Горе от ума

      За окном медленно светает. Алексей неохотно открывает глаза и подавляет зевок, обнаруживая спящего Сашу в своих объятиях. Его размеренное дыхание снова нагоняет какой-то сонной атмосферы.       Они привалились к резному изголовью кровати спинами, так и не завершив свой вчерашний разговор, полный любопытных подробностей и разнообразных воспоминаний. Обсуждали в основном свою жизнь до встречи друг с другом.       Из-за слабых движений Молчалина на лоб Чацкому упала угольно-чёрная прядь, но он не проснулся, дыхание не изменило темпа, а ресницы не задрожали. Молодой человек неловко наклонил шею, чтобы заглянуть в безмятежное и не изменённое эмоциями лицо любимого.       Неожиданно он распахнул светлые глаза и резко подняв лицо от груди Молчалина оказался на одном с ним уровне. Взгляд Молчалина потеплел, ему вспомнился трепет при первом поцелуе, когда они не знали куда девать глаза и несколько раз лишь слегка касались друг друга мягкими губами, как бы спрашивая разрешения. Хотя теперь всё будет совсем иначе. Перед ним другой человек и всё будет лучше, они могут быть счастливы.        — Если ты меня сейчас не поцелуешь, я… — его оборвали на полуслове. Александр уверенным, почти отрепетированным жестом приник к губам Лёши. Он ласкал парня осторожно, прижимая к себе нежно, как бы с опаской, что секретарю не понравится.       Влажным языком он сплёлся с Лёшиным, углубляя поцелуй, прежде чем наконец оторваться и набрать воздуха, — То что? Хотя… Это всё неважно, иди сюда.       Они ещё долго сжимали друг друга в объятиях, сливаясь в бесчисленных поцелуях. Чацкий гладил лицо Алексея, пробегал пальцами по красивым скулам и точёному подбородку. Голова буквально шла кругом от осознания, что холодный и отстранённый Лёша так страстно прижимался к нему, прося больше ласки.       А что до спора… Это не более, чем пьяная глупость, о которой он пожалел уже не раз и не два. Когда-нибудь Саша расскажет своему драгоценному об этом. Когда-нибудь, только не сегодня. Сегодняшний день должен быть полностью посвящён им.       Молчалин потягивается, разминая затёкшие руки и плечи и сползает на подушку, утягивая Чацкого за собой. Неожиданно в дверь стучат. Чацкий напрягается и обводит комнату сосредоточенным взглядом, думая, куда приткнуться. Молчалин жестом указывает Александру на угол, которого не видно, если открыть дверь и достаточно быстро выпроваживает не вовремя подошедшую горничную, которая с большим недоверием смотрит на «заработавшегося» секретаря.       Он запирает дверь и измученно выдыхает, прижимаясь к ней, — Лишь бы засунуть нос не в своё дело.        — В чём проблема? Переезжай ко мне сегодня. Дом отремонтирован и вычищен до блеска… А ещё очень большой для одного человека, — молодой человек возвращается к кровати и падает на спину, глядя в потолок, поэтому не может оценить изумлённое лицо секретаря, — Я всё равно собирался уехать туда до наступления осени. Так почему бы и не сейчас? — Наконец он смотрит на своего Лёшу с самой наивной улыбкой. Молчалин даже не делает вид, что раздумывал. Он тут же закрывает два больших окна, от которых теперь в комнате стало до неприятного прохладно. Затем Алексей с завидным усердием начинает сбор вещей.       Саша сидит на скомканной постели и подперев коленом подбородок изучает его. И, конечно, предлагает помощь, но парень резко отказывает.       Если с одеждой, быстро заполнившей чемодан, всё ясно, то что делать со всеми этими папками и кипами документов на столе? Секретарь просматривает один лист за другим, читая первые пару строк и не зная, что взять, а что оставить. — Пора уволиться… — вздыхает он наконец, — Я давно не работаю с прежним запалом, — Молчалин бросает выжидающий взгляд на Чацкого, желая услышать его мнение.        — Лёша, давай позже. Сначала обживёмся как следует, а потом… Съезжу с тобой сюда.        — Ладно.

***

      Прошла неделя, а Алексей всё так же не мог освоиться в доме Саши. Ему странно было находиться здесь на правах хозяина, а не наёмного работника. Да ещё и от едких сплетен избавиться не удалось, они просто стали немного о другом. Он изучал лес за окном задумчивым взглядом, пробегая пальцами по шёлковому пояску от халата. Парень просто умирал от внутреннего волнения.        — Ты можешь отказаться в любой момент.        — Всё в порядке, Саш.       Влажными губами, тихо подошедший Чацкий, касается его плеча, усеянного родинками, отчего высокий брюнет слегка вздрагивает, но после сразу расслабляется, охотно подставляясь под ласку. Он оборачивается, прижимаясь к Александру и чувствуя, что тот ещё покрыт капельками воды после душа. Одна срывается с мокрых волос и прокатывается по предплечью Лёши. Он сам подбирается к любимым губам, чтобы оттянуть момент, наверно.       Чацкий это хорошо понимал, поэтому дал своему мальчику наиграться и только после осел на низкую кровать, поманив Молчалина к себе. Молчалин устроился на спине поперёк постели, бесстыдно улыбаясь и глядя в глаза, как бы подначивая.       Халат задрался, демонстрируя его стройную загорелую ногу, к которой Александр поспешил прижаться губами. Два поцелуя вверх, три, четыре… Ощущение горячего дыхания на внутренней стороне бедра заставляет Лёшу вцепиться в простынь.        — С-Саша… — сбивчиво прошептал молодой человек, наверно надеясь, что останется неуслышанным. В нём смешалось сумасшедшее волнение с невероятным возбуждением от рваных колких поцелуев, которыми Чацкий покрывал его вздрагивающий торс.       Он оторвался от тела ненадолго, давая своему драгоценному мальчику перевести дыхание. Плавным движением Чацкий отодвинул халат, мешающий разглядеть множественные родинки на груди Молчалина.       Александр любовался телом Лёши, его стройными ногами и широкой грудью. Немного задержал пожирающий взгляд на вытянутой шее с выдающимся кадыком, огладил его пальцами, а затем переключился на чуть выступающие ключицы, повёл ниже, к груди, сжал сосок, отчего он, уже разгорячённый, едва не застонал, но сдержался и получилось что-то глухое, как рык. Парень понял, что больше не хочет сдерживаться и огладив живот Лёши, он обхватил его член.       Теперь Молчалин никак не мог сдерживаться, он хватал ртом воздух, прижимая к себе Чацкого, пытаясь оставить на его лице смазанные поцелуи и выгибался навстречу нарастающим движениям.        — Нравится, значит, — с ухмылкой констатировал черноволосый парень. Чуть приподнявшись Саша скинул уже мешавшее полотенце с бёдер и сбросил его на пол. Он снова припал губами к желанному трепещущему телу, но сейчас в опасной близости от паха. Парень, не глядя, достал из прикроватной тумбочки заранее подготовленную смазку.        — Если что-то не нравится, то не молчи, — прошептал он прямо в губы Молчалину, — я хочу доставить тебе только удовольствие и ничего плохого… Я люблю тебя, — глядя ему в глаза Чацкий одним движением разводит ноги смущённого Молчалина, — и ни в коем случае не хочу сделать больно.       Успокаивающий шёпот и ласковые поглаживания оказали нужное воздействие. Лёша под ним стал понемногу расслабляться и даже сам стал немного подаваться навстречу. В этот момент Александр успел смазать палец и всё так же, не отрываясь глядя Лёше в глаза, стал аккуратно вводить, одновременно слегка лаская его член.       Когда тёплое нутро стало более податливым парень проник вторым смазанным пальцем полностью и стал наращивать темп, стараясь протолкнуться дальше. Лёша повёл бёдрами и сжал зубы до скрежета. Он дал ему передышку, переключившись на себя.       Чацкий обещал доставить удовольствие и выполнил своё обещание сполна.       На следующий же день они единогласно решили поехать к Фамусовым, чтобы Молчалин окончательно разорвал любые связи с этой лицемерной семейкой. Заявление об увольнении жгло ему пальцы.       Едва они вошли Алексей, не задерживаясь, двинулся к лестнице, в столь знакомый кабинет, подгоняемый острым желанием покончить со всем этим раз и навсегда. Конечно, нужно будет ещё найти Соню, которую он так некрасиво игнорировал последние дни и подтвердить её догадки о том, что у них нет ничего общего больше.       Теперь, после простого, но комфортного дома Чацкого помпезность фамусовского обиталища казалась смехотворной. Ну и кого старик пытался впечатлить этими бархатными шторами, коврами на каждом свободном участке коридора и канделябрами?       Чацкий же, оставшийся стоять у дверей и проследив цепким взглядом за своим красивым Лёшей, заметил, что дворецкий, встретивший их, неожиданно улыбчивый. Пётр вежливо предложил гостю чай в столовой, но Александр отказался, сказав, что лучше прогуляется по саду, пока его друг не закончит с делами.        — И в самом деле, такой молодой и уже… — до его слуха донеслось что-то, что наверняка требовало его внимания и он замер за одним из шкафов, вслушиваясь, — А знаешь, что ещё о нём говорят? Что он не просто так в Европе задержался, а на самом деле… Встречался с мужчинами.        — Неудивительно, Сонечка. Весь в свою мамашу. Анна Алексеевна явно не в себе была, ну вспомни. Хорошо, что ты меня предупредила. Мерзость! — гаркнула Хлёстова и внутри Александра что-то надломилось, что-то, что уже больше года совсем никак не затрагивалось ничем извне. Никто не имел права рассказывать небылицы о его матери.       Саша ворвался в каминную, сам не понимая, зачем, но вдоволь насладившись произведённым эффектом. Соня в смятении потупила взгляд, явно не ожидая увидеть его здесь. Ей было стыдно.       Хлёстова держалась намного увереннее и наглее, но в лице проскакивало недовольство сложившейся ситуацией. Ведь никто не хочет быть пойманным с поличным. Женщина отставила почти полный бокал и выжидающе посмотрела на Чацкого.       Воздух в комнате почти искрил. Казалось, можно протянуть руку и потрогать, но все были слишком смущены ситуацией, чтобы стараться читать атмосферу. Напряжение читалось во взгляде всех троих. Чацкий бессильно упал в кресло. Чацкий не стал рубить с плеча. Вежливо, с натянутой улыбкой он поинтересовался, как у всех дела. Будничным тоном уточнил, что просто ждёт здесь приятеля.        — Это какого? Алексея Степановича что ли?        — Да. Представь себе.        — Удивительно, как вы сдружились.        — Разделяем взгляды и интересы, так что ничего удивительного.        — С какого моменты ты слышал наш разговор? — грузная женщина, в отличии от плюющейся ядом молодёжи не собиралась делать вид, будто ничего не произошло. Ей даже было любопытно, как сынок Чацких поведёт себя.       Чацкий, наверное, впервые в жизни уронил маску надменной насмешки. Можно было обсуждать его как угодно и сколько угодно, он привык. Но только не его родителей. Это то, что Чацкий считал непростительным.       Ещё и это довольное выражение лица Хлёстовой с большими губами и густыми бровями. Такое весёлое, словно смотрит комедию. Он вскочил со светлого кресла рядом с Соней, отчего Соня отпрянула и захлопала длинными ресницами.        — С того самого, как ты начала нагло врать о моей матери. Извинись немедленно. — уже немного совладав с собой бросил он, понемногу возвращая голосу привычные нотки высокомерия.       Хлёстова тоже поднялась, её ноздри раздувались, разве что пар не валил, — Как ты со мной разговариваешь, щенок? Молоко на губах ещё не обсохло! А уже! Желваки на скулах Чацкого заиграли с поразительной отчётливостью, он поджал губы и вдруг его кто-то крепко схватил за плечо, — Саша… Пойдём отсюда, нам здесь не рады.       Саша едва не сплюнул и развернувшись устремился к выходу. В ушах слышался стук собственного сердца и каблуков туфлей по полу, а ещё гортанный смех Хлёстовой. Пальцы Лёши спутались с его пальцами и этот тёплый жест принёс немного успокоения.       Выйдя на улицу они не говорили. В тот день Саша вообще ни с кем не говорил. Но Лёша отчётливо слышал, как вечером тот тихо плакал в кабинете. Он и так знал, что не успел проститься с ними и не мог выносить, когда кто-то вспоминал о них.