоих — когда они изредка это разрешали. — ты так хорош, — говорит он, нежно держа юнги за бедра. — это в крови, — шутит юнги, — даже мой брат работает сейчас в ресторане. в чондамдоне. — все равно, — перечит намджун, — ты был великолепен сегодня. — ах, прекращай, — бормочет юнги, он всегда был так плох в принятии комплиментов. намджун буквально может представить его румянец. — я великолепен каждый день. — я уверен, что так и есть, — легко соглашается намджун, смеясь. юнги бьет его по плечу. сегодня хороший день, даже если все его мышцы будут ныть на следующее утро. он возвращается в ресторан, и сокджин ставит его в смены три раза в неделю. всегда, замечает он, когда работает юнги. _ _ он снова звонит своим родителям в субботу, когда в корее день, и он знает, что они дома. они рады его звонку, и так получается, что он болтает с ними часа два, пока его горло не начинает болеть, а голос не становится хриплым. он рассказывает им о нью-йорке и флашинге, о доме хосока и юнги, о холли и let's meat, о сокджине и детишках. он рассказывает о "звездной в музее" современного искусства и смеси языков, которые слышит на работе в ресторане. он говорит, что скучает по ним, и снова плачет, когда его отец выражает поддержку. говорит, что он тоже хочет лишь счастья для своего сына. они не просят его вернуться домой. может быть, они понимают, что ильсан и сеул больше не дом. что с каждым днем они становятся домом все меньше. может быть, они хотят, в своем собственном понимании, чтобы он отпустил. так или иначе, он заставляет их пообещать навестить его в нью-йорке, если так получится, что он останется. они обещают. _ _ он находился в квинсе уже месяц, когда, наконец, он набрался смелости разблокировать свой старый телефон и включить его. сообщение за сообщением не перестают приходить. он удаляет большинство, не читая. они от различных контактов из индустрии, которые хотят узнать, где он, как у него дела и правда ли это? сообщения от его компании сначала выражают волнение, а затем ярость. сначала его менеджер, потом несколько продюсеров, затем директор компании — все требуют знать, в вежливой форме, какого черта он творит. он открывает свою почту и делает глубокий вдох. придумывает что-то короткое и простое. добрый день, простите за мое непрофессиональное поведение. мне нужно было некоторое время восстановиться и подумать обо всем. я в безопасности, просто прошу еще немного времени, чтобы прийти к решению, как двигаться дальше. большое спасибо, ким намджун ну вот. он надеется, что этого достаточно. он отправляет сообщение, прежде чем может еще что-то надумать. часы в его телефоне говорят, что сейчас ночь в сеуле, так что ему нужно будет подождать ответ. единственной проблемой будет не давать своим мыслям путаться. вселенная, кажется, на его стороне в любом случае, потому что спустя несколько минут он получает сообщение от хосока. хосок у меня сегодня занятие по танцам, тебе стоит прийти :) я почему? хосок тебе нужно больше выходить из дома … боишься не справиться??? я ЗНАЮ что не справлюсь хосок все будет нормально. начинаем @ 8. юнги уже сказал, что выпивает с другом после смены в ресторане, так что намджун готовился провести ночь в одиночестве, но это, наверное, будет идеей получше. его тело начнет ненавидеть его, и гордость тоже, но это будет стоит того, лишь бы снова увидеть, как танцует хосок. я хорошо, увидимся там хосок ;) _ _ это день уличного танца, как он и ожидал. и он хочет умереть после первых десяти минут — это он тоже ожидал. по крайней мере, это похоже на занятия для новичков — хосок сжалился над ним — так что он не один проебывается. хосок ведет урок впереди, на нем тренировочные штаны и обычная белая футболка, на ногах кроссовки, но он все еще выглядит захватывающе. он все еще двигается, будто вода, еще подвижнее, чем в восемнадцать лет, но он все так же терпелив. показывает медленно каждый шаг в связке и показывает, как сделать правильно, если кто-то ошибается. леди рядом с намджуном старше, ей около шестидесяти, но на ее морщинистом лице светится улыбка, пока она энергично двигается. он замечает, как взгляд хосока пару раз оказывается на ней, и он улыбается — это та же яркая улыбка, какую он показывал, когда трейни намджун и юнги исполняли что-то правильно. он здесь в своей стихии, как юнги в ресторане. у него авторитет, на него направлено внимание, но он не зазнается. он знает каждого человека по имени, и он кричит слова поддержки так же часто, как исправляет ошибки. — хорошо выглядит, намджун! — говорит он, когда намджуну удается двинуть своими бедрами во время шимми*. несколько людей поддерживают его. он привык находиться перед зрителями, перед тысячами людей, но он стесняется из-за их восторженности. занятие длится час, и под конец хосок меняет музыку и объявляет, что последние пятнадцать минут посвящены фристайлу. все могут танцевать так, блин, как они хотят. сразу же слышны восторженные возгласы, но намджун замирает — он не уверен, что делать дальше без подсказок. он всегда был ужасен в танцах. хосок замечает его страдания и направляется к нему. он потный, его черные волосы прилипли к его лбу, но улыбка ослепительная. — ты должен танцевать! — у меня не получается! — перекрикивает музыку намджун. — конечно, не получается, с таким-то отношением, — парирует хосок и хватает его за бедра. намджун вздрагивает, его сердце сокращается из-за пальцев хосока, которые впиваются в его кожу, горячие, через тонкую ткань его рубашки. он не помнит, когда в последний раз его так трогали, и он чувствует, как его тело освещается в ответ. — просто двигайся под музыку, — говорит хосок, помогая ему, — выключи свой большой мозг, джун, и позволь себе чувствовать. — не думаю, что мозг выключается, — не сдерживается намджун, — я пытался сделать это на протяжении нескольких лет. хосок качает головой. — тогда просто... двигайся со мной. он притягивает намджуна ближе к себе, и намджун сглатывает писк, который чуть не вырывается. — не будь таким напуганным, — дразнит хосок, кладя одну руку ему на талию и переплетая их пальцы, — это всего лишь я. вот это, вообще-то, и является проблемой, но намджун не признается в этом. он уже решил забрать это признание с собой в могилу. — да, — выдыхает он, — всего лишь ты. хосок подмигивает ему, и затем они танцуют. это ужасное подобие танго, думает намджун, но это весело, он позволяет хосоку вести. он понимает, что несколько людей наблюдают за ними, но большинство слишком потеряны в танце — либо в одиночестве, либо друг с другом — чтобы обращать на них внимание. — видишь? — произносит хосок спустя несколько минут, — просто. — да, — лжет намджун, впиваясь пальцами в плечо хосока, крепко держась за него, — просто. _ _ — пойдем, — говорит хосок, после того, как он попрощался со всеми и закрыл студию, — я готов съесть слона. — пицца? — предлагает намджун, но хосок качает головой. — я очень хочу бургер. вот так они оказываются в виниловой будке американской столовой в стиле 50-ых, на столе перед ними два бургера, два шоколадных коктейля и огромная тарелка картошки фри. — боже, — стонет хосок, откусывая большой кусок бургера, — американская еда жирная, но я, блять, люблю ее. намджун мычит в согласии, думая, что это место выглядит дешевым до пизды, но это скорее всего лучшая картошка фри, которую он когда-либо ел. — так вкусно. они остаются в приятной тишине несколько минут, прежде чем хосок откладывает остатки бургера и говорит: — хей, спасибо. что пришел. — спасибо, что позвал, — отвечает намджун, вытирая свой рот. он также пролил немного коктейля на рубашку, но ему плевать. по крайней мере, они оба выглядят неряшливо, — было весело. и, наверное, я не так уж и опозорился? — ты был хорош, — уверяет хосок, нежно пиная его под столом, — ты всегда думаешь о себе очень низко. — это не то, что ты говорил, когда мы были трейни. хосок смеется. — и правда. сейчас я милее. мое сердце стало больше, наверное. я был слишком напряжен тогда. — ситуация была напряженной, — говорит намджун, — я тебя никогда не винил. — да, была, — хосок качает головой, — я не скучаю по тому давлению. — ты не думал пройти отбор в другой компании? — неуверенно спрашивает намджун. он понятия не имеет, где здесь границы. но хосок остается расслабленным. — да. не то чтобы. наверное, я был слишком разбит, чтобы пробовать снова. я тогда даже танцевать не хотел. — пр- — нет, — хосок тычет в него картошкой, — заткнись. я больше не приму никаких извинений. — хорошо, — бормочет намджун и нервно рвет салфетку. — кроме того, я хотел остаться с юнги, — тихо продолжает хосок, — и думаю, он был разбит больше меня. пробовать снова, в другой компании, он бы никогда не стал. мы оба решили, что нам нужно пойти по другому пути. — когда ты понял? — спрашивает намджун, надеясь, что его голос не дрожит, — что любишь его? — в семнадцать лет, — бормочет хосок, опустив глаза на стол, — спустя шесть месяцев после нашего знакомства. вспоминая события той давности, это... не удивляет. внезапно хосок смеется. — или, может, это было до этого. когда я проводил новый год один, в общежитии. и я так, блять, скучал по дому. я писал об этом юнги, был своего рода ноющим засранцем, но не ожидал от него каких-либо действий, а он приехал домой пораньше. из тэгу. он приехал с жареной курочкой, чтобы просто составить мне компанию. чтобы я не был один. думаю, это было началом. в первый раз по-настоящему увидеть, какой он, блять, хороший. он слышал эту историю с жареной курочкой, и опять же, он не удивлен. он помнит свой момент тоже. в студии, очень рано утром. он плакал, но не помнит почему. они все много плакали тогда, уверенные, что недостаточно хороши, что у них никогда не получится, несмотря на все старания. но он плакал, когда пришел юнги. тихо закрыл дверь. они много ругались, но все становилось лучше, пока они учились, как разговаривать друг с другом. они все еще не были так уж близки, несмотря на то, что намджун равнялся на юнги очень, блять, сильно. думал, что он самый крутой человек, которого намджун когда-либо встречал. так что его удивило, когда юнги подошел к намджуну и просто обнял его. он не сказал ни слова, просто положил подбородок на голову намджуна и обнимал его. без единой капли осуждения позволил ему выплакать все слезы, пока они не высохли. в тот момент он полюбил юнги. полюбил его так, блять, сильно, что не знал, как поступить. — он очень хороший, — говорит он хосоку сейчас, спустя почти девять лет, — он один из лучших людей, которых я знаю. — иногда мне кажется, что я его не заслуживаю, — произносит хосок, засовывая картошку в коктейль, — и я знаю, он бы ударил меня, если бы услышал, но я все равно чувствую это. время от времени. — он очень сильно любит тебя, — настаивает намджун, позволяя инстинкту овладеть собой, он протягивает руку и кладет ее на хосокову. — всегда любил. и ты тоже один из лучших людей, которых я знаю. хосок смеется, затем шмыгает носом и отводит взгляд, чтобы вытереть слезы. — спасибо. знаешь... было очень больно, когда ты ушел, намджун-а. было так, блять, больно. хосок сказал больше никаких извинений. — я знаю. мне тоже было больно. наверное, больше, чем хосок когда-либо узнает. хосок не настаивает на ответах, не спрашивает почему тогда ты?, хотя имеет на это право. просто кивает. — ну что же. я очень рад, что ты сейчас здесь. что ты вернулся. — я тоже, — отвечает намджун, имея в виду каждое слово, — я тоже, сок. хосок улыбается ему, выглядя вымотанным и уставшим под резким освещением закусочной, и намджун хочет поцеловать его так, блять сильно, что из-за этого больно. но он убирает это желание. засовывает его поглубже. он опоздал на семь лет. — пойдем, — говорит хосок, отодвигая свой стул, — пора домой. дом, судорожно думает намджун. — да, — отвечает он, ища в кошельке наличные и игнорируя протесты хосока о том, что он может заплатить, — пойдем домой. _ _ когда он включает телефон перед сном, его ждет сообщение. одна неделя, а потом мы ждем ответа. он сглатывает, его желудок скручивается. одна неделя. блять, одна неделя. он знает, чего хочет — чего он всегда хотел — но это кажется невозможной мечтой. а возвращение в сеул кажется кошмаром. он вздыхает и вырубает телефон, закапывая его под носки. позже. он подумает об этом позже. _ _ одна неделя. той ночью он толком не спит. _ _ в пятницу юнги отводит его в сторону во время их смены в let's meat и спрашивает, нервничая: — ты делаешь сегодня вечером что-нибудь? намджун моргает. — ты же знаешь, что нет. в последнее время я вообще ничего не делаю. — неправда, — спорит юнги, — ты ходил на еще одну экскурсию с детишками на прошлой неделе. они ходили в музей метрополитена в этот раз, и намджун позволил тэхену преподать ему хаотичный, но очень интересный урок искусства перед тем, как он снова заплатил за ужин — в этот раз в все, что вы съедите в китайском буфете — и это было ошибкой. они все съели слишком много. — экскурсии? это так сейчас называется? юнги пожимает плечами. — прогулка. увеселительная поездка. без разницы. — да, я свободен вечером, хен, — нежно произносит намджун, все еще ощущая, что юнги нервничает. по какой-то причине. — а что такое? юнги гладит свою шею. — иногда сокджин и я- у нас есть друг в манхэтэне, который владеет роскошным рестораном. типа со скатертями и модными вечерними нарядами. и один или два раза в месяц мы надеваем нелепые блестящие пиджаки и являемся своего рода развлекательной программой. сокджин поет, а я играю на пианино. по большей части это что-то джазовое, не твой стиль, я знаю, но я подумал, может быть хотел бы пойти? еда там очень вкусная. — я с радостью, — сразу же отвечает намджун, потому что он так нуждается в них. больше хосока и юнги — любой момент их жизни, который он может увидеть. позади семь лет, которые нужно восполнить, и он понятия не имеет, как много времени у него осталось. ему нужны эти моменты, чтобы вспоминать их, когда он уедет снова, — и я не против джаза. юнги расплывается в застенчивой, но во все тридцать два, улыбке. — отлично. мы обычно принимаем душ, а потом встречаемся в метро около 7. — нужен ли мне блестящий смокинг? юнги смеется. — нет. обычные рубашка и брюки подойдут. ты привез их? не привез. — подскажешь магазин? юнги снова смеется и говорит ему название магазина поблизости. говорит, что его смена закончилась. — но мне надо убрать еще три столика. — мы об этом позаботимся. иди за одеждой, - говорит юнги, выталкивая его из двери. _ _ это магазинчик китайского портного — на вывеске сначала китайские слова, затем английские. магазинчик маленький и холодный — только рядом со столом маленький обогреватель борется с зимней прохладой, пробирающейся через входную дверь — но владелец добрый. намджун сначала говорит немного на мандаринском, чтобы заслужить симпатию к себе, прежде чем переключиться на английский. его имя ли вэй, и он живет здесь уже четыре десятилетия, говорит он, снимая мерки с намджуна. сейчас большинство его внуков уже взрослые, и некоторые даже не видели его родную страну. странно, говорит он, как быстро проходят года. как далеко от дома ты можешь оказаться. — но вы находите новые дома, не так ли? — спрашивает намджун, и ли вэй смеется. улыбается ему так, будто понял что-то мудрое. он уже несколько лет не покупает что-то, что не от какого-то дизайнера. но он будет ценить этот костюм, думает он, пока ли вэй упаковывает его для него и говорит навестить его снова — много людей нуждается в паре хороших костюмов в своем шкафу. — я загляну, — обещает он, надеясь, что сдержит обещание, — и юнги просил передать привет. — ах, — ли вэй кивает, — хороший мальчик. всегда делает для меня скидку, когда я хожу с семьей в его ресторанчик. передай и от меня привет. и его партнеру тоже. — хосоку? — спрашивает намджун, ему интересно, повторится ли ситуация, как с той женщиной из продуктового. — да-да, хосоку, — отвечает ли вэй, снова кивая, — он тоже хороший парень. как-то открытку мне отправил. когда у меня родился первый правнук. — я передам, — говорит намджун, восхищаясь тем, что так много людей в этом районе знает хосока и юнги. что так много людей любит их. у него сотни тысяч поклонников, но он не уверен, любили ли его когда-то вот так. как ли вэй, который роется в своем старом шкафчике и достает книгу о выращивании китайских овощей, который просит намджуна передать ее юнги. — он упоминал о том, что хочет начать выращивать сад этим летом. так что я купил ее для него. — хорошо, передам, — обещает намджун, забирая книгу с почтением, в котором он думает, она нуждается, — я обещаю. он прижимает книгу к своей груди, когда выбирается обратно в холод, и думает, каким будет его выбор. он останется, если юнги и хосок позволят ему. он останется навсегда. бросит рэп монстра — все богатство, статус, славу. он будет ким намджуном: будет обслуживать столики в корейском ресторане барбекю и покупать костюмы в маленьком портническом магазинчике. ходить домой с людьми, которых любит. _ _ ресторан находится в мидтауне, на окраине района гармент. меню французское, и каждый кусочек более чем роскошный, как и говорил юнги. намджун ужинал в пятизвездочных ресторанах по всему миру, но ему все равно немного не по себе, пока maître d′ (официант) в безупречном смокинге ведет его к столику. на самом деле, он словно в кино. юнги и сокджин блестят в своих сочетающихся сияющих пиджаках. намджун ожидал чего-то нелепого, как говорил юнги, но золотой красочный пиджак поверх его черной шелковой рубашки выглядит великолепно. его волосы искусно убраны с его лба, и он надел простые серебряные сережки-колечки. сокджин тоже выглядит безупречно, будто принадлежит большой сцене. — ты точно не айдол, который скрывается? — спрашивает намджун, когда они подходят поздороваться перед выступлением. — почти им стал, — спокойно отвечает сокджин, — но я устал от людей, которые указывали, что мне делать, и я ушел. — он не так уж и красив, прекрати подкармливать его эго, — ворчит юнги. — прошу прощения, юнги-я, да, я так уж и красив. четыре человека уже предложили мне свои номера. — врешь, мы тут всего минут десять. сокджин ухмыляется и двигает брови, а юнги фыркает. — ты тоже отлично выглядишь, хен, — говорит намджун, пытаясь держаться небрежно и, скорее всего, проваливаясь в этом. трудно сказать в темном освещении, но он уверен, что юнги покраснел. — ах, — он дергает перед своей рубашки, — эти блестяшки нелепые. — они тебе идут, — перечит намджун, понимая, что сокджин смотрит на него с нечитаемым выражением лица. он делает быстрый глоток своего вина, пытаясь расслабиться. — нам нужно начинать, — говорит сокджин, кладя руку на плечо юнги, — увидимся после, намджун-а. намджун поднимает бокал вина, словно собрался говорить тост, и сокджин подмигивает ему. они занимают свои места, юнги за роялем, а сокджин у микрофона. он в стиле тех микрофонов, которые можно было увидеть по телевизору в 1930-ые годы, и сокджин умело им пользуется. намджун видел, как юнги играет несколько лет назад. но он никогда не забывал, как расслабленно тот сидит за пианино — словно он и этот инструмент два старых друга, словно нет никакой нужды показывать себя. его пальцы лениво передвигаются по клавишам, но потрясающая музыка начинает сразу же звучать. это медленная песня в стиле джаза, как юнги и говорил, но она подходит чистому, высокому голосу сокджина. он хорош. очень хорош. как айдол. господи. он не замечает микрофон у пианино юнги, пока юнги не наклоняется вперед и не начинает петь. его голос — низкий аккомпанемент сокджина, который прекрасно вписывается. он поет так же, как и играет: расслабленно, почти лениво. но это так, блять, красиво. намджун никогда не слышал, как он поет — он даже не думал, что он может это делать. это песня о первой любви и разбитом сердце, которое следует после. сокджин качается в такт, пока юнги играет, и мягкое освещение ресторана делает все таким нереальным. намджун словно во сне, наблюдает, как мин юнги поет, будто был рожден для этого. и блять, блять, он так влюблен. этот мальчик находится в его сердце, под всей виной, рядом с одиночеством. он свел хосока и юнги к горстке розовых воспоминаний и запер их, но вот юнги — прямо перед ним и он живой. живее, чем дурацкая память намджуна могла бы хоть когда-нибудь запечатлеть. _ _ юнги и сокджин исполняют около десяти песен, а намджун выпивает четыре бокала вина и съедает три тарелки невероятно переоцененной и красиво поданной еды. слегка опьянев, он мычит себе под нос к тому моменту, как снаружи присоединяется к сокджину и юнги. — вы оба потрясающе выступили, — говорит он, надеясь, что его энтузиазм не слишком заметен. — я знаю, — отвечает сокджин, притворяясь, будто убирает пылинку со своего пиджака, но его улыбка теплая, — я кое с кем выпиваю, так что увидимся завтра, юнги-я, намджун-а. они машут ему, наблюдая за тем, как он ловит такси. — шесть человек дали ему свои номера телефонов, — бормочет юнги, тряся головой, — и он никому из них не позвонит. нелепо. — у него кто-нибудь есть? — спрашивает намджун. — был бы кто-то, если бы он не был таким идиотом, — отвечает юнги. намджуну интересно, говорит ли он о тэхене, но решает, что именно сейчас ему все равно. все, чем забита его голова — юнги. то, как его освещают фонари в его пальто с уже красным носом. намджун не замечал подводку на его глазах, а его губы полные и розовые. намджун выпил всего четыре бокала вина. он знает, что не должен, что не может, но его стены рушатся. семь ебаных лет. дольше. его тело двигается автоматически. такое чувство, будто он наблюдает со стороны, как его руки оказываются на шее юнги, затем он наклоняется и целует его. всего на секунду все повисает в тишине. существуют только его губы на губах юнги спустя почти десятилетие. существует только юнги, прижатый к его телу. затем его разум впивается в его тело, будто пуля, и он понимает, что именно он сделал. что он разрушил. он отрывает себя от юнги, не давая себе времени задержаться на ошеломленном юнги с открытым ртом. о боже о боже о боже, он поцеловал юнги. он поцеловал юнги. который встречается с хосоком. который не является его, никогда не был его и никогда не будет. о боже. ему нужно уйти. прямо сейчас. он не может остаться здесь и встретиться с этим лицом к лицу, пока его сердце буквально разбивается на тысячи кусочков в его груди, разлетаясь повсюду. так что он позволяет своему телу взять контроль над собой еще раз. позволяет своим ногами развернуться и унести его дальше по тротуару. ему плевать куда, только не здесь. он просто бежит, не слыша, как юнги кричит его имя.