Тот, кто приходит в ночи

За окном светает. Крыши домов медленно занимаются утренним румянцем. Но Ибо уже здесь нет — ушёл после полуночи. Провёл с ним день — ну как провёл… Пролежал окоченевшим телом под кроватью, пока Сяо Чжань пытался отсыпаться, периодически маясь жутко непривычным бездельем. От менеджера — ни звонка, ни одного нового сообщения, что несколько настораживало. Но звонить и выяснять причину не хотелось, хотя надо было — в обычное время ему бы уже скинули на почту расписание не только на завтра, но и на неделю, а то и месяц вперёд. В принципе, оно уже имелось, но всегда могли произойти какие-то изменения, да и вообще — менеджер Ву очень серьёзно подходил к своим обязанностям. Или сказалось то, что Ибо внушил ему не беспокоить Сяо Чжаня эти два дня? Сам Ибо в своём спящем состоянии никак не тянул на того монстра, каким описывал свой вид. Светлый шёлк волос, бледная нежная кожа, розовые губы и трогательный нос — настолько трогательный, что невозможно было не потрогать, не бипнуть, но Сяо Чжань смог, сдержался. Улёгшись рядом на полу, он светил на него фонариком и залипал на кусательный кадык, на целовательную шею, ласкательную грудь, скрытую серой тканью футболки, и руки, пальцы… Ах, что могли вытворять эти руки и пальцы. Сяо Чжань поставил бы им алтарь и неустанно молился бы. А ещё лучше — касался бы и касался, притягивал бы к себе, чтобы эти руки... «Вот как это у него получается? Лежит себе и лежит, а я тут мучаюсь», — восторженно возмутился Сяо Чжань и снова поразился тому, насколько совершенным выглядело это создание под его кроватью, насколько изящным и обманчиво беззащитным. Хотя обманчиво ли? Это для людей Ибо и подобные ему смертельно опасны, но в том мире, которому принадлежал этот парень… насколько сильным он был? Насколько мог постоять за себя? Да, не последний в клане. Да, способный разобраться с тварями помельче, но и там был предел его стойкости. И кто знает, выстоял бы, окажись тварей больше? И точно нет никакой уверенности в том, что он сможет спастись, напади на него кто из его вида. Юный принц на шатком троне, с затаившейся под ним гадюкой. Страшно. Так сильно Сяо Чжань и за себя не боялся. Если бы можно было, если бы Ибо позволил, он закрыл бы его и никуда не отпускал. Но Ибо точно не позволил бы. Не в его характере. Сяо Чжань тихонько взвыл. Собственная беспомощность бесила. Что он может? Раз за разом он задавал себе этот вопрос, но не находил ответа. Настрогать осиновых кольев? Смастерить бомбы с чесноком и серебром? И самому убиться об них — с его-то степенью ловкости. Так, за обдумыванием планов — один безумнее другого, — он и заснул. А очнулся уже от холодных поцелуев Ибо. И это было одним из самых приятных пробуждений в его жизни. И душ потом был одним из самых приятных («Вдруг мне станет одиноко? Не люблю, знаешь ли, одиночество»). Да что там — самым приятным. Никогда такого не было, чтобы при одном только воспоминании потом заливаться краской и ощущать разгорающееся томление внизу живота, прикрывать глаза и ласкать себя, пытаясь хоть немного повторить то, что повезло испытать. А утром снова бояться, прислонившись лбом к холодному стеклу, бездумно уставившись на просыпающийся город, гадая, как всё прошло у Ибо, что с ним, придёт ли. Ночью он сказал, что надо показаться родным, чтобы не мучились в неизвестности. Да и не терпелось начать вызнавать, кто стоял за покушением. — А разве они не могут чувствовать, что ты в безопасности, что ты… жив? — спросил Сяо Чжань, пока Ибо зашнуровывал кеды — в них и в подранных брюках он выглядел совсем мальчишкой, и Сяо Чжаня на секунду кольнуло стыдом. Нет, он, конечно, уже знал, что Ибо был старше, чем выглядел, и вообще будет таким всегда, но в голове это всё равно укладывалось с трудом. Равно как и то, что кому-то может быть не холодно зимой с голыми коленками наружу и в обуви на тонкой подошве. — Они чувствуют, что я жив. Собственно, это и всё, что они могут, — ответил Ибо, поднимаясь. — Они не знают, ни где я, ни в каком состоянии, ни с кем. Могут только догадываться, но не быть уверенными. Слышал выражение «мой дом — моя крепость»? Так вот это оно и есть, пока ты не пригласишь кого не надо в свою крепость. Одного ты уже пригласил. Другие не смогут не то что пробраться, ощутить присутствие хоть кого-нибудь за этими стенами не смогут. Как слепнут и глохнут, понимаешь? При этих словах Ибо криво ухмыльнулся. Сяо Чжань пригладил его волосы, заправил непослушную прядь за ухо, прошёлся пальцами по серёжкам и тихо ответил: — Понимаю. Но ты — не «кого не надо». Зачем ты так про себя? Всё ещё думаешь, что воспользовался мною? Всё ещё не уверен в реальности моих чувств? И это, — тут Сяо Чжань не выдержал, со всей силы шлёпнул Ибо по плечу и картинно воскликнул: — и это после всего, что между нами было? Ван Ибо, не хочешь ли ты взять ответственность за свои действия? — Придурок, — выдохнул Ибо и в одно мгновение придвинулся вплотную к Сяо Чжаню, обвил его руками и прижал к себе. — Придурок, — согласился тот, — очень переживающий за тебя придурок. Как я узнаю, что с тобой всё в порядке? Почувствую ли, если вдруг… — Почувствуешь. И… не переживай. Я приду ночью. И вообще… хотел бы спросить у тебя разрешения… — На что? — Я хочу спать здесь, в твоём доме. Можно? Только здесь я чувствую себя в безопасности. — Можно. Тебе всё можно, — улыбнулся Сяо Чжань ему в губы и поцеловал — долго, нежно, а потом всё жарче и жарче, не желая отпускать, боясь отпускать. Ибо чуть слышно простонал в поцелуй, прижался всем телом, а руки его уже оказались под футболкой Сяо Чжаня, огладили кромку домашних штанов, обхватили сквозь ткань и надавили. Сяо Чжань потёк как оплавленный воск в этих прикосновениях, задрожал и вспыхнул, придвинулся ближе, подставляя шею, и подставился весь, когда Ибо прихватил мочку уха, а потом принялся дразнить клыками и вылизывать. Не помня себя от возбуждения, Сяо Чжань расстегнул ремень на брюках Ибо, стянул их вместе с трусами... — Чжань-гэ, что ты… — Молчи. Молчи, Бо-ди, пока я не передумал, — ответил Сяо Чжань и упал перед ним на колени, поцеловал истекающую смазкой пульсирующую головку, огладил языком и, прикрыв глаза, взял в рот, чем вызвал изумлённый возглас наверху. Как это делается, он знал только в теории. В практике тоже, но практиковались на нём, а не он. Но тут ведь главное, чтобы было хорошо так же, как и тебе. И Сяо Чжань честно старался — заглатывал так глубоко, как только мог, проводил языком по всей длине, не забывая ласкать и руками. Целовал и вылизывал так самозабвенно, что в какой-то момент понял — ещё немного и он сам кончит только от осознания того, как приятно он делает Ибо. А Ибо, вцепившись ему в волосы и направляя, прислонился к двери и скулил, стонал, вбивался в жаркий рот и дрожал мелко-мелко. У Сяо Чжаня туманилось в глазах, но он упрямо продолжал смотреть вверх — на такого разомлевшего, открытого и красивого Ибо, с приоткрытым ртом, заломленными бровями, дрожащими ресницами и алеющими скулами. А когда он выгнулся весь и на одной протяжной ноте сказал ломко «Чжань-гэ», изливаясь, Сяо Чжань ошалело понял, что сам позорно спустил себе в штаны. — Ах, Чжань-гэ, — простонал Ибо и сполз к Сяо Чжаню, втянул в поцелуй, слизывая свой вкус с его губ. — Чжань-гэ, — жалостливо протянул он, уткнувшись в ключицу, — я не хочу уходить, Чжань-гэ. — Ну так и не уходи, — прошептал Сяо Чжань. — Но я должен. Я потом приду и всё расскажу. Ты только не волнуйся, ладно? И никого не приглашай, понял? — Хорошо, мамочка, — рассмеялся Сяо Чжань, и Ибо ответил нервным гыканьем, а потом мученически вздохнул, отлип и растворился в темноте распахнутой двери. «Выпендрёжник», — ласково проворчал про себя Сяо Чжань и пошёл спать, прихватив по пути Орешек. Та уже не шипит на Ибо и почти не косится, предпочитая игнорировать — игнорировать настолько, что и со стула спрыгнуть не подумала, только уши прижала, когда Ибо сел рядом и погладил её пару раз — несмело, будто не кошку гладил, а чудище какое, которое могло и руку отгрызть. И такой восторг отразился у него на лице, что Сяо Чжань невольно залюбовался, вытащил телефон и щёлкнул идиллию на камеру. Теперь же на снимке была его кухня, была Орешек с прижатыми ушами и мордой каменного изваяния, а рядом… рядом какая-то смазанная, размытая тень, признать в которой Ибо, да хоть кого, никак не представлялось возможным. *** Жуть вываливаться прекратила, но странности на этом не закончились. Менеджер не позвонил ни утром, ни днём. Сяо Чжань сам, сверившись с графиком, вызвал такси и прибыл на рекламные съёмки. Там его удивлённо встретили гримёры, которые тоже не знали, куда пропал господин Ву — собирались сами, гадая, почему он им не позвонил и не скоординировал. И на съёмки прибыли, будучи не до конца уверенными в том, что ничего не отменилось. А потом ему позвонили из агентства и попросили приехать. Сяо Чжань взмок под тонкой рубашкой. Глава редко звонила ему сама, предпочитая передавать все замечания через менеджера Ву. Она вообще старалась не обращать лишний раз внимание на Сяо Чжаня, считая его едва ли не самым слабым звеном. Сяо Чжань порой удивлялся, почему его вообще взяли. Ему постоянно приходилось доказывать, что он ничем не хуже других, что он может это, вот это, а ещё и вот это. Он терпел участие в унизительных телешоу, покорно соглашался на все контракты, которыми его обкладывали так плотно, что не продохнуть, и ни разу за всё то время, что был в агентстве, не общался лично с директором — как будто его для неё и не существовало вовсе. И вот, пожалуйста, звонит лично и сухо интересуется, может ли он приехать сейчас. — Тут полиция, — бросает она. И слышится Сяо Чжаню в этом голосе немой упрёк, хотя он в толк взять не может, с чего бы ей вдруг попрекать его приездом полиции. Он всегда был образцовым айдолом, наркотики не употреблял, к проституткам не ходил, оружием не увлекался. Так что, зачем он мог понадобиться полиции, ни разу не понятно. Но в агентстве его встречают два офицера уголовного отдела полиции Пекина и испепеляющий взгляд директора, восседающей за своим столом в высоком кресле. — Господин Сяо, когда вы последний раз виделись с господином Ву? — устало интересуется один из детективов, тот, что повыше и постарше. Младший готовится записывать в блокнот, уже густо испещрённый иероглифами. Сяо Чжань, не спрашивая позволения, падает в свободное кресло. — А что с ним? — хрипит он. В горле внезапно пересохло. И что-то ему подсказывает, что с менеджером Ву всё очень-очень плохо. Иначе бы полицейские не пришли сюда и не стали его расспрашивать. Не просто полицейские. Уголовный отдел. — Так всё же? Когда? — Два дня назад. Вечером. На закрытом мероприятии. — Что за мероприятие? — спрашивает младший офицер, не отрывая взгляда от блокнота. — Какое-то семейное торжество. Семья Ван. — Что за семья? — Я… я в точности не знаю, — отвечает Сяо Чжань и с ужасом понимает, что голос его звучит неубедительно. И старший офицер уже не выглядит таким усталым, а младший вглядывается в лицо Сяо Чжаня совсем уж цепко. — Не знаете? — старший наклоняется к нему. И Сяо Чжань не выдерживает, взрывается. — Да откуда ж я могу знать, если сам менеджер Ву не знал? — повышает голос он, — всё, что он мне сказал, что они специализируется на медицине. Гематология, что ли. Я не знаю, может, у них сеть фармкомпаний. Или клиник. Или ещё что. Не знаю. — А почему вы так нервничаете, господин Сяо? — умильно улыбается младший офицер. — А почему я должен не нервничать? Меня впервые в жизни допрашивают полицейские… — Это ещё не допрос… — Да мне срать! — Сяо Чжань! — возмущённо прошипела директор. Губы её, густо намазанные тёмно-красной помадой, сжались в тонкую линию, а глаза… о, если бы взглядом можно было бы убить, Сяо Чжань бы уж дымился обугленным трупом. — Да что Сяо Чжань? 28 лет уже Сяо Чжань! У меня дел по горло, хронический недосып, недоед и недотрах. Меня сорвали со съёмки, на которую мне ещё возвращаться и доснимать, возможно, поздним вечером, если не ночью, потому что они, видите ли, хотят атмосферу ночной романтики. У меня пропал менеджер. Без него я как без рук. Я волнуюсь, а вы задаёте вопросы и не даёте ни одного ответа! Как я должен реагировать? Вам вообще как? Нормально? — Господин Сяо, успокойтесь, пожалуйста, — старший офицер раздражённо потёр переносицу. — Вас никто ни в чём не подозревает. — Пока, — подал голос младший. — Мы просто пытаемся восстановить возможную картину произошедшего. Менеджера Ву… мы не совсем уверены в том, что с ним произошло. Тот, кто убил его, выбрал очень странный, дикий способ. Я… мы впервые сталкиваемся с таким. — Тот, кто убил? — Вот, посмотрите, — сказал старший офицер и подвинул к нему россыпь фотографий. На каждой из них нечто, бывшее когда-то человеком. Наверное. В том, что на всех на них менеджер Ву, до Сяо Чжаня доходит не сразу. Обтянутое землистой кожей тело. Нет. Не тело. Скелет, который облепили чем-то вроде пергаментной бумаги — натянули так, что каждая кость выступает и местами вспарывает, торчит. Лицо… то, что было когда-то лицом… как можно признать в этом менеджера Ву, Сяо Чжань не понимает. И как что-то могло превратить человека в такое, как это вообще возможно, тоже не понимает. Усохшие белки глаз, раскрытый в немом ужасе рот, серый язык, прилипший к такому же серому нёбу, выставленные перед собой остовы рук с вывернутыми пальцами, и много, много почерневших точек как от проколов. — Что это… что это за точки? — находит он силы, чтобы спросить. — Хотели бы мы знать, — отвечает офицер. — Похоже на следы от ножа для колки льда. Но глубина ранений другая. Меньше. И… бывало, что кого-то убивали таким ножом, но чтобы всю кровь откачать, да так, что в теле не осталось ни грамма жидкости, это на нашей практике впервые. И либо кто-то избрал такой изощрённый способ, чтобы поквитаться за что-то с господином Ву, либо… — Либо? — подтолкнула директор. — Либо мы имеем дело с психопатом, и это его первая жертва. Первая, известная нам жертва. Господин Сяо, вы общались с господином Ву больше прочих. У него были недоброжелатели? Кто-нибудь, кто мог желать ему смерти? — Что? Я не… я не знаю. То есть я, конечно, общался с ним, да. По работе. Но я не знаю ничего о том, что выходило за пределы его рабочих обязанностей. И… я не знаю, не знаю, кто мог желать ему такого, — он закрывает глаза, но фотографии никуда не исчезают — они там, выжженные на подкорке сознания. Светятся чёткими квадратами в расплывающейся темноте. Ему дурно, мутит и хочется выбежать на улицу, вдохнуть морозного воздуха и забыть об увиденном. Кто-то легко касается его плеча. — Господин Сяо, — старший офицер сочувственно вздыхает, — я знаю, вы работали с ним давно. И мне жаль, что пришлось показать вам это. Но вы хотели знать, что случилось. Мы тоже хотим. И приложим все усилия, чтобы найти и наказать виновных, — говорит офицер и спотыкается, когда Сяо Чжань вдруг начинает истерически смеяться. — Господин Сяо? — Сяо Чжань? — это уже властно директор. Она встаёт и грозно смотрит на него, всем своим видом показывая, как не одобряет то, что он тут устроил. Выглядит так, будто и в смерти менеджера она готова его обвинить. А ведь действительно… Если бы не он, то… — Вы думаете, вам это по силам? — спрашивает Сяо Чжань, отсмеявшись, — найти и наказать тех, кто сотворил это с менеджером Ву? Вы думаете, что сможете, да? — Вы что-то знаете? — Ни-че-го. Вообще ни-че-го. Кроме того, что теперь я, пожалуй, буду спать со включенным светом. И что надо будет привыкать к новому менеджеру, и… нет… Не могу, не могу поверить… Его уже трясёт. И ободряющие похлопывания по плечу никак не помогают. Ещё одно такое похлопывание, и его точно вырвет — прямо на зеркально чистый стол директора, на её кипенно-белую блузку и эти жуткие фотографии. «Хочешь знать, почему люди с древности боялись не то что имя нам давать, но и думать о нас?», — всплывает в памяти. Сяо Чжань шатко поднимается и, ухватившись за край стола, пытается держаться на ногах. Хочет выйти уже наконец отсюда, подальше от этих фотографий, от менеджера Ву на них. «Придём и выпьем досуха, до самой, блядь, последней капли!» — кричит Ибо в его голове, и Сяо Чжань не слышит ничего, кроме этого крика. И не видит ничего, кроме застывшего в предсмертном крике менеджера Ву. «Мы жадные. Настолько жадные, что если уж вцепимся в горло, то ни за что не отпустим». Ни за что. И Сяо Чжань стал бы таким, если бы Ибо не смог остановиться. Если бы не убивал чаще. Он ведь говорил, что убивает. Что если «повезёт», то убивает часто, а если нет, то кровь из пакетов. «То ли дело пить живых, слушать, как поёт их кровь, как кричит их жизнь. И нет ничего слаще последнего вздоха, последнего удара сердца», — сладкоречиво ввинчивается голос Ибо, проникает под кожу, обволакивает и так сильно сжимает сердце, что не вдохнуть, вплетается в кровь и тянет-тянет, замораживая всё вокруг. И Сяо Чжаня всё же вырывает — прям как он и думал. На стол, фотографии и кипенно-белую блузку директора агентства. *** Он бы ни дня не продержался в этой индустрии, если бы не собрал себя по частям тем же днём и, надышавшись нашатырным спиртом, закинувшись успокоительными, наскоро впихнув в себя абсолютно пресный, но категорически полезный перекус, не вернулся на съёмочную площадку. Он даже смог перемолвиться парой незначащих слов с миленькой девушкой, которую агентство выделило ему в качестве временного менеджера. Справлялась она со всем споро, дело своё знала, и весь процесс съёмок прошёл совершенно обычно. Гримёры сунулись было спросить Сяо Чжаня о менеджере Ву, но новенькая сурово на них глянула и приказала не терять время «на болтовню». А Сяо Чжань смотрел на неё и думал, сколько она протянет, уберут ли её так же, как и менеджера Ву, или же оставят в покое. С чего вдруг им вообще понадобилось его убивать? Ещё и так жутко… Ибо говорил, что им нельзя оставлять следы, нельзя убивать тех, кого могут хватиться, но вот он — менеджер Ву, весь усыпанный этими следами. За что? Кто и за что так с ним? — Вы сегодня отлично поработали, — подбодрила его новенькая после окончания съёмок, — на завтра у вас назначена встреча с композитором. Предстоит обговорить детали песни для фильма. — Да, спасибо, — вежливо улыбнулся Сяо Чжань. Его всё ещё мутило. И глаза болели. А закрывать их он боялся. Расслабляться вообще. В перерывах бездумно гонял в игрушку на телефоне, больше проигрывая, не в состоянии сосредоточиться на игре. Он бы и всю ночь так провёл в телефоне, здесь, с чужими людьми, только бы не возвращаться домой. Он боялся. Боялся, что Ибо увидит страх в его глазах. Увидит и снова уйдёт. И одновременно… хотел этого? Он волновался за Ибо, переживал, желал обнять, желал быть с ним, но… перед внутренним взором вспыхивали снимки с тем, что осталось от менеджера Ву, и Сяо Чжань пытался запретить себе думать о том, что те, кого убивает Ибо, что они тоже вот так, как… — Господин Сяо, нам пора. Машина прибыла. Пожалуйста, позаботьтесь о себе. Спокойной ночи. — Спокойной, — ответил Сяо Чжань, уже закрывая дверь своей квартиры. Не помнил, как поднялся, как дошёл, как нащупал ключи и открыл. Дом встретил его полумраком, мурчанием Орешек, потирающейся о ноги, и объятиями Ибо. Его тёплыми руками и тёплыми губами.