Словесная война

Иногда у Белинды было ощущение, что она продолжение какого-то тёмного сгустка, проникшего в этот мир, чтобы уничтожить в нём радость и счастье. Она одновременно тяготилась и наслаждалась этим состоянием. Тяготилась, потому что порой хотелось сбросить с сердца этот тяжёлый груз, который она сама не хотела отпускать, держась за него, как за смысл собственной жизни. Наслаждалась, потому что считала, что другие люди слабы перед лицом несчастья. Не то, чтобы у неё объективно была череда несчастий или лишений. Скорее, наоборот, она их мало испытывала, в жизни везло, и всегда на столе были еда, вода, а в шкафу чистая и не самая дешёвая одежда. Это было самой отвратительной, высокомерной мыслью в её натуре, но она наслаждалась этим, считая себя выше других, лучше других, и ожидая посему справедливого наказания для собственной гордыни. Хотя, возможно, этот сгусток тьмы, из которого она произошла, и был уже её вечным наказанием. Усмехнувшись, миссис Голдман сочла, что это слишком пафосные мысли для женщины за тридцать, которые больше свойственны подросткам. Неужели она до сих пор не выросла? Мудрость жизни ведь в том, чтобы быть добрым и дарить людям счастье. А что делать, если в тебе атрофировались сочувствие и переживательность? Забота о других проявлялась автоматически, не потому, что душа жалела кого-то и мечтала помочь, а просто потому, что так надо. Ну и, возможно, из страха, что бы произошло с человеком, если ему вовремя не оказать поддержку. Но неужели она думает, что люди настолько глупы, что будут благодарны за такую холодную заботу? Без тепла ничто не имеет значения. А она всеми силами старается выглядеть нормальной и хотя бы автоматически заботиться об окружающих, чтобы её не прозвали бесчувственной стервой. И не оставили навсегда. Эгоистка… Просто эгоистка. — Белинда! — радостно воскликнула смуглая девушка с чёрными глазами, одна из сотрудниц какого-то турецкого издания, чьё название она так и не смогла запомнить. По-восточному добродушная и открытая, она побежала навстречу журналистке, которая с напряжённостью смотрела на неё. Только этого не хватало. И почему такие люди вечно встречаются на её пути? Турчанка обняла её, словно она её давняя подруга, и начала говорить комплимент за комплиментом, улыбаясь так широко, что солнце на небе выглядело менее ярким. Растерянная Белинда не находилась, что ответить. Она была мастером деловых переговоров, могла надавить, выпытать информацию, могла расположить к себе, стать доверительным лицом. Большинство понимало эту игру и не ждало ни большего, ни меньшего. Все были удовлетворены друг другом, и душу даже наполняло счастье от хорошо проделанной работы. Но некоторые, как эта девушка, считали маску вежливости и доверительности правдивой, донимая после дружественными отношениями, которые вовсе не хотелось выстраивать. — Как же я рада тебя видеть! Ты всё такая же красивая, как и всегда! — радовалась Белинде её случайный «объект» дружбы. Она говорила это так искренне, что женщина хмурилась лишь ещё больше. Рада? Господи, что она для неё сделала, что она рада её видеть? Более того, она не чувствовала ничего похожего в ответ, и ощущала тревогу по этому поводу. Напрягшись ещё сильнее, миссис Голдман постаралась придать своему лицу менее кислотное выражение. — Я тоже рада Вас… тебя… видеть! — сдержанно улыбнулась журналистка. Ни напряжение мышц при объятиях, ни слишком уж заметная сдержанность ничуть не остановили турчанку, которая тут же начала ей рассказывать всё о себе, начиная от того, что ела кошка на завтрак, и заканчивая уверениями в вечной дружбе. К счастью, от Белинды было достаточно лишь пассивного участия в беседе, чтобы её собеседница осталась довольной. А после она выдала: — Наверное, ты такая молчаливая всегда, потому что очень умная. Я слышала, что умные люди неразговорчивы. Как здорово иметь в друзьях умного человека, — простодушно сказала девушка. Белинда от этих слов непроизвольно фыркнула в смешке. Удивительно, жизнь бросает таких людей из крайности в крайность, а они всё равно остаются с таким… наивным?.. мировоззрением. Ей ужасно хотелось сказать этой милочке, что жизнь далеко не так проста, она полна такими же бесчувственными, как Белинда, людьми. Но миссис Голдман смотрела на её простодушные чёрные глаза и, опять не зная, что сказать, в очередной раз улыбнулась. К счастью, невдалеке она увидела машину своего мужа Фрэнка. Тот медленно остановился у парковки, и Белинда ощутила взгляд супруга на себе. Он деликатно решил не вмешиваться в прогулку, чтобы дать журналистке самой решить, хочет она уехать с ним, или собеседница кажется ей приятной. Однако миссис Голдман решила воспользоваться деликатной помощью мужа и, попрощавшись с турчанкой, которая ещё минуть десять продолжала выражать чувства к ней, села в машину, которую Фрэнк предупредительно запер после того, как пассажирка оказалась в салоне. Заведя мотор, Фрэнк разогнался, оставляя позади облака пыли и маневрируя между рядами. После он сбавил скорость и, чуть усмехнувшись, посмотрел на жену: — Домой или куда ещё? Фрэнк ни о чём не спрашивал, игнорируя её явно потрёпанное эмоциональное состояние, за что женщина была ему благодарна. Вернув лицу прежнее равнодушное выражение, Белинда попросила супруга отвезти её домой. Странное чувство безопасности и напряжения с Фрэнком, которое всё же было ей привычным и даже любимым. Остановившись на красном свете светофора, Белинда стала молча оглядывать мужа. Такой же полупотухший взгляд, как и у неё, в котором, тем не менее, проглядывалось остриё, возможно, некая жестокость, но однозначно — целеустремлённость. Он её, её, её! Что-то шевельнулось в журналистке, что-то в очередной раз тёмное. Фрэнк лениво посмотрел на неё в ответ, и это стало последней каплей. Взяв мужа за галстук, она притянула его к себе, укусив губы в поцелуе так сильно, что тот сдавленно и угрожающе прорычал в ответ. Светофор стал показывать зелёный свет, сзади сигналили машины, но Белинда не намеревалась прерывать поцелуй. После, грубо оттолкнув мужа обратно к водительскому сиденью, миссис Голдман стала смотреть в окно, игнорируя случившееся. Мужчина, резкими движениями поправляя галстук, явно разъярённый случившимся, с силой надавил на газ, облизнув распухшие губы. Видя слабое отражение мужа в окне, Белинда не могла не усмехнуться его ярости. Справившись с гневом, Фрэнк обернулся на Белинду: — Хочешь поиграть с огнём? Я устрою тебе это. Наплевав на посты полиции, на правила дорожного движения, мистер Голдман разогнался в городской черте до небывалых скоростей. Белинда встревоженно смотрела на дорогу, как в последнюю секунду муж объезжал другие машины, пешеходов или оказавшихся на дороге животных. Повороты заносили в разные стороны по инерции. — Я отравлен тобой, Белинда. И сейчас невменяем. Своим поступком ты можешь прекратить жизнь нам обоим. Может, я намеренно выкачу нас в обрыв. Или врежусь в стену дома. Или раздавлю десяток людей. Кто знает? — Фрэнк… — Ты посмела оставить меня беспомощным. Теперь ты ощутишь себя беспомощной… Белинда очень старалась верить Фрэнку. Но он и вправду сейчас был невменяем. И даже ремень безопасности еле удерживал её в сиденье. Держась то за стекло, то за дверь, то за само сиденье, Белинда видела лишь череду света и тени, периодично с яркими пятнами. Наконец, когда журналистка расплакалась от страха, Фрэнк остановил машину. Сзади уже нагоняли полицейские патрули. Мистер Голдман вышел из автомобиля и расплатился со стражами безопасности дорожного движения, очевидно, даже подкупив их. Взлохмаченная и дрожащая, женщина не могла понять, кто она и где находится. Вернувшись, Фрэнк удивился, что она всё ещё сидит в автомобиле: — Я привёз тебя до дома. Сам я домой не собирался. Так что, если ты ожидала меня, то напрасно. Молча выйдя из автомобиля, женщина дрожащими руками достала ключи и, открыв дверь, прошла в дом. Она быстро справилась со слезами, и теперь в глазах снова было выражение пустоты. Чувства вновь атрофировались. Впрочем, оно и к лучшему. Приготовив себе чай, переодевшись в домашнюю одежду, женщина включила компьютер и открыла сотни файлов с текстами, заметками, таблицами. И почувствовала себя спокойнее. Слова и цифры были её подлинной семьёй. Семья… При мысли об этом слове женщина забыла о работе, начав что-то судорожно искать в запылённом шкафу. Достав старый фотоальбом, Белинда села на пол, начав рассматривать фотографии. Родителей в фотоальбоме почти не было, а если и были, то это больше напоминало портреты какой-то аристократичной семьи. Холодные взгляды, как и у неё самой. Какая-то детская фотография, где отец держит её, рыдающую, на руках, и будто показывает окружающим, как какой-то товар. Мол, смотрите, это новая часть нашей семьи, с которой непонятно, что теперь делать. Фотографии с матерью также на расстоянии, со сдержанными эмоциями у обеих. Была фотография, где она маленькая пила чай. Отец просил наклонить чашку посильнее, чтобы не было видно её лица, которое в очередной раз было заплаканным, чтобы он мог запечатлеть «милый» момент питья чая ребёнка для своих друзей. И, хотя маленькая Белинда просила не фотографировать её, а чай был очень холодным и невкусным, требования, как всегда, игнорировались. Много фотографий природы. Когда-то отец подарил ей плёночный фотоаппарат, и Белинда, пусть и не всегда качественно, фотографировала цветы, грибы, птиц, небо, землю, реки. Этим и был преимущественно забит её старый фотоальбом. В самом конце была одна фотография, где она была на руках у дедушки и бабушки. Белинда непроизвольно улыбнулась сквозь слёзы. Пожалуй, это была единственная тёплая семейная фотография, наполненная подлинными чувствами. Все улыбались счастливо и любили друг друга. Строгая, но любящая, бабушка учила её ведению быта: стирке, уборке, готовке, работе по саду. Играла с ней в куклы, учила считать. Дедушка учил её мечтать о далёком космосе, распознавать цветы, птиц, грибы, виды облаков, писателей, а также детали автомобиля, сантехники и прочих «мужских» вещей. Белинда чуть рассмеялась, вспомнив, как дедушка впервые узнал, что её отец и мать ни разу в жизни не устраивали ей Новый Год. Втайне приехав ранним утром, дедушка постучал в окно её комнаты и попросил очень тихо выйти из дома, чтобы никого не разбудить. Желательно, через окно. Предвкушая приключение, маленькая девочка взяла немного вещей, насколько хватило сообразительности. Бабушка протянула записку Белинде, чтобы она оставила её на столе в своей комнате. Выйдя через окно, дедушка усадил её в машину. Родители, ошарашенные, что их ребёнка похитили, впрочем, не стали ничего предпринимать, чтобы вернуть его назад. А у Белинды в тот год была её первая новогодняя ёлка. В тот же год она впервые обзавелась подругой на новогоднем празднике. Позднее она корявым почерком толком не умеющего писать ребёнка попросила родителей после двух недель Нового Года в письме забрать её домой. Бабушка, увидев письмо, лишь фыркнула, но согласилась его отправить. Через полторы недели родители, по которым Белинда соскучилась, всё же приехали её забрать. Но, сев в машину к ним, девочка вновь оказалась в пучине ссор, криков, и уже тогда она не понимала, зачем уехала. Как было бы здорово ходить в школу со своей новой подругой. И почему бы не переехать? Но мама всегда говорила, что она у неё одна, и, чувствуя себя обязанной быть при ней, чтобы ей было легче (но ей не становилось), Белинда так и не переехала к бабушке с дедушкой. Туман воспоминаний рассеялся, когда журналистка поняла, что от слёз единственная тёплая фотография в фотоальбоме начала изгибаться в произвольные формы. Ахнув, Белинда скорее расправила её и протёрла подолом домашнего платья, захлопнув альбом и положив его под кучу книг, чтоб фотография распрямилась под прессом. Её единственной семьи в этом мире больше не было… Над их могилами давно колыхалась высокая трава. И с их смертью Белинды тоже в каком-то смысле больше не было. Иногда она сама пугалась тому, насколько прошлое всё же захватывает её. Всё, что у неё есть — это только воспоминания. Давние и тёплые. Сейчас её жизнь почти не генерировала новые воспоминания. Всё, что имело для неё значение, происходило десятки лет назад. Ей одновременно хотелось заняться созданием новых воспоминаний и прекратить это бессмысленное существование. Существование, где смыслом её жизни стали бесконечные цепочки слов. Закончив с работой, Белинда, всё ещё находившаяся в плену своих мыслей, вдруг «очнулась» от того, что услышала яростные стуки в дверь. Казалось, от таких стуков может просто рухнуть стена. Фрэнк никогда так не стучался. На всякий случай взяв нож с кухни, журналистка направилась к двери, чтобы отворить её. За дверью оказался взлохмаченный Артур Ливитт, который, тяжело дыша, взволнованно смотрел на неё. Ничего не понимающая миссис Голдман только хлопала глазами, посильнее сжимая нож в руке. Хотя, пожалуй, сцена сейчас была более, чем странной. Взлохмаченная женщина в домашнем платье с ножом в кулаке и забавный мужчина в очках с разноцветными носками, зелёных подтяжках на коричневые штаны, смятой рубашке, на вороте которой видна расплывшаяся капелька от чая, с ангельскими светлыми кудрями. Интересно, если бы это было местом преступления, кому бы поверила полиция: банкиру, который на самом деле вламывался в дом, но выглядит слишком невинным, или журналистке, которая напугалась, но выглядит куда более угрожающе? — Как же я рад тебя видеть! — вдруг с каким-то чувством облегчения сказал Артур. — Ты всё такая же красивая, как и всегда… — Ценю твою обходительность с дамой с ножом, — усмехнулась журналистка, отложив оружие в сторону. Господи, что она для него сделала, что он рад её видеть? И почему её окружают эти люди? Какие же все глупые… Держались бы лучше от неё подальше и берегли свои нервы. — Я видел по новостям, что произошло, — тихо сказал Артур. Белинда нахмурилась, пытаясь вспомнить, что могло такое произойти, что она попала в новости: — А что произошло?.. На этот раз Артур вскипел от злости: — То есть для тебя этот гоночный трек по городу — обычный ритуал? Муж твой засветился в новостях, объясняя поступок тем, что тестировал новую модель автомобиля своей компании. Но там была ты… Я увидел, что он не один был в машине. Сначала даже сообщили, что вы разбились, но потом опровергли. Я решил, что ты погибла, и… Ливитт беспомощно развёл руками. И, глядя на него, в Белинде вдруг зашевелилось что-то светлое и нежное. Она подошла к нему и обняла, как своего возлюбленного, как своего любимого щеночка, как своего дедушку, как своего сына. Это был странный взрыв чувств внутри, который она пока постаралась отодвинуть в сторону, чтобы подумать о нём позже. Поглаживая пальцами его кудри и ощущая ответные крепкие объятия, женщина спросила: — Будешь чаю? У меня есть твой любимый зелёный. По наитию купила, хотя я такой не пью. Словно знала, что ты однажды придёшь в гости. — Ты меня ждала? В доме Фрэнка Голдмана? Неожиданно, признаться. Даже я тебя к себе не ждал. — Ну, а я ждала… Так будешь? Артур кивнул, начав разуваться. — И ты останешься сегодня у меня на ночь. — Это вопрос? — озадаченно спросил банкир. — Я сказала это с вопросительной интонацией? — приподняв брови, вопросом на вопрос ответила миссис Голдман. Смущённый Артур почесал нос, а после спросил: — А если Фрэнк вернётся? — В машине поспит! — зло ответила Белинда. Пока журналистка готовила чай, банкир осторожно подобрался к женщине и положил руки ей на плечи. Она чуть вздрогнула от этого прикосновения и была заметно напряжена от него, но постаралась принять его. Дождавшись, когда плечи Белинды чуть опустятся в расслаблении, Артур спросил: — А может, лучше мы поспим в машине? В моей? Я мягко вожу… — Если входишь тоже мягко, я подумаю… Смущённый банкир принялся пить чай, не зная, куда спрятать глаза, а Белинда просто сняла с него очки и осторожно поцеловала его губы, на какой-то миг ощутив себя в далёком прошлом, таком же солнечном, как настоящее сейчас.