Черт, Радио-Демон – часть моей загробной жизни

Хаск прислонился к Аластору и воспользовался моментом, чтобы насладиться боковым объятием – возможно, последним, которое он когда-либо получит, если все пойдет плохо. Еще одно мгновение, прежде чем ему придется нарушить чистоту жеста и потенциально заставить Аластора пожалеть о каждом из объятий, которые он ему подарил. Момент был тихим и приятным, но не мог длиться вечно. После того, как он понял, что больше не может продолжать это, иначе потерят самообладание, он сбросил руку со своего плеча и посмотрел на Аластора, готовясь к отказу. — Забавно, что ты так выразился, — сказал он и постарался не слишком много читать в озадаченном выражении лица Аластора. — Как я уже сказал, это было просто недавнее дерьмо, и настоящая проблема лежит глубже. На самом деле мы уже были на этом перепутье раньше, и тогда ты позволил мне выбрать легкую дорогу, что я и сделал. Но я пиздец как устал от этого дерьма. Он глубоко вздохнул и откинулся назад, чтобы воспользоваться спинкой дивана. Говоря это, он уставился в потолок, ни на чем конкретно не сосредоточившись. — Я чертовски плохо разбираюсь в дружбе. Я всегда захожу слишком далеко со своей стороны и рано или поздно обжигаюсь, и, к сожалению, ты не исключение из этого правила. Я боролся с этим десятилетиями, но, похоже, теперь я загнан в угол. Я позволил этому зайти слишком далеко, и я больше не могу это игнорировать, как бы мне, блять, ни хотелось. Так что приготовься к дерьму, в котором ты, вероятно, не захочешь участвовать. Он заставил себя посмотреть на Аластора, который внимательно смотрел на него в ответ и имел свой фирменный серьезный вид. Было ясно, что он понятия не имел, чего ожидать, и Хаск не был уверен, к лучшему это или к худшему. Он нервно сглотнул и собрался с духом. Скажи. Черт возьми, просто скажи это. — Я влюблен в тебя, ясно? — хрипло сказал Хаск, и если бы эта ситуация не была так полна беспокойства, он бы нашел забавным то, как у Аластора отвисла челюсть и как скрипнула пластинка. Но не сейчас, когда это было из-за него и его смертельно серьезных чувств. Он дал Аластору несколько секунд, чтобы оправиться от первоначального шока, прежде чем продолжить. — Я чувствую это почти с тех пор, как мы знаем друг друга, с разным уровнем осознания. Я просто ничего не сказал, потому что не хотел рисковать тем, что ты бросишь меня. Я был доволен только нашей дружбой, так что не было необходимости доводить все это дерьмо до твоего сведения. Я делаю это сейчас только потому, что ты хотел получить ответы, и мне надоело нести это бремя в одиночку. И потому что этот гребаный отель истощил все силы, которые у меня еще оставались, а их было не так уж много. Он остановился на этом, чтобы дать Аластору время переварить информацию и на случай, если тот захочет прервать монолог и немедленно отвергнуть его. Нет смысла копать глубже, если Аластор даже не хотел слушать, и, в конце концов, он не хотел давать ему больше боеприпасов, если в ближайшем будущем возникнет негативная реакция. Но Аластор просто уставился на него, и, судя по всему, в его голове бешено крутились шестеренки. Он, вероятно, рассматривал их взаимодействия в другом свете и, скорее всего, быстро понял, что Хаск имел в виду ранее о перекрестке – точный случай, о котором он говорил. На самом деле это совсем не трудно разгадать. Однако немедленного отказа не последовало. Не так, как было с Мэтью, который сказал ему, что он "не такой", а затем продолжал избегать его, пока Хаск не понял намек и не перестал пытаться спасти их дружбу. Или Джонатан, который почувствовал к нему отвращение и сразу же выбросил его к чертовой матери из своей жизни. Или гребаный Джереми, который стал жестоким из-за того, что он "пытался навязать ему педерастию". Ребра Хаска зажили достаточно быстро, но выздоровление руки растянулось на целую вечность, и с тех пор она беспокоила его в каждый холодный или дождливый день. Черт, он все еще иногда просыпался с фантомными болями, несмотря на то, что в нынешние дни у него буквально другое тело. Излишне, блять, говорить, что Хаск после этого перестал признаваться своим друзьям, как бы сильно ему этого ни хотелось. Он больше не хотел рисковать. Так что, по крайней мере, Аластор все еще сидел там, пытаясь примириться с чувствами Хаска и, очевидно, думая о том, как сформулировать свой ответ. Ответ, который Хаск боялся услышать, даже если бы он не предполагал собой, что с него сдирут кожу заживо. — Понятно, — в конце концов сказал Аластор, все еще явно сбитый с толку и, вероятно, немного паникующий в пределах своего собственного разума, но все равно пытающийся взять себя в руки. Если бы Хаск уже не был по уши влюблен в этого мужчину, этот момент решил бы все за него. — И что... Как это изменит наши... отношения? Чего бы ты ожидал от меня, если бы я согласился потакать тебе? Это было... Действительно ли Аластор подумывал о том, чтобы принять любовь Хаска? Крошечная надежда загорелась в его сердце, но он быстро погасил ее, опасаясь, что в конце концов отказ причинит еще больше боли, если окажется, что он неправильно истолковал ситуацию. Аластор мог просто хотеть получить представление о положении дел, чтобы судить, насколько сильно он должен оскорбиться. Может быть, он хотел спасти их дружбу и хотел знать, насколько все было хреново. Или, может быть, он хотел понять Хаска, прежде чем выносить какое-либо суждение. Временами Аластора все еще было трудно читать, и сейчас определенно был один из таких моментов. Он не мог предполагать вообще нихрена. Честность, вероятно, была здесь лучшей политикой. Он все равно был по уши в дерьме, так почему бы не пойти до конца? Аластор не утруждал себя вопросами, если на самом деле не хотел ответов. — Я думаю, что самый простой способ ответить на это – ответить на твой предыдущий вопрос, — сказал Хаск и глубоко вздохнул. Сейчас он действительно чувствовал себя странно спокойным. Может быть, это было потому, что он совершил прыжок и еще не успел превратиться в кровавое месиво на полу, что было наихудшим сценарием. Хоть сейчас он и не был в полном порядке, по крайней мере, он был спокоен. Это была маленькая победа, но победа, несмотря ни на что. — Ты спросил меня, чего я хочу от тебя, — продолжил он. — Вот чего я, блять, хочу. Я хочу ходить с тобой по разным местам, когда у тебя возникает внезапное желание вытащить меня погулять. Иногда я хочу ходить с тобой в паб и казино. Я хочу ходить за продуктами, готовить и есть вместе. Я хочу, чтобы ты испек блинчики только для меня. Я хочу прижать тебя к себе и, блять, обнять, может быть, даже время от времени спать целую ночь в объятиях друг друга. Я хочу снова увидеть твой чертовски очаровательный маленький олений хвостик и потереться лицом о твои смехотворно мягкие уши. Я хочу поцеловать тебя. К черту все это, я хочу, чтобы ты целовал меня с «добрым утром» и «спокойной ночи» всякий раз, когда сможешь, как маленький сентиментальный засранец. Я хочу иметь возможность сказать тебе, что люблю тебя, и тебе даже не нужно отвечать тем же, достаточно просто принять это. Черт возьми, мне даже не нужно все это. Даже некоторые из этих вещей сделали бы меня глупо счастливым. Любых крох, которые ты, возможно, захочешь мне дать, будет достаточно. Так что да, вот длинная и короткая часть всего этого. Аластор уставился на Хаска широко раскрытыми глазами и застывшей улыбкой, и Хаск услышал слабый шум, как будто радио было оставлено на неисправном канале. Он был почти уверен, что это считалось слышимым примером чьего-то внутреннего крика. Это было не очень обнадеживающе, но и не неожиданно – Хаск уже видел, как Аластор застыл из-за наводящих на размышления вещей, происходящих вокруг него или сказанных ему. Это было более или менее то же самое. Все было в порядке. Это было нормально. — Я... когда ты видел мой хвост? — Аластор спросил голосом и тоном, который кричал: «Я в панике, и мой мозг ухватился за первое, что смог, чтобы выиграть мне больше времени, чтобы собраться с мыслями». Хаск мог бы с этим справиться. Он готов был дать Аластору все время в этом гребаном мире, если бы это означало, что он не оставит его. Хаск мог бы пока поговорить на эту тему и притвориться, что больше ничего не происходит. У него было достаточно опыта в том, чтобы игнорировать свои гребаные чувства и продолжать жить так, будто все было хорошо и классно. — Помнишь тот раз, когда я сам нашел дорогу к твоему дому? Я увидел это до того, как ты заметил, что я был рядом, — сказал Хаск, умудряясь даже чувствовать себя немного самодовольным по этому поводу, несмотря на текущую ситуацию. Потому что тот день был великолепен. — С тех пор я надеялся увидеть его снова. Он такой же мягкий, как твои уши? Аластор выглядел одновременно возмущенным и полным недоверия, и это была лучшая гребаная вещь за долгое время, которой было почти достаточно, чтобы отвлечь Хаска от происходящего. — Должен признаться, какое-то время я действительно подозревал. Что касается твоего вопроса, я не сравнивал. Может быть, дело было в том, что Аластор снова начал расслабляться, и у них был обычный разговор, как будто ничего особенного не происходило, но Хаску пришлось бороться с собой, чтобы воздержаться от того, чтобы добровольно проверить мягкость прямо здесь и сейчас. Как ни удивительно хорошо шел этот разговор, он знал, что это определенно переступит черту. Вместо этого он просто уклончиво промурлыкал. На мгновение воцарилась тишина, а затем крыло Хаска коснулось руки Аластора, когда оно расслабилось и не смогло удержаться подальше от личного пространства Аластора из-за необычной близости между ними. Они оба одновременно повернули головы, чтобы посмотреть на то место, где их конечности соприкасались, а затем их глаза снова встретились. Черт, глаза Аластора были такими странными с неестественными красными цветами, но по-своему прекрасными. Ему было чертовски плохо. Аластор вздохнул и мягко улыбнулся Хаску, прежде чем поднять руку, чтобы погладить перья. Дыхание Хаска сбилось, а сердцебиение участилось. — Это прекрасный беспорядок, в котором мы оказались, не так ли? — спросил Аластор и посмотрел на то место, где его пальцы прокладывали дорожку по длинному красному перышку. Он выглядел действительно чертовски уставшим. — Я в некоторой растерянности. Я не испытывал ничего похожего на то, что, как я понимаю, должно быть головокружением по отношению к кому бы то ни было, включая тебя. Я никогда не желал и не искал ничего подобного. Я склонен полагать, что я не способен на это точно так же, как я совершенно не заинтересован в физической близости. Сердце Хаска творило какое-то супер ненормальное дерьмо. Оно билось слишком быстро, в то же время, по-видимому, пропуская каждый второй удар. Была ли остановка сердца тем, что могло случиться в Аду? Вероятно, он скоро узнает. Как бы то ни было, его сердце, казалось, переместилось на дно желудка, где оно рыло бездонную яму холодной пустоты, в которую Хаск может скоро ступить и никогда не выйти. Аластор не чувствовал того же самого. Был неспособен чувствовать то же самое. Блять. Черт возьми. Дерьмо. Черт возьми. Только тот факт, что Аластор продолжал говорить, остановил Хаска от того, чтобы встать и броситься на кухню, чтобы совершить набег на тайник Аластора с выпивкой. — И все же я тоже не хочу давать тебе отрицательный ответ, потому что ты мой самый близкий друг и человек, о котором я забочусь больше всего, — сказал Аластор с недоверчивым смешком. Хаск перестал дышать, даже не зная, что он должен был чувствовать. Поэтому он просто отложил все на потом и слушал, затаив дыхание, как гребаный болван. — Меня... не беспокоит то, что ты хочешь от меня. Не так, как меня полностью отталкивает все, что связано с сексом. Кстати, я заметил, что этого не было в твоем списке, за что я благодарен. Аластор отодвинул крыло Хаска назад, чтобы оно больше не было между ними, и посмотрел на него с одной из самых нежных улыбок, которые Хаск когда-либо видел направленными на себя. — То, о чем ты попросил, не сильно отличается от того, что у нас уже есть. Я мог бы справиться с дополнениями, хотя нам все равно пришлось бы установить некоторые физические границы. Тем не менее, разумно думать, что я не смогу дать тебе ту любовь, которую ты хочешь, даже если бы я попытался. Ты действительно был бы доволен тем, что я просто выполняю для тебя все необходимые действия? Я обнаруживаю, что готов сделать это, потому что это ты. Ха, ты единственный человек, ради которого я бы даже просто подумал об этом. Хаск, блять, не мог поверить своим пушистым ушам. Он уставился на красивое лицо Аластора в смущенном благоговении. Его не отвергли. Конечно, то, что сказал Аластор, означало, что все еще было немного хреново, но, черт возьми, он уже смирился с отсутствием у Аластора сексуального влечения, его потенциальная неспособность к романтической любви на самом деле была не такой уж большой проблемой. Конечно, то, что его чувства не стали бы взаимными, возможно, никогда, было отстойно. Но Аластор все еще был готов попробовать. Или, черт возьми, вполне вероятно, что он уже взял на себя долгосрочные обязательства, потому что Аластор не делал ничего наполовину. Если бы Аластор был готов подарить ему поцелуи, несмотря на то, что не был заинтересован в романтических отношениях, Хаск не возражал бы делать это до конца вечности, даже если бы оказалось, что романтические чувства волшебным образом не проявились в его сердце. В тот момент для него это не имело бы значения, так как это был бы просто еще один нежный жест среди других. И он, казалось, был готов принять любовь Хаска к нему, даже если не мог ответить взаимностью. Это было трудно уложить в голове, но, возможно, пока в этом не было необходимости. Сейчас он мог сосредоточиться на текущей ситуации. Итак, как уже спрашивал Аластор, будет ли этого достаточно для Хаска? Сможет ли он смириться с тем фактом, что его чувства могут быть односторонними навсегда? ... Ха! Что за тупой, блять, вопрос. Он уже однажды смирился со своей судьбой остаться просто друзьями с Аластором, что означало томиться вечно. А это предложение? Ему не пришлось бы скрывать свои чувства. Предположительно, ему удастся поцеловать Аластора. Их дружба все еще была бы здесь, но с дополнительными преимуществами. Черт возьми, да, он мог бы жить с этим. — Могу я поцеловать тебя прямо сейчас? — прямо спросил Хаск, глядя на Аластора, со своим лучшим бесстрастным лицом, в то время как его сердце снова бешено колотилось. Аластор был явно поражен вопросом, и его горящие красные глаза метнулись к губам Хаска. Его взгляд задержался на мгновение, которого было достаточно, чтобы Хаск подумал, что он попросил слишком многого слишком рано, но затем Аластор обхватил его лицо, наклонился к нему и прижал их губы друг к другу. Ого! Блять. Блять, да. В то время как простой маленький поцелуй был лучшей ебаной вещью в мире, Хаск все равно обнаружил, что чего-то не хватает... О. Он понял, чего. Близости. Аластор был слишком далеко от него. Он обнял Аластора и осторожно притянул его ближе, так, чтоб они наконец-то сели рядом, как они всегда делали, когда Аластор был восприимчив к прикосновениям. Решив эту проблему, он закрыл глаза и прижался губами к губам Аластора, что Аластор скопировал через мгновение, что, в свою очередь, заставило его сердце совершать кульбиты, которые были намного приятнее, чем его предыдущая попытка пробиться через его желудок. Хаск не потрудился скрыть свое безумно счастливое мурлыканье, когда он запечатлел еще несколько простых поцелуев на улыбающихся губах Радио-Демона и, наконец, отстранился, потому что больше не мог сдерживать свою собственную широкую улыбку. — Черт возьми, да, я буду доволен, если у меня будет это, — сказал он со счастливым смешком и уткнулся лицом в шею Аластора с усиливающимся мурлыканьем. — Я определенно могу жить с этим. Он услышал облегченный смех, и тонкие пальцы начали расчесывать мех у него на затылке. — Тогда я тоже могу. Это было не так уж плохо. Я могу посвятить себя этому. Оглядываясь назад, можно сказать, что этот разговор, весь этот гребаный беспорядок накопившихся за десятилетия чувств Хаска, на самом деле было чертовски легко решить из-за необычной близости между их сердцами. Это была не совсем близость влюбленных. Это было не совсем близость между не-любовниками. Не имело значения, если чувства Аластора не совпадали с чувствами Хаска идеально. Что имело значение, так это то, что какая бы любовь ни была у Аластора к нему – будь то дружеская, семейная или что-то совершенно за пределами понимания Хаска – он уже был достаточно близко, чтобы с легкостью сократить расстояние между ними и привести их туда, где они должны были быть все это время. Хаск чертовски любил Аластора, и ему наконец-то разрешили это показать. Он прижался ближе, и Аластор был более чем счастлив прижаться к нему после всех месяцев ненужного расстояния. Всё и все остальные могли бы, черт возьми, подождать.