delta

детишки провожают его до остановки, рука тэхена в его. на улице все еще идет снег, пока они ждут автобус, и чонгук снимает чимина, пытающегося поймать снежинки языком, они оба смеются. — тебе нужно последовать своему совету тоже, тэхен-а, — тихо говорит намджун, чтобы только тэхен услышал, — поговори с сокджином. тэхен вздыхает. — я подумаю об этом. — о большем я и не прошу, — отвечает намджун, и улыбка тэхена немного мягкая, немного уязвимая. намджун улыбается в ответ, и автобус приезжает прежде, чем они могут еще что-то сказать. намджун забирается внутрь и смеется над чимином, тэхеном и чонгуком, которые стоят на носочках и машут, словно они в каком-то старом фильме наблюдают за тем, как корабль отправляется в путешествие. затем он опускает свою голову между коленями и говорит себе, что панической атаки у него не случится — ни сейчас, в общественном транспорте, ни позже, в доме. он будет рациональным. и спокойным. он признается. он разберется с тем, что выйдет из этого и, скорее всего, завтра он соберет свои вещи и сядет на самолет до сеула и притворится, что ничего не случилось. он поедет домой к родителям и будет рыдать неделю или две, а затем придумает, как вынести все в одиночку. у него получится пережить это — потерять их во второй раз. получится. конечно, эта уверенность длится только до того, как он видит крыльцо их дома. пока не видит, как открывается дверь, а за ней стоит хосок с тусклым, заплаканным лицом. — намджун, — говорит он через лай холли, — боже мой. намджун открывает рот, чтобы сказать… что-нибудь. он не уверен, что именно. извинение, может? но хосок обнимает его прежде, чем он может хоть что-то вымолвить. — я рад, что ты в порядке, — произносит он. он смотрит за плечо хосока в гостиную, где стоит юнги, держа холли в своих руках. кажется, он тоже плакал, хотя для намджуна сейчас сложно понять выражение его лица. в любом случае, намджун правда должен прекратить делать им больно. — нам нужно поговорить, — говорит хосок, отодвигаясь. его рот искажен в узкую линию сейчас, а выражение лица напоминает дни, когда они были трейни, и он пытался держать все под контролем и вести себя профессионально. сердце намджуна пытается забраться в его горло, он чувствует это. — да, — шепчет он и позволяет хосоку провести себя к дивану. он смотрит, как юнги оставляет холли в спальне и занимает место в кресле. — так, — начинает хосок, облокачиваясь локтями на свои колени, — ты что-то чувствуешь к юнги? — я-, — начинает намджун, сбитый с толку. он вообще-то должен был ожидать это от хосока: сразу переход к делу, не сдерживаясь, подобраться сразу к сердцу. — потому что, — продолжает хосок, и его спокойствие начинает рушиться, голос становится немного напуганным, — меня всегда это интересовало, знаешь? я всегда думал, что вместе будете вы. вот почему я не говорил ничего раньше. это имело смысл. ты и он. вы оба были такими... такими умными и талантливыми, а я был просто глупым мальчишкой, который не умел читать рэп, скрываясь под вашей тенью. — сок, — шепчет юнги, словно ему больно, но хосок даже не думает останавливаться. — так что я понимаю, если ты что-то чувствуешь. я- мы ездили, чтобы тебя увидеть. в ньюарке. твой концерт. — что? — такое чувство, будто намджуна ударили. они были там? на этой арене с ним? — и я был так удивлен, — продолжает хосок, словно ничего не слышал, — когда ты ответил на мое сообщение, потому что я думал, что ты нас забыл. или забыл меня, по крайней мере. ты и юнги были... я не знаю. у вас была связь. но я? с чего бы тебе помнить меня? — хосок шмыгает носом, его глаза снова начинают слезиться. выражение его лица искажается, словно он зол, что его тело предает его слезами, — так что я просто хотел сказать, что понимаю. насчет юнги. и я не- я не злюсь, я- намджун больше не может это слушать. из-за этого слишком больно. хосок плачет, и намджун должен это исправить. — забыть тебя? — говорит он, его лицо тоже мокрое, — забыть тебя? чон хосок, ты любовь всей моей, блять, жизни. хосок удивленно икает и начинает на него пялиться. он выглядит прекрасно, думает намджун, даже вот так: кожа отдает золотом в свете лампы, слезы искрятся на его щеках, а темные волосы в полном беспорядке. он был прекрасным раньше, и он прекрасен сейчас, и намджун так сильно его любит, что его ломает из-за этого. он чувствует взгляд юнги на себе и двигается, чтобы посмотреть на него. видит шок и проблеск обиды и протягивает руку через кофейный столик, чтобы дотронуться до коленки юнги. — и ты тоже, хен, — говорит он, — вы оба. любовь, блять, всей моей жизни. — джун, — говорит юнги и затем выглядит растерянным, не зная, что сказать. и это нормально. намджун понимает, что теперь его очередь. — это всегда были вы, — произносит он, начиная плакать еще больше. удивительно, что он еще не выплакал все свои слезы к этому моменту, — это были вы со времен трейни. вот почему я ушел. я так сильно хотел вас обоих, так сильно любил вас, и я не знал, что с этим делать. или как с этим справиться. я так боялся, что все испорчу. что испорчу все для всех нас. так что я убежал, как трус, и все закончилось тем, что я проебался еще больше, и мне так чертовски жаль. мне так сильно жаль. я пытался остановиться, пытался, но все всегда сводилось к вам. все выступления такие, блять, пустые без вас. я никогда не хотел делать все это без вас, и я понял это слишком поздно, и мне очень-очень жаль. теперь он плачет еще сильнее, ближе к рыданиям, и он слишком боится поднять на них взгляд и увидеть отказ или злость. — я работаю над этим, — продолжает он, в отчаянии пытаясь не дать повиснуть тишине, — я больше не- у вас все идеально. у вас замечательная жизнь. и я не разрушу ее, обещаю. не проебусь снова. я уеду. я могу быть в самолете завтра, и вы больше никогда меня не увидите. я просто... я хотел, чтобы вы знали. вы заслуживали узнать. боковым зрением намджун видит, что юнги встает, обходит столик и оказывается рядом с ним. — ты любишь меня? — спрашивает он тихо, словно пытаясь все осмыслить. — да, — шепчет намджун, — очень, блять, сильно. прости. и хосок. хосок смеется. это звучит больше как истерический смех, чем изумленный, вместе с рыданиями, и когда намджун смотрит на него, он яростно трет свои глаза и качает головой. — ты должен ему рассказать, — говорит он, и намджун сначала не понимает, что он обращается к юнги, — у тебя получится лучше, чем у меня. — спорно, — бормочет юнги и садится рядом с намджуном. выпускает длинный дрожащий вздох, — я был очень влюблен в тебя, джун-а. когда мы были трейни. намджун моргает, его голова начинает кружиться. юнги поднимает на него почти застенчивый взгляд. — я думал, ты знал. думал, я был очевиден. я так злился на себя из-за этого. ты был неловким нескладехой, но все равно таким умным. и красивым, даже не понимая этого. и таким добрым, даже если пытался это не показывать, чтобы выглядеть крутым. и я был так влюблен в тебя. это было очень смущающе. сок- чувства к нему пришли немного позже. сначала был ты. намджун бешено прокручивает все в голове, снова преследуя все воспоминания. назад, назад, к сеулу, к студии и комнатам для практики, к их маленькому общежитию, к улыбке юнги — застенчивой и во все зубы — к ссорам и извинениям, к учебе и к часам, проведенным за созданием музыки, к часам, потраченным на слезы, к тому, как они обнимали друг друга в темноте, когда все их мечты казались слишком большими. он так заботился о собственных чувствах и страхах, что даже представить не мог, что нечто, что цвело в его сердце, могло быть взаимным. что если бы он смотрел дольше на юнги, то увидел бы любовь, направленную на него. — и я думал, что это я был очевидным, — теперь говорит хосок, звуча жалобно, — я думал, моя влюбленность в вас была видна с ебаного космоса. я везде за вами ходил. всегда хотел быть с вами, помнишь? я понял, что люблю юнги в семнадцать, джун-а, но я и тебя любил тогда тоже. вы оба были такими... такими крутыми. меня сшибло с ног в первый же гребаный день. и теперь он думает о хосоке, в то время проводящим свое время с ними. о хосоке, который прятал все за улыбкой и ярким смехом. который излучал энергию солнца и был уверен в себе так, как намджуну даже не представлялось. который бросился в рэп с той же страстью, какую отдавал танцам, и не позволял себе колебаться. кто проливал слезы в одиночку, пока юнги и намджун не проникли через стены в его душу, чтобы сказать "положись на меня". они тоже любили его. они тоже любили его. он чувствует головокружение и невесомость, вся гравитация будто бы пропала. — мы говорили об этом, — продолжает юнги, — после того, как закончилась служба. напились в хлам и признались друг другу, что влюблены и в тебя. — вот почему было так больно, — говорит хосок, — дело было не только в нашей карьере. ты оставил нас. у нас, блять, сердца были разбиты. — и мы пытались скрывать это друг от друга очень долгое время, — качает головой юнги, — не понимали, что страдали от одного и того же. намджун икает, пытаясь вернуть свое дыхание в норму. это не... он готовил себя к отказу. он не знает, что делать с этим. с размерами этого, своих прошлых ошибок. — я не знал, — говорит он им, — я не видел. я так... так, блять, боялся. быть геем. любить вас. мне жаль. — все хорошо, — отвечает юнги, его рука ложится на голову намджуна, — ни один из нас не был готов тогда. мы были напуганными детьми. — юнги и я долго с этим справлялись, — тихо добавляет хосок, — очень долго, джун. и мы были друг у друга. ты же был один. мне очень жаль. — это была моя вина, — настаивает намджун, качая головой. — не все из этого, — перечит юнги. намджун смотрит на свои сжатые руки, на то, как они дрожат. он думает, что его тело может развалиться — кости словно вылезают из его кожи. — вы сказали, что были влюблены в меня, — шепчет он, его сердце бьется так громко, заглушая остальные звуки, — что насчет... сейчас? пауза настолько напряженная, что ему хочется кричать. в этот раз, к его удивлению, первым заговаривает хосок. — я не думал, что до сих пор влюблен. а потом ты начал спать в нашей гостевой комнате. — я тоже, — отвечает юнги, — мы и об этом поговорили. спустя неделю после твоего приезда. мы... это сложно, джун-а. мы потеряли так много лет. все не решится в один момент. — я этого и не жду, — говорит намджун. он не ожидал, что его вообще примут, — просто... я не хочу возвращаться. если здесь что-то есть. или может быть. — что насчет твоей карьеры? — спрашивает юнги, нахмурив брови. — нахуй карьеру, — твердо отвечает намджун. он так сильно хочет дотронуться до них обоих, но держит руки при себе, — к черту ее. вы намного важнее. всегда были. хосок делает рваный вдох, но это правда. намджун знал все эти годы. настало время и им узнать. — я не шутил, — он бросает взгляд сначала на юнги, затем на хосока, обращая внимание на их красные глаза и почти одинаковое удивление, выраженное на их лицах, — когда сказал, что вы любовь всей моей жизни. я семь лет скучал по вам. мне как бы хочется прекратить. юнги смеется мокро и рвано и зарывает свое лицо в плече намджуна. намджун удивленно вздрагивает. он забывает — или забыл — как юнги нравится тактильный контакт, особенно когда он нуждается в утешении. он впитывает это, как губка, и давным-давно в сеуле хосок всегда был рад побаловать его. намджун же больше уходил в себя, но сейчас он не сомневался — только протянул руку, чтобы пальцами зарыться в волосах юнги. — тогда останься, — говорит хосок, и когда намджун смотрит на него, его лицо выражает решительность, а мокрые глаза ярко горят, — вернись домой, намджун. намджун чуть снова не начинает плакать. дом. дом. другой рукой он обвивает плечи хосока и притягивает его к себе, прижимая их обоих к себе покрепче — его мозг, переполненный эмоциями наполовину боится, что они исчезнут, если он их отпустит. хосок тянется к рукаву юнги, чтобы схватиться за него так же отчаянно, как себя чувствует намджун. — мы разберемся с этим, — шепчет юнги в шею намджуна. — хорошо, — отвечает он, закрывая глаза и пытаясь понять, ему хочется смеяться или еще поплакать, — хорошо. он не знает, как долго они сидят вот так, качаясь из стороны в сторону вместе на диване, переплетясь конечностями. тишина уже не такая тяжелая, как была до этого, и намджун думает, что скорее всего им всем нужно немного времени, чтобы взять себя в руки. в конце концов тишина внезапно нарушается недовольным лаем холли и тем, как его лапки скребут дверь спальни. юнги вздыхает и отрывает себя от намджуна — намджун почти заставляет себя не выпустить жалкий звук протеста из-за потери его тепла. он исчезает в холле и возвращается меньше чем через тридцать секунд с извивающимся песиком в своих руках. — вот, - воркует он с холли и кладет его на колени намджуна, — ему нужно немного взбодриться. намджун смеется, пока холли лижет его подбородок, и отпускает хосока, чтобы погладить пушистую шерсть песика. — спасибо. юнги кивает и шмыгает носом, снова вытирая свои глаза. — без проблем, — застенчиво бормочет он. — блять, — вставая произносит хосок, — давно я, блять, столько не плакал. ненавижу это. — добро пожаловать в клуб, — отвечает юнги, но они оба выглядят так, словно гору с плеч сбросили. намджун чувствует себя так же. словно все эти годы какой-то груз медленно ломал их, а теперь наконец-то, наконец-то он исчез. намджун чувствует, как тоска отпускает его, лишь малая часть, но этого достаточно, чтобы дышать стало легче. холли освобождается из его рук и, фыркая, устраивается на диване. — прости, дружище, — говорит юнги, — мы скоро идем в кроватку. настенные часы оповещают намджуна, что уже почти четыре утра. теперь, когда весь адреналин покидает его тело, он чувствует, как подкрадывается усталость. — нам нужно поспать, — говорит хосок, — мы можем поговорить еще утром. намджун кивает. это, пожалуй, хорошая идея. юнги и хосоку нужно время, чтобы все обговорить — подумать, что они думают обо всем этом. но когда он желает им спокойной ночи и направляется в сторону своей комнаты, хосок рукой останавливает его. — куда ты, блять, собрался? — спрашивает он. — в кровать? — удивленно отвечает намджун. хосок качает головой. бросает взгляд на юнги, и у них словно происходит немой разговор. — поспи с нами, — говорит хосок, — если хочешь? ох. ох. — да, — отвечает намджун, задыхаясь немного, — да... я не против. поэтому он надевает пижаму и чистит свои зубы, а затем стучит в их дверь. обычно спальня закрыта, и он понимает, что за этот месяц он ни разу в ней не был. было как-то странно и священно врываться туда, особенно учитывая его томительные чувства. но сегодня хосок открывает ему дверь и кивком приглашает его войти. комната маленькая, но уютная. большое окно открывает вид на улицу, на подоконнике стоят растения. двуспальная кровать, по бокам которой тумбочки, маленькая книжная полка, которая заполнена больше всякой всячиной и тетрадями с упражнениями. маленькая кроватка холли в углу, а на стенах фото нью-йорка и кореи — тэгу и нечто, похожее на остров чеджу— и эти фотографии, скорее всего, принадлежат юнги. здесь комфортно, как и во всем здании. чувствуется как дом. юнги уже сидит на кровати и хлопает по матрасу. им троим вместиться будет непросто, но намджуну все равно, и он думает, что им тоже. он забирается под одеяло, чувствуя, как хосок прижимается к его спине, и дрожит от тепла. он не помнит, когда в последний раз лежал с кем-то в кровати. у него были отношения на одну ночь пару раз, когда он пытался убедить себя, что он не хотел мужчин, но никто из девушек не оставался на ночь. теперь у него есть хосок, который аккуратно прижимается к нему, и рука юнги, обвитая вокруг его талии, и это ошеломляет его в самом хорошем смысле. — чон хосок, — бормочет юнги, уже наполовину во сне, — завтра мы также поговорим о том, как сильно я, блять, люблю тебя, и я уйду от тебя, только если меня собьет автобус или типа того. хосок смеется, но звук тяжелый и эмоциональный. — ладно, — отвечает он и тянется рукой через намджуна, чтобы погладить щеку юнги, — а теперь спи. юнги мычит, уже точно вырубаясь. — и ты, джуни, — говорит хосок, придвигаясь ближе, — спи. и намджун засыпает, намного легче, чем за все эти годы.