Тот, кто приходит в ночи

Следом за новостью о погибшем жутким образом дядюшке Чжоу СМИ написали и об обнаруженном в его доме Ду Хване. Заблюренные изображения пугали не меньше. Потому что Сяо Чжаню не надо было видеть детально, что там за пиксельными квадратами — он и так знал. Но, видимо, соцсети решили, что одного знания мало. Кто-то слил незаблюренные снимки соседа господина Чжоу, застывшего выгнувшимся луком на простынях в зелёный цветочек. И Сяо Чжань с каким-то мазохистским упорством всматривался в чёрные проколы на серой коже — на шее и запястьях. У дядюшки Чжоу — только шея, но вся в этих проклятых точках. Менеджер же Ву весь был в них — они виднелись не только на шее, но и в просветах разодранной одежды на бедре, плечах, лодыжках, словно он вырывался и его кусали куда придётся. Или дело в том, что менеджер Ву был помоложе, кожа глаже и приятнее, не дряблая? — Долбанные эйджисты, — выругался Сяо Чжань и обновил вкладки соцсетей. Посты с изображениями высушенных тел исчезли, и тут же будто тучи на солнце набежали, стало холоднее, но не то чтобы в квартире, а внутри него самого. Начинается. Вот так это происходит. Сколько бы ни обновлял он потом соцсети, ничего не появлялось. Выдохнул, пытаясь успокоиться. Заварил чай, погладил Орешек, снова обновил и… не удержал торжествующего возгласа. Появились. И потом в течение дня снимки то исчезали, то с завидным постоянством появлялись. И чем больше тёрлись такие посты, тем сильнее бурлили соцсети, паниковали, взывали к полиции, хранившей молчание, к властям, «наверняка проводящим эксперименты с опасными вирусами», строились теории одна безумнее другой (и ни одна из них не соответствовала истине), пока то с одних аккаунтов, то с других не пошли предположения про то, что это не просто убийства, и никакой не вирус, а следы тех, кто приходит в ночи. И снимки с погибшим менеджером Ву в качестве доказательств. «Мы знаем только о двух жертвах, но их больше. Вот, поглядите. Другой человек», сообщали такие аккаунты. Аккаунты-однодневки, понял Сяо Чжань, прошерстив их все в конце длинного рабочего дня, завершившегося в полночь, когда он уже находился на пути домой. И если бы не перелёты из одного города в другой, измотавшие его больше самих съёмок, он бы и заснуть не смог. Да и так сна не было ни в одном глазу. Ощущение дикой усталости — да, но не сна — не сейчас. И в том, как быстро подтирались такие посты, и так же быстро появлялись новые, ему виделась паника, лихорадочные попытки сделать хоть что-нибудь, взять под контроль то, что никак не желало браться и упрямо расползалось, ширилось, грозило выйти из соцсетей и поселиться не только в газетах и телевизионных ток-шоу, но и утвердиться в умах людей. Можно было воскликнуть победно «Ага! Соцсети вам не победить! Обломитесь, гады!», вот только радости он никакой не испытывал. Скорее, это его самого накрывало с головой паникой. А уж когда какой-то ноунейм разместил старые, замыленного качества снимки, Сяо Чжаню на миг показалось, что его парализовало — ни дышать, ни моргать, ни сказать что-либо, он не мог. Только смотрел и смотрел на эти снимки, смотрел и сердце сжималось, билось в истерике и истекало болью. На одном из снимков угадывались сразу два высохших тела у обеденного разгромленного стола, на другом — что-то в джинсах и футболке с ярким принтом, и на последнем — обтянутое серой кожей женское тело в одних только кружевных белых трусиках. И подпись: «Жертв больше. Это уже 7. Кто приходит по наши души?». Ни имён жертв, ни дат, когда были сделаны эти снимки, будто вывалившиеся из какого-нибудь закрытого дела с затёртыми пометками на полях. Но Сяо Чжань и так знал, кто это и когда. И кто «пришёл по их души», он тоже знал. И это было больнее и хуже всего. Но вместе с тем… не верил он в то, что и в этот раз в произошедшем повинен Ибо. Ну не мог он так поступить после всего, что рассказал. Не мог же он лгать так искусно, так проникновенно? Или мог? А что если… и тут Сяо Чжань перевёл взгляд на менеджера, что-то изучающую в планшете — вероятно, его график на предстоящую неделю. Что если… он похолодел, не решаясь додумать эту мысль, но и оставить всё как есть, тоже не мог. Не мог рисковать другими, пусть и в попытке спасти Ибо. — По поводу моей проблемы, — начал он и завис. Менеджер встрепенулась, испуганно оглянулась на водителя и склонилась ближе. — Так вот, — продолжил Сяо Чжань, — по поводу моей проблемы. Если вы ещё не искали никого, то и не надо. Не надо их искать. — Но я уже начала пробивать контакты… — Не надо. Оставьте. Забудьте. — А как же?.. — Решу как-нибудь. Агентство не пострадает. Всё будет в порядке. «Всё будет в порядке». Хотел бы он и сам в это верить, но никак не выходило. Тревога нарастала, разгоралась внутри неясным болезненным сгустком. Он шёл по коридору к своей квартире, но чем ближе становилась дверь, тем сильнее он желал повернуть назад, спуститься вниз и бежать-бежать. Куда? Он и сам не знал. Просто чувствовал, что ему надо, очень надо. Так надо, как никогда ещё в жизни ничего не надо было. И когда он уже зашёл в лифт, всё прекратилось. Как стена выросла. Плотная, заглушающая всё, что до этого кричало внутри. «Не надо тебе никуда, останься, не подвергай себя опасности, не надо, не стоит», — словно нашёптывало что едва различимо, тихо так, с ломкой нежностью, распадающейся на хрустальные переливы звёзд, сверкавших на ресницах Ибо в ту ночь, когда… «Я смогу тебя призвать», — сказал Ибо в ту ночь, когда поделился своей кровью с ним. А если сможет призвать, то сможет и отговорить, так? Сможет заглушить то, что испытывает, лишь бы Сяо Чжань не пошёл, лишь бы не вмешивался и остался жив? И если он доверится сейчас голосу его крови, пойдёт на отголоски её зова, то сможет ли найти, не проплутает ли просто так? А хотя если и проплутает, пусть так. Всё лучше, чем сидеть и ничего не делать. И если… если суждено сгинуть… если сгинет в поисках Ибо, попадёт в руки его родни, или ещё что приключится, пусть так. Лучше так, чем быть бесхребетной амёбой и даже не попытаться спасти того, кто без ложного пафоса стал центром его Вселенной, всей его жизнью. Вот только Орешек… вдруг с ним что произойдёт, а она останется одна в закрытой квартире? Он вернулся на свой этаж и принялся звонить в соседнюю дверь. Минут десять спустя ему всё же открыли. Заспанный мужик в растянутой майке и клетчатых шортах хмуро взирал на него то одним глазом, то другим, не в силах держать открытыми сразу оба. — Чо надо? — спросил хриплым со сна голосом. Сяо Чжань вытащил из кармана ключи и вложил их в руку ошарашенного мужика. — Я… мне уезжать надо. Срочно. Очень срочно. Не знаю, когда смогу вернуться. А в квартире кошка, — зачастил Сяо Чжань, боясь, что его в любой момент прервут, — там корм есть, все дела. Пожалуйста, если завтра меня не будет… если завтра я не зайду за ключами, покормите мою кошку. Пожалуйста? — Ты нормальный вообще? — ещё больше нахмурился мужик. — Гонится за тобой кто? С законом проблемы? С мафией? — Нет! Что вы! — нервно рассмеялся Сяо Чжань, — никаких проблем! В командировку уезжаю срочную, кошку не с кем оставить. Пожалуйста? — взмолился он, сделав максимально просительные глаза, какие только умел, и зачем-то добавил: — Её Орешек зовут. *** Из дома он не выбежал — вывалился, чудом не пропахав носом асфальт. Не позволяя себе отдышаться, кинулся сначала в одну сторону, домчался до конца квартала и согнулся, упершись ладонями о колени. Не туда. Стоило загнаться до сорванного дыхания, чтобы понять — не туда, промазал. Вернулся на пару спящих в этот час улиц и заметался, озираясь: дома, дома, нагромождения бетонных коробок, проводов, вырвиглазных вывесок, антенн, крыш, неба, проулки, ответвления, и ни единой подсказки, ни единой зацепки. В пору сдаться, поджать хвост и тащиться обратно, ну потому что с чего он вообще взял, что это будет так рядом? Может, это на другом конце Пекина? Или в пригороде? В другой провинции наконец? Откуда эта тупая уверенность, что он сможет его найти? И даже если найдёт, то что? Что будет делать? Что он может? Он всего лишь человек. — Не надейся, я не отступлю, — процедил Сяо Чжань, сделал пару глубоких вдохов и, пытаясь расслабиться, прикрыл глаза. И в ту же секунду меж ресниц мигнуло что-то красное. Он посмотрел вперёд — ничего, всё та же тёмная улица, освещённая тусклыми фонарями, но стоит прикрыть глаза и… вот она — слабо мерцающая неоновым красным светом тонкая нить, эфемерная, почти не видная. Рискуя споткнуться о трещины и выступы неровного асфальта, вляпаться в мусор, гонимый ночным ветром, он двинулся по этой нити. Сначала она вела прямо, вдоль домов, потом нырнула в один из проулков, в другой, третий, пятый, а там и на оживлённую даже в это позднее время торговую улицу вывела, и Сяо Чжань, уже привыкший к беготне в темноте, потерялся в обилии звуков, цветов, света и людей. Они ходили, толкались, смеялись, говорили, размахивали руками, шли вперёд и назад, поперёк — так, что не обойти, не перейти эту людскую реку, и нить… сколько бы он ни прикрывал глаза, сколько бы ни жмурился, нить так и не появлялась, как если бы растворилась, рассеялась. «Не паникуй. Только не паникуй. Мысли по порядку», — уговаривал он себя. Мысли по порядку. И первая мысль — надеть маску. Всё правильно, он же в людном месте. Не хватало ещё привлечь к себе ненужное внимание. Конечно, если его появления здесь не ожидают, то и шанс того, что соотнесут с тем самым айдолом Сяо Чжанем, невелик. И всё же, лучше не рисковать. Потому что если сейчас узнают, то окружат тесным кольцом, из которого не вырваться и до утра, а то и на сувениры растащат. Время, в любом случае, будет потеряно, а его и так мало, катастрофически мало. Второе. Второе — это успокоиться. Если он будет метаться, то ни к чему хорошему это не приведёт. Он и так уже почти выдохся, левый бок простреливало болью, а лёгкие не справлялись с такой частотой дыхания. Нужно расслабиться, насколько это возможно в такой ситуации и в таком месте. Отрешиться от криков и толчков. Отрешиться… — Эй, чего встал …посреди дороги… …больной… …что ли… …эй… …господин… …с дороги! Сяо Чжань стиснул зубы. Пусть. Пусть толкают. Пусть кричат, ругают, кроют последними словами. Пусть. Ему не больно. Это всё несущественно. Он должен найти его, найти Ибо, прийти к нему и… если получится, спасти. Не получится, остаться с ним. Но что если… Он всмотрелся в разноцветие одежд и мигающих билбордов. Что если, нить пропала не просто так? Что если она уже привела его к месту назначения, и искать надо здесь? Но где это здесь? Он закрутил головой в поисках хоть чего-нибудь, что могло указать ему направление, в поисках хоть какого-нибудь знака, сигнала. Нет, он не ожидал, что где-нибудь вдруг вспыхнет красным крест, загорится стрелка или ещё что-нибудь в этом роде, но ведь должно же быть что-то, что поймёт только он, хоть что-нибудь? Прикрыл глаза в надежде, что вот сейчас появится этот самый знак, ну или нить замерцает снова, и тут его схватили ледяными пальцами за руку и выдернули из толпы. Кто — Сяо Чжань не понял. Путаясь в уставших ногах, едва успевая переставлять их, мчался за кем-то высоким в чёрных одеждах, с наброшенным на голову капюшоном. И странное дело, толпа, подобно водам в библейских мифах, расступалась перед ними, огибала и спешила по своим делам, перестав набегать на Сяо Чжаня и толкать его. И вот они уже снова в каких-то подворотнях, а потом и мимо мусорных баков и наконец под мостом со стенами, испещрёнными граффити, где Сяо Чжаня выпустили и на краткий миг дали глотнуть воздуха, который после очередной беготни казался сплошь состоящим из иголок, вспарывающих грудь изнутри. На краткий миг, потому что в следующее мгновение его схватили за горло и впечатали спиной в стену так, что искры из глаз и чуть ли не дух вон, а земля и вовсе осталась далеко внизу. — Скажи мне, почему я не должен тебя убивать? — злой шёпот ввинчивался в мозг, лишал способности думать, да и как-то сложно думать в подвешенном и полузадушенном состоянии. Можно только хрипеть и издавать невнятные звуки, бессильно дёргать ногами и цепляться руками за стальной захват в безуспешных попытках освободиться. А вплотную к лицу придвигается чужое — сияющее мертвенной снежной бледностью, чёрной бездной глаз и жутким оскалом. И когда оно уже начинает подёргиваться рябью, когда боль от впивающихся в шею пальцев кажется пройдёт сквозь челюсть и пробьёт глазные яблоки, вытолкнет их к гуям собачьим, тогда его наконец отпускают, он кулем валится вниз и долго кашляет — надсадно, хрипло, рискуя вместе с кашлем выхаркнуть собственные же лёгкие. — Как же мне хочется тебя убить. Если б ты только знал, как мне этого хочется. И я бы убил, размазал по стене. Я бы даже пить тебя не стал, настолько я тебя ненавижу, человеческий ублюдок, — шипел некто и ходил перед Сяо Чжанем туда и обратно, мелькая смазанной тенью. — Ты… ты можешь не мельтешить? — прохрипел Сяо Чжань и, пошатываясь, встал. Валяться в ногах у этого, кем бы он ни был, чертовски не хотелось. Этот замер, бросил на него ненавидящий взгляд исподлобья и поджал губы. «Красивый», — отстранённо отметил Сяо Чжань. И тут же следом: «На журавля похож». Было что-то птичье в чертах лица этого типа: вытянутое лицо, длинный нос, маленькие губы. Птичье и по-своему красивое, утончённое, как на старых гравюрах. Вот только журавль не был хищной птицей, а этот явно был не тем журавлём, что приносит счастье — скорее, смерть, разрушения и всепоглощающую пустоту. — Кто ты? — спросил Сяо Чжань, устав мёрзнуть под чужим пристальным вниманием. Его наградили ещё одним убийственным взглядом и недобро хмыкнули. — Ты же искал кого-то, выспрашивал. Считай, тебя услышали. — Ван? Ты из клана Ван? — Сяо Чжань с надеждой уцепился за его плечи, повис, заглядывая в глаза, забыв о том, что ещё секунду назад это существо грозилось убить его. — Допустим, — ответил тот и с выражением величайшего презрения сбросил руки Сяо Чжаня, — только я здесь не за тем, чтобы устранять твою проблему, какой бы серьёзной она ни была. — Я и не… — Ты — моя проблема. Проблема всего клана. И уж поверь, отец с удовольствием бы от тебя избавился, да и я тоже, но поступить придётся по-другому, — с этими словами он схватил Сяо Чжаня и куда-то его поволок. — Стой! Погоди! — упирался и вырывался Сяо Чжань, но держали его крепко, — я не могу сейчас! Я должен! Пусти! Да пусти же! — Зачем? Чтобы ты кинулся бежать к нему? — тип затормозил и развернулся, потянул носом воздухом, — о, я чувствую, как от тебя несёт его запахом. Брат всегда был падок на смертных, на хорошеньких смертных, а ты и рад стараться, да? Уже и кровь его заполучил. Что, так трясся за свою тушку, цеплялся за молодость? Ты всё равно увянешь, рано или поздно, и кровь моего брата только отсрочит это, но не отвратит. — Я не… постой. Так Ибо… Ван Ибо — твой брат? Ты — тот самый старший брат? Тот, кто мог стать наследником, но не стал, потому что… — Лучше тебе заткнуться, пока я не выдрал твой язык с корнем и не запихнул тебе его в глотку, — брат Ибо опасно сузил глаза, но Сяо Чжань и не думал останавливаться. Больше всего на свете ему хотелось сейчас вцепиться в горло этой твари, вонзить кол в сердце по самое основание, только ни сил таких, ни кола у него с собой не было. Была только ожесточённая решимость найти Ибо, спасти его, чего бы это ему ни стоило. — Что, так боишься услышать правду? Боишься, что ещё кто-нибудь из вашего клана услышит? Что ты сделал с ним? Что ты с ним сделал? Отвечай! А не то я… — Что? Что ты можешь мне сделать? Ты всего лишь человек. Ты ничего не можешь, — паскудно рассмеялся он ему в лицо. — Да, я всего лишь человек, — Сяо Чжань упрямо вскинул голову, — но если я всего лишь слабый человек, то почему ты меня держишь даже сейчас, когда никуда не тащишь? Что, так страшно отпустить? Боишься, что я выхвачу какую-нибудь деревяшку и засажу тебе в сердце? — Нас так не убить. И не надейся, что я скажу, как именно можно, — процедил тип, но из хватки всё же выпустил. — Если ты и в самом деле переживаешь за моего брата, то тебе лучше пойти сейчас со мной. — Я должен найти Ибо, должен найти и спасти. Или погибнуть вместе с ним. Тип фыркнул. Оглядел Сяо Чжаня уже не так презрительно, но всё ещё недобро, цепко. — Я знаю, ты идёшь на зов его крови. Только ты можешь его видеть и слышать. Но мне бы очень не хотелось, чтобы ты его всё же нашёл. Мы все ищем. Я сам найду и… — И убьёшь? — Ты спятил? Зачем мне его убивать? А, да, я и забыл, что ты считаешь, будто я так мечтаю стать единственным наследником, что способен и с братом расправиться. Только вот что я тебе скажу, смертный: я скорее себя убью за брата, чем позволю хоть кому-нибудь причинить ему вред. Один раз я его уже чуть не потерял. Тогда, после перерождения. Он поторопился. Шагнул за порог слишком рано и не смог сдержать свой голод. Он рассказывал тебе об этом? — Да, — тихо ответил Сяо Чжань. — А о том, что он пытался шагнуть на солнце? Пытался убить себя? Об этом он тебе говорил? Ха, как ты побледнел-то. Не говорил. Ты не знаешь, что мне пришлось испытать, как я заковывал его в цепи, сидел с ним каждую ночь, уговаривал, что только ни делал, только бы он отказался от своей затеи. Если бы это было спустя лет сто после перерождения, солнце не убило бы его сразу. А тогда, да и сейчас он бы вспыхнул как спичка и рассыпался прахом. Я не мог этого допустить. Мы все так ждали его появления на свет, и я… ты можешь думать всё, что угодно, но мне не нужно место наследника клана. Меня вполне устраивает моё положение, устраивает то, что у меня есть. Я хочу, чтобы он был жив, хочу, чтобы он был счастлив. И со временем бы его раны излечились, но тут появляешься ты, и ему снова срывает тормоза. Я хотел бы сказать, что во всём, что происходит с ним сейчас, виноват ты и только ты, но понимаю — это не так. Мы все виноваты. Мы слишком носились с ним, потакали всем его капризам, спускали с рук то, что никому другому не спустили бы, мы пользовались влиянием семьи и клана, и вот где мы сейчас — в шаге от краха всего нашего рода из-за одного ненасытного и неконтролируемого юнца. И… ладно, с этим как-то можно справиться, чистильщики уже вовсю работают, от наказания мы его снова отмажем. Придумаем что-нибудь, спрячем на какое-то время, но… но если сейчас позволить ему добраться ещё и до тебя, позволить сделать то, что он сделал пять лет назад, его уже будет не спасти. Он сам не позволит, когда придёт в себя. И никто не сможет его удержать. Я не могу допустить это. Я не готов, не готов его потерять. — Это не он, — яростно мотнул головой Сяо Чжань, — это не может быть он. Ты можешь попытаться убедить кого другого, но только не меня. Ты думаешь, я тебе поверю? Поверю в твою заботу о брате? Вы же не… — он осёкся. — Ну? Чего замолчал? Договаривай уже. Мы не что? Не люди, да? И ты думаешь, что раз мы такие страшные монстры, то и друг друга должны грызть почём зря? Когда-то, возможно, это и было так — так же, как и у людей. Но нас осталось очень мало. Мы просто не можем себе позволить грызню. Да если бы и могли… он — моя семья. Он вырос на моих глазах. И… и я вообще не понимаю, чего ради рассказываю тебе это всё, трачу на это время. Пошли, мы и так уже задержались. — Прости, но я никуда не пойду с тобой, — Сяо Чжань отступил на два шага и сунул руку в карман. Тип посмотрел на него удивлённо. — Парень, это не вопрос. Это утверждение. — Только я согласия не давал, — сказал Сяо Чжань и вскинул руку. В ту же минуту асфальт усеяла целая пригоршня риса. — Ты дебил? — А у вас это семейное — грубить людям? — Я убью тебя! — зарычал тип. — Сначала поймай, — нервно засмеялся Сяо Чжань. А тот, кто мнил себя всесильным хищником, застонав, опустился на землю и принялся дрожащими руками пересчитывать зёрна риса. Только ждать, когда он управится с работой, Сяо Чжань не собирался — рванул с места, что было сил, понимая, что другого шанса у него не будет. Рисинки рано или поздно закончатся, и скорее рано — учитывая ту скорость, с какой брат Ибо их двигал. А ему надо успеть — успеть, пока Ибо не нашли другие, пока до него не добрался его же брат. В то, что тот говорил правду, Сяо Чжань ни разу не поверил. Возможно, и было что-то, но… не внушал он ему доверия, вот от слова «совсем» не внушал. И думать над его словами не стоило, не сейчас, во всяком случае, когда перед ним стояла задача поважнее. Подумать он потом успеет, если ещё останется чем думать. Найти Ибо, нащупать ту эфемерную нить, что связывает их — нащупать и пройти до конца.