Талый лед

Северус удовлетворенно потягивается, разминает затекшие от долгого сидения мышцы и направляется на кухню — за честно заработанным травяным чаем. Уже далеко за полночь, за окном метель — мокрый снег беспощадно и с силой разрезает воздух, намертво прилипает к деревьям и домам, плотно укрывая своим покровом все, до чего только может дотянуться. Уличные фонари живописно подсвечивают это действие изнутри, от чего снежинки походят на крошечных светлячков, сверкающих, блестящих — невероятно красиво. Северус благоговейно замирает и практически утыкается носом в холодное, разрисованное ледяными узорами окно. Наслаждается. Атмосфера Рождества витает в воздухе ароматами сладкой выпечки и горячего глинтвейна, наполняет собой каждую снежинку, каждый порыв ветра и сверкающие разноцветными огнями гирлянды, которыми щедро увешан весь город — внутри шевелится какое-то теплое, искристое чувство, и Северус все же улыбается. Он любит Рождество. Очень. Аромат горных трав наполняет маленькую кухню, и он не без удовольствия дышит этим воздухом, втягивает полной грудью — с работой он закончил, выполненный заказ уже смирно ждет своего часа в недрах электронной почты заказчика, а завтра Рождество. Тихое, со вкусной едой, глинтвейном и кремовыми пирожными. С теплым пледом, старыми детективами на ноутбуке и ковром снега за окном. И еще немного с одиночеством, наверное. Нет, он не скучает ни по алкоголику-отцу, ни по потакающей тому матери — их никогда не было в его жизни так, как полагается родителям. Он скучает по теплу. По теплу, которого у него никогда не было и, наверное, не будет — гаптофобия дама привередливая, никого не подпускает близко. Но Северусу хотелось бы — он слишком молод, чтобы переставать мечтать. Он все еще верит. Хотя, наверное, зря. Поэтому он греет себя сам. Немного коряво, неумело и банально, но он делает это — потому все еще живет. Практически счастливо. Спать совершенно не хочется, несмотря на поздний час, поэтому Северус допивает чай и возвращается в гостиную, приседая на корточки перед огромной картонной коробкой возле шкафа — едва ли будет лучшее время, чтобы украсить свою квартирку к предстоящему празднику. Дождики, гирлянды, разнообразные конфетти и игрушки один за другим покидают недра коробки, чтобы осесть на ближайшей мебели — он увлекается, теряет счет времени и возвращается в реальность только тогда, когда коробка полностью пустеет, а за окном уже рассвет. * * * Даже несмотря на то, что на часах всего полдевятого утра, в супермаркете много людей. Рождество все-таки. Поэтому Северус спешит, быстро скидывает в корзину нужные продукты, но избегать людей полностью не получается — кажется, будто все покупатели сбиваются в кучки именно в тех местах, куда ему больше всего надо, и ведь не прогонишь. Люди же не виноваты в его проблемах. Он тихонечко стоит возле отдела с чипсами и другой вредной снедью, дожидаясь, пока мясной отдел хотя бы немного опустеет — да что там, заскочить, набрать и убежать, ничего сложного. «Ничего сложного, Сев». «Все будет быстро и легко». «Северус-как-два-пальца-об-асфальт-Снейп». Да. Что только не скажешь себе, чтобы успокоиться.  — Эй! Северус резко вздрагивает от неожиданности, дергается и, с предчувствием выговора от охранника, оборачивается, а там…  — Привет. Помнишь меня? — Джеймс улыбается во все тридцать два, весь такой радостный, аж светится, но — слава всем богам-идолам-феям-чертям — держит приличную дистанцию. Прочитал все-таки в интернете о гаптофобии, молодец-то какой.  — Нет, а вы кто? — Северус пробует, но практически на сто процентов уверен, что не прокатит. Этот парень как танк — вцепится и пиши пропало.  — Напомнить? — Джеймс ни капли не обижается, а даже наоборот — веселый взгляд приобретает лукавые нотки. — Могу приобнять, как тогда, в аптеке, — он делает шаг вперед, но Северус сразу же сдается и выставляет руку перед собой, будто утверждая «не надо, я все вспомнил». И тебя, и твою наглость, и чертову дутую куртку. Джеймс сразу же останавливается и тихо посмеивается, а потом выглядывает из-за его плеча, наблюдая за хаосом в мясном отделе.  — Помочь? — на губах ехидная усмешка. А Северус не любит, когда ему ехидно усмехаются, будто подчеркивая, что он слаб и беспомощен, что не ровня нормальным людям. Что бесполезен. У него есть высокооплачиваемая удаленная работа, множество хобби и интересов, он симпатичен на лицо, хотя и излишне худощав. Ну да, у него гаптофобия. Да, он не может жить обычной для многих жизнью. Да, он одинок и без друзей. Но это не значит, что его должны жалеть какие-то обнаглевшие незнакомцы! Но мясо к Рождеству купить нужно.  — Сколько тебе лет? — вместо всего того, что бурным вихрем крутится в голове, спрашивает Северус. Джеймс на секунду теряется, ведь явно же не ожидал именно такой реакции, но быстро подбирается и отвечает:  — Двадцать.  — А мне двадцать два, я старше, поэтому имей хоть какое-то уважение.  — Ладно, уважаемый-старший-на-два-года, — и опять эта улыбка. Бесит. Но мясо…  — Да, помоги. Вот список продуктов, вот нужный отдел, — Северус усмехается в ответ и отступает, освобождая Джеймсу дорогу. Ну, а что? Сам же предложил, так пусть и помогает. К огромному удовольствию Северуса, лицо «пацана» опять удивленно вытягивается, ведь очередные ожидания, что его пошлют далеко и надолго, проваливаются с треском… но через минуту молчания тот все же послушно берет список и отправляется набирать продукты, пока довольный Северус стоит себе в сторонке, больше не обремененный необходимостью лезть «в пекло людей». Красота-то какая.  — Вот, я все набрал, — минут через десять Джеймс возвращается с Северусовой тележкой и нахально усмехается, явно ожидая какой-нибудь награды за старания, но Северус плохой и тоже наглый, поэтому благодарит со сладкой улыбкой на губах и отправляется на кассу, оставляя Джеймса наедине с собой, среди забитых товаром стеллажей.  — Эй! — похоже, сам Джеймс с таким положением дел не согласен, потому что назойливо идет следом, благо держит дистанцию в три-четыре шага. — А где мое вознаграждение? Я же толкался среди этой кучи, чтобы помочь тебе, а ты просто «спасибо» и сваливаешь?  — Но ты ведь ранее спросил «помочь?», а я сказал «да, помоги», и все. Ни о каких вознаграждениях речь не шла.  — Что ж ты такой неблагодарный-то? Я же к тебе со всей душой…  — Ага, с цветочками, конфетами и шампанским еще, — бурчит Северус в ответ, тяжело вздыхает и все же оборачивается, — ладно. Чего ты хочешь?  — Твой номер телефона, — и вновь на его губах сверкает победная ухмылка.  — Зачем тебе? — Северус действительно не понимает. Зачем кому-то вроде яркого и открытого Джеймса общаться с ним? Новые впечатления? Захотелось чего-то необычного?  — Ты интересный, — тихо отвечает тот, немного смущенно покачиваясь на пятках. — Несмотря на твою проблему, мне с тобой действительно весело и легко, и я не знаю, почему так. Давно такого не чувствовал. Северус вздыхает раз. Вздыхает еще раз. И все-таки вытаскивает телефон: этому «просящему» взгляду сложно отказать.  — Только не названивай мне часто.  — Не буду, — и усмехается. Очевидно, что будет. Но Северус все равно дает свой номер — ему надоело одиночество. Даже, если Джеймс устанет от его вездесущей проблемы, от его загонов и страхов, у него останутся воспоминания. А с ними очередной год проживется легче.