Знакомство по переписке
«Ты сегодня уходил таким грустным. Поднимет ли тебе настроение то, что я предложу нам встретиться в пятницу в 20.00?» Антон поднес смартфон к лицу. Он уже находился в полудреме; время близилось к полуночи, и на развернутом экране ноутбука беззвучно двигалось сочное бесплатное порно. Впрочем, никакого ожидаемого эффекта на Горячева оно не оказывало уже очень давно. Порнуху он включал тогда, когда хотел пережрать одного вида сцен секса настолько, чтобы отбить себе всякое желание о нем даже думать. И у Антона почти получилось! Ох, не в том настроении его нашла с таким предложением хозяйка. Но прагматиком Горячев тоже умел быть. Хандрил он вечер — а жить предпочитал по максимуму. «У меня нет привычки грустить, я просто задумался. =)) Что это ты, следишь за мной? А по поводу пятницы — я только за. Настроение отличное.)» «Задумался обо мне, надеюсь? Не слежу, а наблюдаю. Да и сложно на тебя не смотреть, ты ж у нас такой видный парень. Отлично, буду тебя ждать, Антон». «О тебе тоже. =)) Но тогда — о работе. Я же серьезный мужчина», — бросил Горячев и потер тонкую переносицу. Возможно, виновато было его теперешнее состояние, но в условиях полной невидимости пустой флирт тоже нагонял тоску. И даже пятничное свидание теперь представлялось ему чем-то наполовину обязательным со стороны хозяйки. Антон все еще злился и не мог найти себя. Хотел чего-то. Хотел что-то получить прямо сейчас. И вот под пальцами начало рождаться новое сообщение: «И что уже получилось увидеть? Ну, помимо того, что иногда я веду себя как мудак. =)) Мне даже любопытно». «Ну, наверное, самое важное — это то, как липнет к тебе внимание со всех сторон. Ты сегодня был окружен женщинами, очень разными, но всем им пришелся по вкусу. Или почти всем. А еще ты ведешь себя очень уверенно для своего щенячьего возраста. И, конечно, ты очень красив. Когда это сопряжено с умом и молодостью — бомба замедленного действия. Боюсь, ты поселишь раздор в коллективе». «Обязательно передам директору, когда встречу его. =)) — довольно ухмыльнулся Антон и перекатился на другой бок. — А с чего вдруг возраст-то щенячий? Мне 28! Самый огонь! Боюсь думать, с чем мне теперь сравнивать. Ну-ка, чего я о тебе не знаю? Если не округлять до „ничего“». «Я старше. И это я самый огонь, а ты так… Искорка». Антон потер подбородок, но решил не уточнять напрямую. Он вспоминал ощущения от рук — казалось, что намного старше эта женщина не могла быть. Лет тридцать пять ей было, может? Это «самый огонь»? «Искорка — это когда я задумчивый. А огонь — когда к тебе хожу. Не обижай меня. =)) Ты просто как кремень. А я кресало. Мы тремся — получается маленький пожар. =))» «Я не обижаю, я заигрываю. Не очень получается?) А сравнение хорошее, очень хорошее. Ты думал о чем-нибудь особенном, может? Соскучился, небось? Хоть немного — точно да». «Когда ты ставишь смайлики — выходит лучше. Я и так не могу тебя видеть, а тут хоть какая-то улыбка. =) Люблю, когда люди улыбаются». Улыбался Антон и сам. Что-то до странного живое он чувствовал сегодня с той стороны. А может, это просто одна маленькая удача в общении после нескольких глухих дней так обнадеживала его. В этот раз он предпочел не задумываться и продолжать говорить все прямо — так, как оно приходит в голову. «Ну и — соскучился… Но об особенном не думал.) Мне это все еще в новинку. Я обычно в сексе мыслю проще. Но, может, расскажешь мне о своих предпочтениях? Вдруг вдохновлюсь? =)» «Хм. Ну, я очень разнообразный человек в плане сексуальных предпочтений. Это будет звучать очень странно в свете ограничений, которые ты на себе испытываешь с моей стороны, но комплексов у меня мало.) Мне очень нравится окунать мужчин в различные сексуальные переживания, особенно нравится, когда со мной они это испытывают впервые. Когда кончают и удивляются.) Но, насколько ты дал мне понять, тебе нравится не все, что мне хотелось бы от тебя получить. То есть, та ласка руками — это очень хорошо. Но я люблю еще проникновения». «Ну… Как видишь, у меня с тобой кое-что уже было впервые… =)) Может, даже немного больше, чем я ожидал сперва. Так что ты знаешь, что делаешь. Но то, что мне не нравится, мне просто не кажется сексуальным. Прости… =)) Считаешь, я много теряю?» «Определенно! Ты же никогда не пробовал, да? Просто есть какие-то странные предрассудки относительно такой сексуальной практики… Но это элементарно приятно, если умело. А я умею.) И для здоровья полезно. Ладно, реклама — это не про меня. Но правда, в такой роли ты бы был бесконечно сексуальным...» Антон нервно забарабанил пальцами по торцу телефона. Что ж ей так хотелось-то его раздвинуть? Горячев не то что был гомофобом — как им можно было стать хотя бы после «Бермуды»? — но в отношении себя никаких нетрадиционных намеков не любил. Шутки — без проблем, но даже женщина, желающая поставить его в пассивную позицию, вызывала недоумение. В такие моменты Антон явственно ощущал, что мир сходит с ума… Но находить общий язык с хозяйкой он должен был. Во всяком случае, не хотелось сказать ничего резкого, ничего такого, что отвратит и в этот раз. «Я сейчас должен ломаться, как девственница: нет, нет и нет, я тебя слишком плохо знаю, чтобы решаться на такой серьезный шаг! — решил отшутиться он и отправил вдогонку какой-то крайне драматичный стикер с заламыванием рук. — Но я обещаю изучить матчасть и подумать». В ответ Антону прилетело безмолвное анимированное изображение, где фигурировали руки и чей-то аппетитный зад, но половую принадлежность обоих героев изображения угадать было сложно. Зато можно было увидеть, как ласково поглаживают ладони взмокшие ягодицы. А после — короткое сообщение: «Трусишка)». «Я не трус, но я боюсь! Но такой формат общения мне нравится значительно больше. =)) А может, я смогу узнать о твоих предпочтениях и за пределами твоей комнаты для свиданий? Чем-то же еще ты увлекаешься. Вдруг нам с тобой обоим нравятся тупые американские мультики или поэзия начала XX века? =))» «Я люблю мультики. Вообще очень многое из творческого продукта я могу есть, совершенно всеядный человек.) Проще сказать о том, что не люблю. Поэзия ХХ века в наше время почти тренд, кто ее не любит.) Если говорить обо мне — это футуристы.) Предчувствие переворота в жизни и разорванный в клочья человек — мне очень близко. Как и антиэстетизм — моя тематика, как бы странно это ни звучало. Легче всего изучать красивое, познав уродливое. Тупое американское переваривается сложно и очень иногда, но тоже переваривается) Еще образ женщины в мировой литературе и изобразительном искусстве — предмет моего изучения. Все не могу взять в толк, как мы от Рембрандтовских пышек дошли до плоских вешалок и обратно, только это „обратно“ — исключительно извращено нездоровым восприятием. Историю люблю. Я даже не знаю, правда, о чем начать рассказывать и стоит ли)». Антон сперва даже не нашел что сказать. Он не ожидал, что так легко получит развернутый ответ — с другой стороны, раньше он попросту не пробовал спрашивать о тех вещах, которые не указывают прямо или косвенно на внешний облик человека, который скрывался от глаз. «Обо всем… =) Рассказывай обо всем, о чем захочется. Кто нравится у футуристов? Маяковский же сам в тренде похлеще них всех. Я читал еще Хлебникова — очень странно, так и не распробовал, хотя знаю тех, кто от зауми просто тащится... Вообще в стихах, в искусстве больше всего люблю, когда оно „не от мира сего“, поэтому даже самое непонятное иногда цепляет. Должно же быть хоть что-то волшебное в жизни. А вот в истории я так и не научился разбираться — память у меня дырявая, я всегда знаю, что хочу и как, но даже в жизни не могу привязать это к „когда“. Потому что три минуты назад еще хотел уныло плевать в потолок, сейчас хочу цыганских поцелуев под луной, а еще через три минуты захочу есть и смахну все остальное. =) У меня есть друг, Леха, так мы раньше с ним очень похожи были — а теперь он шутит, что я в гормональном развитии остановился где-то на уровне подростка и вместе с этим по пизде пошло все. =D Даже грустно. Хотя быть поверхностным и непостоянным во многих жизненных ситуациях гораздо проще». «Хлебников — да. Что ты хочешь от человека, который художник и сидел в дурдоме? Вот кто не от мира сего.) А я люблю, вестимо, Маяковского, Фиолетова и Пастернака. Может, Северянина... Ну, видишь, я люблю очень глубокое и очень тяжелое творчество. Словно мне в жизни проблем мало) Хотя я не знаю, зачем тебе эта информация. У нас, вроде как, исключительно деловые отношения. Твой Леха очень проницателен. Ну а так, какие твои годы, еще научишься! Быть поверхностным и непостоянным… Каждому свое. Я не скажу, что это хорошо или плохо. Да, ты будешь меньше бит, возможно. Но, с другой стороны, никогда не получишь тех сокровищ, что лежат на самом дне)». Антон издалека чувствовал назидательные и воспитательные нотки, пусть и развеянные доброжелательностью. Что ж, какой бы ни была их разница в возрасте — хозяйка, казалось, ощущала ее очень остро. И это заставляло Горячева задуматься, еще раз перебрать в голове всех знакомых женщин из Nature’s Touch — то есть вообще почти всех, с кем он познакомился в компании. Большинство из них так или иначе оказались старше него. Хотелось, конечно, чтобы на том конце оказался кто-то вроде Елены, а не Тоня, но у Антона никак не выходило совместить осязаемый образ с этим спокойным тоном переписки. С другой стороны, никто и никогда не совпадает однозначно со своим оцифрованным «двойником». И даже не потому, что может врать. А потому что правду увидеть сложнее, чем кажется. «Ты тоже считаешь меня совсем поверхностным? Или думаешь, что и я могу любить что-то глубокое и тяжелое?» «Совсем нет.) Но считаю, что ты зачем-то выбираешь именно такую линию поведения, хотя, на мой взгляд, ты очень умный человек. Полюбить что-то тяжелое — это мучение, Антон. Никому это не надо)». «Я же сказал — потому что так проще.) И ты сама ответила на свой вопрос. Тяжелого же никому не надо. Знаешь, почему я вообще на тебя вышел?» «Хотел с кем-то переспать? Просто это стандартная ситуация в моем случае». «Ну да… В целом да. Но обычно у меня нет с этим проблем. Я знаю, где искать. Вернее, там, где искал — кажется, уже почти кончились. =)) Неважно… Но я себя иногда ловлю на мысли, что мне вообще все это стало надоедать. Утолил, знаешь, физическую потребность… И все. А потом лежишь рядом с этой девушкой, а она тебе ничего и никак. И говорить с ней не о чем. Скучно. Скучно так, что второй раз на нее даже не стоит. У всех все нормально, а у меня вот — так. То мне слишком многого хочется — им, видите ли, плохо. То на меня вешаются одни дуры, в которых, кроме пары трюков, ноль интересного. Почему нельзя уметь трахаться и при этом иметь что-то в голове? Я и пришел… Потому что сначала мне казалось, что тут-то я не буду обязан никого развлекать на уровне той херни, которую они обычно начинают на меня вешать. А потом оказалось, что все это как-то с работой совпало. Потом я хотел уйти. Потом просто не смог. А потом ты вдруг наблюдаешь за тем, в каком я настроении. Серьезно, первый раз, кажется, кто-то, с кем я изначально собирался просто освободить яйца, интересуется моим настроением. Или говорит, что я умный. И типа… Что происходит-то? А я вот тебя не вижу. И даже что-то наблюдать в ответ не могу. Могу только спросить о чем-то отвлеченном. И, кажется, когда люди знакомятся, это именно так происходит? Они сначала друг друга узнают, очаровываются и только затем начинают друг друга хотеть. Я раньше только разочаровывался, когда узнавал. А тут — даже смешно самому...» Антон вздохнул. Из него вырвался этот сумбурный бессвязный поток чего-то, что он годами не выпускал наружу, не позволяя отравлять свою легкую и быструю жизнь. Пробежавшись взглядом по сообщению, он едва ли сам себя понял — хотел было удалить написанное, но тут же телефон соскользнул в руках, и палец ненароком впечатался в кнопку отправки. А хозяйка — она ждала. Конечно, сразу сообщение увидела. Горячеву стало досадно. «Я полную чушь говорю, наверное. =)) — добавил он. — Сейчас самое время сбежать от меня в объятия футуристов со словами „ты тоже вешаешь на меня какую-то херню“, да? Сегодня я бы тебя в этом понял.. =))» «Нет, все верно. Беда у тебя одна в этот раз, Антон. Здесь тебе некем очаровываться, к сожалению или к счастью. Но в остальном все верно. Видишь, свой собственный алгоритм со мной поправишь! Потому и называется — терапия. Очень полезно для здоровья, а, казалось бы, всего лишь какая-то форма секса.) А у тебя все будет хорошо. Найдешь хорошую девушку по своим запросам, будете друг друга узнавать. Ты, наверное, ни разу не доходил до момента, когда помимо явной тяги и совместимости в этом деле появляется еще и симпатия, и чувства, и уже полное ощущение тела партнера? Это настоящее волшебство, не от мира сего. Так что… Могу успокоить тем, что от меня почти все уходили к постоянной паре)))». «Не… Была симпатия как-то. Ну, мне так казалось. Но это все совсем давно и тухло было. Единственное мое достижение — это девушка-друг. И то, не лично мое. Прикинь, меня бабы бесят, а эту малую люблю… =)) Но это потому что она меня хорошо отбрила, когда я был неправ. Я ее просто уважаю. Елену вашу… тоже готов уважать. На удивление. Хотя сначала ее дешево воспринял. Но мы с ней, кажется, совсем друг друга не понимаем. Потому что когда я с ней по-хорошему захотел — она тоже сбежала. Может, хоть ты мне объяснишь, что у вас в голове? Потому что я понимаю только, как косметику вам продавать». «То есть чтобы тебе понравиться, тебя бить надо? Я запомню! Что в голове? Как и у всех: мысли, комплексы, травмы, зависть, чувства, эмоции, желания и надежды. Ничего особенного. Елена — сложная личность, но, по моим наблюдениям, к тебе относится достаточно ровно. Даже хорошо, просто ей сложно выражать свои чувства правильно, впрочем, как и тебе. А почему сбежала, когда ты с ней по-хорошему… Может, потому что ты транслируешь образ мужика-мудака и твое „хорошее“ не воспринимается положительно?) Я бы тоже комплимент от мужлана отсортировал бы в категорию „издевки“. Особенно если бы эта похвала относилась к каким-то таким аспектам моей личности, в которых я чувствую себя не очень уверенно)» — ответила хозяйка. Но сразу начала писать снова, спеша исправить оплошность: «Отсортировала. Ой) А женщины чувствуют себя неуверенно куда чаще чем мужчины в нашем самом сложном из миров) Вот что хочу добавить». Антон снова перевернулся на другой бок. Значит, Елена чувствовала себя настолько неуверенно? Из-за внешности или в том, как рассказать историю компании? Если первое — тогда Горячев мог исправить ситуацию. Со вторым проблем, в общем, тоже не было: на то он и работал в сфере PR, чтобы из неловких презентаций формировать убедительные рассказы, которые потом и СМИ могут без изменений опубликовать. Однако Богданова в его голове все равно никак не представала неуверенной в себе девицей — как она его прижала на собеседовании, до сих пор было обидно… «Ладно, я попробую над этим поработать. =)) К тому, что ко мне относятся как к мудаку, я привык, но если это мешает работе — уже непорядок. Может, ты мне даже подскажешь, что она любит, о, спасительница? =) А бить себя я тебе и так разрешил еще в самом начале. =) Да и вообще привык к тому, что меня мутузят. Это разряжает. =)) Поскольку 24/7 трахаться все равно никак не получится, приходится искать другие способы реализации энергии. Я вот борьбой занимаюсь, даже в соревнованиях участвовал. Ну и просто боксирую понемногу, когда нет под рукой второго потного мужика, которого можно обжимать на ринге... =DDD». «Любит? Когда с ней общаются на равных, вестимо.) Ну и, конечно, когда признают ее заслуги. Елена очень гордый человек. Или ты о чем-то другом? Какой ты молодец. Ну, ты действительно невероятно спортивный парень! Очень красивое тело.)» «Я больше о цветах и конфетах, конечно… Но учту. =) Я рад, что тебе нравится. =))» Антон вздохнул. Он вдруг осознал, что ему очень сложно развивать разговор на свободном поле. У него были старые надежные друзья, он легко поддерживал и заводил деловые знакомства, но вот чтобы просто общаться с кем-то новым… Он попросту не пытался очень долгое время. Может, не испытывал нужды — он же довольствовался поверхностным общением. Но здесь он хотел большего. Хотел — и терялся. «До пятницы еще много времени, — отправил он вслед. — Ты же не будешь против, если на неделе я буду еще тебе писать?» «Я сугубо положительно к этому отношусь. Буду ждать каждую строчку с замиранием сердца, Антон)». Антон действительно стал писать. Пока он не приезжал ни в коттедж, ни в офис — обрабатывал все, что смог получить на встрече в понедельник, сразу же связался с Аленой (и привел ее в полный восторг предстоящим проектом), спланировал с ней сюжет для блога… В случае успеха материала им хватило бы на целую серию. Но и утром, и днем, и вечером Антон неизменно писал хозяйке. Он ей, как старой уже знакомой, беззастенчиво рассказывал о повседневных кадрах своей жизни. О том, как пришел в пиар. («Мне всегда удавалось выглядеть лучше, чем есть на самом деле, а еще я легко заражаюсь идеей и, как потом оказалось, неплохо распространяю это и на других; да и писать всегда нравилось, но только что-то такое, практичное и полезное».) О том, как до этого успел побыть моделью. («Снимался для коллекции мужского нижнего белья. Ни на что другое мне артистизма так и не хватило — я вообще не умею никого из себя изображать. =D») И о том, как тяжело было в отношениях, когда они еще складывались. («Мы с ней встречаемся, идем гулять, она — нежничать… А у меня встает каждый раз, когда меня хотя бы целуют. И ничего ты с этим не сделаешь. За извращенца принимали некоторые. Но с кем-то умудрялся и из постели в отношения прыгать. Поначалу весело бывало… А потом устаешь. У них — то месячные, то настроения нет. А я бешеным становлюсь сам, пока их дождешься».) А также о том, как нелегко порой бывает в жизни. («Любые облегающие брюки — это не про меня. А еще ненавижу лето. И знаю тысячу и один способ заправить член так, чтобы если стояк — все равно не очень заметно было…») Антон и голосовые писал. Ему оказалось неожиданно приятно простое внимание — он мог говорить о том, что Владу с Лехой и Аленой давно неинтересно, что они и так видели со стороны множество раз и подмечали сами. Но еще более жадно, нежели говорил о себе, Горячев читал. Хозяйка рассказывала что-то поначалу неохотно. Все приходилось из нее вытягивать тисками-вопросами, задавая их иногда по несколько раз, но со временем этот барьер стирался. Горячев узнал, что детство у владелицы самых нежных рук было не самым радужным («Не хуже, чем бывает, но не лучше, чем у многих».), а после сразу о том, что работа и самореализация ей всегда нравились больше, чем построение отношений. Антон читал о том, как сложно ей было однажды в одиночестве («У меня были темные моменты в жизни, я не думаю, что смогла от них оправиться».), как странно общаться было теперь («Я редко иду на сближение, тем более с клиентами».), как патологически она не может довериться людям («Меня предавали даже те, кто не имеет права этого делать перед Создателем, если он есть».). Иногда хозяйка вдруг замолкала на время, словно обдумывая все оговоренное за день, и легко и просто желала сладких снов или доброго утра. Было и так, что они не спускались в дебри и выходило поверхностное, легкое общение, в котором мишурой в шампанском всплывали мелкие привычки, что дарят комфорт («Обожаю чувство увлажненной кожи. Наверное, поэтому работаю в компании, которая ухаживает за ней!)»), намекают на вкусовые предпочтения («Жить не могу без соленого, но к сладкому равнодушна. Кроме засахаренного грейпфрута. Зеленый такой, знаешь? Могу есть тоннами».), раскрывают тревожную натуру их обладательницы («Я приезжаю в компанию раньше всех и уезжаю позже, чтобы встречать как можно меньше людей».), или просто бесконечно милые мелочи, что создавали яркий образ в голове. Антон замечал и то, что хозяйка без его сообщений в сеть не заходила. При таком раскладе можно было надеяться, что Горячев действительно оставался единственным «клиентом». Или единственным, с кем загадочная владелица правого крыла резиденции Nature's Touch становилась настолько откровенной. В отличие от Антона, хозяйка делиться фотографиями не спешила. Легко было прочитать в редких строках со скобками-улыбками бесконечное смущение тем, как глубоко проник Антон. Скоро пробираться внутрь чужого мира стало все сложнее, и все чаще слышалась тревога и неясный страх перед Горячевым у мучительницы. Но тот не давил. При необходимости он сворачивал с напряженных тем в диалоге с плавностью нового автомобиля и — чаще это происходило ближе к ночи — возвращался к теме, приятной им обоим. В пятницу он попросил всего лишь «чего-то земного и понятного». «Знаю, тебе все хочется чего поэкзотичнее, — писал он, — но мне после продолжительных перерывов больше нравится, когда нет особых сюрпризов и мне не нужно нервничать насчет того, как поведет себя мое тело. Но я никогда не против чувственной прелюдии или массажа. Если хочешь, можешь снова помучить мои колени. Это просто адская эрогенная зона. Я это один раз совсем случайно обнаружил… Но та девушка, кажется, была немного садисткой и осталась просто в восторге… =))» Обмен откровениями в конце концов вызвал в Антоне сильный душевный подъем. «Терапия», которая, как ему казалось, должна была приесться, стала необыкновенно желанной — уже не только и не столько потому, что сулила физическое удовлетворение. Он просто хотел вернуться… Хотел узнать больше. Множество разрозненных фактов, которые он получил за несколько дней переписки, создали в его голове облик живого человека — но пока, увы, не наделенного никакой внешностью. Будто у него на руках оказалась россыпь снимков крупного плана, предметная инстаграм-галерея — но не более. И все же Антон пытался провести параллели, отыскать общее среди множества частностей, которыми располагал. Горячев знал, что его хозяйка рано приходит на работу и поздно уходит — то же самое говорили о Елене сплетницы из компании. Да и дом формально принадлежал Богдановой… Стоило ли думать на нее? Между тем, как Горячев заходил в секретную комнату, и поведением Богдановой оставалось слишком много «но», включая то, что оба раза она заталкивала Антона внутрь через порог, а хозяйка подходила совсем с другой стороны — и то, что обращалась она с ним в рабочее время довольно неоднозначно. Впрочем, все «но» можно было как-то объяснить, даром что пара козырей на этот случай уже имелась.10.02. Третье свидание. Роман
В пятницу Антон приехал на час раньше назначенного времени — притом намеренно никого об этом не предупредив. Спокойная, на редкость безветренная погода позволила вновь прикатить на байке (обратная дорога сегодня обещала выдаться поздней, а ждать зимним вечером пригородных автобусов как-то не улыбалось). Роскошный коттедж казался почти заброшенным: свет горел только на первом этаже, да и то не в каждом окне — оно и немудрено, ведь рабочий день закончился. По расчетам Горячева, если он знал все, что нужно, внутри оставались только Богданова, Роман, охрана — и та, кто интересовала его больше всех прочих. Однако не менее любопытно было, как на несвоевременный, а для кого-то и вовсе неожиданный визит Антона отреагируют остальные. Горячев одарил уличную камеру перед воротами невинной улыбкой пацана, несколько дней назад разбившего окно и до сих пор оставшегося безнаказанным. Минуты напряженного ожидания ощущались в воздухе сомнением, а может, Антону просто показалось. Затем ворота со скрипом отворились, а на входе Горячева привычно ждала Елена, сжимая в руках папку с документами. — Антон? Ты на час раньше сегодня, — она демонстративно посмотрела на золотые наручные часы, что скромно прятались под окантовкой края перчатки. — Тебе придется подождать, еще ничего не готово для тебя. — Это ничего страшного, — Антон растрепал ладонью примявшиеся под шлемом волосы, уверенным шагом заходя во двор вместе с мотоциклом. — Я хотел пообщаться с вами. Я же не отвлекаю? Много времени не займу. И еще мне нужно зайти к Роману. Он еще на месте? Если нет, ничего страшного — это так, я передам… — Да, пожалуйста. Роман здесь, еще не уходил. — Елена окинула Антона непонимающим и напряженным взглядом человека, который привык во всех несоответствиях плану видеть подставу. После раздался писк пульта, знаменующий о том, что скоро откроется гараж. Богданова, впрочем, не спешила обратно в тепло помещения и стойко выдерживала морозец, наблюдая за тем, как Антон закатывал свое транспортное средство под защиту крыши от непогоды. — А какой ко мне может быть вопрос? Вроде как, все деловые моменты мы с тобой решили. — Ну… не деловой, — Антон усмехнулся. Поставив байк на подножку, он с треском открыл крышку вещевого отделения — редко пользовался им, предпочитая рюкзак или одну только поясную сумку, — и вынул какой-то сверток. А потом около трех минут провозился в попытках тот же самый вещевик закрыть. — Нет, ну ты смотри, то ли приморозило, то ли заклинило… — шипел Горячев сквозь зубы. В конце концов сдался, терпимо хлопнув по упрямой крышке кулаком. — Ладно. Брать оттуда все равно нечего, на обратном пути разберусь. Пойдемте, пойдемте… Вместе с недоумевающей Еленой они все-таки зашли в дом. Антон разделся, обнажив джемпер сочного красного цвета с просматривающимся из-под него молочным воротником. «Только букета белых роз не хватает — прямо на свидание собрался», — ухмылялся он еще полтора часа назад дома перед зеркалом. Букет добывать оказалось не к месту, но и с пустыми руками Горячев не пришел. Во всей красе он стоял перед Богдановой, пряча что-то за спиной и хитро ухмыляясь. — Мне кажется, в последний раз, когда мы с вами общались, между нами произошло небольшое недоразумение… Не знаю, что вы подумали, но я не хотел вас обидеть или расстроить. Не хочу снова наседать с интервью, но поверьте, я тогда первым делом предложил его именно вам. Потому что я, желая представить вашу компанию в лучшем свете, хотел бы видеть вас во главе всех женщин, которые пойдут следом. Вы же такая бизнес-леди, и выглядите… — Антон указательно обвел рукой женственную фигуру в бордовом костюме снизу вверх, остановившись на чистом светлом лице. Богданова уперлась в Горячева взглядом. — Насколько нетактично, если сейчас, в нерабочее время, я скажу «привлекательно» и «выгодно отличаясь от всех остальных»? Губы Антона дрогнули — он сделал паузу, чувствуя, как вспыхивает знакомое азартное напряжение во всем теле. Да, он предпочитал ни при каких условиях не флиртовать ни с кем на работе — не создавать проблем в делах на фоне интрижек, не показывать лазеек в свою не особенно приглядную частную жизнь. Но в этом доме все всегда шло не по правилам. Его и так ждала очередная порочная встреча с кем-то из компании — куда уж невинным комплиментам в адрес замдиректора. Антон рассудил: будет хорошим мальчиком — убьет двух зайцев одним ударом. Во-первых, симпатия Елены и ее доверие могли прямо повлиять на качество работы. Во-вторых, Горячева теперь еще сильнее мучило любопытство: кто же его невидимая хозяйка? И наконец он был вооружен достаточно, чтобы начать выслеживать ее… А это немного развязывало ему руки в общении с сотрудницами — и даже начальством. Ведь не придумаешь между мужчиной и женщиной дипломатического трюка действеннее, чем ухаживание. — Весьма тактично, спасибо за комплимент… Да нет, я просто действительно не вижу себя в этой роли, Антон, — Елена снисходительно улыбнулась, но в колкости ее речей легко читалось напряжение. — И давай на ты. Мы уже коллеги с тобой. Ты хочешь меня уговорить все же поучаствовать? Если это выгодно для компании, это, наверное, нужно, но мне бы совершенно не хотелось… — Елена остановила свой взгляд на заведенной за спину руке Горячева, и могло на секунду показаться, что она уже начинает паниковать. Совсем немного, но начинает. — Я надеюсь, ты не террорист и не пришел, заминировав себя хорошенько? А то такой сегодня красивый. — Давай, — легко согласился Горячев и немного переступил с ноги на ногу, почти незаметно сократив расстояние между собой и Еленой. — А терроризм — это не мое. До тех пор, пока не приходится терроризировать продавщиц в магазинах… Но тут уж, как говорится, цель оправдывает средства. Я надеюсь, ты принимаешь взятки за эксклюзивные интервью? — и, подмигнув, он наконец выложил на ладонях перед Еленой свой дар — аккуратную картонную коробку с прозрачным окошком, в котором виднелось что-то зеленое. Презент на первый взгляд смотрелся не очень-то и презентабельно — но так уж выглядело подавляющее большинство товаров с ярлыком «натуральное». — Мне тут птичка напела, что ты просто обязана любить расслабиться с чашечкой зеленого чая и чем-то таким на закуску. Антон выложил первый свой малый козырь. Выглядел Горячев привычно самоуверенно, а у самого сердце билось, ведь принес он Елене не что иное как засахаренный грейпфрут, ради которого обошел все нормальные продуктовые вблизи дома. Даром что жил почти в самом центре города. — Ой, Антон! С ума сошел, что это? Как показала практика, подарки Елена принимала еще хуже, чем внимание мужчин. Но ее изумление подсветило синие глаза и подкрасило румянцем щеки, отчего Богданова из стальной леди в момент обратилась в любопытную девчонку, которой принесли конфеты. Послышался скромный вопрос («Можно?»), и коробка оказалась в руках. Богданова какое-то время просто изучала подарок, потом принюхалась, затем заглянула в окошко. — Какой… странный выбор. Спасибо большое, но за что? Почему? Мне очень приятно, конечно. Спасибо! Это что, грейпфрут? Я забыла про какой-то праздник? — Елена бегала по Антону взглядом, словно ответ прятался под воротничком, в складке джемпера или даже в рукаве. Она выглядела настолько смущенной и ее голос потеплел так сильно, что Горячев ощутил, как попал в чувственное место, брешь в защите из нержавеющей стали. И даже червь слепого расчета, что поел уж достаточно нервных окончаний Елены, ненадолго, но стремительно отступил. Антон не смог сдержать ответной улыбки, совершенно разоруженный на минуту неожиданно чистой эмоцией. Но его восторг от случайного успеха сменился удивлением, а потом и беготней мыслей. «Я угадал, кажется, но она совсем не ожидала ничего подобного… Ее не пугает моя осведомленность? Что я могу поймать ее за руку? Она просто не в курсе? Это все же не она? Или так умело скрывает все лишнее?..» Снова никаких ответов — лишь новые вопросы, новая вспышка волнения, от которого Горячева почти затрясло. Он было начал кусать губы, но быстро оправился, тряхнул челкой и обошел Елену сбоку. Вновь улыбался, вновь включал очарование... — А ты себе такое позволяешь еще и только по праздникам?.. Ну, сегодня мы перешли на ты, а еще я увидел, как Елена Богданова умеет улыбаться... Достаточный повод? — Да нет, но просто такие хорошие подарки малознакомые Антоны мне дарят только по праздникам, — засмеялась Елена, после чего Горячев поймал свой мимолетный поцелуй в щеку и довольно зажмурился. — Но ты не думай, что теперь я буду делать тебе поблажки. Спасибо большое. Ладно, я пойду отходить от пережитого потрясения, а ты хотел зайти к Роману? — Ну так я ведь помириться и наладить отношения! А к Роману — это да… Похоже, с приятным на время придется прекратить, — Антон хохотнул и оглянулся, визуально вспоминая, как идти к сисадмину. Нырнул рукой в карман джинсов — да, на этот раз он флешку не забыл… В левом коридоре висела гнетущая тишина. Как только Антон отворил первую дверь на пути к зловещему сисадмину, Елены и след простыл. Вторая оказалась наглухо закрытой. Антон постучал, чтобы привлечь внимание, но этого было недостаточно, ведь когда он зашел… Когда он зашел, Роман настолько судорожно пытался скрыть переписку на экране монитора, что обронил телефон, по которому говорил. Грохот выдался знатный, неловкий момент был отшлифован еще и тем, что случайно включился режим громкой связи. Кто-то на том конце монотонно бубнил что-то, чего, судя по побледневшему в один момент еще больше обычного лицу Романа, Горячев был слышать не должен. Шум не смог отвлечь говорящего, мужской голос продолжал вещать: «Ты все понял про эту вашу богадельню натуральных пидорасов? Ты должен сделать это, иначе разговор у нас будет в другом тоне. Но ты справишься, сладенький. Отбой». Звонок сбросили на том конце, и на дисплее телефона, который Роман не успел подобрать, высветились обои рабочего стола. Лаконично черные. Так же черно в один миг стало вдруг и в голове Антона. Нет, он совершенно не знал, о чем шла речь — но от неприятного тона сухо и горько стало во рту, дрожь инстинктивной готовности к бою поползла по позвоночнику. Горячев с немым вопросом глядел на Романа. А тот поднял на него глаза, но тут же забегал ими по помещению. — Чего тебе, Горячев? Какого хрена ты здесь в нерабочее время шастаешь? Заняться больше нечем или что? — Ну так тебя тоже можно спросить, какого ты в нерабочее здесь высиживаешь... Не первый раз. Не спрашиваю же? — Антон поморщился, но подступил ближе. На протянутой ладони у него зачернела флешка. — А я так, по своим делам. К тебе зашел вернуть мимоходом... Однако теперь Антон отдавать чужую собственность не спешил. Даже если флешка не принадлежала Роману и не нужна была ни для чего, кроме переноса документов, Горячев понимал, что сейчас она — единственный предлог для общения с этим фриком из каморки. И прежде чем белые цепкие пальцы добрались до нее, кулак Антона схлопнулся. Прямо как у школьного заправилы, который решил за просто так поддеть ботаника. Он посмотрел на Романа испытующе. Последний выглядел обескураженным и злым. «Стоит ли вообще лишний раз общаться с этим типом? Может, все же просто отдать и уйти?..» — Ну так потому что обслуживать сеть легче тогда, когда она ненагруженная, мой гениальный никто, — почти зарычал мужчина, но на его лице калейдоскопом сменялись гневливо сдвинутые на переносицу брови и взгляд побитой собаки. Телефон так и оставался на полу, Роман был настолько смущен, что даже не поднял его. Антон бегло посмотрел вниз. Стоило, может быть, действовать на упреждение, но сисадмин выглядел так, словно вот-вот бросится и вопьется зубами в глотку, если сделать еще один шаг навстречу. Антон не боялся, нет. Но не спешил разряжать обстановку, чувствуя силу своего положения. — Ты будешь отдавать флешку или что? Зачем ты все ходишь сюда по вечерам, никого из начальства, кроме злобной суки, нет? «Никого? — поднял брови Антон. — Никого из начальства, но, может, кто-то другой... Или совсем никого?» — Не так уж часто я сюда хожу. Вечером так вообще первый раз, — он пожал плечами, пряча нервные мысли за защитной стойкой и безразличным взглядом. — Это не по работе. Нельзя, что ли? И вообще, Роман... У тебя проблемы? — Горячев бросил еще один многозначительный взгляд вниз. — Может, помочь чем? Не каждый день, наверное, услышишь такие... угрозы... «Еще и что-то там про пидорасов». Роман оскалился, а руки сжались в кулаки. Слышно было, как за его спиной начал разрываться мессенджер, как умиротворенно гудел блок питания компьютера, как не на шутку скрипел зубами сисадмин. — Не первый, Антон, — ухмыльнулся Роман. — А это мой личный разговор, который тебя никак не касается. Получилось как получилось, но спрашивать о том, что не твоего ума дело — это уже слишком даже для твоей наглости. Перебор. — Он протянул руку. — Отдавай флешку и вали, мне нужно в серверную. А оставлять тебя здесь, такого любопытного, в одиночестве мне не хочется. Горячев смерил Романа долгим взглядом, но флешку все же кинул. Вынул телефон, посмотрел на часы... Было еще без двадцати восемь. Рано. Антон понимал, что Роман ему ничего не сделает — этого упыря теперь можно было давить сколько угодно. А значит, теперь предстоял самый неприятный из всех непринужденных разговоров. Но — важный. Антону все любопытно было рассчитать вероятность того, что свои визиты он наносит именно к Елене. Среди доброго числа нестыковок одной из главных была сугубо техническая: если в доме никогда никого не видно и Антон проходит в комнату удовольствий по короткому пустому коридору без поворотов, как туда вообще попадает кто-то другой? Резонно, если просто ждет внутри — но вот Антон приехал заранее, а на своем пути так никого и не встретил... Никого, кто мог бы готовиться и проходить через парадную. К тому же, внутри он видел лишнюю запертую дверь. — Кстати, Роман... — Горячев, развернувшийся было к выходу, вновь взял сисадмина на прицел, прислонившись плечом к косяку. Роман едва успел поднять многострадальный мобильник. — Ты же дольше здесь работаешь. Знаешь план дома, выходит? — Да. Он мне нужен был в свое время, чтобы сеть проводить, — фыркнул Роман, поковыряв пальцем экран смартфона и сдув с него пылинки. Теперь он выглядел больше расстроенным, нежели злым, но к Горячеву был расположен по-прежнему враждебно. — А зачем тебе? — Не знаешь, часом, как можно попасть в комнату в правом крыле? Кроме как через коридор у прихожей. — Ну как раз через серверную. Это сквозные комнаты. За ней есть еще одна, я не знаю, что там. Ключи, вроде, есть у кого-то из начальства. А затем вот туда, в ту комнату. А зачем тебе, оно же закрыто всегда? — Роман удивленно вскинулся на Горячева. — Или тебе там кабинет определили? Антон бы заржал, если б можно было — ха-ха, мол, кабинет, конечно. Но приходилось только прятать в темноте улыбку и блеск глаз. Он оценивающе посмотрел на сисадмина — кажется, и тот считал, что комната хозяйки пустовала... И никто ведь, кроме Елены, не знал, что там происходит — хотя бы приблизительно! Даже в форме «психологической помощи». По каким каналам об этом вообще можно было узнать? Ладно Антон, он через знакомых... А другие? Не из рук в руки же эти секс-свидания передавали? Да еще и — опять — «ключи у начальства». Антон напрягался сильнее. Елена или не Елена? Или она помогала кому-то все организовать? «Ладно, теперь хоть знаю, что есть что-то и дальше... Значит ли это, что можно будет как-нибудь прогуляться до серверной? Заблудиться...» — Нет, не кабинет. У меня там, так сказать, встречи — на нейтральной территории, — осторожно вывернулся Антон. — Не по работе, говорю же. — А, ясно… — Роман задумался, засомневался в чем-то, но не решился спросить. Он заложил в задний карман телефон, схватил со стола портфель, вероятно, с инструментами. Но выглядел аксессуар неприлично дорого. — Я могу тебя проводить и показать, но ты там не увидишь ничего, кроме запертой двери. — А давай, — решительно ухватился Горячев. И снова волнительно было, не по себе прямо — какова вероятность, что они по пути наткнутся на Елену или что хозяйка, будь она кем-то другим и до сих пор незнакомым, узнает о том, что ее пытаются выследить? Но Антон не хотел никому причинять вреда. Он только никак не мог ответить себе: к чему анонимность, если и так есть договор о неразглашении? Зачем умалчивать о том, что правое крыло используется хоть для чего-то, если у Елены есть готовое объяснение? Чтобы было меньше желающих, вестимо, и все же... — Крутая сумка, — стрельнул взглядом Антон, когда они вышли из кабинета и двинулись через пустую, глухо освещенную гостиную. Роман задумался, машинально приобняв ладонью кожаный портфель и благодарно кивнув: — М-м-м, это подарок. Елены пока видно не было. И все же Горячеву не хотелось задержаться и разминуться с ней, вынудить искать его по всему дому — и особенно в компании сисадмина... Почему-то у Антона после странного звонка, который он невольно подслушал, закрепилось ощущение, что никто из здешних сотрудников не хотел бы, чтобы Горячев сближался с таким человеком, как Роман. Только этот похожий то ли на крысу, то ли на змею паренек пока был единственным, кто, казалось, не сплетничал и отвечал честно на прямые вопросы. Хотя честным человеком не выглядел. Антон собирался ходить по углям — но он на своем опыте успел узнать, что удача улыбается смелым. — Слушай, а ты не знаешь, часом, Святослава? Вроде, он-то сюда ездил вечерами... До меня. — Я помню, что сюда ходили раньше, но ты первый, с кем я познакомился. Всегда вот так вечером, после работы. Но я не уверен, куда ходили все эти люди… Не могу ничего утверждать. Кто-то из твоих знакомых? — Ну, вроде того. Знакомый друга, — кивнул Антон. Что ж, здесь подробнее расспрашивать было либо бессмысленно, либо слишком подозрительно: Роман и так сказал достаточно. «Их было много...» А что он не знакомился с остальными — немудрено, с его-то характером! Во всяком случае это значило, что Горячеву, похоже, единственному из всех посчастливилось не просто ездить в красивый коттедж на рандеву, но и работать с его же владельцами... Они быстро настигли матовую дверь одного из пустующих кабинетов. Роман нащупал выключатель, зажегся свет, и перед Антоном предстала картина слегка заброшенного помещения, грустно да густо уставленного какими-то ненужными теперь вещами. Здесь посматривал на гостей одним глазом проектор, уныло опустил голову старый монитор, сидя на небольшом рабочем столе неприятного цвета, развернулся на всю левую от входа стену интерактивный экран со скошенным уголком. Роман двинулся сразу направо к некрасивой среди утонченного убранства металлической черной двери со следами белой краски на ручке, распыленной кем-то и когда-то. Сисадмин открыл ее, оставил распахнутой. Щелкнул переключатель, ворвался в тишину гул сервера. — Вон она, твоя дверь, — Роман указал на объект Антонова интереса, расстегивая портфель и выуживая оттуда инструменты. — Ты можешь даже подергать, обычно закрыто. Но с другой стороны сюда можно попасть только так. Вроде как, у бухгалтера есть ключи. И у самого главного, наверное. Может, еще у завхоза… Ой, простите, — Роман еденько скривился, — делопроизводителя. У меня точно нет. В спокойную до сих пор картину сексуального мира Антона, что непрошеные гости, ворвались новые действующие лица. Он еле заметно поморщился и потер нос, прикрывшись количеством пыли в помещении: «Нет, только не бухгалтер... Это не может быть она — совсем другая конституция. Только не для таких рук! А эта... Лиза?.. Да разве?.. Слишком молодая — а та должна быть старше меня». В эту минуту он осознал, что не хочет узнать в своей хозяйке абы кого. Не хочет примерять изящный загадочный образ на одну из тех — базарных, беспардонных... Может, Антон не был сейчас в «Бермуде», но ее законы всегда работали у него в голове. Он обычно хорошо чувствовал женщин — как и должен настоящий мужчина. Вот и был уверен: правильная находка лишь вопрос времени. — Странно в таком дворце видеть такую кучу хлама, да? — спросил Антон вместо ответа, зацепившись взглядом за сломанный офисный стул, затертое сиденье которого оказалось лишено всей оси с колесиками. — Кажется, тут все должно быть безупречно… — Ага, — Роман тонко ухмыльнулся наблюдению Горячева и даже обернулся, одарив его уничижительным взглядом. — Как и в любом дворце — не спускайтесь в подвал. Воняет. Я тебе это как житель этих подвалов говорю. «Ну, ты-то понятно почему за собой хлам таскаешь», — Антон отразил взгляд сисадмина и вздохнул. Пройдя мимо Романа, он все же приблизился к заветной двери. В груди неприятно защемило — то ли сомнение, то ли страх, — но ладонь сама собой легла на холодную ручку. Непривычно медленно для себя, отчетливо осознавая, что не хочет потревожить никого, кто мог бы находиться с той стороны, Горячев нажал — но замок лишь глухо скрипнул и треснул от давления задвинутого засова. И верно, заперто. Это, казалось бы, неприятное открытие вызвало внезапное облегчение, но затем Антон ощутил стыд. Его последние разговоры с хозяйкой были легкими, полными доверия и симпатии — не того ожидаешь от секса по контракту. А что делал Горячев теперь? Вновь шел на поводу своей подозрительности и любопытства, разнюхивал… Обнаружил бы он что-то по случайности — и что тогда? Нарушил бы договор. Узнал, возможно, то, чего на самом деле не хотел бы знать. Тайна невидимых рук, тайна дома и живая чувственная исповедь тела и разума — разве не этим он был так взбудоражен? А что мог получить, сорвав все покровы? Может, что и очередную докучливую бабенку. Может, что и продолжение странной сказки, в которую Горячева заманила эта женщина, вырвавшая его даже из объятий сексуальной и доступной Эли. Антон уже и сам не понимал, о чем мечтать. О ком. Но вот внутренние часы затикали громче, напоминая, что не стоит прохлаждаться там, куда не звали. Убедившись, что осталось всего несколько минут, чтобы оббежать правое крыло дома и добраться до действительно нужной двери, Антон бросил Роману неясное «Ладно, удачи с подвалом!» — и быстро зашагал назад. Сегодняшняя погруженность Антона в мысли сделала его третье свидание с хозяйкой странным… Странным на фоне, наверное, всех его свиданий. Обычно Горячев, когда хотел секса и тем более когда занимался им, не думал ни о чем. Но сегодня его голова была забита не то мятущимися размышлениями, не то каким-то белым шумом, отчего уверенная эрекция никак не наступала и тело долгое время оставалось в подвешенном состоянии. Истомившееся и жаждущее, оно зависло на границе возбуждения, но целиком отдаться удовольствию оказалось трудно. Вначале даже хозяйка заволновалась, но Антон поспешил ее успокоить: — Ничего, я просто что-то перенапрягся… Но мы же с тобой не спешим? Ты просто… не останавливайся. И хозяйка не останавливалась, увлекая Горячева ласковыми руками в багряный омут альковных переживаний. Его окутывал мягкий ореховый аромат, тепло настойчивых прикосновений, сладкий вкус каждого нового ощущения, которое ему дарили руки. Все началось с массажа, как обычно. Они не спешили, размазывая по душной шкале времени нежность, окуная с головой Антона в негу, позволяя в ней захлебнуться и раствориться. Тот, плутая в мыслях, пытаясь убежать от сомнений, искал самый теплый из образов — чтобы схватиться за него и выбраться. Вспомнилось начало вечера и Елена, улыбнувшаяся, удивительно нежная внутри, дарящая поцелуй… Горячев мнил теперь, что это ее руки, как змеи, что были свалены на плечи в желании предать молодое тело извращенной пытке, лились да струились ниже, по груди, которая лишалась укрытия одежды постепенно, по животу, который чувственно вздымался и опадал, и дальше: к ногам, к икрам, к ступням, к коленям… и обратно. Он вздрагивал, ловил волны удовольствия — и врал себе, что видел красивые фактурные руки без перчаток, что чувствовал рядом с собой светловолосую голову, что слышал шорох рабочей блузки над ухом. Горячев спрашивал себя: мог ли он заслужить такой особенной нежности одним верным выбором? Сегодня хозяйка даже не связала его; все было пропитано доверием и оттого становилось теплым и влажным, податливым и несколько больше приправленным взаимностью, чем должно. Антон был смирным — словно в извинение за свою настырность, о которой его невидимка, возможно, даже не подозревала. Иногда Антон ощущал тот бархатный ореховый аромат, копии которого он так и не смог найти ни на ком за пределами комнаты, совсем близко. Он врывался в личное пространство, заполнял его, пробирался в нос, в уши и, наконец, в голову, вытесняя собой все прочие мысли, кроме одной и бесконечно зудящей. Пару раз Антон даже уловил судорожный вздох. Хозяйка сидела прямо перед ним на все том же табурете, оглаживая низ живота и бедра ладонями, густо смазанными пахучим маслом. А затем настоящие орудия нежной пытки, учиняющие лишь только сладкое насилие руки легли на колени Антона, собственнически сжав их. Щекотка сменялась поглаживаниями и массажем, нежные прикосновения ложились на кожу. Горячев ухмылялся, выдыхал, уводил ноги — но давал трогать. Бесстыдно, порочно он пытался представить Богданову в своих мыслях уже без одежды: моложавую, подтянутую, крепкую — настоящую нордическую красоту… Как она дерзко улыбалась ему и игриво блестела синими глазами, как покусывала губы, в очередной раз ловя Антона. Он впился пальцами в подлокотники, чтобы не дать себе сорваться с места. В какой-то момент щекотка разожглась в совсем другом характере, стрельнула в пах — и между смешками Горячев пропустил короткие стоны. И чем больше разгорался, чем больше жаждал — тем более расплывчатым становился выбранный им облик. Словно не хотела Елена оказываться перед ним сексуальной. Да только к чему было видеть теперь, когда черная, непроглядная реальность так ярко просачивалась в мозг сквозь кожу… Хозяйка мучила Антона еще какое-то время, даже когда опасная игра с эрогенной зоной увела его глубоко за пределы возбуждения. Горячев забылся — сегодня он вновь просил, умолял о разрядке. Дало знать о себе недельное воздержание, неутоленный голод. Порой терпение иссякало — и Антон тянулся закончить сам, но хозяйка прижимала его руку к подлокотнику… Тогда он распробовал, насколько сильное, властное объятие чужих пальцев на запястье приятнее оков. Первый оргазм, второй… третий, четвертый. Антон не сдерживал себя сегодня — и изливался даже не всякий раз, когда новый сноп пульсирующих искр вспыхивал между бедер. Вначале он отдавался без остатка — и агрессивно требовал, когда хозяйка выжимала из него последние капли семени. Ей, которая в сексуальном полубреду нарисовалась одним светлым силуэтом без лица, он шипел и рычал, как хочет чувствовать ее губы на своем члене, как желает взять, пометить, показать самый животный секс в ее жизни, — как жаждет кончить в нее… И замолкал, и находил контроль над собственным телом лишь тогда, когда хозяйка отталкивала его ладонью назад или зажимала горло. Казалось, она выпивала из него душу. Когда все закончилось, Антон ощутил себя опустошенным до боли. Опустошенным оказалось и помещение, которое предстало перед Горячевым полуобнаженным с одним-единственным креслом, в котором он сидел, и табуретом. На нем Антон нашел записку, где ему пожелали приятно расслабиться в ванной; на этот раз хозяйка оставила там масло для тела от компании, активами которой они столь безнаказанно пользовались в личных целях, и соляную бомбочку. Антон, смеясь про себя, посетовал, что их свидания нельзя использовать в целях рекламы. Прихожая встретила Антона прохладным поцелуем; наверное, кто-то совсем недавно выходил из помещения и впустил дыхание зимы в весенний сад. В резиденции стояла тишина и полумрак: не было слышно ни каблучков Елены, ни сухой поступи Романа, никого из тех, кого Горячев мог бы узнать по походке. Дверь, ведущая на лестницу к стоянке, была приоткрыта. Два пролета привели Горячева на парковку. Небольшое помещение, в котором он все же нашел одну машину, пустующий пост охраны, разлиновку на восемь мест с каждой стороны и… Антон мазнул взглядом по углу, где оставлял мотоцикл, и с ужасом в сердцевину собственного тела упало осознание, что над «железным конем» кто-то склонился. Этот кто-то, впрочем, по фигуре страшно напоминал Романа. Мужчина был в капюшоне — и лица его рассмотреть Горячев не мог — нервно рылся в передней части байка, в районе двигателя. Но как только шаги Антона стали тревожными, как только они приблизились, злоумышленник рванул с места, даже не оборачиваясь. Тело Горячева в приливе адреналина словно с предохранителя сняли: в доли секунды чужая спина казалась уже такой близкой, оставалось только схватить за капюшон и опрокинуть! Но… — Эй! Стой, сука! — кричи не кричи, а толку не было; Роман — а Антон был уверен, что это он — скрылся за какой-то дверью, назначения которой Горячев не знал. Щелкнул засов — еще и закрылся. Кулак Антона с грохотом врезался в непреодолимую преграду. Боль пружинисто запульсировала в костяшках. Рыча, он напутствовал: — Ты очень тупой, если думаешь, что я не доберусь до тебя позже! Первой мыслью было, что упырь Роман попросту решил испортить технику — вывести из строя тормоза или еще что… Во всяком случае человек, который «просто смотрит», не облапывал бы байк так настойчиво и тем более не попытался бы бежать. Но тщательный осмотр и проверка функциональности не показали никаких отклонений: цепь и тросы были целы, зажигание включалось прекрасно, тормоза работали исправно. Антон подумал и на попытку что-то украсть, но даже в незапертом бардачке нельзя было бы найти ничего дорогого или невосполнимого — только ремкомплект, тряпку и жидкость для очистки на всякий случай, запасную лампочку, — так что даже проверять пропажу не было смысла. Совершенно глупым казалось то, что Роман вообще решился куда-то лезть, когда круг подозреваемых снизился до минимума — ведь это точно был здешний, а в десять вечера в доме едва ли кто-то оставался… Да и проучить несостоявшегося вора или угонщика на охраняемой территории было проще простого. Антон пошарил взглядом под потолком гаража. Небольшая стоянка отлично просматривалась камерами видеонаблюдения, и сдать ублюдка по горячим следам уже завтра было бы несложно. Было бы — потому что реальность в этот момент повернулась к Антону не самый приятной своей стороной. Судя по отсутствию мигания индикаторов, видеонаблюдение просто не работало… «Да и хер бы с тобой, — подумал Горячев. — Мы и без начальства поговорим». Бросив взгляд на вещевик, он обнаружил, что крышка наконец оказалась плотно захлопнута. Заглянуть внутрь со сломанным замком теперь было невозможно, поэтому Антон уговорил себя смириться и вывезти байк на улицу. Пустая заснеженная дорога обещала приятное путешествие до дома, а встречный ветер вымел из головы все лишнее, насущное. Остался только покой — даже если он, как и многие вещи в жизни, должен был рассеяться с первыми утренними лучами.