***
Снег таял стремительно, словно Виктория, вернувшись в Петербург, привезла с собой весну. Пестель стоял напротив Александрийского театра, ожидая женщин. Небо темнело медленно, но верно — на улицы уже опускались ранние весенние сумерки. Чтобы не замерзнуть на холодной свежести, одетый в легкий мундир Пестель ходил от одного дерева к другому. Балет уже должен был закончиться, но ни Виктории, ни Натальи Рылеевой видно не было. Женщин Пестель решил встретить отчасти по просьбе Кондратия, отчасти по той же самой причине, что побудила его прийти в квартиру Рылеевых на ужин с Викторией. Только на этот раз он хотел увидеть уже не мужа девушки, а ее саму. Всю ночь после их последнего разговора Пестель не мог уснуть. Он и подумать не мог, что эта неожиданная встреча так разбередит его душу. Но он ясно понимал одно: спокойно жить ему не удастся до тех пор, пока в их сложных отношениях с Викторией не будет поставлена окончательная, жирная точка. Уже совсем стемнело, когда две долгожданные фигурки возникли у входа в театр. Пестель оказался рядом с ними сразу же и, подойдя со спины, невольно напугал женщин: — Чужой экипаж вам не понадобится, милые дамы! Виктория вздрогнула от неожиданности, и это не укрылось от внимания Пестеля. Девушка развернулась к нему, нервничая и крепче цепляясь за рукав пальто своей спутницы. — Павел Иванович, это Кондратий попросил встретить нас? — поприветствовала его Наталья Рылеева. — Я же уже говорила Вам два часа назад, что это лишние хлопоты… — Вовсе нет, — решительно отмел ее возражения Пестель, изо всех сил избегая прямого взгляда Виктории. — Когда я шел сюда, мною двигали исключительно благородные побуждения! Он помолчал секунду, сдерживаясь, но язвительная насмешка все-таки сорвалась с его языка: — В конце концов, у одинокого холостяка немного радостей в жизни. Виктория уловила его упрек с живостью чуткого зверька. Всю дорогу до синего дома на Мойке она упрямо молчала. Путь был долгий, но вечер — необычайно чистый и свежий — пленял всех троих, и Наталья, с молчаливого согласия спутницы, отказалась взять экипаж. — Как Ваши неотложные дела? — поинтересовалась она с долей лукавства, присущего каждой женщине. — Надеюсь, Вы провели эти два часа с пользой. — Можете не сомневаться в этом, — сдержанно ответил Пестель. Он не мог признаться, что, отказавшись от балета, бесцельно бродил по улицам все то время, что женщины были в театре. Наталья Рылеева вежливо заметила что-то о пользе подобного рода развлечений, но Пестель ее слушал вполуха. Скованный будто по рукам и ногам, он шагал рядом с Викторией и чувствовал, что ей так же неловко, как и ему. Случайно он подумал о том, что ему хотелось бы увидеть Викторию со стороны — в один из таких моментов, когда его самого нет рядом с ней. Кто знает, может быть, в эти минуты девушка ведет себя так же легко и непринужденно, как и вырвавшаяся из плена забот Наталья Рылеева. Последняя молча улыбалась, вдыхая вечерний воздух и спокойно глядя вдаль. Милая, верная Наталья. Вынужденная жить в постоянном страхе, она ценила каждую безмятежную минуту больше остальных женщин. Она, конечно же, знала о всех потаенных терзаниях своего мужа. Она, конечно, рада была бы спрятать его ото всех, увезти из Петербурга, уберечь! Она, конечно же, никогда бы этого не сделала наяву, только в мыслях. Слишком она верна мужу, слишком его любит. Когда они дошли до дома, Наталья, прежде чем войти в калитку, предусмотрительно посмотрела на окна. В гостиной света не было — очевидно, заговорщики уже разошлись. Только после этого хозяйка дома вошла внутрь и вместе со своими гостями поднялась на нужный этаж. — Вы зайдите, Павел Иванович? — спросила она уже у порога квартиры. — В другой раз, — вежливо отказался Пестель и попросил: — Передайте от меня своему супругу наилучшие пожелания. — Благодарю Вас, — улыбнулась Наталья и, глянув сначала на Викторию, потом на Павла, скрылась за дверью. Она специально ничего не сказала девушке и оставила входную дверь открытой. Она все понимала и своим молчанием попыталась поддержать Викторию, у которой ладони взмокли от странного волнения. Ей явно хотелось зайти в квартиру вслед за женщиной, но она почему-то продолжала стоять рядом с Павлом, не поднимая на него глаз. — Я должен извиниться за вчерашнее, — тихо сказал Пестель, но Виктория робко его перебила: — Не надо. Я и сама вела себя… Неподобающим образом. Пестель молчал несколько секунд, размышляя над тем, что значит «неподобающий образ». Она имеет в виду грубоватые фразы, которые употребила в разговоре с ним? Или, может, сам разговор? От женщины — тем более, от женщины замужней, — можно было ожидать чего угодно. — Нам нужно поговорить, — отбросив посторонние мысли прочь, твердо заявил Пестель. — И иначе, чем вчера. Виктория кивнула. Облизала пересохшие губы и, вздыхая так, словно собираясь прыгнуть в воду с обрыва, выпалила: — Завтра утром я переезжаю на свою квартиру… Если ты зайдешь… — Куда приходить? — быстро, словно боясь, что Виктория передумает, спросил Пестель. — Сейчас. Она исчезла за дверью и вернулась спустя минуту, держа в руках оторванный уголок газеты, на котором второпях был написан адрес. Пестель свернул его и бережно убрал в карман. Наклонившись и поймав ладонь девушки, поцеловал кончики ее пальцев. Кажется, впервые за все время. — Я приду, — пообещал он. — Я буду ждать, — ответила Виктория. Он ушел, не попрощавшись, не оборачиваясь, чувствуя, как клочок газеты греет его сердце. Виктория проводила его долгим взглядом и, зябко поведя плечами, все-таки вошла в квартиру. Закрыла за собой дверь, прислонилась к ней спиной. Изможденно закрыла глаза. Сердце билось быстро, как у подстреленной птицы. Мысли роились в голове, как пчелы в улье. Ей было страшно, и не хватало воздуха, и совесть ела ее заживо, напоминая о том, что она только что предала своего мужа. «Прожить день с любимым человеком — уже много», вспомнила Виктория слова Натальи и сразу успокоилась. Странное тепло разлилось по телу, дрожь в ногах прошла. О принятом решении она уже не жалела.***
Только к обеду Пестель решился прийти на улицу, где жила Виктория, и теперь стоял внизу, под окнами ее серого дома, не решаясь подняться на третий этаж и постучать в дверь. Он слишком хорошо помнил, чем все закончилось в прошлый раз, чтобы надеяться на что-то хорошее теперь. Но и уйти ему все-таки не давало странное чувство, понять которое он не мог. Снова, как в прошлый раз, он терзался сомнениями. Снова придумывал тысячи причин, чтобы покинуть Викторию и никогда о ней не вспоминать. И снова проигрывал в этой схватке с самим собой. Третьего шанса судьба не даст, усмехнулся про себя Пестель, трогаясь с места и медленно идя к резной калитке. Он не был фаталистом. Да если бы и был, решил бы, что это даже не шанс, а какое-то его подобие — все-таки Виктория за эти два года вышла замуж. Не смогла дождаться этой встречи. Не надеялась на нее. Впрочем, как и сам Пестель. Но у судьбы — если она есть — отличное чувство юмора. Пестель уже собирался открыть кованую калитку, когда к дому подъехал экипаж и остановился как раз возле подъезда, где жила Виктория. Внимательно осмотрев лошадей и внушительных размеров багаж, он сразу понял, что ехавший в экипаже человек прибыл в Петербург издалека. Мысль о том, что это приехал муж Виктории, пришла сама. Пристально глядя на дверцу экипажа, Пестель ждал, что из нее вот-вот выйдет какой-нибудь низенький толстый мужчина, и обязательно в пенсне. Тогда он сможет убедиться, что Виктория вышла замуж поневоле, тогда у него будет право вмешаться в её личную жизнь или хотя бы просто найти повод увидеться. Дверца экипажа распахнулась, и Пестель тут же увидел перед собой высокого и очень статного мужчину лет сорока. Наметанным цепким взглядом он тут же изучил его лицо и аккуратную бороду с проседью, и от его внимания не укрылась трость в руке незнакомца. Хотя бы хромой, саркастически подумал Пестель. Рука, зависшая в нескольких сантиметрах от калитки, безвольно опустилась. — Добрый день, Ваше Благородие! — заметив Пестеля, улыбнулся мужчина. В званиях, очевидно, он разбирался слабо и, будучи человеком, далеким от военных, принял Пестеля за обыкновенного офицера. — Вы живете в этом доме? — Нет, не в этом, — хмуро и весьма недружелюбно ответил ему Пестель. — Любовался номером на стене. Вы знали, что в Петербурге номера домов на одной улице могут идти не по порядку? — Нет, — как будто даже расстроился дружелюбный собеседник. — Я только нынче приехал в этот чудный город… — Ну, чудным Петербург назвать трудно, — ударившись с горя в язвительность, обронил Пестель. — Кругом один бардак! — Вы про номера на домах? — полюбопытствовал мужчина. Пестель хмыкнул. Про номера он все выдумал — ляпнул первое пришедшее в голову, чтобы не выглядеть дураком и ненароком не выдать Викторию. — Да хоть бы и про них, — согласился Пестель, чтобы не лезть лишний раз в бутылку. Мужчина кивнул. Подняв голову, посмотрел на ясное небо и вновь перевел взгляд на безлюдную улицу. Переложил трость из одной руки в другую, обернувшись к кучеру, отдал тому какое-то распоряжение. Вновь повернулся к своему внезапному собеседнику. Миновав легким шагом разделявшее их расстояние, протянул руку: — Чертанов Алексей Дмитриевич, врач. Будете поблизости, заходите на обед! Мы с женой здесь почти никого не знаем, будем рады знакомству. — Обязательно учту это, — холодно ответил Пестель. Слова «мы с женой» больно резанули слух. Но руку новому знакомому он все-таки пожал; ладонь оказалась теплая и сухая. Имя свое Пестель не назвал, а Алексей Дмитрич, то ли просто забыв об этом, то ли по рассеянности, так и не спросил. Он легко отворил калитку и быстро пошел к дому. С удивлением и скрытой досадой Пестель понял, что трость мужчина носит, судя по всему, только для солидности — она была нужна ему ровно так же, как собаке пятая нога. Пестель выдохнул сквозь зубы и, развернувшись, пошел прочь от дома. …Виктория ждала Пестеля с самого утра. Сундуки и другая завернутая в шуршащую бумагу поклажа все еще лежала нераспакованная по всем углам квартиры; мебель закрыта тканями, совсем немного личных вещей Виктории разложены на незастеленной кровати. Несколько раз за это утро девушка порывалась сама разобрать вещи, но из-за волнения и томительного ожидания у нее все валилось из рук. В итоге она попробовала распаковать привезенный с собой сервиз, разбила блюдце и только после этого успокоилась, найдя приют на скамеечке возле двери в гостиную. Когда наконец раздался долгожданный скрип входной двери, Виктория вскочила со своего места и кинулась в прихожую. Раскрасневшаяся, взволнованная, она оказалась там в одно мгновение и растерянно замерла, увидев на пороге совсем не того, кого ждала увидеть. — Виктория, душенька моя! — Алексей Дмитрич приставил трость к стене и потянулся к жене за поцелуем. — Как я рад тебя видеть! Она машинально подала ему руки, подставила щеку. — Что же Вы, Алексей Дмитрич, так рано? — только и пробормотала она, глядя на него со страхом и разочарованием. — Я Вас раньше четверга и не ждала… Она внимательнее вгляделась в похудевшее и усталое лицо мужа и, пораженная догадкой, ахнула: — Пациент, которого Вы лечили… Умер? — Чахотка. Он таял на глазах… — Алексей Дмитрич развел руками. Хотел сказать что-то еще, но передумал и лишь скорбно покачал головой. — Не могу больше об этом! Смерть неизбежна. Но, пока мы живы, можно постараться вспоминать об этом как можно реже. Он прошел мимо жены вглубь комнаты. Он что-то еще говорил. Виктория стояла потерянная, вмиг ослабевшая, и чутко вслушивалась в звуки, доносящиеся снаружи квартиры. Алексей Дмитрич что-то спросил у нее, она что-то ответила — невпопад, судя по тому, как изменилось лицо мужчины. Её это нисколько не волновало. Она думала только о Пестеле, который обещал прийти, которого она так ждала… Он не придет, ясно поняла Виктория. Никогда, никогда не придет… — Душечка, у тебя что-то случилось? — с искренней тревогой осведомился Алексей Дмитрич. — Нет, — Виктория высоко подняла голову и отвернулась от входной двери. — Вы, должно быть, устали с дороги. Сейчас будем пить чай.