Looks Not With The Eyes

Нориаки в жизни не видел что-то прекраснее внутреннего двора в свете сумерек. Дело было не только в золотом сиянии заходящего за горизонт солнца или в цветах, которые полностью раскрыли свои красивые бутоны за те дни, что прошли с момента, как Нориаки предложил провести праздник. Да, играли роль и деревья, покрытые свежей зеленью, почти сочетающейся с новеньким пальто Нориаки изумрудного цвета, который Абдул подбирал чуть ли не целый день; и то, что розы раскрыли свои лепестки и наполнили воздух нежным ароматом, достаточно тонким, чтобы идеально дополнять мягкий свет свеч, расставленных Полнареффом под указаниями Абдула около стола с едой и ближе к стенам. Но в основном это было из-за Джотаро с его зачесанной назад гривой, которая заставляла его выглядеть удивительно человечно, и его длинными полами пальто цвета, который кажется черным в приглушенном вечернем свете, но раскрывается глубоким королевским синим, стоит ему подойди ближе к мелькающему огоньку свечек, заставляющими все пространство выглядеть так, будто они находятся посреди звезд. Все казалось таким невероятным, таким завораживающим, каким в свое время был факт того, что на замок наложено проклятье, когда Нориаки впервые открыл глаза в спальне, которая за последние недели стала его. Теперь Нориаки чувствовал, словно и он сам попал под эти чары, будто он стал частью этой загадочной паутины волшебства, что окутывала замок, а не просто гостем. Это было головокружительное ощущение, оно заставляло его чувствовать какое-то размытое опьянение, даже без помощи шампанского, которое Полнарефф весьма щедро разливал по бокалам. К тому времени, как они с Джотаро доели ужин, Нориаки был уверен, что не сможет перестать улыбаться, даже если попытается. — Это невероятно, — сказал он, отворачиваясь от стола к саду. Ветви деревьев удивительным образом переплетались меж собой, будто хотели создать изогнутый потолок, который походил бы на архитектурную изысканность внутри стен. Абдул порхал между ними, неся в лапках горящую спичку, чтобы зажечь свечи, расставленные Полнареффом в расщелинах веток и походящие на звезды, которые достать было куда проще, чем те, что сияли на небе. Нориаки рассмеялся, ощущая головокружение и удовольствие, и снова обернулся к Джотаро, сидящему на другой стороне стола, к тени его пальто и яркому взгляду, который он не спускал с Нориаки с тех пор, как они вышли из замка. — Вы когда-нибудь делали что-то похожее? Джотаро покачал головой. — Никогда, — ответил он и затем, вразрез своей обычной молчаливости, добавил: — Мы не думали о таком, пока не появился ты. В словах Джотаро было особое значение, скрытое на первый взгляд, которое полностью подходило тому вниманию, что он уделял Какеину. «Мы» и «ты» были неразрывно связаны, как будто именно здесь место для Нориаки, благодаря этому он ощущал себя частью группы, чего никогда с ним не было в деревне и чего он не помнит еще с тех пор, как жил с родителями в городе ребенком. Это заставило его мягко улыбнуться и расслабить плечи в благодарности, которую он и не пытался скрыть. Тогда он резко встал, ноги понесли его к желанной близости, контакту, теплу чьего-то касания настолько быстро, что он даже не успел над этим задуматься. — Идем со мной, — сказал он и без сомнений потянулся обеими руками к руке Джотаро, зарываясь пальцами в мягкую шерсть и поднимая его на ноги. Джотаро уронил подбородок на грудь и едва не споткнулся, пытаясь положить салфетку на угол стола. Но он быстро встал и пошел туда, куда тянул его Нориаки. Из-за этого Какеин рассмеялся, счастье грело его слишком сильно, чтобы пытаться себя как-то ограничить, и они сошли с дорожки в сторону изогнутых веток, что создавали маяк света в беспросветной ночной темноте. — Покажи мне, как ты вырос, — сказал Нориаки, игриво задирая голову с улыбкой на губах. — Ты ведь так старательно тренировался. Джотаро как будто вжал голову в плечи, пытаясь спрятаться в воротнике. — С тобой. — Да, — согласился Какеин и разжал одну руку, чтобы подойти ближе и положить ее на плечо, вставая в нужную позицию, которая уже настолько стала ему знакома за последние несколько дней, что он, кажется, мог бы даже не задумываться о ней. — В общем, это ведь то же самое, что и на тренировке, верно? — из угла послышались приглушенные звуки ругательств в исполнении Полнареффа, пока он пытался разобраться с музыкой, а потом из механического устройства полилась мелодия, постепенно наращивающая свою громкость, под которую они почти с той же легкостью могли начать танцевать, с какой танцевали и под устный счет. Джотаро поднял голову и уставился на источник музыки за спиной Нориаки, и тот улыбнулся, позволяя своей руке опуститься чуть ниже на его плече. — С музыкой будет проще, — сказал он, и Джотаро снова опустил взгляд на него — его яркие глаза были широко распахнуты, и в них отражался свет свеч. Они были очень близки друг к другу; Нориаки и не помнит, стояли ли они когда-нибудь так близко; не помнит, замечал ли он вообще во время тренировок, что между их телами расстояние всего в несколько сантиметров. Его сердце ускорило свой темп, а щеки потеплели, и ему пришлось сделать глубокий вдох перед тем, как начать говорить, как будто весь воздух из его легких похитило витающее вокруг волшебство. — Готов? Джотаро аккуратно поднял лапы, двигаясь так медленно, будто он не совсем был уверен, класть ли ему руку на талию Нориаки; будто новое пальто превращало его в совершенно другого человека, в отличие от того, с кем он танцевал последние несколько дней. Но его касание было таким же идеальным, как и всегда. Осторожные пальцы Какеин прижал к чужой груди, где мог почувствовать каждый сделанный партнером вдох; тогда Джотаро взял Нориаки за руку, и движение это было более грациозным, более расслабленным. Нориаки задумался, не чувствует ли Джотаро, как громко стучит его сердце, улавливает ли его учащенное дыхание? Но Джостар лишь кивнул, давая молчаливый ответ на изначальный вопрос Нориаки, и тот отмахнулся от всех этих мыслей, вызванных всплеском адреналина, в пользу сосредоточенности движений своих ног в такт с Джотаро. Им было легко танцевать. Они тренировались днями, и их плавность только росла с первой провальной попытки Нориаки учить Джотаро. Какеин тоже отточил элегантность своих движений, как и его партнер, пока обратные шаги не стали казаться ему такими же естественными. А у Джотаро прибавилось уверенности. Сейчас следовать за ним было проще, чем в начале, когда Нориаки направлял его своей рукой на плече и вербальными командами. Теперь Джотаро касался его четко и уверенно до такой степени, что Нориаки почти мог уловить серию шагов, благодаря только чужим рукам на талии и в его ладони, которые тянули его в одну сторону и вели сквозь более сложную цепочку маневров. Ему не нужно было смотреть на ноги, не нужно было сосредоточиваться на шагах — он мог свободно попасть в ритм, полностью отдаться рукам Джотаро и просто наслаждаться танцем с хорошо подходящим ему партнером. Музыка лилась без остановки, перетекая из одной песни в другую без запинки. Нориаки отвлеченно задумался, где же они нашли эти мелодии: у Абдула ли получилось раздобыть их благодаря своей невероятной способности получать почти все, что нужно, которая делала его таким надежным, или же это очередная неожиданно гениальная задумка Полнареффа? Но в конце концов, это было неважно — достаточно было и темноты, освещенной теплым свечением огня, и прохладного ночного воздуха, в котором гудели звуки музыки, направляющей их шаги, и уверенных касаний Джотаро, пока они двигались вдвоем, словно были рождены для этого. Нориаки потерял счет времени. Легко было забыться в танце, когда он протекал так хорошо. Его ноги двигались сами по себе, а его мысли заполонило простое удовольствие от их слаженных действий. Тяжело было задирать голову наверх, чтобы смотреть в чужое лицо — легче глядеть прямо, на темную гладкую ткань пальто, которое идеально сидело на широких плечах. Так просто было забыть о том, что на Джотаро наложено проклятье, что весь замок тяготится несуществующим пренебрежением со стороны давнего предка к жалкому колдуну. В голове Нориаки не осталось и следа о мыслях о монстре, которого он ожидал найти в безмолвном замке много недель назад, о звере, которого он так боялся в первые дни свое пребывания здесь. Остался только Джотаро — Джотаро даже с телом, не принадлежащем ему изначально, и Нориаки не мог найти в нем ничего плохого: от изредка неуверенных движений до нежной руки на своей талии — касание было настолько осторожным, что когти даже не касались и нитки с его пальто. Нориаки казалось, что он может прижаться еще ближе, он был бы счастлив прижаться лбом к плечу Джотаро, опереться на широкую грудь и позволить чужому сердцебиению проходить через все его существо. Он почти хочет так поступить — просто позволить теплу тела мягко окутать его так же, как и нежное освещение укрывает их. Этого было бы достаточно, считает он, чтобы застыть так навсегда, остаться там, где ему самое место: под ветвями деревьев над головой и руками Джотаро, обнимающими его; и именно в этот момент, в короткую секунду между вдохом и выдохом, на него снизошло осознание. Музыка затихла, мягкий звук сменился тишиной, нарушаемой лишь шелестом листьев наверху. Джотаро сделал еще пару шагов, прежде чем замедлился, но даже это его движение было грациозным, плавным, как в те моменты, когда он об этом не задумывается. Нориаки слышал, как он сделал вдох, чувствовал, как его выдох легонько коснулся макушки, словно кто-то мягко дотронулся до волос. — Какеин, — сказал Джотаро, и Нориаки поднял голову, поворачивая лицо, чтобы взглянуть на него. Голова Джотаро была склонена вниз, а глаза не отрывались от лица Какеина. Нориаки видел чуткое внимание в этих голубых глазах даже в приглушенном свете, видел сосредоточенность в чужих чертах лица. Нориаки удивился, как он вообще мог считать лицо Джотаро нечитаемым, когда так много деталей выдавали его чувства во всех его словах и действиях. — Как тебе? Он спрашивал про танец. Нориаки это понимал как-то отдаленно, той частью мозга, которая все еще сохраняла в себе рациональность и логическую цепочку разговора. Но в этот момент его внимание было совершенно в другом месте: в крепком касании Джотаро к его боку и гладком пальто под рукой, в тепле внутри грудной клетки и напряжением, растущим с каждый сделанным вдохом, пока слова сами собой формировались в его голове. — Джотаро, — услышал себя словно со стороны Нориаки, когда его пальцы сильнее сжались на чужом плече, а рука в ладони Джотаро напряглась от адреналина, быстро наполняющего каждую клеточку его тела. Он открыл рот и позволил признанию повиснуть в слабо освещенном теплом пространстве между ними. — Я люблю тебя. Наступило гробовое молчание. Джотаро продолжал смотреть на Нориаки с абсолютно пустым выражением лица, которое у него было, когда он пытался понять смысл чего-то. Несколько секунд они просто глядели друг на друга: Джотаро с такой силой, словно хотел увидеть его насквозь, а Нориаки с настолько громко стучащим в груди сердце, что стук этот наверняка слышал и Джотаро. Но потом тот сделал глубокий вдох и что-то в его глазах потемнело, и Какеин почувствовал, что теряет равновесие еще до того, как Джотаро оттолкнул его. — Тебе нужно уйти, — сказал он таким приглушенным голосом, словно стоял в нескольких километрах от него, а не в полуметре; словно Нориаки не ощущал тепло его рук, пока Джотаро отходил, заставляя его стоять в одиночестве в мерцающем свете свечей. Он развернулся, не дожидаясь ответа, не говоря ничего больше этого короткого отказа; и Нориаки остался один посреди сада, чтобы наблюдать, как Джотаро исчезает в темноте пустого замка. Удивительно, — подумала его рациональная часть мозга, которая безэмоционально следила за всей этой сценой, — как быстро и неожиданно волшебство может превратиться в проклятье.