Тот, кто приходит в ночи

      Он просыпался несколько раз, панически вздрагивал и, не успев толком открыть глаза, придвигался ближе к Ибо, цеплял за руку, сплетался своими горячечными пальцами с его холодными и смотрел-смотрел на застывшее лицо, казавшееся высеченным из мрамора, смотрел до тех пор, пока не начинало жечь подступающими слезами, или пока веки не смыкались сами собой.       Пару раз выползал из комнаты, надеясь разговорить хозяина дома, узнать ещё хоть что-нибудь о прошлом Ибо, о том мальчишке, каким тот был когда-то — до перерождения. Почему-то очень важным казалось узнать, мороженое с каким вкусом предпочитал Ибо в те дни, когда…       Глядя в запылившееся окно на размытое солнце, полускрывшееся в грязных облаках, думал о том, каким был тот день в его жизни, который стал последним перед погружением в вечную ночь, какая погода стояла тогда, каким было небо, и солнце — как оно светило, пряталось ли устало в облаках, или же сияло так, что глазам было больно? Быть может, Ибо сидел тогда в дальнем углу кафе, сжав в руках стеклянный стаканчик с мороженым, и то таяло от тепла, что пока жило в его крови, а стены, пол, всё вокруг и его самого медленно заливало розоватым светом засыпающего солнца — умирающего для одного ребёнка, решившего, что он готов быть взрослым.       Сяо Чжань хотел бы многое спросить, но хозяина дома не было. Ушёл куда, заботливо оставив на столе обед, прикрытый газетой. Он потянулся было, но тут же отдёрнул руку, не успев и коснуться тонкой бумаги, на которой уже расплывались жирные пятна. Число сегодняшнее. Свежая.       Нет, вряд ли так быстро появится, подумал он. Сначала же номер сверстать надо, подготовить к печати, это не соцсети, успокаивал, считал, закрыв глаза, до десяти, пытаясь унять дрожь в пальцах и сдёрнуть наконец эту чёртову бумагу, вчитаться в заголовки, убедиться, что нет, ничего там нет.       Вдохнул. Выдохнул. Осторожно двумя пальцами, будто она укусить могла или загореться внезапно, стянул газету, расправил на столе и близоруко склонился, вчитываясь. Иероглифы прыгали что те мушки, и Сяо Чжань даже успел испугаться, что у него вдруг возникла дислексия, но спустя несколько размеренных вдохов-выдохов, давшихся ему нелегко, пляска перед глазами прекратилась, и он смог разобраться в написанном: анекдоты и сканворды вперемешку с картинками-загадками.       Сяо Чжань коротко ругнулся и опустился на стол. Лениво придвинул к себе тарелку с остывшим бульоном, покрытым тонкой коркой застывшего жира. Есть совсем не хотелось. И дело было не только в не аппетитном виде безусловно питательного мясного бульона и не в общей слабости, а в тревожности, растущей с каждым едва слышным щелчком часовой стрелки, отсчитывающей ход времени. Казалось, стоит прислушаться, и раздастся её назойливое противное жужжание, становящееся всё ближе и ближе.       И телефон молчал. В любой другой день он уже бы разрывался от звонков. В любой другой. Если бы ему было кому звонить.       Сяо Чжань зажмурился на миг и съел ложку бульона. Холодный.       В агентстве его до сих пор не хватились. А ведь судя по часам именно сейчас он должен был быть на другом конце Пекина — сверкать ожившей витриной в одном из моллов в рамках продвижения очередного бренда.       Нет, так никакого вкуса и не почувствуешь. Надо бы разогреть его в той же микроволновке — вон она, стоит на старом холодильнике, да только и так сгодится. Или нет? Он же ничего не путает? Может, из-за всей этой беготни у него всё смешалось и перепуталось, дни и ночи, в том числе, и сегодня какое-то другое мероприятие? Может, сегодня он вообще должен был лететь в другой город для съёмки в телешоу?       Всё же блага цивилизации не просто так изобрели. Вот так тёплым бульон кажется даже вкусным. Особенно если перца добавить.       Открыл вейбо. Выдохнул. Ничего из того, чего он ожидал. Даже тех самых постов уже не видно. То ли чистильщики постарались, то ли сеть сама справилась. Сейчас в тренде он. Сяо Чжань поперхнулся. Надо же. Не перепутал. И впрямь в молле. Должно было состояться мероприятие, да только пришла такая толпа фанатов, что организаторы не на шутку перепугались, как бы те не передавили друг друга и не обвалили стеклянные перекрытия перил. Поэтому всё перенесли на неопределённый срок.       Пролистнув возмущённые посты, в том числе в свой адрес, узнав о себе много нового и неприятного (никогда бы не подумал, что всё это он, надо же), перешёл на страницу своего профиля. И так и застыл с ложкой во рту. Вот это поворот. Перепост официального сообщения агентства. Пять минут назад. Дежурные сожаления о сложившейся ситуации, пожелания не создавать неудобств и… объявление о том, что господин Сяо Чжань взял неделю отпуска, желает провести его в Англии и очень просит не провожать и не встречать его в аэропорту, не чинить препятствия другим пассажирам.       И тут бы порадоваться внезапно образовавшему отпуску, ещё и недельному, да только Сяо Чжань уж точно знал, что ни в какую Англию он сейчас не летел и лететь не собирался. И то ли о нём так заботится родня Ибо, то ли элегантно так готовится устранить, чтобы не мешался. Ни то, ни другое оптимизма не внушало. А стрелка тикала всё громче. Отложив ложку, Сяо Чжань залпом выпил весь бульон, заглотил мясо и, на ходу пережёвывая, двинулся в ванную, рассудив, что встречать неприятности надо сытым и чистым, потому что неизвестно, когда ещё он сможет снова поесть и помыться.

***

      Хозяин вернулся незадолго до заката. Узнать бы его имя, подумал и тут же отмахнулся Сяо Чжань. Смысл узнавать, запоминать, если уже сегодня, вполне возможно, от него даже имени не останется? Тут бы вздрогнуть от собственных мыслей, испугаться странного равнодушия, а не мучиться вместо этого ожиданием, подгоняя солнце завалиться наконец уже за крыши домов. — Как вы? — заботливо спросил старичок, разуваясь, — вижу, вам уже лучше? — Да, спасибо, — выдал одну из своих заготовленных улыбок Сяо Чжань, — и спасибо за бульон. Было вкусно. — Да что вы, не стоит благодарностей. Мне не в тягость, — тепло улыбнулся хозяин в ответ и, кряхтя, нащупал на обувной полке тапочки. Выбил их друг о друга, придирчиво вгляделся и всё же надел их. Включил свет. А после снова улыбнулся — губами, глазами и всеми морщинками смуглого добродушного лица. Сяо Чжаню стало немного неудобно, нестерпимо захотелось ответить на такое гостеприимство хотя бы проявлением интереса к делам и заботам этого человека. — А вы всегда так домой рано возвращаетесь? Ваше кафе так рано закрывается? — Кафе я закрыл давно, лет пять назад. Там теперь просто магазин. Продаю всякое разное по мелочи. И мороженое, да. Хорошее было время. — А почему кафе закрыли? Дела плохо шли? — Не то чтобы. Нормально шли. Как у всех здесь, не хуже и не лучше. Тут же школа рядом, одни школьники чаще всего и приходили. Не знаю даже, почему закрыл, — прозвучал неуверенный ответ, — просто так надо было. — Кому надо? — тихо поинтересовался Сяо Чжань, не особо надеясь в общем-то на ответ. — Надо, — упрямо кивнул старичок. — И домой так рано до заката… — Надо, — и снова кивок, и снова в душе ничего, кроме «А, ну ясно-понятно». Можно было бы заняться самокопанием, чем периодически Сяо Чжань и увлекался, бывало, анализируя все свои ошибки, неудачи, стремясь быть если не лучше, то не хуже других, но вместо этого просто притулился в углу на стуле и принялся отстранёно наблюдать за хозяином дома. Тот суетился, доставал продукты из холодильника, раскладывал их на столе, шуршал пакетами, гремел чайником, сливая из него старую воду и набирая свежую. — Сейчас вот ещё чаю попьём, — начал, не оборачиваясь, хозяин, — и… я иду спать.       Солнце село.       Скрипнула, открываясь, дверь. И налетело восторженным вихрем, вжало в себя до хруста и всхлипнуло жалобно в шею: «Чжань-гэ». Сяо Чжань и отследить не успел, как и когда это произошло — только что он сидел в углу за столом, смотрел на чайник в руках подвисшего хозяина дома, и вот уже на ногах, хозяин шаркает в свою комнату, а Ван Ибо обнимает так крепко, что дышать тяжело. Но как же хорошо, как чудовищно хорошо стоять вот так, вплавившись в него, слушать взволнованное дыхание и слышать отзвуки его сердца в своей груди. И даже тревога затихает на мгновения. — Чжань-гэ, я скучал, — всё так же в шею, и тут же что-то мокрое и холодное капнуло на кожу. — Бо-ди? Ты… ты чего? Ты плачешь? — Тебе кажется, — он яростно мотнул головой и, шмыгнув, заглянул в лицо, растянул губы в подобие улыбки. Сяо Чжань мог бы возразить, указать ему на явные слёзы, уже скопившиеся, но не успевшие сбежать, когда его снова стиснули в объятиях, — прости меня. — За что ты снова просишь прощения? — удалось просипеть сдавленно. — Я опять тебя подставил. Я не должен был. Я должен был понимать, что ты не в том состоянии, чтобы… чтобы я… но я… я так соскучился и так хотел, так хотел тебя. И… и менеджер твоя… я не хотел её убивать. Это не я, но я виноват. И я… — Тише, Бо-ди. Хватит. Не надо. Ты ни в чём не виноват. Прекрати, пожалуйста. Так получилось, и это не твоя вина. Но мне очень интересно, чья. И что за хрень за нами мчалась? И что мы будем делать дальше со всем этим? — Мы? — Ибо отстранился и недоверчиво уставился на вдруг смутившегося Сяо Чжаня. — Мы, — тихо подтвердил тот и мягко высвободился из объятий, — я решил… решил, что буду с тобой, что бы ни случилось. — В горе и в радости? — хмыкнул Ибо. Кривая усмешка, а во взгляде такое тепло, что Чжань влюбился бы сейчас ещё сильнее, если б мог — если бы не любил уже так сильно, что и бояться почти разучился. Почти — потому, что он всё ещё боялся за Ибо. Поэтому и не сказал ничего, только сжал руку Ибо и решительно кивнул. — Я бы не хотел, — ответил тот и спохватился, добавил торопливо: — не хотел бы рисковать тобой. Мне было бы спокойнее, если бы ты побыл какое-то время дома, и потом, когда я бы разобрался со всем этим дерьмом, я бы пришёл к тебе. — Ты уже попытался разобраться один, и вот что из этого вышло. Ты чуть не умер! — Я уже, — ухмыльнулся Ибо, — Чжань-гэ не знает разве, что дважды умереть невозможно? — Не говори так! — возмутился Сяо Чжань и для верности отвесил ему подзатыльник. — Ай! — вскричал Ибо, потирая ушибленный затылок, — ты чего? — и сам стукнул его в грудь. — Сам знаешь «чего»! Я чуть не умер, когда увидел тебя там, в той комнате. Знаешь, как я испугался за тебя? Как разозлился? Да! Я человек! Всего лишь человек, но… — … но ты вытащил меня. И я благодарен тебе. Спасибо, — едва слышно заключил Ибо. — А раз благодарен, то в качестве благодарности я хотел бы услышать, как ты там вообще оказался? Как так произошло? — По-тупому произошло, — Ибо сполз на пол и прислонился к стене. Сяо Чжань опустился рядом, склонил голову ему на плечо и пихнул в бок. — Ну не тяни. Я, знаешь ли, не молодею. — Опять ты, — Ибо раздражённо цыкнул. — Нечего, в общем-то, рассказывать. Я это… ничего толком и прощупать не успел. Как ушёл от тебя, лёг спать, так меня и утащили. Очнулся уже… там. — Что, прям из комнаты твоей утащили? Из дома? — Угу. — А, что, это каждый так может заявиться к вам в дом и стащить наследника клана? — Не каждый. Чужой там не пройдёт. Даже войти не сможет. — Но если вдруг? — То его сразу почувствуют и схватят. — Значит… — начал Сяо Чжань, но осёкся, когда Ибо вскинулся и недобро прищурился. — Ладно, продолжай. Ты видел кого-нибудь? — Нет. — Ага. Ясно. То есть, ничего не ясно, конечно, но подумаем над этим потом. А хрень жужжащая? Которая за нами мчалась. Ты знаешь, что это было?       Ибо как-то весь оцепенел и медленно кивнул. Сжался, разом превратившись в того самого мальчишку, что каялся когда-то на кухне у Сяо Чжаня. Но тут было не чувство вины, тут другое. Он смотрел перед собой расширившимися глазами и, казалось, не видел ничего. Сяо Чжань нашёл его руку и сжал. — Существо о шести лапах, двух туловищах и одной голове, — заговорил Ибо, — таоте. Слышал про таких?       Сяо Чжань мотнул головой. Даже если и слышал, то вспомнить что-нибудь из рассказов бабушки сейчас мог совсем смутно. В голове было хоть шаром покати. Одно он знал точно — это что-то очень и очень плохое, настолько плохое, что даже тот, кто гуев к гуям рвал, едва ли не дрожал от страха при одном лишь упоминании этой хрени. — Ладно, — кадык на шее судорожно дёрнулся, — слушай. Видел страшные оскаленные морды на воротах, может, где? Рога там ещё такие спиральками? Обычно только голову и изображают, потому что тело предок этих обжор, по преданию, съел. Ненасытность — отличительная черта нашего мира. Чем больше жрёшь, тем больше хочешь, а этим ещё и жертвы человеческие когда-то приносили, надеясь отвадить, — частил Ибо, — но тело у него есть, и даже два. В ваших книжках пишут, что может выглядеть как дракон, тигр и человек одновременно, ну то есть голова человека, одно тело в полоску, другое в шипах и роговых пластинах. Тот ещё красавчик, миксер мне в глаз... — Ибо? — Ближе к телу? — Да. — Пожиратели это. Одни из привратников. Вроде цепных псов. Раньше их привлекали для службы в сильных кланах, в клановых войнах использовали. Раньше. Когда нас ещё много было. И когда смертных в солдатах держать могли. Эти пожиратели только главам кланов и подчиняются. Или тем, кто близок к главам. С мелкими сошками связываться не будут. Могут принимать разный облик. Любят жрать людей, а потом встречать их у врат и пожирать душу. Раз поймал, уже не отпустит. Тех, кого не сожрал при жизни, просто встречает и сопровождает, куда им там надо. Я дальше врат не заходил, так что не в курсе. Как тебе ещё объяснить… Дементоров в Гарри Поттере видел? Вот примерно такая же хрень, только хуже. У нас он… у нас он… просто… ну… встречает и стоит рядом, пока… пока всё не закончится. Только он не просто стоит, а весь на слюну голодную исходит, пока тебя ломает, пока ты и двинуться не можешь, и кажется, что вот-вот кинется и сожрёт, а ты лежишь трупом и сделать ничего не можешь. Закричать — и то не можешь. А потом тебе начинает казаться, что тебя всё же жрут — неспешно так, отрывая кусок за куском. Он стоит и капает слюной, а тебя жрёт что-то невидимое, и хуй пойми, что, но больно так, что аж пиздец. И вот ты уже мечтаешь сдохнуть наконец, чтобы не мучиться. А он будто этого и ждёт, смотрит радостно, забрызгивает слюной своей вонючей, клонится рожей жуткой и жужжит. Да только хер ему в глаз, а не сдохнуть. И похуй, что я один был, что никого рядом, не так, как у других, сам виноват. Но я справился, выдержал, смог. — Но ты боишься его? Он может навредить тебе? — Не мне. Тебе. С нами они не связываются до тех пор, пока… пока мы здесь, а не там, они не трогают. Да и не высовываются обычно в мир людей. Им у врат пищи хватает. И… да, я боюсь их. Не должен, но боюсь. — Кто ещё знает о твоём страхе?       Всего один вопрос, но Ибо ощутимо напрягся и повернулся к Сяо Чжаню. Открыл рот, облизнулся нервно и отрицательно качнул несколько раз головой, словно не желая признавать то, что лежало на поверхности. И озвучивать это уже не имело смысла — они всё поняли, каждый из них. Только один сокрушённо утвердился в собственной правоте, а другой всё ещё не готов был это признать. А ещё не покидала уверенность, что они упускают что-то важное, что-то, от чего неясное чувство тревоги росло с каждым щёлканьем секундной стрелки. — Так. Тааак, — глубокомысленно изрёк Сяо Чжань и задумался. — Но если для тебя эти существа… таоте не опасны, то зачем они были там? Зачем преследовали тебя? — Нас, — выдохнул Ибо, — они преследовали нас. Загоняли. — Загоняли? — похолодев, переспросил Сяо Чжань, — то есть, если бы не твой страх перед ними, то… — То я просто встретился с этими существами лицом к лицу и никуда бы не бежал. Но со мной был ты, и я не мог… не мог рисковать тобой. Это не низшие, не гуи, и я не уверен в том, что смог бы справиться с ними. Но я бы не бежал. Не стал бы бежать, потому что нельзя показывать свой страх, но… — Но ты был со мной… И я не уверен, но сдаётся мне, был расчёт на то, что ты меня здесь всё же прикончишь. Кто знает про это место? Кто-нибудь мог знать, что ты рванёшь именно сюда, что будешь прятаться здесь? — Да, — ответил, на секунды две прикрыв глаза и судорожно вздохнув, — только один. — Брат?       Вот. Это наконец прозвучало. Как приговор всему, во что верил Ибо. И больно за него, нестерпимо больно, что вот так всё произошло, что тот, кого Ибо считал своей опорой, мог вот так поступить с ним. И сделать ничего нельзя, только обнять крепче. — Ибо? — тихо позвал Сяо Чжань. Тот снова мотнул головой. — Нет, это не может быть он. Только не он. — Почему? Почему ты так уверен? — Потому что я знаю его! — сорвался на крик Ибо, — он бы никогда! — Мне кажется, нам пора линять отсюда. — Я не могу всё время бегать! — Ибо? — Ты… ты оставайся здесь. Днём уйдёшь к себе. Я приду. Приду потом, когда… приду. — Мы уже говорили об этом, нет? Я не отпущу тебя одного! Мы уйдём вместе. И если надо будет, то и к родне твоей пойдём вместе. — Не боишься? — хмыкнул Ибо. — Боюсь. И что с того? Да, я боюсь. Но я могу переступить через свой страх. Мне есть ради кого это делать. И не смей больше просить прощения. Не смей больше винить себя ни в чём. Ты — это ты. И я рад, что мы встретились. Рад, что мы вместе. Рад каждому мигу, проведённому с тобой. Даже если вдруг… если вдруг и не суждено… я хочу быть с тобой до тех пор, пока могу. — Чжань-гэ, — потрясённо простонал Ибо и сжал его в объятиях. А потом отстранился, залип влюблённым взглядом, очертил большим пальцем контур губ, оттянув нижнюю, и поцеловал — жадно, отчаянно. И Сяо Чжань ответил с таким же отчаянием, рвущимся изнутри. Он зарывался в волосы Ибо, скользил по этому шёлку, отрывался от губ и снова припадал к ним, а потом к уголкам их, к родинке, к вискам, шее. Вылизывал её, прикусывал тонкую кожу, под которой явственно билась жизнь — что бы Ибо ни говорил, каким бы монстром себя ни считал, для Сяо Чжаня он был живее всех живых, и сердце, его сердце, раскрывшееся для него, бившееся громко и радостно, доказывало это лучше всего. — Идти. Мы должны идти, — шептал Сяо Чжань, вжимаясь в холодное тело — такое отзывчивое и сильное. И Ибо кивал, снимая с него футболку. Соглашался, целуя в ключицы. На каждое слово, на каждый слабый призыв Сяо Чжаня остановиться, продолжал целовать его, касаться невесомо губами, ловить стоны и снова целовать, целовать, вести пальцами по подрагивающему животу, спускаться следом губами, прихватывать клыками и зализывать тут же несуществующие ранки — настолько аккуратно, балансируя на грани, что Сяо Чжань покрывался мурашками и желал больше, сильнее, сам подавался навстречу, провоцируя, дразня, сходя с ума от взрыкивающего Ибо, заходящегося полузадушенными стонами Ибо, от всего такого напряжённого, с трудом сдерживающегося Ибо, самого прекрасного Ибо.       И тут вдруг в дверь постучали. Негромко, но настойчиво. И снова. И холод опять этот проклятый, сквозняком заструившийся от закрытой двери.       Они переглянулись. Сяо Чжань, спрашивая одними глазами «Что делать будем?», Ибо — нахмурившись зло и упрямо сжав губы. — Молодой господин, лучше вам открыть, — раздался из-за двери нежный девичий голосок. Такой нежный, что зубы сводило от этой приторности. — Мы знаем, что вы здесь. И пришли, чтобы спасти вас, не дать вам совершить непоправимое. Если вы пойдёте с нами, то никто не пострадает. Я гарантирую. — Давно ли безродная Юнхуа стала способна что-либо гарантировать? — насмешливо поинтересовался Ибо, не вставая с места и только крепче сжав руку Сяо Чжаня. — У меня есть право, — спокойно возразили ему. — Ну да, ну да, — Ибо рассмеялся едко, горько, — ты думаешь, что раз ты ублажаешь моего брата, то и правом выставлять мне какие-то требования наделена? Мне? Да ладно? Ты настолько глупа? Или самонадеяна? Ты забыла, кто я и кто ты? Думаешь, раз брат пригрел тебя, то все и забыли, что ты была в секте отступников? — Вам отлично известно, молодой господин, что я была тогда ребёнком. Вам известно, что я не в ответе за своих родителей. И вам известно, что они, все они ответили сполна за то, что творили. Вам должно быть это известно, если, конечно, вы не прогуливали историю. И это вы теперь стали отступником. Вы одержимы жаждой убийства и возвращения былого. Вы оставляете своих жертв в устрашение людям. Вы пытаетесь посеять хаос и смуту. — Что? Каких ещё жертв? Ты ебанулась? — Шэнь Ву, Цзяньпин Чжоу, Ду Хван и Минь Фэнь. А ранее ещё И Чжу, Пэй Сюли и Пэй Лунцзы, Пэй Хуа. И это только те, о ком мы знаем. Вы выпили их досуха, оставили следы. Добились того, что люди стали говорить об этом. Я ничего не забыла? А, ещё и Сяо Чжань. Знаете такого? Его вы тоже убили. — Что? Что за… — Ибо ошарашенно перевёл взгляд с двери на Сяо Чжаня. Тот так же ошарашенно смотрел в ответ, лихорадочно прикидывая, сможет ли задержать тех, кто за дверью теми остатками риса, что были в его куртке, или стоит пополнить запасы, и есть ли смысл пополнять эти запасы вообще. — Вы убьёте его, если не пойдёте с нами. И не только его. Подумайте о родителях Сяо Чжаня. Вдруг вы и к ним наведаетесь, как тогда к родителям Сюли?       Ибо вздрогнул, а потом медленно поднялся и пошёл к двери. Сяо Чжань, внутренне обмирая от подступающего страха, кое-как, путаясь в горловине и рукавах, надел футболку и двинулся за ним. Но на полпути замер, метнулся к вешалке, снял свою куртку и, на ходу влезая в неё, принялся рыскать по полкам. И пока Ибо шёл, Сяо Чжань гремел жестяными банками, смахивая их с полок, открывая и отбрасывая — в банке с надписью «Рис» почему-то оказались кусочки засушенного имбирного корня, в «Соли» — стручки перца, и только в «Крупе» была крупа — вроде чечевицы, такого же терракотового цвета. Высыпав всё в один свой карман, а в другой сыпанув соль из солонки, Сяо Чжань подбежал к Ибо, и когда тот открыл дверь, уже стоял позади, сжимая ткань его худи, словно это могло удержать его рядом. — Тот самый Сяо Чжань? — улыбнулась полнокровными губами эта Юнхуа, явив ямочки на щеках. Должно быть, она считалась очаровательной среди своих. И он бы назвал её красивой, если бы красота эта не была такой пугающей и безжизненной. Бледная сияющая кожа, высокие скулы и колючие чёрные глаза. Юнхуа лучилась добротой и понимающе взмахивала густыми ресницами, только за всем этим миловидным обликом Сяо Чжаню чудилась затаившаяся кобра, которая только и ждёт часа, чтобы раскрыть капюшон и вцепиться смертельным укусом.       Кстати о капюшонах — чёрные балахоны в несколько рядов стояли за её спиной, и на их фоне Юнхуа в ослепительном вечернем наряде из белого шёлка, расшитом золотыми нитями, смотрелась особенно странно. — Косплей под ангела смерти, что ли? — по-своему озвучил его мысли Ибо и презрительно фыркнул. — А вы всё такой же наглый, молодой господин, — подойдя к самому порогу, ответила она, выделив последние два слова. — Ты думаешь, тебе это сойдёт с рук? — Уже сошло. Разве нет? — привстав на цыпочки, прошептала ему на ухо. Ибо отшатнулся. — Ты… — Ни Куань-гэ, ни ваши родители не смогут помочь вам, увы. И ваше положение наследника клана не спасёт вас больше. Не от Совета кланов. Думали, раз наследник, то и всё позволено, да? То, за что казнят одних, вам спускают с рук и укрывают, подчищают за вами, носятся с вами. Как же. Долгожданный наследник. Принц, не иначе. И если бы чистильщики не попали в моё ведение, если бы Куань-гэ не доверил мне эту, безусловно, очень важную и ответственную работу, то и дальше бы всё сходило вам с рук. Да только теперь кровавый след, что тянется за вами, слишком очевиден, а доказательств ваших прегрешений более чем достаточно. — Я… я никого не убивал. Никого из тех, кого нельзя. И следов не оставлял. — А как же Сюли и её родители? Как же тот мальчик И Чжу? — Я… — Ах, вы были юны и голодны, да? Но вы и сейчас слишком порывисты, импульсивны и голодны. И всем это известно. Всем известен ваш скверный характер. Что это? Глупость? Или самонадеянность? — Хватит! — Сяо Чжань выступил вперёд и закрыл собой Ибо. Капюшоны встрепенулись и загудели, потянувшись к ним. Юнхуа расхохоталась в лицо — победно и зло, а отсмеявшись, бросила уничижительно: — Что? Что ты можешь сделать? Ты всего лишь… — Да! Я человек! Я всего лишь человек! Но я могу свидетельствовать на этом вашем Совете кланов. Я могу подтвердить, что Ибо не убивал менеджера Фэнь. И… я могу многое ещё что сказать. — А кто сказал, что тебя пустят туда? — Я, — раздался ещё один голос. Капюшоны расступились, качнувшись, и к ним вышел… — Куань-гэ, — пропела Юнхуа и повернулась к ним, мелодично звякнув серьгами и украшениями в волосах, забранных в высокую причёску. — Брат, — шагнул Ибо из-за спины Сяо Чжаня. — Ты как? — спросил старший брат. На Юнхуа он даже не посмотрел, но Сяо Чжаню кивнул сдержанно. Тот заторможено вернул кивок. — Куань-гэ, Сяо Чжань пойдёт с нами, — мягко улыбнувшись, произнесла Юнхуа и чуть склонилась в покорном жесте. — Нет. Сяо Чжань пойдёт со мной. И младший брат тоже. Пойдёт. Со мной. — Куань-гэ, боюсь, вы не в курсе, но вы не можете забрать обоих. Мне приказано доставить Ван Ибо на Совет кланов. И если вы будете чинить препятствия, то это может плохо сказаться и на молодом господине, и на клане в целом. Господин и госпожа Ван сейчас заперты, чтобы они не могли повлиять на Совет и не смогли спрятать оступившегося. Вы знаете, так велят законы… Договорить ей не дали. Ибо схватил её за шею и встряхнул, оскалившись. — Что. Ты. Сделала. С Моими. Родителями? — Ничего, — прохрипела Юнхуа, — я подчиняюсь… подчиняюсь… закону… и они… подчинились… закону. — Я уничтожу тебя, — прорычал он и сильнее сдавил шею. — Это… незаконно, — расплылась в сладкой улыбке Юнхуа. — Юнхуа! — вскричал Хайкуань. Но Ибо уже отбросил её к капюшонам — те всколыхнулись, пружинисто поймав её и не дав упасть. Выровнявшись, она отряхнула платье, поправила причёску и, сцепив пальцы, смиренно склонилась. Ибо презрительно дёрнул плечом. — Я пойду. Пойду на этот ёбаный Совет кланов. Но его, — он кивнул на застывшего Сяо Чжаня, — ты не получишь. Он пойдёт с братом. — Ибо? — взмолился Сяо Чжань. Он не мог его отпустить. Не после того, что увидел и услышал. Не мог отпустить снова. Но Ибо обернулся к нему и ласково улыбнулся. — Всё будет хорошо, Чжань-гэ. Обязательно будет, — сказал он, прежде чем чёрные капюшоны сомкнулись вокруг него.