Прогулки по воде

      В жарко натопленной гостиной не смолкали оживленные разговоры. Взбудораженный и сжигаемый жаждой деятельности, Рылеев все говорил и никак не мог остановиться. Он то тихо порицал себя за свои грешные мысли, то вдруг забывал об этом и с горящим взглядом выдавал хлесткую правду об укладе ненышней России. Взгляд его горел тем же огнём решимости, и именно такого Кондратия Рылеева Пестель любил больше всего. Поэт говорил, Пестель слушал его пламенные речи и невольно проникался тем же жаром. Сидящая рядом с мужем Наталья Михайловна молча стискивала пальцами фарфоровую чашку.       — Довольно, Кондраша, — мягко остановила она мужа, когда тот неосторожно затронул в разговоре имя императора. — Пора Настеньку укладывать.       Рылеев словно очнулся. Недоуменно глядя перед собой, опустил чашку на блюдце. Фарфор звякнул печально и мелодично. Потом поднял взгляд на жену. Наталья Михайловна встала из-за стола и теперь складывала салфетку.       — Прости, душа моя, я, кажется, увлекся, — он поймал ее тонкие пальцы и на мгновение прижал к губам. На лице женщины промелькнула улыбка. Она не могла долго сердиться на мужа.       Пестель смотрел на то, как нежно и трепетно относится Кондратий к супруге и не мог понять, как он, имея семью, рискнул пойти на такое дело. Ведь в случае его смерти и его жена, и его маленькая дочка останутся без малейшего шанса на существование. Рылеев осознавал угрозу и все же решился на отчаянный шаг. Конечно, он мог бросить начатое в любой момент. Но Пестель вспоминал тот пылающий огонь на дне темных глаз и понимал — не бросит. Погибнет, душу свою погубит, но от задуманного не отступится!       Наталья Михайловна вышла из гостиной и мягко притворила за собой дверь. За столом остались сидеть трое. Неловкое молчание, повисшее между ними, нарушало лишь редкое звяканье посуды, доносящееся из кухни — служанка вытирала бокалы.       Пора было уходить. Пестель тихо отодвинул от себя свой прибор и поднялся из-за стола. Рылеев встал вслед за ним.       — Стало быть, уже уходишь? — спросил он, зачем-то поправляя манжеты на рукавах.       — Пора, — коротко ответил Пестель, боковым зрением замечая на себе пристальный взгляд Виктории.       — Когда отбываешь из Петербурга? — оглянувшись на дверь и понизив голос, спросил Рылеев.       Пестель поправил сюртук и пробежал взглядом от окна до стоявшей на краю стола хрустальной сахарницы.       — До февраля еще пробуду.       Они обменялись рукопожатиями. Виктория встала из-за стола и по своей привычке переплела пальцы.       — Была рада знакомству, господин Пестель.       На её лице — вполне искренняя милая улыбка. Если не вспоминать об истинных обстоятельствах их знакомства, можно подумать, что на уме у этой девушки нет ничего, кроме рукоделия и прочих чисто женских занятий.       Попрощавшись и поблагодарив за чай, Пестель вышел из гостиной. Он был уже в плаще и собирался покинуть гостеприимную квартиру Рылеева, когда Виктория сняла с вешалки свою шубку и с обезоруживающей улыбкой спросила:       — Вы не проводите меня до почты?       Они вышли из подъезда вместе. Уже заметно стемнело. Глядя на фонарь, можно было заметить падающий мелкий снег. Виктория шла рядом, едва поспевая за широким шагом Пестеля, и путалась в длинной юбке. Задумавшись о своем, Пестель почти забыл о спутнице. О ее присутствии он вспомнил, когда проезжавший мимо экипаж круто занесло на льду — девушка отшатнулась и, оступившись на снегу, задела спутника плечом. Машинально Пестель подхватил ее под локоть, помогая удержаться на ногах.       — Бога ради, извините! — крикнул прямо из окна экипажа мужчина в летах и, не дождавшись ответа и даже не удостоверившись в том, что с девушкой все в порядке, поспешил покинуть место происшествия.       — Даже выйти не соизволил, — хмуро обронил Пестель, глядя вслед уезжающему экипажу. — Все в порядке? — спросил он уже у своей спутницы, окидывая ее быстрым взглядом.       Виктория молча кивнула. Она не смотрела ему в глаза, старательно пряча взгляд. Ее лицо было мокрым от растаявшего снега. Девушка плотнее укуталась в тонкую шубку и спрятала нос в воротник. Скосив глаза на Пестеля, возобновила свой путь, оставляя за собой узкие и непривычно маленькие следы.       Он нагнал ее у поворота улицы.       — Не понимаю, зачем Вам был нужен провожатый, — хмыкнул он, глядя на Викторию сверху вниз с внимательным прищуром.       — В Петербурге одной ходить страшно, — со всей серьезностью ответила спутница, все так же не поднимая головы. Ей было тяжело идти по рыхлому снегу. Улицы надо бы чистить, сварливо отметил про себя Пестель, словно ставя в своей голове еще один минус в пункте «все для народа».       — Вам надо быть осторожнее, — неожиданно нравоучительно заявил Пестель, стараясь шагать не слишком широко. — Идти по темной улице с мужчиной, которого едва знаете, так же опасно, как идти по этой улице в одиночку.       Виктория высвободила нижнюю часть лица из-под воротника и перевела дыхание. Из ее рта вырвалось облачко пара.       — Почему вы так мне доверяете? — с искренним любопытством поинтересовался Пестель.       Виктория остановилась и подняла голову. В свете уличного фонаря ее лицо было совсем бледным, почти прозрачным.       — Я не скажу, Павел Иванович, иначе вы обидитесь, — со всем присущим ей прямодушием ответила она.       Пестель непроизвольно хмыкнул.       — Однако же теперь мне стало еще интереснее узнать ответ.       Виктория вздохнула снова. На мехе ее воротника застыли капельки влаги.       — Ну хорошо, я скажу, — решив что-то про себя, выдохнула она в морозный холод. — Для таких, как Вы, Павел Иванович, женщины всегда на втором месте. Они вас не интересуют. Для таких, как Вы, дело всегда на первом месте, а остальное мешает. Единственная женщина, которая Вам нужна — это Революция.       Она помолчала и, что-то решив, добавила:       — Поэтому мне с Вами не страшно.       — Угу, — Пестель склонил голову вбок и, крепко сжав челюсти, прищурился. — Угу, — повторил он задумчиво, рассматривая девушку уже без всякого стеснения.       По ее словам получается, что он и не мужчина вовсе, а орудие Российской Революции. Или, по ее мнению, выходит, что революционеры — не люди? В любом случае, как расценивать слова Виктории, Пестель не знал.       — Сомнительный комплимент, — наконец сказал он, подставляя лицо снегу.       До самого почтамта они не проронили ни слова. Виктория шла рядом с ним, постоянно увязая в снегу и тяжело дыша. Пестель думал о том, что Рылеев так толком и не объяснил, откуда она взялась и кто она такая. Сказал лишь, что девушка приходится ему родственницей по материнской линии, что приехала она издалека и ненадолго, но Пестелю этой информации было мало. С опозданием он начал переживать о разговорах, которые вёл с Викторией, и о вопросах, на которые отвечал. Конечно, разведчицей она быть не могла — слишком молода, да и эмоции до конца скрыть не умеет. К тому же, Рылеев — человек крайне осторожный в подобных вопросах — не допустил бы ее к их делу, если бы не был уверен в ней.       И имя это странное — Виктория. Пестель не знал никого, кто еще носил бы такое имя. Необычное, звучное, режущее слух русскому человеку. Символичное. Пестель усмехнулся. Решив считать эту встречу добрым знаком, предпочел забыть о недавних словах девушки и перевел тему:       — Так значит, Вы не из Петербурга? — спросил он.       Виктория покачала головой, но отвечать не стала.       — А откуда, если не секрет? — не отставал Пестель, решив идти до победного конца.       — Издалека, — неопределенно обронила Виктория, всем видом показывая, что этот разговор она продолжать не собирается.       Пестель тихо цокнул языком и вздохнул. Было досадно — впервые за несколько лет он решил завести беседу с женщиной, но её не поддержали. На душе осадком осталось и странное чувство отчужденности, понять которое Пестель пока не мог. В том, что Виктория его заинтересовала, он не признался бы никому, даже самому себе. Но факт оставался фактом.       Догадываясь, какую тему девушка поддержит наверняка, Пестель решился на опасный маневр.       — Кондратий многое рассказывал Вам? — кардинально переменив течение беседы, поинтересовался он.       — Не понимаю, о чем Вы говорите, — обескуражила его своим ответом Виктория.       Зачем я это делаю?  — спросил сам себя Пестель, невольно прибавляя шаг и с тайным удовольствием замечая, что его спутнице теперь приходится почти бежать рядом с ним.       — Все Вы понимаете, — сквозь зубы ответил он и остановился так резко, что Виктория почти врезалась ему в плечо. — Не знаю, что за игру Вы затеяли, но будьте любезны хотя бы не менять ее правила.       Виктория выглянула из-за его спины и, понизив голос, быстро пояснила:       — За нами следят. От самого начала улицы. Может быть, и совпадение, но осторожность ведь не помешает?       Пестель ей не поверил, решив, что таким образом девушка сбегает от ответа. Твердо решив больше не поддаваться ее большим невинным глазам, он клял себя за глупость. Говорить о политике с женщиной — еще неделю назад он бы не поверил, что падет так низко.       — Если Вам не очень трудно, можете подождать меня пару минут? — придав своему лицу самое жалкое выражение, попросила Виктория и, дождавшись хмурого кивка, скрылась в здании почтамта.       Оставшись стоять на улице, Пестель только теперь заметил, как сильно похолодало с утра. Чтобы не замерзнуть зря, он прошел от места, где стоял, до стены серого здания и вернулся обратно. Снегопад усилился — того и гляди, завьюжит метель. Викторию обратно нужно проводить обязательно, не то застрянет в каком-нибудь сугробе.       Какое-то движение почудилось Пестелю слева от себя, но, обернувшись, он не увидел никого, кроме одинокой мужской фигуры, стоящей на углу улицы. Человек стоял, засунув руки в карманы, и не двигался с места. Он был в темном сюртуке, на ногах — блестящие черные сапоги, на голове — высокий цилиндр. Лица не разглядеть.       На ум отчего-то сразу пришли слова Виктории:       За нами следят. С самого начала улицы.       И:       На этой неделе было четыре ареста. Один из них — в доме напротив.       Это простое совпадение, — убеждал себя Пестель, нет-нет, да и поглядывая на мужчину, который без сомнения чего-то ждал и поэтому не уходил.       Но вдруг не совпадение?       О государе-императоре слухи разные ходили, и в то, что он мог установить слежку за подозрительными ему людьми, Пестель верил охотно. Себя он как раз относил к разряду таких людей, и, сделав этот вывод, уже не считал слова Виктории такими уж глупыми. В конце концов, она права — осторожность сейчас не помешает.       Виктория вышла из почтамта через несколько минут и, торопясь и поэтому спотыкаясь еще сильнее прежнего, подошла к своему провожатому.       — Прошу прощения, что задержала Вас, — вполне искренне извинилась она.       — Не страшно, — успокоил ее Пестель, снова возвращаясь взглядом к мужчине на углу улицы. — Я провожу Вас.       Они пошли обратно. Стоило им только сдвинуться с места, как фигура мужчины шелохнулась, словно от ветра, и исчезла за поворотом. На всякий случай Пестель нашарил рукой пистолет. На месте. В случае, если кто-то встанет у них на пути, он будет готов защищаться.       Спустя два квартала, когда преследование неизвестного стало совсем уж явным, Пестель резко сменил направление, свернув в один из дворов, не забыв при этом поймать свою спутницу за руку.       — Павел Иванович, нам прямо, — попробовала возразить девушка, но Пестель посмотрел на нее так остро, что она не посмела сказать что-то еще.       Пестель опустил свою двууголку так, чтобы тень падала на лицо. Наклонился к Виктории, словно бы для того, чтобы смахнуть снег с воротника ее шубы.       — Возьмите меня под руку и говорите о чем-нибудь постороннем, — тихо сказал он, улыбаясь легко и непринужденно.       Виктория прикусила губу.       — Я не знаю, о чем говорить, — прошептала она, и Пестель сам взял ее ладонь и положил себе на сгиб локтя.       — Придумайте что-нибудь.       Он вёл ее узкими улочками, сбивая преследователя с толку. Вёл к себе на квартиру. В своей старенькой шубке Виктория вполне сойдет за одну из тех женщин, которых военные иногда водят к себе на квартиру. Унизительно — да, но возвращаться в дом Рылеева с хвостом за собой Пестель права не имел, хотя бы из-за его жены и дочки. Он пошлет ему записку. Через час или, может, через два, когда убедится, что за его квартирой никто не следит.       Виктория, поняв, наконец, что от нее требовалось, обхватила локоть Пестеля обеими руками и, грея замерзшие ладони, говорила о всякой ерунде. Она рассказывала о том, как ходила утром на церковную службу, и о том, как смешной маленький мальчик смеялся в храме, глядя на капающий со свечей воск, а его все никак не могли успокоить. Пестель слушал ее вполуха.       Они дошли до дома, где временно проживал Пестель, и зашли в подъезд. Молча, как заговорщики, поднялись на второй этаж. В углу, облокотившись о перила, стояла безликая мужская фигура.       Раньше, чем Виктория успела что-то сообразить, Пестель толкнул ее себе за спину и выхватил пистолет. Фигура выпрямилась и вытянула вперед руку.       — Не стреляй, Павел! Это я!       — Сережа? — узнав в неизвестном Муравьева-Апостола, переспросил Пестель.       — Ты не один? — заметив Викторию, уточнил Сергей.       — Это Виктория, родственница Кондратия, — Пестель убрал пистолет и подошел к двери своей квартиры, чтобы открыть ее. — Я потом объясню. Что-то случилось?       — И да, и нет, — неоднозначно ответил Сергей, приветствуя девушку легким поклоном головы. — Нужно поговорить.       — Прошу, — распахнув дверь, сказал Пестель. — Нам действительно есть о чем поговорить.