Сны Жёлтого Проса

Густая темнота храма предков обволакивала плотным коконом. Он не стал зажигать лампы, они были ему не нужны — найти алтарь он смог бы и по памяти. Удивительно, но храм был чуть ли не единственной постройкой Пристани, уцелевшей после пожара. Пламя лишь слегка погрызло хозяйственное крыло, почти не коснувшись мемориального зала. Время здесь словно бы замерло, и, закрыв глаза, можно было представить, что рядом с ним на подушке преклонила колени сестра и тот, второй. Зажатая между ладоней палочка благовония прогорела на треть, и от терпкого, душного запаха слегка мутило. Нужно было давно оставить её и уйти, но он почему-то всё стоял. Может быть, потому, что здесь, в отличие от всех прочих мест, на него снисходил покой. Иногда Цзян Чэну казалось, что он и сам давно мёртв. Что вместе с родителями и сестрой ушло то, что делало его по-настоящему живым. Всё, что осталось, — оболочка, натянутая поверх спутанного клубка сомнений, ярости, боли и сожалений. Здесь, стоя в полной темноте, можно было закрыть глаза и услышать будто издалека тихий смех сестры и возбуждённо частящий голос брата. Можно уловить спокойный, плавный говор отца и радостный ответ матери, и неважно, что при жизни она никогда так не звучала. В мыслях Цзян Чэна они были всё ещё живы, так чем плохо, если будут ещё и счастливы? Если погрузиться достаточно глубоко, можно ощутить, как смыкаются руки матери на спине, а её прохладные, чуть липкие от краски губы касаются лба. Она так редко целовала его, и поэтому Цзян Чэн до сих пор помнил тот прощальный, отчаянный поцелуй, последнее проявление материнской нежности. «Ты хороший мальчик», — до сих пор звучал в ушах её низкий голос, полный усталости и любви. Любви, которой он до этого почти никогда от неё не видел, и лишь перед самым расставанием разглядел тонкий, пылающий край чего-то огромного, как солнце. Силу этого жара он едва успел оценить, прежде чем матери не стало. Стоя с закрытыми глазами, можно было представить, что семья стоит вокруг него, обступив кольцом. «Ты станешь главой, сын, изволь вести себя достойно!» «Пойдём обедать, диди! Я как раз закончила». «Ты не понимаешь девиза ордена, следовало бы подумать об этом лучше». «Эй, шиди! А-Чэн, послушай, что я придумал...» Голоса звучали в его голове так пугающе чётко, словно он медленно сходил с ума. Следовало одуматься и прекратить эти длительные визиты. Но Цзян Чэну казалось, что стоит перестать — и он станет чувствовать себя ещё менее живым. Вокруг него не осталось людей, которые видели бы его суть. Не вспыльчивого главу великого клана, не героя войны, не сироту и брата мятежного Старейшины. Просто его, Цзян Чэна. Единственный человек, которому это было по силам, и тот покинул его, пусть и был снова жив. Может быть, поэтому Цзян Чэн всё меньше видел себя сам?.. Существовал ли он вообще, в отрыве от своего долга и ордена? Цзян Чэн бежал от этого вопроса как можно дальше. Он полжизни пытался доказать им всем, что значим сам по себе, а теперь сам не мог понять, так ли оно на самом деле. Жизнь, право, не лишена иронии. Он так крепко сжал ладони вместе, что запястья заломило. Цзян Чэн мысленно считал секунды до того момента, когда придётся открыть глаза и вернуться в реальность, как вдруг почувствовал чьё-то присутствие. Но он не слышал ни скрипа ворот, ни звука открывшихся дверей, и всё это не сулило ничего хорошего: слуги помнили, что беспокоить главу во время беседы с предками — запрещено. Кем бы ни был незваный гость, он отлично знал, как проникнуть в храм бесшумно. Палец нащупал край Цзыдяня, и темнота зала отступила перед неровным фиолетовым свечением кольца. Пусть расчехлять оружие полностью было пока рано, имело смысл держать его наготове. — Кто здесь? — резкий окрик взрезал сухую тишину. Ответа не последовало. Воткнув палочку благовония в чашу с песком, он двинулся в сторону выхода. Каждая мышца в теле была напряжена. Давно ли он стал вздрагивать от малейшего шороха в собственном доме? Эта мысль внезапно разозлила, и Цзыдянь, почувствовав его настроение, рванулся наружу. Грозовые всполохи заплясали на стенах, отразившись от медных табличек. Он был в зале один. Злясь уже больше на самого себя и собственную реакцию, он чертыхнулся и толкнул дверь, выходя в анфиладу, заполненную сумраком и неверным светом первых звёзд. Дверь закрылась с тихим хлопком, который почти — но всё же не совсем — заглушил звук прыжка где-то рядом. Словно кто-то попытался незаметно спрыгнуть с возвышения, но немного не рассчитал время. Цзян Чэн метнулся на звук, одним прыжком перемахнул через ограждение и оказался у пруда во внутреннем дворике, где ещё покачивался от чужого движения цветущий куст миндаля. — Кто здесь?! — гаркнул он снова. Вокруг стояла тишина, но за потрескиванием Цзыдяня Цзян Чэн вдруг различил звук льющейся воды и стук черепка о камень. Он резко обернулся и замер. На камне у пруда сидел человек и разливал по чашкам вино из пузатого кувшина. Цзян Чэн тихо выругался и убрал Цзыдянь. Во дворике повисла тишина, прерываемая лишь стрекотом цикад да раздававшимися вдалеке криками совы. — А это всего лишь я, — Вэй Ин задорно улыбнулся, отсалютовал ему чашкой и отпил. — Какого гуля тебе здесь нужно? — Цзян Чэн старался говорить как можно строже, но не был уверен, что вышло как надо. Чем больше времени проходило после эпизода в храме Гуанъинь, тем хуже у него получалось злиться на этого придурка, и тем ярче проступала радость от того, что он просто снова был в этом мире. От этих детских, постыдных чувств глава Цзян злился уже на себя самого. — Я что, не могу просто приехать выпить с братом? — Вэй Ин поднял брови в притворном удивлении и сложил руки на груди. — Ах, теперь ты вспомнил, что у тебя есть брат? Какая невероятная милость! Чем же я её заслужил? Или, может, Ханьгуан-цзюнь наконец-то раскрыл, что ты собой представляешь на самом деле, и вышвырнул тебя из Гусу ко всем гулям, вот ты и приполз? — Он ещё и половины не раскрыл, — игриво подмигнул ему Вэй Ин, заставив Цзян Чена поморщиться. — Но мы работаем над этим! Например, ты знал, что если… — Вэй Ин, — резко перебил Цзян Чэн. — Ничего не хочу об этом знать! — Какой же ты, однако, нелюбознательный, А-Чэн, — осуждающе поцокал тот и залил в себя ещё одну порцию вина. — Не то чтобы я собирался тебе рассказывать самое сокровенное, впрочем. Есть в жизни такие вещи, знаешь ли, которыми мне не хочется делиться даже с тобой, а это, в общем, не оставляет шансов и никому другому. — Да неужели?! — всплеснул руками Цзян Чэн в притворном удивлении. — Ах да, как я мог забыть, ты же у нас сама щедрость! Благодетель века. Или нет? Неужто пришёл собрать проценты? — он чувствовал, как внутри снова начинал тлеть гнев, и горькая досада противно тянула в груди. — Тебе как, золотом или ценными материалами? — Натурой расплатишься, — внезапно отрезал Вэй Ин. — А ты примешь? Я-то думал, ты предпочитаешь мороженую рыбу. Прошу прощения, — он приложил руку к груди, — очень красивую мороженую рыбу. Если верить сплетням, в негласном списке завидных натур он обгоняет меня ступеней на пять. — На три, — усмехнулся Вэй Ин. — Не волнуйся, локва души моей, тебя я люблю любым. — И на псов Вэней ты променял меня и наш клан, надо подумать, от большой любви? Та же большая любовь заставила тебя сотворить Призрачного генерала? За неё, за твою чёртову любовь, Янли поплатилась жизнью? Столько людей из нашего клана погибли оттого, что ты не знал, что делать со своей блядской любовью, или просто забыл про неё? — давно Цзян Чэн так самозабвенно, от сердца ни на кого не орал. Было в этом некое освобождение, сродни бессвязным крикам с утёса в горах, как будто гной сцеживался из души. — Когда я загибался здесь в одиночестве, поднимая орден из пепла, а ты выращивал сраную редиску с Вэнями на Луаньцзан, в какой подворотне, в какой выгребной яме валялась тогда твоя любовь? — Ты загибался?! — внезапно взвился Вэй Ин. — Ах ты, бедный-несчастный наследник одного из великих кланов, загибался он, смотрите-ка! Стоял во главе полдюжины провинций с амбарами, полными риса, засыпал в мягкой постели. Ты, должно быть, очень страдал! В отличие от них, гонимых всеми, истерзанных бродяг, поруганных женщин и осиротевших детей, без крыши над головой и без единого зерна в ладони. Как думаешь, до какой грани отчаяния нужно дойти, чтобы поселиться на горе трупов? — он встал с камня, на котором сидел, и теперь стоял перед Цзян Чэном, напряженный как струна. — Осиротевших? Осиротевших?! — Цзян Чэну казалось, что ещё немного, и Цзыдянь развернёт свои кольца вновь. — Да ты соображаешь, что говоришь, бесстыжий ты пёс! Расскажи мне про осиротевших, ну, давай! Думаешь, я не знаю, что это такое?! Конечно, куда мне, ведь мне было целых семнадцать лет! Вполне подходящий возраст, чтобы увидеть, как подонки терзают тела твоих матери и отца, как сжигают твой дом и истребляют твоих людей! Он так сильно сжал руки в кулаки, что ногти впились в кожу. Лицо Вэй Ина перед его глазами начинало заволакивать красным. — Думаешь разжалобить меня этой историей? Очнись, наивный ты ублюдок! Полные амбары, говоришь? Как будто ты не знаешь, сколько мирных людей порешила армия Вэней просто потому, что они не согласились признавать их главенство! Уже забыл, сколько полей было сожжено просто потому, что Юньмэн сочли бунтарской провинцией? Ты себе не представляешь, через что я прошёл, чтобы сюда не пришёл голод! — руки сами собой вцепились в отвороты ханьфу Вэй Ина, а Цзян Чэн даже не отследил, когда он успел подойти к нему так близко. — От чего бы там ты ни пытался их защитить, это были Вэни, чёрт их дери! Они не были невинны! Они всё это заслужили! — Этого никто не заслужил! — спокойно и твёрдо сказал Вэй Ин. — Ни ты, ни Вэни, ни кто бы то ни было ещё. Никто не заслуживает смерти лишь оттого, что на них упала чья-то тень, пусть и такого масштаба, как тень Вэнь Жоханя. Это порочный круг, неужели ты этого не видишь? — Знаешь, что я вижу? — выплюнул ему в лицо Цзян Чэн. Они стояли так близко, что он видел отражение луны в зрачках Вэй Ина. — Я вижу, что перерождение ни гуля тебя не изменило. Ты всё так же не можешь отличить чёрное от белого, не видишь границ приемлемого. Мне жаль Лань Ванцзи: когда ты в следующий раз перережешь свою шею клинком своих же отравленных убеждений, он уже не поднимется. — Зато твои границы чётче некуда, — горячие ладони Вэй Ина легли поверх его запястий и сжали, сильно и уверенно. — Именно поэтому в Аньхое люди вздрагивают от твоего имени и точат ножи в ожидании прихода твоих заклинателей. Поэтому же, надо думать, по всем провинциям от моря до гор идёт молва, что разум главы Цзян помутился. Именно поэтому у тебя теперь слава жестокого убийцы, не так ли? Цзян Чэну показалось, будто ему в голову изнутри плеснули кипятка. В ушах застучала кровь, паника и злость поднимались в груди девятым валом, и он чувствовал, как дрожит на пальце Цзыдянь, готовый сорваться. Дыхание начало перехватывать, лицо свело судорогой, вся реальность вокруг будто размылась, оставляя чётким только лицо Вэй Ина. И это лицо хотелось смять. Раздавить, уничтожить, стереть в пыль. Чтобы не слышать больше этих язвительных слов, бьющих прямо в мягкое трепещущее нутро, чтобы не было так больно, обидно, одиноко, страшно, жутко. Чтобы его просто не стало, на этот раз — окончательно. Он отбросил Вэй Ина прочь, стряхивая его хватку и замахиваясь, но тот вдруг резко дёрнул Цзян Чэна на себя, прижав одной рукой за шею к своему плечу, пальцами другой впиваясь ему в живот. Цзян Чэн застыл от шока, не успев ответить ударом, а потом вдруг почувствовал под ладонью Вэй Ина щекотное тепло. Словно к его воспалённой душе приложили медную пластинку, и через неё выходил злой огонь, заставлявший разум пылать. Ярость за мгновение потеряла остроту, размылась, как краска на мокрой бумаге, и, наконец, растаяла, осев глухой усталостью. Он вдруг осознал, что стоит во дворике храма предков с Вэй Ином, а тот обнимает его за шею, прижав к себе, и его горячая ладонь лежит у Цзян Чэна на животе. Положение было по меньшей мере странным. Щекам стало горячо от прилившей крови, Цзян Чэн отпрянул, и на этот раз Вэй Ин не стал его удерживать. Хотелось прикрикнуть на него как-нибудь витиевато, чтобы сбить градус нелепости, но в голову, как назло, не шло ни одно оскорбление. — Это что за бесовщина была? — голос звучал потерянно и немного хрипло, и Цзян Чэн откашлялся. Вэй Ин смотрел на него задумчиво и как-то… опекающе. Подобный взгляд он уже видел однажды, когда очнулся в надзирательном пункте Вэней, и вспоминать то время совершенно не хотелось. — Выпей со мной, а? — попросил Вэй Ин, опускаясь на камень, где всё ещё стояли два кувшина с вином — початый и запечатанный — и две чашки. Цзян Чэн потёр шею. Запал на драку пропал, он всё ещё помнил, что его разозлило, но оторвать брату голову больше не хотелось. Хотелось махнуть на него рукой, и… Да и правда выпить с ним, что ли. Ах да, и ещё вот что! Поравнявшись с Вэй Ином, который только что наполнил обе чашки, Цзян Чэн со всей любовью отвесил ему сочный подзатыльник. На душе немедленно посветлело. — Ай! — Вэй Ин глянул обиженно и потёр пострадавшее место. — За что? — За всё хорошее, — буркнул Цзян Чэн и отпил из своей чашки. Вино по вкусу было как недозревшая гусиная ягода, так что челюсть заломило. Но аромат был что надо, и в голову дало на раз. Он сморщился и отпил ещё. Вэй Ин жестом ярмарочного шута извлёк из-за пазухи мешочек грубой ткани. В нём оказались кусочки засахаренной хурмы, и Цзян Чэн сглотнул предательский комок в горле: хурму всегда привозила мать после долговременных отлучек. Всегда только ему, и он точно знал, что делиться этим знаком материнского расположения было ни с кем нельзя, особенно с этим, буйным. Но тайком от матери, конечно, делился всё равно. Странно, что после её смерти он ни разу не ел сушёной хурмы. Хотя, если подумать, он вообще мало внимания уделял удовольствиям. Слишком много времени уходило на долг, а оставшегося едва хватало на сон. Сейчас, катая во рту приторный, пряный кусочек, он поневоле задумался, есть ли в его жизни что-то отрадное, никак не связанное ни с орденом, ни с семейным долгом? Он ведь даже псов, гуль побери, так и не завёл. Слишком сильно они напоминали бы ему о Вэй Ине. Цзян Чэн выдохнул и поднял взгляд. Лицо напротив не было тем, что он помнил с детства, но приобретало всё больше знакомых черт: там и здесь появлялись знакомые морщинки, волосы он теперь завязывал по-другому, как в юности, выражения лица были знакомыми до боли, пусть и выполнены другими чертами. Ну и глаза не узнать было совершенно невозможно. Не зря говорят, что глаза — зеркало души: они явно перекочевали с душой Вэй Ина в это новое тело. Человек напротив был совершенно не похож на его буйного брата, и вместе с тем был настолько неоспоримо, безоговорочно им, что это ошеломляло. Удивительно, как он не узнал его в то же мгновение, стоило им встретиться на Дафань? Вэй Ин качал в ладонях чашу с вином и смотрел Цзян Чэну куда-то мимо правого виска, слегка улыбаясь. Давненько Цзян Чэн не видел в этих глазах такого философского выражения. Смотрелось слегка жутковато, и эту тишину ужасно хотелось нарушить: — Говорить-то начнёшь? — он приподнял брови и закинул в рот ещё один кусочек хурмы. — Вот уж не думал, что ты мне когда-нибудь это скажешь! — шире улыбнулся Вэй Ин и легко стукнул его кулаком в плечо. — Дожили, а? — Ну, я не думаю, что ты заявился сюда только для того, чтобы молча выпить со мной под звёздами пару кувшинов паршивого вина, — парировал он. — Ты для этого недостаточно долго пробыл в Гусу. — Поверь мне, теперь, когда я могу безнаказанно проносить в Облачные Глубины «Улыбку Императора», пребывание в Гусу стало намного более приятным, — глаза Вэй Ина весело заблестели. — Но не столько поэтому, конечно, будем честны, — добавил он неожиданно серьёзно. — Поверить не могу, ты — член ордена Гусу Лань, кто бы мог подумать, — Цзян Чэн помотал головой. — Страшно представить, что пришлось сделать Лань Ванцзи, чтобы выпросить для тебя эту милость. «Всего лишь позволить спустить с себя шкуру и камня на камне не оставить от своей репутации, пусть и на время», — с горечью подумал Вэй Ин, но вслух сказал: — Вообще-то, я не состою в ордене. Мне разрешено жить на территории Гусу и помогать с текущими задачами там, где это уместно, — он снова наполнил свою чашку и сразу же её ополовинил. — Но если честно, я по большей части бесполезен. Впрочем, бывают исключения. Вот, например, в Тяньхуажэне пригодился. Занимательный был случай, — Вэй Ин уставился на него в упор. К горлу Цзян Чэна подступила тошнота. Все те мысли, которые он упорно загонял в самые пыльные углы своего сознания, выползали и мельтешили перед внутренним взором, как жуки в разворочненом старом пне. — А-Чэн, — тихо начал Вэй Ин, — ты же не просто так повернулся спиной к их проблемам, я это точно знаю. Так же как и знаю почему. Пальцы Вэй Ина терзали кусочек хурмы, бессознательно растирая его в мелкие крошки. — Поверь мне, из всех людей, которые тебя окружают, я лучше всех представляю, насколько тебе от этого паршиво и с каким отчаянием ты жрёшь себя изнутри. А ещё я лучше всех знаю, чем это всё кончится, если ты что-нибудь не сделаешь, — он отсалютовал Цзян Чэну чашкой, опрокинул её одним махом и ссыпал в рот сладкое крошево. Цзян Чэн опустил взгляд: в черноте чашки плавала маленькая луна в окружении крошек-звёзд. Он крепче сжал острый бортик и смежил веки. В голове стоял шум, через который, с каждой минутой всё громче, проступали крики. Хриплые и высокие, отчаянные, срывающиеся на пределе возможностей голоса, сиплые мольбы, хруст ломающихся костей, звуки извергающейся рвоты и красный жгучий туман перед глазами. Горло сдавило спазмом, во рту стало сухо, и Цзян Чэн запустил руку в волосы, захватил в горсть и со всей силы дёрнул. Боль отрезвила, позволила открыть глаза и вцепиться в реальность, как в траву крутого берега. Вэй Ин слегка расплывался, и Цзян Чэн растер пальцами веки. — Я не знаю, что с этим можно сделать, — начал он. — Ты не думал, что все те слухи, все те люди, они могут быть правы. Иногда мне кажется, что война повредила мне рассудок, — кривая усмешка исказила черты Цзян Чэна, и он рассмеялся, тихо и зло. — Зарезать бешеную собаку, чтобы в конечном итоге встать на её место. Неплохую шутку сыграла со мной судьба. Руки Вэй Ина вцепились в его ворот и ощутимо встряхнули. — Не смей, слышишь, — Вэй Ин крепко держал его за грудки, словно боясь, что он вот-вот упадёт. — Даже сравнивать себя с ним не смей. В тебе нет и десятой доли его бессмысленной жестокости. В его глазах было столько решимости и отчаянной веры. Как и тринадцать лет назад, Вэй Ин совершенно не сомневался в своих умозаключениях. Как и тогда, Цзян Чэн немного завидовал этой бесстрашной и немного безумной уверенности. — Какого бы наказания ты ни жаждал для меня все эти годы, я его, скорее всего, заслужил. Моя беспечность и самоуверенность стоили жизни шицзе. Нет такой платы, которая могла бы это искупить. Не проходит и дня, чтобы я об этом не думал, — Вэй Ин наконец выпустил одежды Цзян Чэна, с силой потёр лицо ладонями и вцепился в свою чашку как в последнюю опору, будто собираясь с мыслями. Цзян Чэн молчал. За последние тринадцать лет рядом не было ни одного человека, которому можно было бы доверить этот разговор, и вот сейчас он сидел рядом, а слова не шли. Что Цзян Чэн мог ему сказать? «Я готов был убить каждого, кто хоть немного походил на тебя. Я кидал их всех как песок в костёр своей ярости, но они ложились в него маслом». «Мысль, что я не смог забрать твою жизнь, сводила с ума так же сильно, как и мысль, что ты больше никогда не станешь по мою правую руку». «Ты знаешь, что однажды Цзыдянь выжег заклинателю глаза просто потому, что увидел в их отражении тебя? Я не успел озвучить этот приказ, но он считал его всё равно». «Под конец мне хотелось убивать их просто потому, что они не были тобой, как бы сильно ни были похожи. Никто не имеет права быть настолько похожим на тебя, не будучи тобой. Никто». «В конце концов я перестал это контролировать». «Беги!» «Останься. Пожалуйста. Демон тебя дери, хоть раз вспомни о том, что ты нужен и мне тоже». — Я знаю, что с тобой, — голос Вэй Ина выдернул его из размышлений с хлопком, как пробку из бутылки. — В этом есть и моя вина. — Я тоже знаю, что со мной, и конечно, в этом есть твоя вина. За последние годы во всём дерьме, что происходит, есть доля твоей вины. Занятно, не находишь? А у меня просто протекла крыша, — он горько усмехнулся, допивая своё вино. — Твои потоки отторгают ядро. Тебя разрывает изнутри. Вино пошло не в то горло, и Цзян Чэн закашлялся. — В смысле? — он нахмурился, глядя на Вэй Ина и утираясь рукавом. Вэй Ин поднялся с камня и, набрав в ладонь мелкого щебня с дорожки, принялся кидать его в пруд, целясь в разлапистый цветок водяной лилии в отдалении от берега. — Когда Вэнь Цин… Нет, не с этого надо начинать. А, гуль с ним, — он почесал бровь, замахнулся, и очередной камушек вошёл в воду с тихим всплеском. — Ты первый и пока — единственный человек, которому пересадили золотое ядро. Других таких нет. Вэнь Цин разработала процесс в теории, но у неё никогда не было шанса попробовать его на практике. Он перевёл на Цзян Чэна задумчивый взгляд, в котором плескалась тоска. — Я знаю, ты думаешь, все Вэни одинаковы, и вряд ли я когда-нибудь смогу тебя переубедить, но подумай вот о чём: если бы Вэнь Цин хотела, если бы она только намекнула, у неё не было бы недостатка в подопытных. Вэнь Жохань ни в чём бы ей не отказал. — Конечно, зачем ей было просить, если самоотверженные придурки сами шли ей в руки, — процедил он. Вэй Ин покачал головой и продолжил. — Она не хотела браться за всё это. Большой риск, неизвестный исход. Но я её уговорил. Времени было очень мало, она не смогла бы отлучиться из штаба надолго, на всё и так ушло три дня. Если бы нам удалось остаться, если бы она понаблюдала тебя подольше, возможно, ничего этого не случилось бы. — Чего не случилось бы? — раздражённо спросил Цзян Чэн. Это хождение вокруг да около начинало утомлять. — Расхождение энергий твоего тела и ядра, — слишком сильный бросок отправил камешек в анфиладу, и тот тихо процокал по деревянному полу. — Ядро наполняет тебя огнём, огонь разжигает ян, избыток ян порождает гнев, дальше всё по Цинхэ Не. Разве что в твоём случае источник проблемы — не меч, а сгусток энергии, и с этим можно что-то сделать. Должно быть можно, — не слишком уверенно закончил он. Какое-то время стояла тишина, нарушаемая лишь пением цикад, а потом Цзян Чэн рассмеялся. Вэй Ин, нахмурившись, смотрел на него с подозрением, словно взвешивая, не согласиться ли с версией про безумие. — Забавная теория, — улыбнулся он Вэй Ину и налил себе ещё. — Жаль, ничем не подтверждается. Мои проблемы с контролем начались только после осады Луаньцзан. — Твои проблемы с контролем начались с рождения, — саркастически заметил Вэй Ин. — А возможно, даже до него, зная госпожу Юй. — За языком следи, — огрызнулся Цзян Чэн, — а то как бы тебе его не укоротили. Ты находишься в доме моей матери, где тебя, пса неблагодарного, вырастили. Изволь проявить уважение или хотя бы убедительно сделать вид, если это чувство тебе недоступно. Вэй Ин поднял руки в защитном жесте. — Я глубоко уважаю госпожу Юй как заклинательницу, у неё была масса достоинств, но сдержанность… — Вэй Ин! Я тебя предупреждаю в последний раз! В последний. Раз. Понял?! — Хорошо, хорошо, — примирительно согласился тот. — На самом деле это не важно. Госпожа Юй, да направят небеса её душу, нам сейчас не поможет. Твои проблемы начались намного раньше осады Луаньцзан, просто мы этого не поняли. Вэй Ин снова вернулся к своим камушкам, и Цзян Чэн тупо следил за тем, как они исчезают в чёрной воде один за одним, пуская по глади озера мелкую дрожь. — Шла война, мы привыкли убивать. Более того, мы привыкли, что это приносило нам удовлетворение, граничащее с удовольствием. Мы оба были покорёжены и оба не заметили, как это стало тянуть нас на дно, — он обернулся и посмотрел на Цзян Чэна абсолютно серьёзно. — Меня утянуло раньше, потому что у меня вообще не было ядра и потому что, как я уже сказал, излишняя самоуверенность расслабила мой ум. Ты продержался дольше, но не сомневайся, утянет и тебя. Ты уже чувствуешь эту тягу, не можешь не чувствовать. — Я всё ещё не понимаю, почему ты так уверен, — возразил Цзян Чэн, сложив руки на груди. — Почему я вообще остался жив, если всё так плохо? Если ядро мне не подходит, как я живу-то с ним столько лет? — Оно подходит, просто не во всём. Как мы с тобой: в большинстве случаев мы ладим, но пару раз за жизнь мы всё-таки разбили друг другу носы и даже чуть было друг друга не угробили, — он усмехнулся и снова уселся на камень напротив Цзян Чэна. — И к слову о моей уверенности: ты же почувствовал связь сейчас, когда хотел спустить на меня Цзыдянь? Я знаю, что хотел: я помню, как ты выглядишь за мгновение до броска. Если бы я не успел, твои слуги сейчас соскребали бы с дорожки то, что от меня осталось. Цзян Чэн всё ещё сопротивлялся внутри, но высказывать возражения вслух почему-то не хотелось. Может быть, потому что он на самом деле уже понял: Вэй Ин говорит правду, он именно для этого и пришёл. Заявился один, ночью и без своего Ланя, потому что хотел поговорить начистоту. Цзян Чэн не мог понять, благодарен ли он ему за это или, как обычно, хочет отлупить его за такие новости, чтобы год вспоминал, идиот несчастный. — И что ты сделал? — в итоге спросил он. — Если честно, я сам толком не понял, хе-хе, — Вэй Ин смущённо почесал в затылке. — Но я подумал, если ядро моё, то, может, оно, ну… меня узнает?.. Во всяком случае, лучших идей у меня не было. — И ты сюда заявился, прекрасно представляя, как я тебя встречу, и не имея никаких других идей, кроме этой? — изумился Цзян Чэн. — Да ты больной на всю голову! Тебе что, жить надоело так быстро? А что было бы, если бы не сработало? Я ведь убил бы тебя, кретин! — Давно ли тебя это так беспокоит, А-Чэн? — с мягкой улыбкой спросил Вэй Ин, и Цзян Чэн осёкся. — Думаешь, мне стало бы легче, если бы я тебя убил? — горько спросил он. — Если бы я так думал, я бы позволил тебе это сделать ещё тогда, на Луаньцзан, — Цзян Чэн впитывал этот ответ, прозвучавший без тени улыбки, как сухая губка воду. Для того чтобы полностью его вобрать, нужно было время. Но Вэй Ин как будто и не торопил его: он молчал и жевал травинку. — Как давно ты понял, что… вот это всё? — Цзян Чэн неопределённо повёл рукой. — А я не понял, — грустно усмехнулся тот. — Это всё Лань Чжань. Когда я вызвался разобраться с нечистью в Тяньхуажэне, он выложил мне свои догадки. Думал, это меня отвадит. Он улыбнулся как бы внутрь себя, мечтательно и нежно, так что Цзян Чэну, как в детстве, захотелось немедленно ему врезать или сказать что-нибудь язвительное, но он сдержался. — А что делать со всем этим, твой Ханьгуан-цзюнь не сказал? — К сожалению, — Вэй Ин развёл руками. — Я нашёл кое-какие полезные тексты в библиотеке Облачных Глубин перед отъездом. Гарантий, как обычно, никаких, одни мои соображения, но по крайней мере это что-то. Нужно пробовать, вычислять комплементарность потоков, работать вместе... — Подожди, — Цзян Чэн его остановил. — В каком смысле «вместе»? Ты что собрался делать? Вэй Ин поднял голову и посмотрел Цзян Чэну в глаза. — Я хочу помочь. Это ядро раньше было моим, оно меня послушается. Один раз уже послушалось. — Помочь, — тупо повторил за ним Цзян Чэн. — И как именно ты мне поможешь, сидя в Гусу? — Ты совершенно прав, А-Чэн, — широко улыбнулся Вэй Ин. — Из Гусу — никак. Для этого мне придётся вернуться в Юньмэн. — И ты уверен, что я вот так просто позволю тебе это сделать? — приподнял бровь Цзян Чэн. — После всего, что ты натворил? Тут и вообще. — Не хочу показаться хамом… — Поздновато ты спохватился. — …но А-Чэн, ты же хочешь жить? — не повёлся на его подколку Вэй Ин. — Потому что смерть от искажения ци вещь не только медленная и неприятная, но ещё и неизбежная. Особенно если никак не пытаться её отодвинуть. — Куда отодвинуть? — не понял Цзян Чэн. — По возможности, на расстояние вечности, ну или сколько там тебе отведено. Способы точно есть, но непонятно, какой из них сработает. Всё-таки наш с тобой случай нетривиальный. Есть набор медитативных практик, мудры, целительные мелодии… — В последний раз, когда один из этих способов применялся, дело всё равно закончилось очень плохо. — Мы не знаем, как бы оно закончилось, если бы Цзинь Гуанъяо не вмешался, — возразил Вэй Ин. — По словам Цзэу-цзюня, пока он не передал ответственность, всё шло хорошо. — Вэй Ин, клан Цинхэ Не страдает от искажения ци чуть ли не с момента основания, — Цзян Чэн отодвинул пустую чашку и откинулся назад, опершись ладонями о камень, на котором они сидели. — Все практики усмирения значительно старше их клана, некоторые возникли тысячелетия назад. Сильно ли им это помогло? Искажение ци до сих пор никому не удалось остановить. — И золотое ядро, знаешь ли, тоже до недавнего времени никому не пересаживали, — огрызнулся Вэй Ин. — И тем не менее вот он ты, сидишь живой и даже относительно здоровый. — Ну, это до поры, — ухмыльнулся Цзян Чэн. Вэй Ин страдальчески застонал. — Всеблагие небожители, пошлите мне терпения. А-Чэн, ты упрямее Яблочка, а уж он знает в упрямстве толк! — А с чего ты так уверен, что из твоей затеи получится что-то хорошее? — в недоумении воскликнул Цзян Чэн. — До сих пор все твои блестящие идеи в лучшем случае заканчивались скандалами. В худшем — кто-нибудь умирал особенно чудовищным образом. Да, ты прав, я хочу жить. Но хотелось бы при этом остаться собой, а не потерять сознание в пучине твоих зверских экспериментов! Твоим подопытным кроликом я становиться отказываюсь. Я слишком хорошо знаю, чем за это можно поплатиться. — Цзян Чэн, ты уже не тот, кем был раньше, — резко возразил Вэй Ин, и в голосе его зазвучали первые нотки раздражения. — Очнись! Пару месяцев назад ты почти что снял с безвинного человека кожу. Спасибо хоть вовремя опомнился, так что он успел умереть дома, а не где ты там его держал. Я даже думать не хочу, что из тех слухов, которые я слышал, — правда. Надеюсь, что как и со всеми другими слухами, не больше половины: слишком хорошо я знаю, как подобные вещи рождаются. Как, впрочем, и то, что они не рождаются на пустом месте, — он наклонился, не спуская с Цзян Чэна тёмного, решительного взгляда, и тот подумал, что если они не договорятся, с Вэй Ина, пожалуй, станется применить к нему практики усмирения насильно. Не факт, что преуспеет, но точно попробует. — Откуда это всё? Ты даже на дисциплинарные наказания никогда смотреть не мог. От вида кнута, рассекающего чью-то спину, тебя едва не выворачивало, я слишком хорошо это помню! Твоя матушка, мир праху её, скрипела зубами от досады. Как же, глава клана — и не переносит вида чужой крови, — он сжал губы и покачал головой. — Но я всегда уважал тебя за это. Потому что видел, каким ты будешь отличным главой. Как бы ни хотелось твоей матери, в тебе было намного больше от дяди Цзяна, чем от неё. — Вэй Ин, ещё одно слово о моей матери, и ты получишь палок, — отчеканил Цзян Чэн коротко и зло. — И поверь, я с удовольствием на это посмотрю. — Верю, — помотал головой Вэй Ин. — Потому что это будет закономерным ответом на оскорбление. Но истязать невинных людей — это не ты и не твоё, это забавы Вэнь Жоханя, которые тебя всегда приводили в ужас. — В моих глазах они не были невиновными, — холодно отрезал Цзян Чэн. — Я видел в них тебя, неужели ты не понимаешь?! Одного твоего появления хватает, чтобы моя жизнь начала катиться под откос, это какая-то чёрная магия, и у меня не было сил её больше терпеть. — Так вот он я, — он развёл руками, будто объятия раскрыл. — Что же ты сидишь? Вперёд. Мне даже защититься нечем. Цзян Чэн смотрел на него и молчал. Молчал и Цзыдянь. — Какого гуля, — тихо начал он, — какого демона тебе вообще понадобилось отдавать мне это блядское ядро, если ты даже не был уверен в исходе? Зачем? — Зачем?! — Вэй Ин подавился воздухом. — Зачем? А-Чэн, ты что, дурак? Ты думал, ты бы выжил на этой войне без ядра? Думаешь, тебе, наследнику одного из великих кланов, это позволили бы? — Значит, надо было дать мне умереть! Я хотел умереть! — заорал Цзян Чэн. — Всё равно к этому всё идёт. Ты должен был дать мне умереть ещё тогда! — А, ну конечно, за последние пятнадцать лет ты всего-то и успел выиграть войну и не дать своему ордену кануть в небытие, какая малость, не стоит и упоминать, — ядовито отозвался Вэй Ин. — Считаешь, правильнее было дать тебе умереть или оставить тебя беззащитным, как новорожденного котёнка? Ты за кого меня принимаешь вообще?! — Значит, ты должен был всё время быть рядом. Как ты и обещал мне и моей матери, — гнев, казалось, угасший, вспыхнул с новой силой. Цзян Чэн чувствовал, как с каждым мгновением всё стучит в висках кровь. — Ты должен был быть моим щитом, это было твоё предназначение. Ты был одним из сильнейших молодых заклинателей, и твоя сила принадлежала мне! Мне, твоему главе! — А что я, по-твоему, сделал? — глаза Вэй Ина горели негодованием. — Ты говоришь, я должен был быть рядом, так ведь я и был! Но как бы ни хотелось, невозможно быть рядом всё время, мир намного коварнее, чем нам думается! Рано или поздно нас бы настигли поодиночке. А теперь представь, что было бы, если бы вместо меня в ущелье на горе мертвецов попал ты. Жаждущий собственной смерти, раздавленный, с выжженным ядром. Знаешь, чем это закончилось бы? А я тебе скажу! В лучшем случае ты стал бы лютым мертвецом, но это не точно. Скорее всего, тёмная энергия просто поглотила бы твою душу, делая частью себя, погружая навечно в чёрное, злобное, разъедающее ничто, из которого не было выхода даже в череду перерождений. Вот это, А-Чэн, — глаза Вэй Ина стали страшными, — была бы действительно чудовищная смерть. Цзян Чэн тяжело дышал. В зыбком ночном свете глаза Вэй Ина казались чёрными провалами, и выражения в них было не разобрать. Лишь видно было, как упрямо поджались его губы. Со всей очевидностью, он не собирался уступать. — Я дал слово, и я сдержал его настолько хорошо, насколько смог, — продолжил Вэй Ин. — Я сделал то, что должен был. Я дал тебе возможность мстить, потому что понимал, что ты не выживешь без неё, просто не захочешь! Ты всю жизнь пенял мне на моё превосходство в силе, но я не раздумывая отдал его тебе! — Почему, гуль тебя побери? — заорал Цзян Чэн. — Неужели я был настолько жалок? — Да что ты заладил — я, я, я. Не всё в мире вращается вокруг твоего самолюбия, А-Чэн! — Вэй Ин сорвался на крик. — Это я был жалок! Я! — он отступил на шаг и шумно вздохнул, будто потушил разгоревшуюся ярость. Когда он снова заговорил, голос его был спокоен. — Я в глаза тебе не мог смотреть, потому что там было слишком много отчаяния, и оно разрывало мне сердце! Я не мог этого вынести, я решил отдать тебе ядро, потому что ничто другое нас тогда не спасло бы. Я не мог потерять ещё и тебя. Мы не знали, что с шицзе, где она, жива ли вообще. Ты был моей единственной семьёй! Не было вещи, которой я не сделал бы для тебя тогда. Он замолк, будто схлынул поток. Поднявшийся ветер принёс к озеру горсть облетевших лепестков и дух горящего неподалёку костра. Слабый запах дыма защекотал ноздри Цзян Чэна. Казалось, стоит обернуться, и он увидит языки пламени над пагодами Пристани. Он чувствовал затылком их хищный жар, как будто не было всех этих лет, и они пробрались к храму, чтобы спрятаться от захватчиков. Он перевёл взгляд на ладони, покрытые старыми шрамами и мозолями. Это немного отрезвило. — Только ты забыл спросить, нужна ли мне твоя помощь, согласен ли я принять её, такую, — возразил Цзян Чэн. — А-Чэн, тебя не поймёшь, — Вэй Ин устало потёр лоб. — То должен был помогать, то не должен был, или должен был, но с твоего разрешения. Я сделал то, что посчитал своим долгом, и теперь делаю снова. Я хочу помочь, и, — он вздрогнул от порыва ветра, — кажется, знаю как. Цзян Чэн смотрел на него и чувствовал, разом навалившуюся усталость. От собственных истрёпанных чувств, долгого дня и этого слишком тяжёлого разговора. Но Вэй Ин был полон решимости и явно не собирался сдаваться так легко. Что-что, а упрямства ему было не занимать ни в прошлой жизни, ни в нынешней. Упрямства и неизменной любви совать голову тигру в пасть. Вот только Цзян Чэн не собирался позволить ему ещё раз подставиться за себя. Не теперь, когда Вэй Ин наконец-то вернулся. — Я отказываюсь, — твёрдо сказал он. — Ты не знаешь точно, что нужно делать, сколько потребуется времени и чем это закончится. Я не желаю связываться ни с чем подобным. Разговор окончен. Цзян Чэн поднялся, отряхивая штаны. Но прежде чем он успел сделать хотя бы шаг прочь, Вэй Ин преградил ему путь. — А-Чэн, подожди, — он крепко взял его за плечо, словно боясь, что Цзян Чэн сейчас вырвется и убежит. — Почему? — Я же объяснил, ты что, глухой? — он смерил брата сердитым взглядом. — Ты не знаешь, что делаешь. Как обычно. И как обычно, это не закончится ничем хорошим. — Мы этого не знаем, и мы не можем не попробовать. А-Чэн, ещё немного, и ты совсем потеряешь контроль. Никто не сможет предугадать, кого ты убьёшь после этого. Даже если твоя ненависть ко мне поутихла, огонь искажения уже горит в тебе слишком сильно, будет становиться только хуже. Ты станешь опасен для великих кланов, и в итоге они придут за тобой. Если, конечно, ты раньше не уничтожишь себя сам. Если не веришь мне, спроси у других глав, что они обо всём этом думают. — Я не желаю посвящать в этот бред другие кланы, — зло выплюнул Цзян Чэн. — Это не их дело, и они ничем не помогут. Да и с кем, ты думаешь, я мог бы это обсудить? С А-Лином или с Не Хуайсаном, который цепенеет от одного упоминания искажения? Или мне взять штурмом отдалённые крепости Гусу, чтобы припасть к целительной мудрости Цзэу-цзюня? — Ты недооцениваешь Не Хуайсана, — возразил Вэй Ин, — как и все мы. А он, меж тем, осведомлён о проблеме гораздо лучше нас с тобой. Но поскольку твои дипломатические способности мне хорошо известны, я, так уж и быть, готов взять разговор с А-Саном на себя. — Вэй Ин, — Цзян Чэн резко прервал его и дёрнулся, освобождая плечо. — Никакого разговора не будет. Это не твоё дело, оставь меня в покое. Он развернулся и пошёл по дорожке прочь. — А-Чэн, я не стану держать это в секрете, ты же понимаешь? — вопрос ударил в спину как нож. — Либо ты принимаешь мою помощь, либо отвечаешь перед всеми на совете кланов. Жертв уже слишком много, никому не нужно, чтобы их стало больше. Цзян Чэн резко обернулся и посмотрел на Вэй Ина затравленно и зло. — Не ожидал, что ты опустишься до шантажа. — Ты не оставляешь мне выбора. — Пожалуй, с потухшей ненавистью ты несколько поторопился. — Не слишком большая плата за твоё благополучие. Цзян Чэн усмехнулся. — Ну что ж, если тебе очень хочется корчить из себя просветленного даочжана: вот мои условия. Если тебе так невероятно важно моё благополучие, возвращайся в клан. — Лицо Вэй Ина дрогнуло, но он промолчал. — Сейчас ты просто слабосильный заклинатель не то из Ланьлин Цзинь, не то из Гусу Лань. Манипуляции со своими энергетическими потоками я могу позволить моему доверенному лицу, но не ослу с горы. Вернись в клан и в орден, займи то место, которое ты когда-то предал, раз уж заговорил о долге. После этого мы поговорим. — Нет, после этого мы начнём что-то делать, — неожиданно возразил Вэй Ин. — Если я вернусь в Юньмэн Цзян, ты позволишь мне начать разбираться со всем этим с первого же дня. Уговор? Такой решимости Цзян Чэн не ожидал. Но в любом случае, глупо было думать, что Ханьгуан-цзюнь куда-то отпустит этого блаженного. Он хмыкнул и оскалился: — Уговор.