Словесная война

Можно ли быть искренним в мире, если ты не знаешь своего места в нём, если ты не имеешь понятия, кто ты сам? Кажется, что цельный человек всегда должен придерживаться одного образа. Это говорило бы об эмоциональной зрелости и цельности. Хотя, наверное, это и глупо — вписывать поведение человека лишь в одни-единственные рамки. Белинда расчесывала свои волосы, которые, к слову, не помешало бы помыть. В отражении на неё смотрела уставшая лохматая женщина, которой предстояло стать ослепительной для нового дня. В мире лицемерия для миссис Голдман была единственная молчаливая возможность оставаться искренней: не наносить макияж. Многие женщины говорили ей, что только с ним они чувствуют себя уверенными, и только с ним они верят, что люди не заметят их печалей, страхов. Они красивы, и им хочется улыбаться от этого. Они могут быть обаятельными и лёгкими, а, значит, и день будет удачным. Нет, Белинда любила своих утончённых подруг, которые ухаживали за собой, и восхищалась ими. Она тоже приводила себя в порядок, но декоративная косметика была её личным врагом. Нет, она войдёт в мир без масок. Хоть её муж Фрэнк всегда возмущался этому факту, однако позже даже он смирился с прихотями своей жены. В объятиях других женщин. Впрочем, миссис Голдман пыталась убедить себя, что смирилась с этим. Она долго думала, почему же всё ещё остаётся его женой? Потому что иногда видит угольки прежней страсти в его холодных серых глазах? Или потому, что только он видит в ней равную себе, когда другие мужчины смотрят на неё, пожалуй, снисходительно. Маленькая беспомощная Белинда, позвольте поухаживать за Вами. Именно так на неё последний раз смотрел Артур Ливитт, подарив первый (и последний, как она надеялась) поцелуй в банке. И только Фрэнк Голдман видел в своей жене врага более опасного, чем Артур Ливитт. Но куда чаще — могущественного союзника, которому он мог доверять. Фрэнк больше не смотрел так ни на одну женщину. И это можно было бы считать маленькой победой Белинды. В чём-то она всегда будет вне конкуренции. Внутренние противоречия. Кто же она, Белинда Голдман? С Фрэнком она холодная, расчётливая, сильная, решительная, смелая, изящная. Но в тот единственный раз Артур открыл в ней какую-то другую сторону: роняющую слёзы, жаждущую любви и надёжных объятий. Женщина фыркнула, но всё же мелко вздрогнула. Знал бы Фрэнк, какая она на самом деле трусиха. К счастью, он не знает. Сев в автомобиль, Фрэнк, заняв водительское место, вдруг посмотрел на неё с озорной улыбкой. Белинда непроизвольно покраснела, не понимая, чем могла вызвать веселье своего супруга. — О чём думает моя подруга? Это какие-то не совсем обычные для тебя мысли, ты в каком-то замешательстве. — О чём я могу думать с тех пор, как твоя репутация поставлена под угрозу? Об Артуре Ливитте, конечно! Фрэнк рассмеялся: — Ты встречалась с ним? По глазам вижу, что встречалась! О, подруга, переставай жевать губы, ужасно себя выдаёшь. — Встречалась, — выдавила из себя Белинда с некоторым упрёком, но и с долей веселья, глядя на мужа. — Я же говорил тебе, что не нужно. Это не поможет. Меня не так сильно пугает общественное порицание и банкротство. Я сам виноват, правда. Тебе не нужно так заботиться обо мне. Тем более, что ты… Белинда молчала, выжидая, что он скажет. Наконец, Фрэнк собрался с духом: — Что ты знаешь, что я давно уже не люблю тебя… Миссис Голдман кивнула, но после улыбнулась: — Я знаю. Но ты же называешь меня своей подругой. В этом-то ты не врёшь? Фрэнк вдруг нежно улыбнулся ей: — Не вру. В моей дружбе ты можешь быть уверена, как в том, что сегодня ты напишешь очередную блестящую статью, а я… — мужчина проводил взглядом красивую белокурую девушку, переходящую дорогу. — А я сегодня украду поцелуй у этой красавицы. Как она тебе? Белинда чуть рассмеялась, борясь с чувством разрывающегося сердца внутри и стараясь всеми силами сдержать слёзы: — Я не знаю. Наверное, красивая. У Фрэнка Голдмана ведь безупречный вкус. Некоторое время они молчали. Часы уже давно показывали начало рабочего дня, но обоим было всё равно. Каждый думал о чём-то своём, глядя в боковые окна автомобиля. — Белинда… — начал Фрэнк, посмотрев на жену. Та не повернулась, но напряглась, показывая, что она его слушает. — Ты… самый дорогой человек в моей жизни. И это тоже правда. — Боюсь, у нас с тобой не совпадают представления о том, как нужно относиться к самым дорогим людям в своей жизни, — ровным голосом, но с некоторой натугой, ответила журналистка. — Скорее всего… Но я так чувствую, Белинда. Я сомневаюсь, что вообще способен чувствовать, но это я, кажется, чувствую. Не исключаю, что это самообман. Однако… — Фрэнк взял руку жены, раскрыл её ладонь и обхватил безымянный палец своими большим и указательным пальцами. — Это кольцо будет на Вас навсегда, миссис Голдман. Белинда вздрогнула под этим леденящим взглядом серых глаз. Возмущение внутри неё быстро остыло, обратившись в пепел. Она ощущала лишь собственную слабость и бессилие, ощущала, как её душу заполняет непроглядная тьма, смешанная с безумной, иррациональной преданностью мужу. Отпустив её руку, Фрэнк спросил: — Что ты думаешь об Артуре Ливитте? — Ничего… — прошелестела Белинда слабым голосом. И сейчас это было правдой: она не могла думать ни о чём, кроме безграничной пустоты в собственной душе. Фрэнк вновь некоторое время молчал, а после, посмотрев на супругу, сказал: — Белинда… Может, наш брак далёк от идеального, однако я могу сказать, что мы редкая пара, которая искренна друг с другом. Даже если это причиняет тебе боль, я никогда не лгал тебе. Тебе тоже не нужно держать секретов передо мной. Вне зависимости от того, что я подумаю или почувствую. — Я ничего о нём не думала. Я лишь думала, как его устранить, чтобы спасти тебя. Но потом он меня поцеловал. Брови Фрэнка удивлённо поползли вверх, но он смолчал, а после чуть усмехнулся: — Я предчувствовал что-то такое. Моя Белинда никогда не умела скрывать чувства. Самая искренняя женщина в мире. Боюсь, этот лицемер тоже падок на твою искренность. Ты же ответила ему, да? Ты не можешь сдержаться, если чувство захватывает тебя. Белинда с такой же усмешкой кивнула ему. И снова молчание и бессмысленное разглядывание улицы. Часы показывали, что с начала рабочего дня прошёл уже час. — Ты влюбилась в него? — Сложно влюбиться, Фрэнк, когда любишь одного сероглазого подонка. Однако я не могу сказать, что мне не было приятно. Он возбуждает меня. Он интригует меня. Но о влюблённости говорить ещё слишком рано. Хотя не исключаю. Могу ли я винить себя за то, что не могу достучаться до твоего сердца? — Конечно, нет, Белинда… — посмотрев на часы, Фрэнк усмехнулся. — Мы потеряли больше часа, предаваясь сантиментам. Как это на нас не похоже. — Наверное, нам лучше молчать друг с другом, как и раньше, — махнула рукой журналистка. — Чтобы наши тайны накапливались, а потом убивали нас? Нет, миссис Голдман, я не согласен. В мире должен быть хоть один человек, которому можно без опаски доверить своё сердце. И вот что я тебе скажу… Ты можешь целовать этого лицемера, ты можешь предаваться с ним плотской любви, ты даже можешь полюбить его и испытывать боль от того, что он на самом деле играл тобой, но… если из-за него однажды ты заговоришь о разводе со мной, я убью его, клянусь тебе. — Фрэнк… — Я не разбрасываюсь словами, Белинда, кому это знать, как не тебе? Женщина замолчала, а после лишь с лёгкой хрипотцой в голосе попросила: — Отвези меня в редакцию, пожалуйста. У меня много работы. Меня ждёт важное интервью. По радио какая-то латиноамериканская певица пела что-то страстное и зажигательное, что никак не сочеталось с душевным состоянием двух людей внутри салона автомобиля. У обоих на лице появилась маска деловой отрешённости. Смартфоны начали разрываться от сообщений и звонков, и каждый из них отвечал тем, кто просил внимания. Разговаривая по телефону, Фрэнк остановился напротив редакции и, дождавшись, когда Белинда покинет салон, резко уехал, не попрощавшись, набирая скорость. Женщина долго смотрела на то, как автомобиль мужа скрывается в потоке машин. А потом она уже не могла понять, где именно едет автомобиль супруга. Войдя в редакцию, она вздрогнула теперь уже от строгого взгляда каре-зелёных глаз. Допивая уже третью чашку чая, Артур, поставив ее на блюдце, недовольно фыркнул: — Я, конечно, знаком со стереотипами, что дамы опаздывают на свидания, но больше часа, по-моему, уже перебор. Нельзя ли было хотя бы позвонить и сказать о переносе времени? Не только у Вас есть работа, миссис Голдман! Помощница Белинды покраснела. Видимо, бедняга пыталась хоть как-то объяснить её отсутствие на интервью и защищала её. Надо бы поощрить девочку за преданность. — Прошу прощения, мистер Ливитт. Но смею напомнить, что именно Ваш банк настоял на том, чтобы интервью с Вами было в нашем издании. — Вам заплатили за него, миссис Голдман. — Значит, сделаем скидку за беспечность редактора. — Вот и делайте, и не менее 20%! Белинда устало посмотрела на свою помощницу, и та по взгляду начальницы поняла, какое требование нужно передать в бухгалтерию. Девушка стремглав выбежала из комнаты, очевидно, больше не в состоянии находиться в одной комнате с Артуром. Журналистка деланно улыбнулась: — Деньги поступят Вам на счёт в течение трёх дней. Впрочем, Вы работник банковской сферы, а потому прекрасно знаете все правила. Артур раскинулся на диване и, чуть нахально улыбнувшись, поманил женщину к себе: — Ну, иди же к папочке, он тебя утешит… Белинда грозно посмотрела на собеседника, но во взгляде Артура теперь читалась насмешка: — Хотя простите… Я забыл, что Ваш папочка — Фрэнк Голдман. — Мои отношения с Фрэнком куда более возвышенны, и я не позволю Вам, мистер Ливитт, опошлять их… Никому не позволю. — Хорошо… Мне будет достаточно того, что Вы готовы опошлить наши отношения. Ведь готовы? Белинда лишь устало вздохнула на этот неуместный сейчас флирт. В её мыслях снова и снова прокручивались слова Фрэнка, когда она смотрела на своё обручальное кольцо. Артур бесшумно придвинулся к женщине сзади и прижался подбородком к её плечу, не смея приближаться сильнее. После некоторого молчания он шёпотом спросил: — Ты ведь поцелуешь меня хотя бы ещё один раз в жизни? Белинда вдруг улыбнулась некоторой наивности и искренности этого вопроса. Осторожно прижавшись своей щекой к его, она ответила: — Да… Куда я денусь?