Книга первая. Пламя

Это странное чувство: просыпаться и чувствовать вместо подушки под головой мужскую грудь, а на плечах чужие руки. Но так и есть, и я не имею ничего против, да и не смогла бы иметь, ибо кошмары приходить стали ко мне с завидной регулярностью, как и к Алексу впрочем. По странному стечению обстоятельств ужасы в наших головах отступают, когда мы находимся в непосредственной близости друг друга. Алекса это злит, меня возмущает, но никому из нас не хочется каждую ночь видеть, как близких разрывает в клочья где-то посреди наших иллюзий, и слушать крики по ночам. Поэтому на данный момент Алекс прочно прописался на моей постели, занимая ровно её половину. Мы засыпаем на разных половинах, по обоим краям, спиной друг к другу, но просыпаемся неизменно в обнимку посреди гнезда из подушек, одеял и простыней. -Может, какая-нибудь шаловливая ведьмочка пошутила? Я застываю, глупо раскрыв рот. Балбеска, могла бы догадаться, что раз существуют вампиры и оборотни, то должны быть и ведьмы. -Если хочешь задать глупый вопрос, то лучше молчи, - вовремя советует Алекс, и я закусываю язычок. -А ведьминский… ммм… дар. Он врожденный? -Да. Ни вампиры, ни оборотни колдовать не умеют. Печально. -Очень печально. Я замахиваюсь и кидаю в Алекса конфету, тот ловит её двумя пальцами и, избавившись от фантика, запускает в рот. Идиотская привычка - лезть ко мне в мысли! -Ничего не могу поделать, - пожимает Алекс плечами. Слова получаются немного зажеванными из-за забитого рта, - ты совсем не закрываешь от меня свои мысли. Я смущаюсь и бурчу, что просто не умею. -А ты попробуй. Выстрой перед собой стену. Я закрываю глаза и сосредотачиваюсь. Представляю себя и начинаю кирпичик за кирпичиком закрывать свой образ стеной. После того, как последний кирпичик встает на место, Алекс ойкает и, потирая голову, тихо возмущается: -Не умеет она! Я расплываюсь в широкой улыбке, при которой клыки впиваются в нижнюю губу. В моем голосе звучит хитреца. -Теперь умею. Алекс корчит рожицу, мол, не зазнавайся, на что я показываю ему кончик языка. Внутри разливается странное тепло. Все постепенно входит в свое привычное русло и это не может не радовать, ибо от потрясений, стрессов и депрессий я устала. Хочется просто отдохнуть, подольше поваляться в постели под теплым пуховым одеялом, повалять дурака и побыть чуточку ребенком. Простенькое такое желание, почти не исполнимое в жестоком и развратном мире нечисти. -А что, эти ведьмы палочками волшебными машут? – спрашиваю я, не удержав свою жажду знаний. Нет, не так. Жажду информации. Теперь, когда я тоже являюсь частью обратной стороны мира, испытываю в ней нужду как никогда ранее. Алекс громко и презрительно фыркает. - Еще чего придумаешь? Ведьмы черпают силу из природы, живых существ. Особо сильные могут заимствовать её у космоса, но лично я встречал только одну такую могущественную ведьму. Я вообще за всю свою жизнь повидал не так и много ведьм и все они в основном были едва ли сильнее обычного человека, но эта… Алекс замолкает, и его молчание очень красноречиво говорит все и за него. Хотя я и не прочь услышать из его же уст, как какая-то дамочка размазала его, как масло по бутерброду. -Но не мудрено: этой ведьме уже больше тысячи лет, - задумчиво прибавляет Алекс, когда разговор уже можно считать исчерпанным. Почему-то из его уст это звучит жалостливо, но вместе с тем и с завистью, и я искренне не понимаю этого. Тысяча лет за плечами это огромнейший жизненный опыт, мудрость, возможность получить кучу образований, сколотить состояние и найти свое место в жизни. Свидетелем скольких исторических событий она стала – мечта историка! -Боюсь, ты меня неправильно поняла, - мягко прерывает мои фантазии Алекс, в его глазах я примечаю запрятавшийся смех, - Не её тело живет тысячу лет, а душа. Я не понимаю, что он имеет в виду. -И это значит?.. -Что она просто каждый раз перерождается в новом теле. -Стоп, стоп, стоп! Ты хочешь сказать, что она рождается, проживает жизнь и умирает. А потом по новой? Ответом мне служит одобрительный кивок, чуть насмешливая улыбка, и я кривлю губы. Ну, я же не виновата, что не знаю об этом ничего! -Но зачем ей это? Она так боится смерти? Алекс качает головой, опуская её вниз. Я не люблю, когда он так делает – глаза его исчезают за яркой челкой, и я не могу определить, о чем он думает. Как ни странно, человек с самой идеальной маской очень часто стал упускать из-под своего контроля свои зеркала души – глаза. А глаза уж очень многое могут сказать о человеке. -Я слышал одну историю, - не спеша принимается рассказывать Алекс, при этом его палец выводит на одеяле неведомые узоры, постепенно смещаясь к моей ладони, - Что давным-давно ведьма повстречала вампира – и влюбилась в него. Он тоже любил её до безумия, но проблема была в том, что он был бессмертен, а она не имела права становиться вампиром, ведь тогда бы она потеряла бы все свои колдовские способности. А ведьма та была наследницей крупнейшего клана ведьм и не имела права отказываться от своего дара. И тогда она создала совершенно новое заклинание – заклинание реинкарнации души. Один раз в сто лет её душа возвращалась на землю и поселялась в тело ребенка, находящегося еще в утробе. Со временем новое тело начинало принимать воспоминания древней души и, в конце концов, двое возлюбленных находили друг друга. Она снова старела, умирала, а он уходил куда-то выжидать время.… И затем все по новой. Эта история меня поражает, она выглядит нереальной, совершенно сказочной. Чтобы ради любви люди творили такие нереальные вещи! Не бывает такого в нашем мире. Всегда кто-то кого-то предает, обманывает и, в конце концов, бросает. А здесь, вампир, который может иметь все что угодно, будь то дорогие дома или любовь всех женщин, выбирает годы одиночества ради того, чтобы дождаться любимую. И ведьма, рискнувшая своей душой, ради вампира. Нет. Не верю. -Я видел её единожды в конце сороковых, и она была уже древней старухой. Думаю, к нынешнему времени она уже успела переродиться и может быть, я вас познакомлю. Перспектива знакомства с древней и сильнейшей из всех ведьм не внушала радости, только опасения. А разве ведьмы не против вампиров? -Они нейтральны. Я не упоминаю о том, что мысли – вещь неприкосновенная, все равно без толку. Стену я не могу строить так быстро, да и как оказывается, Алекс очень быстро её рушил, и это не самое приятное ощущение в моей жизни. Более ничего я не могу вытянуть из Алекса. Он почему-то отказывается и дальше говорить о том мире, куда меня так манит, и лишь отшучивается, пытаясь скинуть меня на пол и самому занять всю кровать. А я все еще думаю и не могу поверить, как можно любить кого-то вечность. Ждать вечность. Вечность – это так много, несоизмеримо много с моими годами. Или даже с годами Алекса. Я хватаю Алекса за руку, как раз в тот момент, когда он спихивает меня с самого края кровати. Я падаю на пол, больно ударяясь, и тяну за собой парня, подушки, одеяла… -Ау… Больно... Я потираю ушибленный затылок, поворачиваю голову чуть вбок и… замираю. На своих губах я чувствую чужое, подозрительно горячее дыхание и легкое ощущение прикосновения. Глаза растерянно мечутся в поисках чего-то, чем можно было бы объяснить, за что зацепиться и встречаются с широко распахнутыми глазами Алекса. Яркая, сочная зелень его глаз мерцает и начинает плавно перетекать в более темный, пока не доходит до цвета вишневых листьев. Я разглядываю, как в этих двух безднах колеблются удивление, страх и… ненависть. Не ко мне, к самому себе. За что же этот циничный и безжалостный человек мог себя ненавидеть? Его губы шевелятся, в попытке выдавить хоть звук, но это лишь усугубляет положение: еще чуть-чуть и вся эта в общем-то невинная ситуация перерастет во что-то серьезное. Ко всей гамме чувств в его глазах добавляется еще и сомнение. Это почему-то раздражает. Совершенно неожиданно появляется желание поддаться возникшему чувству легкости в голове и приблизиться, поцеловать его. И я бы это сделала, если бы Алекс, раньше меня не обретший контроль над собой. Он поднимается, резко и быстро, словно желая как можно быстрее оказаться как подальше от меня. - Хмм… пожалуй, нужно перекусить, - тихо бормочет Алекс, отворачиваясь от меня, и уходит. Вот так просто. Оставив меня, так и лежавшую на полу в окружении подушек, одну. Неловкий момент исчерпывает себя. Я откидываюсь назад и запускаю в волосы пальцы, рассеянно закусывая губу. Чувство жуткого неудовлетворения топит меня, но я сразу же отвлекаю себя от этих мыслей. Это всего лишь позывы тела, ничего больше. Абсолютно ничего. Спустя пару часов в комнату вламывается Лео. Он подозрительно весел и, сразу же схватив меня за руку, тащит к выходу, а затем по коридорам. Каким-то чудесным образом я узнала путь к столовой. -Зачем ты меня ведешь в столовую? – спрашиваю я, не сильно и сопротивляясь. -Увидишь, - загадочно улыбается вампир и получает в ответ усмешку. Но Лео сворачивает со знакомой дороги, не дойдя всего несколько метров, и на развилке уходит не влево, а вправо. Теперь я могу лишь догадываться, куда он меня ведет. Еще задолго до того, как мы приходим на место, я начинаю слышать громкую музыку и голоса. Все стало понятным, о чем я сразу же сообщаю Лео. Тот дуется, но принимает все как само собой разумеющееся. Я сама распахиваю перед собой дверь и неуверенно захожу в помещение. Имею ли я право присутствовать на вечеринке вампиров? Но Лео уверенно подталкивает меня в спину. После такого, в общем-то, сухого жеста мне становится чуточку спокойнее. Я прохожу по периметру комнаты, осматривая и оценивая обстановку. Обычная комната: стены из кирпича, грубые плиты на полу. И, похоже, вампиры без ведома хозяйки превратили её в место для своих тусовок. Одну стену полностью занимает бар, вдоль двух других тянутся столики с диванчиками, посреди – танцпол, на котором я замечаю Аску, отплясывающую дикий танец с каким-то симпатичным вампиром. К слову, вампиры бывают не симпатичными? Если да то покажите мне таковых? Мой нос улавливает нехарактерный для этого места запах. Люди? И довольно много. Зачем они здесь? Хотя глупый вопрос. Меня кто-то громко окликает по имени. Я разворачиваюсь в сторону голоса и вижу Лану, она манит меня пальцем к себе, чуть-чуть пританцовывая. Если честно никогда не любила шумные вечеринки, но разочек можно и оторваться. Двигаюсь я неплохо, стесняться мне было нечего. Сначала я веду себя довольно скованно, подобная ситуация была для меня непривычной. К радости я за последнее время научилась справляться с переменами и быстро осваиваюсь здесь. Постепенно я начинаю двигаться уверенней, а затем и вовсе отдаюсь во власть ритму громкой музыки. И слишком поздно замечаю, что на меня стали оглядываться, долго задерживая взгляд. Неужели я так глупо выгляжу? Или может, у меня шорты сползли? Лана наклоняется ко мне и тихо шепчет на ухо: -Прекрати источать феромоны. Ха-ха, смешно! Правда что ли!? Я чувствую на себе взгляд, упирающийся пониже спины, гораздо ниже, и на мое плечо ложится рука. Я оборачиваюсь и вижу симпатичного парня, сверкающего мне глазами. -Приветик, детка, - произносит он, небрежно поправляя каштановую неровную челку по-бунтарски мелированную. Какая я тебе детка, зайчик!? Внутри все пылает, но я приветливо улыбаюсь. -Привет. -Не хочешь присоединиться ко мне? – он протягивает мне руку. Я сомневаюсь: стоит или нет? Я его совсем не знаю. Я чувствую на себе чей-то злобный взгляд, он практически заставляет меня задыхаться. Я оборачиваюсь и вижу Алекса, молча сидящего на диванчике в углу и потягивающего из пластикового стакана с трубочкой кровь. Адреналин ударяет в голову. Он же мне приказывает! -Я не против, - резко бросаю я незнакомому парню и мертвой хваткой вцепляюсь в его ладонь. Будь что будет. А получается, в общем-то, неплохо. Мы немного танцуем, выпиваем, опять танцуем, опять выпиваем… Я не пьянею. Вообще. Не то чтобы раньше я могла опьянеть от одного бокала, но от десяти весьма крепких уж точно бы чувствовала хоть что-то. А сейчас – ничего. У меня возникает желание уйти отсюда хоть ненадолго. Развлекаться на трезвую голову не так уж и весело. -А ради этого здесь и находятся люди. Я резко оборачиваюсь. Передо мной стоит Алекс, засунув руки в карманы, и пребывает он явно не в лучшем своем настроении. Рядом с ним я вижу человеческую девушку и морщу нос при виде раны на ее плече. Не то чтобы меня отвращал вид крови, но пахнет она странно. -Знаешь, вампиру нужно выпить десятки литров спирта, чтобы опьянеть, - произнес Алекс про между прочим, но в голове все проясняется. В то время Алекс берет со столика широкий стакан и наполняет его кровью девушки, предварительно вспоров той вену на предплечье. Перебрасывает его мне, и я ловлю, не расплескав ни капли. Повторив процедуру со вторым стаканом, он поднимает его, словно желая произнести тост, и его губы искажает злая усмешка. -За тебя. И в секунду осушает свой стакан. Я недоверчиво принюхиваюсь к крови. Пахнет… спиртом. -Вампиры отлично пьянеют с пьяной крови, - просвещает Алекс. Я ему верю и отпиваю глоточек. Результат восхитителен, сознание затягивает туманом после двух стаканов. -Добавки? Я мотаю головой, что есть силы, стараясь не потерять точку опоры. Смотрю на Алекса, на лице которого возникает истинно дьявольская улыбка. Что-то придумал, хитрый кот. -Что ты думаешь насчет того, чтобы сменить партнера? – почему-то шепчет он, прикрывая рот ладонью, будто боясь, что его кто-то услышит. В этот момент я понимаю, что погрязла в этом по полной и просто не в силах отказать. Я просто приподнимаю уголок губ, криво улыбаясь. Надеюсь, здесь нет Сайюри. Алекс идет вперед и перед ним, как перед королем, расступается толпа. Один из общей массы, тот сумасшедший альбинос салютует мне, и я киваю ему в ответ. Затем он исчезает, так неожиданно, что я не успеваю заметить куда. -Эй, Ларс! – кричит Алекс ди-джею, прищелкивая пальцами, - Включай! Светловолосый парень у микшера показывает рыжему поднятый вверх большой палец. Звучит быстрая энергичная музыка. -Не удостоит ли милостивая сударыня своего покорного слугу танцем? – Алекс кланяется, этот жест попахивает издевательством, но в его глазах я вижу лишь хитрецу. -С удовольствием. Я чувствую, что все смотрят на нас. Ловят каждое движение, пока наши тела сплетаются в страстном танце. Я плотно прижата к груди Алекса, как бешенное стучит сердце, норовя и вовсе выскочить из-под ребер. Его руки на моих плечах, ногах, вертят меня как куклу. Все заканчивается неожиданно: музыка обрывается на громкой надрывной ноте и все замолкает. Я стою, пытаясь отдышаться, чувствую тяжелое дыхание Алекса где-то в районе моей макушки, оно раздувает мои волосы. Кто-то начинает хлопать, все подхватывают эту идею, и унылые удары ладоней перерастают в грохот аплодисментов. Вдруг поблизости раздается звон стекла и пока все заинтересованно оборачиваются, мы смываемся под шумок. Прежде чем скрыться за дверью я вижу Лео. Он подмигивает мне, круча в руке бокал, и хитро улыбается. А затем захлопнувшая дверь отрезает меня от чудесного мира беспечности, где звучит музыка и улетают мысли. Мы идем тихо, не спеша, пока не оказываемся у себя в комнате. Отсюда уже не слышна ни музыка, ни пьяные возгласы Аски. Здесь тихо и по-странному спокойно, как бывает дома, когда возвращаешься с вечеринки. Алекс подходит к камину и разжигает огонь, одним щелчком пальцев. Не знаю, как ему это удается. Я сажусь к камину боком и неотрывно смотрю на огонь. Мне всегда нравился огонь, я до сих пор считаю его красивым, но немного боюсь. Мама говорила, что когда-то давно, когда еще жив был отец, в нашей квартире случился пожар, и я чуть не задохнулась. Может, поэтому? Алекс садится рядом и спиной я чувствую его спину – он слегка прислоняется ко мне. Мы молчим. Эта тишина уютна, уютней, чем когда-либо между нами была. Не хочется говорить вообще, чувствовать жар от огня и его кожи сквозь два слоя – моей и его – одежды – вот, что действительно важно. Но все же он нарушает эту тишину. -Не хочешь сыграть в игру, - его тихий голос вспарывает пространство, и я даже невольно вздрагиваю. -Какую игру? -В вопросы и ответы. Я знаю эту игру, скорее всего Алекс подсмотрел её правила в моих мыслях и потому соглашаюсь. Передаю права открывателя парню. -Что ж… Ты ведь не куришь? -Верно, - его вопрос кажется мне глупым. Если бы я курила, то уже давно потребовала сигарет. Начинается все со вполне невинных вопросов. Что-то о личных предпочтениях: цвет, музыка, еда, парни, девушки… Я решаюсь на то на что никогда бы не решилась, будучи трезвой: начинаю расспрашивать Алекса о его прошлом. Он тоже пьян, может, расколется. Но все же когда я спрашиваю о том больше ли ста ему, он подозрительно косится в мою сторону. -Нет, я определенно не такой старик. Черт, придется рассказывать о себе. -Расскажи о ваших отношениях с матерью, - Алекс вспоминает тот инцидент перед смертью той женщины. Скриплю зубами, но ничего не поделать. Игра есть игра. -Моя мать ненавидит моего отца. Даже после его смерти. -Оу!.. Прости, не знал. -Ничего, - я вздыхаю, - Просто у нас с ней очень разные характеры. Она такая беспечная, вечно ведет себя как кукла барби. А я копия отца: лицо, характер, повадки… Мы с ней не уживаемся в одном доме, никогда не уживались. -Это грустно, - соглашается Алекс, еще сильнее на меня наваливаясь, - А я очень любил свою мать. Он отпивает из бутылки с кровью и передает её мне. Я держу её в руках, никак не решаясь повторить то же самое, но, в конце концов, сама не замечаю, как делаю первый глоток. -Твоя очередь. -Да знаю. Ты одна в семье? -Нет, у меня есть старший брат от первого брака отца. Мой вопрос: расскажи, - я задумываюсь о том, как лучше бы сформулировать предложение, чтобы оно не казалось чересчур, навязчивым, но в конце забиваю на это и спрашиваю прямо, - Сколько тебе на самом деле лет? Я хочу выведать у него, как с ним связаны те письма, но думать нужно не об этом, а о кирпичной стене, за которой я нахожусь. -Мне… восемьдесят пять, если не изменяет память. А если мне не изменяет мой внутренний калькулятор, он родился в 1926 году. А значит, на момент начала войны ему было пятнадцать лет. Или четырнадцать, смотря какого числа у него день рождения. И в том и в том случае слишком мало для того чтобы участвовать, находиться посреди этого ада. -Ад… - шепчет он еле слышно, и я боюсь, что сейчас он на меня накинется, обвинит, что лезу не в свое дело. Но нет, он лишь горько усмехается. Моя очередь. -Могу предположить, что у тебя были сестры или братья. -Все верно, - еще один тяжелый вздох, - У меня было две младших сестры: Оленька и Настя. Ну а ты? Любишь своего брата? -Очень. Перед глазами всплывает лицо Федора, воспоминания о его больших ладонях и вкусном мороженом в парке заставляют меня улыбаться. Как он там, без меня?.. Постепенно наша игра переходит в простой обмен элементами нашей биографии. Его явно поинтересней моей. -Я родился в 1926 году 15 августа в Ленинграде. Через четыре года родилась Оля, а еще через семь – Настя. Я ходил в школу, мать учила меня немецкому. На лето мы выезжали за город к бабушке и там сдружились с одним семейством. Лена… она… Я вижу, как тяжело ему говорить об этом и мне становится жаль его. Как бы сильно не хотелось узнать о нем побольше, если это причиняет Алексу боль – пусть молчит. -Нет, я в норме, - отнекивается он, когда я говорю ему об этом, - Лена была младшим ребенком в той семье. Когда все началось, отец сразу же ушел на фронт. И её отец с братьями тоже, все уходили. Мне не нравилось сидеть, сложа руки, в то время как остальные рискуют своими жизнями и умирают и я... Я догадываюсь обо всем еще до того, как он произнес это вслух. - ... я сбежал. Ушел от семьи, друзей. Я попал в партизанский отряд, действовавший под Ленинградом. Я был на задании, когда на нашу землянку напали немцы. Я и мой товарищ вернулись, а там... Внешне Алекс кажется вполне спокойным, но я замечаю, как нервно он то и дело мнет пальцы. Он резко притягивает к себе колени и обхватывает их руками, продолжая ровным голосом. -Я был в ужасе. Гнев вырвался раньше, чем я смог бы с ним совладать и нас засекли. Моего друга убили на месте, а меня взяли в плен и переправили в немецкий концлагерь. Это был ад, которого никто на свете еще не видел. Я хорошо помню девочку лет 17, очень исхудавшую. Они подсыпали ей в еду яд, и она умерла прямо у меня на глазах. А через два дня отравили и меня. Губы парня искажает нервная жесткая усмешка и из приоткрытых губ вырывается смешок с истерическими нотками. -Это был особый яд. Они хотели вычислить людей, которые являлись потомками Мертвых. Они искали чистокровных вампиров. Этот яд мог подействовать только на таких как мы, но и он был не совершенен. Некоторые другие люди тоже чувствовали его действие. Это была ни с чем несравнимая боль в горле, в шею как будто вцеплялись стальные клыки и тянули, нарочно медленно, разрывая ткани, мышцы и сосуды. И опять случилась эта вспышка гнева. Я поднялся на ноги, схватил железную миску, в которой подавали еду, и кинулся на охрану. Я перебил их в считанные секунды. После этого случая я перекочевал в секцию для особо опасных. Меня заражали малярией, травили газами, неделю давали только морскую воду, ни капли пресной, ни крошки хлеба. Один из самых жестоких экспериментов – эксперимент с горчичным газом и обморожениями. Алекс стягивает с себя футболку и, дернув меня за руку, поворачивает к себе. Я приглядываюсь и зажимаю рот рукой. По его спине расползся белый, почти не заметный, но от этого еще более страшный след от ожога. Его рваные края заходили на плечи, чуть-чуть на затылок и исчезали под джинсами. Алекс приподнимает волосы, и на основании шеи я вижу цифры. 50 48 71. Ниже 14, и в самом низу грозная, жирная, но немного не ровная цифра 1. На плече виднеется розоватый рубец. Алекс принимает ту же позу, но уже не отворачивается. Лицо его абсолютно непроницаемо, даже глаза пусты, как стекла. -Ожог остался от горчичного газа. Руку мне отрезали из-за обморожения, но потом она восстановилась. Первое число – это мой порядковый номер, заключенного. Второе – номер подопытного особой группы, группы людей, которые могли быть чистокровными вампирами. И последнее число – это мой номер, как первого удавшегося эксперимента. Первого и последнего, – голос его хрипит и иногда срывается. Ему больно, я даже не догадываюсь, я чувствую это. И мне тоже становится больно и невыносимо горько. Я неуверенно касаюсь его холодной как лед ладони и наблюдаю, как темнеют его глаза, приобретая оттенок какого-то чувства. -Расскажи мне, - стараюсь быть как можно осторожной и убедительной, чтобы не спугнуть этот момент. Момент откровения. -Когда ты там, ты перестаешь чувствовать себя человеком. Ты как овощ – сначала пытаешься бороться, но потом теряешь волю к жизни. Текут дни, шрамов становится больше, а по вечерам от скуки пересчитываешь ребра, лежа на наре. Однажды утром мне приносят невероятно сытный завтрак, а затем обед и ужин. Мне было не до размышлений о подозрительности такой щедрости, а стоило бы задуматься. После пяти дней откармливания, приходит женщина и кусает меня. Лютиция… -Ровно восемнадцать дней длилось мое обращение. Ну а для первой трапезы ко мне привели девушку, молодую и красивую, - Алекс криво улыбается. Не замечая того он хватает мою ладонь и сжимает до такой степени – того гляди и кости затрещат. Я молчу, - Но это была Леночка! Моя маленькая Леночка, которую схватили во время эвакуации. От нее я узнал, что мать мою разорвало бомбой, а сестер схватили и расстреляли: они были слишком малы, чтобы работать, а значит, не имели ценности. Я не стал пить её кровь. Я почему-то не подумал, что если она будет не моим завтраком, то чьим-то другим. -Она убила её? А ты убил Лютицию, - последнее утверждение. Ответом мне служит молчание. Внезапно, Алекс отпускает мою руку и закрывает лицо руками, пальцами вцепляясь в длинные пряди волос, упавшие на лоб. Плечи его сотрясаются в рыдании. Он не плачет, не издает ни звука, просто дрожит. И это производит впечатление еще большее, чем от слез и криков. Сердце мое замирает. Я тянусь к нему и обнимаю, он, словно ища опоры, прижимается ко мне. Пальцами комкает тонкую ткань моего топа. Спрятав его голову у себя на груди, я начинаю гладить его по волосам. Это успокаивает его, но не меня. По щекам бегут предательские слезы, стекая по подбородку и капая на его лицо. Ладонью Алекс стирает влагу с моего лица. Движения его резки, но сам жест нежный и заботливый. -Ну чего плачешь-то? -Вместо тебя. -Глупо. Глупо, знаю. И что с того? Что изменится от того, что я, быть может, стану первым и единственным человеком, оплакивающим судьбу этого человека? Может быть, мы. Может быть злая судьба, в которую я не верю. Я думаю, думаю о том, что пришлось ему пережить: рано лишился детства, рано потерял всех родных, рано перестал получать тепло, рано умер… И я понимаю, что за этой личиной бессмертного вампира прячется всего лишь подросток, испуганно взирающий на всех из своего темного угла. Он не ценил свою жизнь, и та сыграла над ним злую шутку, и что теперь? Жизнь – просто существование. Больно, одиноко, руки по плечи в чужой крови. И моей тоже. Не потому что он этого хотел. Потому что так захотела жизнь. Она мстила ему за то, что он так опрометчиво ею разбрасывался. И когда-нибудь моя мертвая жизнь мне тоже отомстит.