Слепое пятно

Тот же день. Семья

      Магия воды — ее легкие холодные объятия успокаивают самые тяжелые и горячие головы. Веселое времяпрепровождение раскрепостило: Елена вовсю плавала от одной стенки бассейна до другой, Лев агрессивно преодолевал расстояние брассом, а затем качался на волнах, — даже Роман казался сегодня веселым и пытался быть дружелюбным. Голубые блики мягко ложились на счастливые лица, подсвечивая бесят в глазах, и каждый разговор казался судьбоносным, правильным, необходимым: кто-то делился сокровенной тайной, кто-то мечтой и искренним стремлением, кто-то сиюминутным желанием, которое могло бы исполниться в эти свободные от обязательств ночи. Время останавливается для тех, кто не наблюдает за его бегом.       В какой-то момент Богданов исчез, чтобы принести фрукты, и оставил их на одном из пластмассовых шезлонгов, что уютно располагались у дальней от входа стены. Затем исчез еще раз — и уже насовсем. Первой забеспокоилась Елена.       — Слушай, Горячев, ты Льва не видел? Куда-то делся, не могу найти, даже полотенце из шкафчика пропало. Уже минут двадцать нет. Поищи его, а? — наконец обратилась Богданова к Антону. Она намеревалась пойти намазать кремом руки, которые болели после контакта с агрессивной водой, и не могла продолжать поиски сама. Горячев согласился.       Искал недолго — в комнате сауны горел тусклый желтый свет, скрипело разогревшееся дерево и за километр несло запахом кедрового ореха даже через закрытую дверь. Антон обнаружил Льва развалившимся на лежанке, запрокинувшим голову и абсолютно расслабленным. Полотенце небрежно прикрывало бедра, собираясь складками между ног. Богданов, казалось, дремал, но только скрипнул порог сауны — тут же открыл глаза и вцепился взглядом в нарушителя спокойствия. Улыбнулся, но не двинулся.       — Что это ты прячешься, а? — Горячев просиял, найдя беглеца, и прикрыл за собой дверь парной. После прохлады бассейна приятно было ступить на сухие прогретые доски — и дышалось хорошо, плотно. Антон подвинул колени Льва, присел рядом с ним на край. И прикоснуться захотелось ведь сразу — они остались наедине, и Богданов был почти обнаженный, доступный, привлекательный до безобразия с этой зарумяненной на груди, коленях, плечах и щеках светлой кожей… Но Антон сумел дотянуться ладонью лишь до его руки — и не решился. Понял, что снова соблазняется. А соблазнится — пиши пропало.       — От тебя, — усмехнулся Богданов. Он вновь закрыл глаза, блаженно вздохнул и отвернулся. Антон сглотнул голодно, увидев натянувшиеся жилки на шее. — Я нашел здесь массажный стол. Там, вон, — Лев безошибочно указал на прикрытую дверь из темного матового стекла.       — Здесь вообще хоть чего-то нет? Или ты все предусмотрел? И от меня-то чего прятаться?..       Ответить Лев, впрочем, не успел. За дверью послышались голоса и толкотня, и в парную сунулась голова Влада. Находка уже двух пропавших ознаменовалась шумным и призывным «ага!», и первым внутрь влетел Роман, которого, гогоча, запустил едва видимый за косяком Леха.       — Он не хотел идти, — развел руками Котков, невинно улыбаясь. Из-под локтя у него в нагретую комнату стали просачиваться остальные.       — Ну, если у меня закружится голова, я вам покажу! Прямо тут упаду в обморок! — рычал Роман, а после агрессивно бросил свои кости на скамейку. Елену завели в сауну фактически под руки и, насильно растолкав Горячева и Льва, усадили между ними. Становилось тесно; ребята примостились друг к другу так плотно, что тела начинали приклеиваться. Зарозовелась у каждого кожа, особенно красиво заиграли влажные блики, и Горячев, случайно натыкаясь взглядом на Льва, каждый раз замечал ответный — жаркий и голодный. Антон, пожалуй, впервые в жизни испытывал смешанные чувства: ему и хорошо было в дружной компании, и одновременно выгнать в шею хотелось всех, кроме одного. Вот только этих цыган — попробуй выгони. И что самое неприятное, пытались свести они по-прежнему не ту пару.       — Я вот что думаю, — начал Влад, собирая со взмокшего выбеленного ежика волос влагу, — как хорошо, что мы все сегодня собрались! Вон и Антон с Еленой пообщаются поближе, — он потеснил Горячева к Богдановой, — получше. Вы же не против, Лев Денисович?       Богданов помедлил, натянуто улыбнулся и ответил:       — Зная репутацию Горячева? Против, как и любой нормальный старший брат. Он у вас тоже, знаете ли, не беленький…       — Что значит «тоже»? — разулыбался Леха, скрещивая руки на груди. — Да и ладно вам, репутация, репутация… Люди-то меняются! Вы сами посмотрите, какой он приличный весь. Мы вообще не видели, чтобы он так, как за Еленой, за кем-то ухаживал…       Антон глубоко вздохнул. Вот именно — они просто не видели.       — А чего ты глаза-то закатываешь, Антонио? — заерничала Настя, в очередной раз попытавшись пристроить куда-то длинные ноги. Даже на верхнем ярусе, под потолком, где было жарче, но свободнее всего, она никак не могла уместиться с комфортом.       — Да вот носы вам всем оторвать любопытные!       — А меня спросить не хотите? — возмутилась Елена, чуть ли не забрасывая лодыжки на Льва от тесноты. — Может, я не планировала.       — Ну вообще правда, ребят, это уже выходит за рамки, — подала голос Алена, уложившая голову Лехе на плечо. — Вы ее пугаете.       — Ой, бросьте, Богданову не испугает даже свора бешеных собак, — отмахнулся Рома. — Вы не видели ее в работе. Огонь — женщина! Пару раз на Горячева наорала, пообещала сыграть его хребтом и яйцами в хоккей на их натертом полу резиденции, — и все, попал пацан!       Помещение наполнилось смехом и недовольным ворчанием Елены, которая молила Льва прекратить клевету. Но тот только коварно улыбался, поглядывая на Антона. Он наблюдал, ждал — а Горячев тем сильнее краснел не от жары, а от раздражения. Но Роман не унимался, поймав волну пакостного настроения:       — А еще он ей цветы подарил… Настя видела! Огромный букет, просто огромный.       — Ну так Восьмое марта! — вскинулся Антон в отчаянии. — Да и дарил-то я не ей! В смысле… Ей тоже!       — Вернемся к разговору о репутации? — хохотнула Настя. — Горячев, ну брось ты уже. Чего она стесняется — ясно всем. Но ты-то! Ну втюрился и втюрился, ну кадрил и кадрил, ну сталкерил и сталкерил, ну подумаешь. Зато сейчас голым плечиком ее подпираешь. Я бы на твоем месте не жалась и юзала возможность по максимуму…       — А если вам надо остаться наедине — вы только скажите… Да и мы наверняка можем как-нибудь еще поменяться комнатами… — продолжал рассуждать Леха.       Разъяренная вконец Елена хлопнула Льва по спине, но тот оставался безучастен и абсолютно холоден к беседе — во всяком случае внешне. Потом ощутимо прилетело и Горячеву кулаком в плечо, но и от него Богданова так и не дождалась защиты. Она попыталась что-то возразить про жениха, про свадьбу, но в результате просто осталась неуслышанной.       — Ладно! — повысила голос Елена так строго и по-начальнически, что всем пришлось замолкнуть. — Ладно! Не получается у нас с Горячевым, потому что я не люблю мужчин! И брак у меня фиктивный! Довольны? Я вообще по бабам. И он это знает.       Повисла тишина. В подтверждение своих слов Елена резко поднялась — так, что Лев и Горячев стукнулись друг об друга от неожиданности — и метнулась наверх, к Насте, бесцеремонно подвинув ее и спрятавшись за ней же, как за непробиваемым щитом. Уйти — не ушла. Вероятно, хотела защитить свою честь в случае продолжения беседы, ведь защитников у нее осталось ничтожно мало.       — Ага, — первая прокомментировала произошедшее Настя и почесала щеку, перекинув дреды на сторону. Пара волосяных жгутов упала на ноги Богдановой.       Антон сидел, потупившись в пол. Было ли хорошо то, что вышло? Вероятно, нет. Из-за него довели Елену, — а Горячев в глазах друзей-приятелей теперь выглядел несчастным и безответно влюбленным неудачником. Конечно, подобная версия раскрывала его собственные слова («У нас все странно».) правдоподобнее некуда. Но копать себе яму еще глубже не хотелось.       — Да мы с Еленой друзья просто, — хмыкнул Антон, поймав направленные на него взгляды. — Вам, вообще-то, не говорил никто, что у меня отношения тут с ней назревают или что-то вроде.       Горячев глубоко вздохнул и, усевшись удобнее — даром что места стало больше, — откинулся спиной и затылком на стену. Прикрыл глаза. Богданова на верхней полке обиженно жаловалась Насте на несправедливость, прятала руки и утыкалась носом в плечо, словно и правда искала защиты. Словно и правда с женщинами ей было легче. Слева нервно копошился Влад, продолжая дергать за ниточки Антонова беспокойства. А по правое плечо — искрило… Лев, рука которого упала Горячеву под бедро, незаметно гладил его подушечками пальцев, вырисовывая на коже то неясные знаки, то — даже показалось — сердечки. Антон чувствовал, как всякий раз с новым витком по спине ползут приятные мурашки и щекочет внизу живота. Если становилось слишком — он тверже напрягал ногу, убегая от пронзающих до самой мякоти касаний.       — Ну так, вам тут нравится? — вдруг подал голос Богданов. Вот кто умел выходить из сложных ситуаций; он не просто переводил тему, а мастерски заставлял людей чувствовать правильные для него эмоции. Сейчас выбор пал на благодарность. — Я выбирал для вас долго, чтобы вывезти всех. А то Горячев мне уши прожужжал, что человек он семейный и без своих никуда с места не сдвинется.       — Да, Антон, ты так говоришь? — Лехины брови поднялись в приятном удивлении, а Горячев принял максимально важную позу в подтверждение этих слов.       — Конечно, говорит, — подтвердил Лев. — Очень хорошо о вас отзывался. Очень часто. Тогда, когда я воспользовался связями-то для Бермуды, тоже поэтому… Семью надо защищать. Я знаю. У нас она маленькая, но принципы идентичные.       Леха, явно удовлетворившись ответом, напустил на себя серьезности и разулыбался:       — А здесь — просто супер. Алена мне тоже восторги выписывает, как тут все хорошо, и все есть, а мы только малую часть успели посмотреть! Ну, впрочем, сейчас всего лишь первый вечер, а мы же приехали на все выходные.       — Раз нравится — то хорошо. Сложно учесть вкусы всех, но я попробовал, — кивнул Богданов.       — Хорошо получилось, Лев Денисович! — поддакнул Влад. — А если говорить серьезно, обычно Антон нам людей вообще не приводил. А тут и вы, и Настя, и Рома… Вы своего рода исключения.       — Ой, честь-то какая, — усмехнулся Рома, отмахнувшись. — Но ладно, у вас правда хорошо… С вами. Вы… Короче! Что за это надо говорить? «Спасибо»?       — Рома у нас четыре года сидит в подвале, — пояснила Елена сверху. — Не обращайте на него внимания, коммуникативные навыки атрофированы.       — Эй!       Все рассмеялись и Горячев вместе с ними. Романа, впрочем, очень быстро зажали и ободряюще похлопали по плечу, и даже Антон, услышав очередное возмущенное «Ну что это?..» — полез обниматься, как был, в плавках да полотенце.       — Братский обмен потом, — с умным видом пояснил он впоследствии. Вернувшись на место, Горячев сел потеснее ко Льву и прижался плечом — с тем же лейтмотивом. Казалось, что теперь, когда все расслабились, он мог себе позволить полную тактильную открытость, какую можно было представить между по-семейному близкими людьми. И вот уже за разговорами Антон смело облокачивался о Льва, залихватски обнимал, наваливался, припадал бедром… В этом не было никакого эротизма — для окружающих. Почти не было — для Горячева.       Когда после сауны все собрались остыть за сымпровизированным здесь же, на территории спа-комплекса, «столом» из шезлонга, и Антон со Львом снова сели бок о бок, Горячеву пришла в голову идея, показавшаяся гениальной. За тостами продолжалась тема благодарностей, звучали кокетливые «даже не знаю, как выразить» — но ведь Богданов как-то раз уже называл свою цену.       — Что касается «спасибо», — Горячев ухмылялся, заговорщицки глядя на окружающих, — вы не беспокойтесь. Я более чем уверен, что наш дорогой Лев Денисович принимает благодарности поцелуями, так что можете смело выразить все эти ваши брудершафты…       — Что-то я не помню про поцелуи, — недоумевал Лев. — Я все больше по чекам, Антон, какие поцелуи…       Но Горячев уже потирал ладони, вовсю выдвигая Богданова вперед и заманивая потенциальных желающих призывными жестами.       — Тогда я первый! — гаденько хохотнул Роман, бросив надкушенное яблоко.       — Ишь какой резвый! — цокнула языком Настя. — А если по алфавиту вызывать начнут, не хочешь?       — Тогда первый пойдет Антон, а он и так уже везде первый, — фыркнул Роман. Богдановы заметно напряглись.       — В каком это смысле, Рома?       — Ну у него же праздник. День рождения, все дела, — закатил глаза сисадмин и издевательски ухмыльнулся. — А о чем вы подумали?       Кто бы о чем ни подумал, а Богданову зацеловали все щеки. Сначала родная сестра, а там за ней потянулись и остальные в порядке очереди. Лев отфыркивался, морщился, просил прекратить, но в конечном счете смеялся и даже отвечал, залавливая каждого несчастного в свои крепкие медвежьи объятия. Леха от души расцеловал его три раза в щеки, Алена трогательно чмокнула в скулу, Настя вместо поцелуя — боднула в лоб, Роман брезгливо прижался щекой к щеке… А Антон, как внимательный хозяин вечера, оказался последним (должен же он был проконтролировать, как станет целоваться ретивый Рома!). Льва Горячев ждал уже с двумя рюмками наготове — и одну вручил ему.       — Раз уж ты теперь мой человек, Богданов, без брудершафта точно не получится, — пояснил он.       Тут-то Горячеву стало уже не совсем весело. Он думал, только таким отчаянным шагом докажет себе, что сможет выйти за рамки старых стереотипов, — а там и открыться друзьям недолго. Антон мучился внутренним противоречием и стыдился: ведь поцеловать на глазах у целого клуба какого-то незнакомого гея — это пожалуйста, а как до любви дошло — страшно, как будто накажут. Загривок резко похолодел от волнения, как только отзвенело эхо громких слов. Страшно было даже оглянуться и увидеть лица внезапно замолчавших друзей.       Лев смеялся одним взглядом. Горячев не успел опомниться, как тот, приняв рюмку, рукой зацепился за руку. Захват был столь же крепким, как и намерение Богданова — он смотрел на Антона с вызовом. Только алкоголь обжег горло, как Лев потянулся навстречу за обещанным угощением к выпивке. Все собралось в одной точке — в пристальных синих глазах… Горячеву казалось, будто он катится навстречу невыносимо медленно; немного сдашь вбок — и успеешь, если что, свернуть. Вот только перед ним был магнит. Антон не успел понять, как его губы оказались мягко прижатыми без намека на большее к ласковым и грешным губам. Отстранился Лев почти моментально. Окинув серьезным взглядом затаивших дыхание товарищей, Антон закрепил ритуал залпом допитой рюмкой, и Лев с ним в этом был солидарен. Горячев слышал, как тяжело Богданов выдохнул, принужденный в очередной раз к скорой разлуке. В стороне, довольно прихрюкнув, засмеялась Настя:       — Ну вот, мужики целуются. Ленин, а можно я тебя поцелую?       — Можно, Настусик, но только в щеку, — Богданова постучала себя по скуле пальцем и тут же спрятала руки, хитро улыбнувшись. — Пока что.       Вопреки опасениям Антона, остаток вечера прошел совершенно мирно. Неудобных вопросов никто не задавал, а акцию с целованием Богданова, как и планировалось, восприняли не более чем пьяной дружеской шалостью, и только Рома косился и давил ухмылку. Так или иначе Горячев решительных шагов больше не делал — но широких рамок тоже не сдвигал.       Расстались к половине четвертого утра. Изможденные активным и при этом довольно вредительским отдыхом, многие охотно разбрелись по постелям. Влад под занавес, как оказалось, успевший сгладить трезвость припасенным косячком, нахохотался и доехал до комнаты буквально на руках у Горячева. Алена с Лехой мирно ушли парой, как должно. Роман, вообще не привыкший спать, просто радовался возможности переварить день и побыть наедине с собой. Кто-то еще принимал душ.       Антону, впрочем, спать не хотелось. Вовин, накурившись, становился довольно буйным во сне. Да и за день переживаний хватило настолько, что Горячев не смог бы сомкнуть глаз. Он спустился в гостиную и устроился на диванчике под пледом, уткнувшись в смартфон. В общем чате — не их со «старой гвардией», а совершенно новом — пестрели новые кадры. Настя умудрилась даже сфотографировать брудершафт, но только в моменте сближения. Снимок выглядел так, что Антон приятно поежился: даже в самых бытовых декорациях, под неправильным углом они со Львом выглядели красивыми, влюбленными…       «Чот вы, мальчики, прям вообще. ;) — добавила Настя в подписи. — Я б вас шипперила!»       «Лучше сотри это с глаз Антона х))» — посоветовал ей Влад.       Горячев вздохнул. В голову лезли идиотские доводы, какая-то невнятная статистика. Думая о том, что рассказать друзьям правду все же придется, Антон начинал считать, сколько людей в их новообретенной компании могли отреагировать негативно. Выходило, что меньшинство — ту же Настю можно было не добавлять в список, потому что она, очевидно, приняла бы Антона и в кружевном белье.       «С другой стороны, они же все видят, что Богданов хороший человек, — рассуждал Горячев. — Он и для них старался, а то, что у человека документы поддельные и с бизнесом черт те что сейчас творится — ну так у всех ведь разные беды? Это же уже даже не авантюра какая-то с завязанными глазами, когда ни имени, ни пола… Я сам его выбрал, когда узнал…»       Антон полистал фотографии еще немного. Выложил что-то безопасное, чтобы без Льва и Елены, даже без Романа, в инстаграм. А потом все картинки в голове как-то померкли — вместо них, как взрыв: Богданов, жаркие прикосновения… Антон глубоко вздохнул и закрыл глаза. И что он должен был прятать? Это? А кого это, смотря правде в глаза, вообще может лишить покоя? Горячев же сам никогда не думал, что там у Лехи с Аленой под замком… И с кем может коротать в своей творческой тусовке ночи Влад.       Хлопнула входная дверь. Послышался шорох соскальзывающей с плеч джинсовки. Из-за угла вырулил Богданов, но, завидев Горячева, остановился, разулыбался, приосанился.       — Эй, красавец, а вы один? — промурлыкал Лев, бесцеремонно заваливаясь к Горячеву на диван, под плед заполз. — А можно с вами познакомиться? — он ткнулся Антону в шею, пользуясь интимностью обстановки, забрался руками под поясницу и на живот. От него пахнуло табаком, ночной свежестью и кремом.       — Прямо так сразу? — деланно заскромничал Горячев, но тут же рассмеялся, забарахтался в руках Льва, устраиваясь удобнее.       — Прямо так сразу — это если бы я тебя на руки и в кровать, молодой человек. А я что? А я знакомлюсь, завоевываю, ухаживаю, — улыбнулся Богданов и прижал Горячева теснее.       — Ну ладно. Я Антон. Думал тут о ком-то таком, вроде вас…       — А я Лев. И что придумал ты о ком-то, вроде меня?       — Что чуть не умер, когда решил целовать тебя при всех. Но не против повторить. Даже обидно, что мы типа взрослые серьезные люди и «бутылочка» не канает…       Антон вывел одну ладонь из-под пледа и устроил ее у Богданова на затылке, стал гладить по голове. Прибился лицом ближе к макушке, дыша запахом волос, кожи.       — Как ты? — спросил Горячев немного погодя. — Не утомили тебя мои?       — Ну, чувствую себя на смотринах жениха, хотя никто на меня не смотрит. Елена вообще обижается, что мы опять пользуемся ею ради прикрытия своих игрищ, — Богданов невесело посмеялся, затем оставил на ключице Антона поцелуй. Тот пристыженно промолчал. — Больше за тебя переживаю. Но целоваться при всех было действительно приятно… А еще ты в плавках — это что-то невообразимое. А в сауне — и того хлеще… Горячев, очень сложно находиться с тобой рядом! Все время мысли уезжают куда-то в сторону.       — На себя бы посмотрел… — Антон укоризненно потискал Льва за ухо, а тот заурчал. — Специально напялил самое яркое, что было? На тебе красный настолько вызывающе смотрится, что хочется снять к чертям… И вообще. Хотел бы я посмотреть на тебя целиком без одежды… При свете…       Лев усмехнулся и зашевелился, чтобы подняться, заглянуть Антону в глаза. Словно проверял достоверность сказанных им слов. И, как проверил, как убедился в своих домыслах, потерся кончиком носа о Горячевский нос.       — Ну да, это было бы честно. Я-то на тебя уже насмотрелся, верно? — Он приблизился еще немного, зашептал в самые губы: — У меня есть другие красные трусы. И много всего красного. Если надеть все сразу, ты снимешь это с меня?       Антон сам был готов становиться красным — но темнота и особенность кожи спасали его. Выдавало трепет другое: жар, учащенное сердцебиение, мурашки по телу… Горячев замер на секунду, подтянулся ближе и медленно провел языком по губам Богданова. Тот сощурился.       — Все сниму… А потом буду рассматривать. Разрешишь мне? Смотреть всегда?       — Мы попробуем… Смотреть всегда, — Лев прижался к Антоновым губам с поцелуем, но тут же оторвался. — Ты меняешь мою жизнь, Горячев. Ты самое дорогое, что в ней есть…       Антона притянул намертво этот магнит. Горячев буквально напал на Льва, целуя нежно, самозабвенно. И плевать было, насколько будоражили ласки, плевать, что во всем коттедже единственная свободная комната на двоих — туалет или душ. Потеряй они голову, справились бы, лишь бы надышаться, напиться друг другом. Но сойти с ума — не успели… Отвлек внезапный хлопок двери кухни и близкий топот не одной пары ног, а затем и не совсем адекватный женский смех, очень похожий на Настин. Горячев, моментально мобилизовавшись, закрылся пледом по макушку вместе со Львом. Прислушался. Их, к счастью, с той стороны скрывала еще и спинка дивана, так что если нарушители спокойствия не собирались присесть помягче, то убежище получалось знатное. Но те направлялись явно в другую сторону. Заскрежетали ножками стулья за обеденным столом, звякнула какая-то посуда… Похоже было на то, что пока все укладывались спать, кто-то украдкой выпивал и закусывал.       — Так ты не сказала мне, у тебя девушка уже была? Нет?       — Нет, Настуся, какая девушка… — пьяно промямлила Елена. Послышалось бульканье жидкости. — У меня мужик-то случайно появился. Я замужем за работой.       — Ну так с работой не того-этого… В смысле, она-то ебет, конечно, но это обычно приносит удовольствие кому угодно, только не тебе… — хихикала Настя. — Ну ладно, ладно, как к тебе зайти… Девушки, значит, нет, но хочется?       — Блядь, Настя, отстань… Ты видела, как меня с Горячевым заебали? А все потому что!.. Ой, ладно…       Антон почувствовал шевеление. Это Лев с интересом чуть показался из укрытия. Богданова тем временем хлопнула еще рюмку, судя по характерному глотку и шипению после, которое она издала, как всякая девушка с крепким напитком, и продолжила:       — Я не пробовала. С мужиками такое, но не очень… Во всяком случае, я вот сейчас смотрю… На примеры перед глазами. И меня так не вставляло ни разу. Может, я эта… Как их? Которым ничего не надо.       Настя какое-то время молчала. Зная ее повадки — наверное, выглядела так, будто отвлеклась, ушла в себя. У хакерши бывали особенно заметные в нетрезвом состоянии моменты «выключения», после которых она резко активизировалась, но совершенно на другую тему.       — Ленин. А спросить можно? Не про баб и не про мужиков.       — Валяй.       — А что с руками? Ну, мы там в бассейне и в сауне когда рядом сидели, я заметила… Ты же это прячешь обычно. Ну явно не кольцо обручальное и не дешевый аристократизм, как в офисах все пропиздели.       Елена замолчала. Судя по звуку, сняла перчатки.       — Обожгли кислотой сильно. А теперь нельзя коже быть на свету, на солнце — могу заработать рак… Да и некрасиво, если честно. Это так смешно, знаешь, когда у тебя руки такие, а ты продаешь косметику, которая ухаживает за кожей. В самом начале карьеры мне пару раз прямо в лоб партнеры сказали, что это — стыд. Что я произвожу впечатление человека с проблемой, ломаю безупречный образ компании. Это как, знаешь, продавать жирному фитнес-программу, или прыщавому — крем от угревой сыпи. А мы же начинали с уходовой косметики для проблемной кожи. Ну вот и я нашла выход… А потом это стало образом. Гораздо легче отвечать на вопрос «Эй, а зачем перчатки? Выебываешься?», чем каждый раз пытаться объяснить, что тебе неприятно вспоминать про руки. Раньше еще частенько открывались ранки, были воспаления, это сейчас все почти хорошо… Почти.       — Люди — мрази, — вздохнула Настя. И выпила. На какое-то время стало совсем тихо. Антон, не выдержав, тоже высунулся. Девушки сидели за столом друг напротив друга с бутылкой водки и блюдцем — не иначе как с лаймом… Настя, склонив голову к рукам Богдановой, держала свои рядом. Подбиралась ближе. Подобравшись — осторожно тронула пальцами кожу. — А руки красивые. И ты крутая. Чушь все. Гляди, какие у тебя пальцы длинные! Ты от солнца-то, конечно, прячь… Зато я теперь знать буду. Мы… Ну, я, самое главное, — она усмехнулась.       — Почему самое главное, что ты знать будешь? — понизила голос Елена, подперев голову одной рукой. Но ту, что лежала рядом с Настиной — оставила.       — Ну в смысле почему… Согласись, если бы о тебе что-то знал какой-нибудь Горячев, это для меня не имело бы смысла. А ты тут мне вот… Секрет открыла, — Настя, по-лисьи разулыбавшись, зацепилась пальцами за пальцы Елены смелее, трогая собственнически и без малейшей неприязни. Богданова дернулась, выгнула бровь, но все показное непонимание сорвалось в пьяную ухмылку. — Так тебе точно девушки не нравятся?       За спиной Горячева активнее зашевелился Лев. Громко засопел, возмущенно дернулся, то решаясь встать, то отказываясь от этой мысли. Антон тихонько зашипел на него, поднеся палец к губам.       — Пока нравились только мужчины, — кокетливо напомнила Елена, подтягивая к Насте вторую руку. Та, даже не думая отступать, обняла и ее. Хакерше рост позволял, не поднимаясь со стула, перегнуться так, чтобы ее голова оказалась над столом ровно по центру.       — А хочешь попробовать другое? Если что, я и за мужчину сойду…       Елена отзеркалила жест — тоже наклонилась ближе.       — Да? А это и так может работать? Ты же красивая девушка, Настя…       — Ну… Ты, — Настя сделала особый акцент на этом слове, — можешь называть меня…       Все замерли. И Елена замерла. И Лев замер, как камень, который через секунду, впрочем, мог ожить — и напомнить пьяной младшей сестре, что он — старший брат, а у нее — свадьба. Антон же чувствовал, что должен что-то сделать, и машинально в голову пришло нечто, в сущности, до ужаса банальное, но до боли смешное (как ему казалось). Горячев бесшумно нырнул под плед и схватился за смартфон. Блекло загорелся под навесом экран, открылся «контакт», пальцы забегали по клавиатуре в поиске, вдавили качельку громкости звука до максимума…       Кэти Перри заорала на всю комнату свое издевательское «I KISSED A GIRL AND I LIKED IT». А со стороны обеденной зоны послышался грохот — не иначе как упал стул.       Пока плед не был жестоко сорван, Лев пытался сдержать хохот, утыкаясь Горячеву в плечо. Девушки быстро нашли источник беспокойства; и вот над хулиганами возвышались две фигуры. Одна — угрожающе разъяренная, вторая — пристыженная и испуганная. Елена даже при полном отсутствии света выглядела такой красной, словно недавно вышла из парной. Хмель, впрочем, с нее совсем не сошел — Богданова показывала все эмоции без купюр. А Лев, как положено настоящей акуле, подскочил первый и напал:       — Лена, ты что творишь? У тебя свадьба через неделю!       — Я знаю, — Богданова вжала голову в плечи. — Но он мне руки не гладил, и…       — Но, — смягчился Богданов, прочитав смущение сестры, — я никому не скажу.       Настя, в отличие от Елены, не была так добра в своих намерениях. Антон, переведя взгляд на нее, вместо дружелюбной хакерши увидел мрачное и крайне злое существо с опасным оружием в руках — она скручивала в тугой жгут тот самый плед.       — Да блин, смешно же!.. — запротестовал Горячев, и в ту же секунду получил хлесткий удар по голове. Отвернулся, спрятался, хохоча… Но Настя была зла не на шутку, острым локтем отодвинула Богданова. Плюшевые, но все же упругие, частые и ощутимые удары непрерывно сыпались отовсюду и прилетали куда только можно. Особенно — по заднице.       — Жопа ты… Горячев, — рычала Настя. — Что тебе, завидно, что ли?! Ревнуешь?! Сам же сказал, что у вас с ней ничего..!       Яростное избиение и продолжилось бы, если бы со стороны Богдановых не послышался жалобный всхлип. Обернулись — а там Елена прижалась к обескураженному Льву, который так и не смог завершить объятия; он завис с разведенными в сторону руками, глаза испуганно округлил, даже, казалось, дышать бросил.       — Да не ревнует он… Этот Горячев, одни проблемы от твоего Антона, Лев… Вы же мутите, ну что он…       — Да мы просто пошутили, прости. Неудачно пошутили, — окончательно потеплел Лев. По волосам сестру принялся гладить, обнял за плечи. — Тише, Лен, ну ничего же не произошло, — растирал он узкую спину ладонью.       — Когда вы им уже скажете? Мне надоело… На работе шлюхой считают, тут сводничеством занимаются…       Лев обратил тревожный взгляд к Антону, а затем к Насте. Та еще секунду стояла с печатью сомнения на лице, но потом издала один короткий смешок. Плед раздраженно упал обратно на Горячева, словно именно он, жалкий предмет одежды, устал от человеческого непонимания. Антона обожгло стыдом, сожалением. Он сел ровно. В мозгу разбегались, никак не желая складываться в оправдания, слова. А когда сложились — его уже наказали за промедление.       — Мутите. Вот я-то все голову ломала, что наш гетеросексуальный цисгендерный белый мужчина Горячев, которому даже о наличии интеллекта у женщин не скажи лишний раз, весь вечер в твою сторону, Лев Денисович, слюни лил… Понятно, понятно… Даже не от пьянства, значит… — Настя, медленно (язык заплетался) проговорив свою тираду, скрестила было руки на груди, но пошатнулась и с недовольным бормотанием оперлась о диван. Нахмурилась.       — Прости. Я не хотел, чтобы о тебе так думали… — Антон, игнорируя Настину обиженную язву, встал в полный рост и приблизился к Елене. Его руки тоже нашли спину, а затем и раненые ладони. Он пытался утешить ее, согреть, как мог, вымолить себе доверие.       Богданова была права. Антон и так провинился, ранил Елену безумными поисками, ранил — страхом за собственное решение. Теперь-то он задумался о том, кто еще мог страдать по его вине. Лев, который открылся перед сестрой, хотя, в отличие от Горячева, был уверен, что та не принимает его за ориентацию? Когда сам Антон — не мог признаться тем, кто принимал весь мир, всех людей вне зависимости от их предпочтений. Друзья, которые уже долгое время становились жертвами недоверия Горячева? Которых он оскорблял, то и дело приписывая им свои комплексы? И он сам. Он сам, который на ровном месте провоцировал болезненные ситуации, слишком много времени отдавая пустым переживаниям, хотя привык действовать — и побеждал только тем, что действует.       Горячев глубоко вздохнул. Нужно было перестать плавать кругами, прячась за чужой широкой спиной. Пора было уже вынырнуть и открыть глаза. Он крепко сжал руку Елены в своей. А в другой — плечо Льва.       — Я все расскажу завтра. Я обещаю.       Лев утер слезы Елене, обнял крепче, совсем по-родному, по-семейному. Та начала успокаиваться, и вместо судорожных вдохов теперь было слышно только глубокое дыхание — попытка унять слезы.       — Что, правда слюни лил? — заинтересованно спросил Богданов у Насти, улыбаясь.       — Лев, блять. Ну серьезно, сейчас, — взмолилась Елена, отстраняясь, но Богданов успел ее поймать.       — Все-все-все. Ладно, Настя, давай так, — Лев, придерживая сестру за плечи, направил ее к своему сисадмину под прикрытием. — Тут девушка в беде, надо спасать. Довести до комнаты, уложить, успокоить, — он подмигнул Насте, передавая смирившуюся со своей судьбой Елену, и напоследок шепнул: — Я могу переночевать где-нибудь еще…       — Да Лев, блядь! — из последних сил зашипела Елена. Но Настины руки уже сомкнулись вокруг ее плеч. Хакерша нашептывала Богдановой на ушко что-то, как маленькой; мелькнуло в общем потоке «а давай я тебе сказку расскажу?». Девушки неверной походкой удалились по лестнице.       Антон смотрел им вслед опустошенный. С раздражением он закрыл в мобильном страницу с музыкой и рухнул обратно на диван, позволив гаджету бессильно стечь по ладоням на сиденье.       — Почему я такой идиот…       — Ну прекрати, — Лев сел рядом, тут же притянув Горячева к себе. Обнял, пожалел. — Это было смешно, но у Елены произошел перегруз… А у меня очередной переворот в сознании. Теперь вот интересно… Что дальше — интересно.       — Не знаю… Она-то, может, и протрезвеет… — усмехнулся Антон, а сам поежился. — Но она права. Надо рассказать. Нам всем легче станет. Всем…       — Главное, чтобы тебе стало легче. Я понимаю, что для тебя это… сложный шаг очень. Учитывая твое прошлое, наверное, все равно что Елене признаться о руках, — Лев погладил Антона по щеке костяшками пальцев. — Ты так прелестно хмуришься, я не могу.       Антон смущенно потупился. Он не должен был ныть: себя жалеть было нечего. Но когда Лев прикасался к нему руками, нежность вытесняла все прочие чувства. Горячев готов был становиться в такие моменты незрячим и беззащитным, лишь бы чувствовать баюкающий ход ладоней. Чтобы каждое медленное движение легонько приминало волосы, чтобы тепло гуляло по спине и по плечу, чтобы кружило по животу… Что-то было в том давно забытое, недополученное — родом из детства. И Антон хотел взять еще, пока никто не видел. Прислонившись ко Льву плечом и склонив голову, он безмолвно поднырнул под ладонь, приластился. Богданов ухмыльнулся, устроил руку у Горячева под грудью и повел ниже, с упоением разглаживая одежду на животе по часовой стрелке.       — Может, и не сложный… — Антон медленно сморгнул, протянув руки и поймав ими вторую ладонь Льва. — Может, я это выдумал. А все просто получается…       Богданов безмолвно прижался губами к виску, к беспокойной голове. Он целовал, склоняя Горячева упасть на диван. Успокоился Лев тогда, когда уложил Антона на себя, на плечо, уютно укрыл пледом и устроил ладонь у того на спине. Ласковые пальцы следовали то вверх, то вниз по позвоночнику.       — С тобой ведь — какой долгий путь, сколько тайн, сомнений, беготни этой… — говорил Антон тише, слушая дыхание и сердце в широкой теплой груди. — А потом раз — и просто. Я же когда пришел к тебе… Когда увидел тебя над собой — ни секунды не сомневался, знаешь? Мне кажется, тебе стоит меня тронуть — и я все сделаю… Может, ты ладонями заговариваешь, а, Лев? И меня заворожил?..       Горячев усмехнулся и прикрыл веки, устроился удобнее и мягче, обняв ноги Богданова своими. Пальцами теребил его одежду, пуговицу нагрудного кармана, тускло поблескивающую на уровне глаз. Лев не останавливался, убаюкивая, но и не отвечал. За окном занимался рассвет, розовыми бликами смягчая уставшие с тревожной, хоть и веселой, ночи лица. Птицы распевали первую утреннюю трель, приветствующую очнувшийся ото сна мир, а убаюкивающая рука ослабла на спине Антона.