Сны Жёлтого Проса

Самые точные раны — когда от руки знакомой, Той, что ложилась не раз на твое плечо. Той, что казалась и теплой, и невесомой, Но обернулась судьей тебе. И прокурором. И палачом. tsoylita И когда мне показалось, что я достиг дна, снизу постучали. unknown

Лань Сичэнь стоял у храма Гуанъинь, глядя вслед уходящим Ванцзи и Вэй Усяню. Все ужасы прошедшей ночи как будто не впитались в них, а стекли, словно вода с гусиного оперения — следы ещё видны, но в ближайшее время исчезнут. Хотел бы он отнестись ко всему произошедшему с такой же лёгкостью. Оставить все убийственные открытия за тяжёлыми дверями и забыть об их существовании навсегда. Лань Сичэнь всем сердцем желал этого, но исполнить не мог. В голове стояла чёрная, безмолвная пустота. Этой ночью что-то умерло в нём вместе с человеком, которого он привык считать другом и братом. Тот, кем он восхищался и кому доверял, оказался лишь плодом его воображения, и Сичэнь больше не знал, кому и чему верить. Он смотрел на свои ладони и не мог поверить, что нанёс удар. Собственными руками избавил этот мир от единственного человека, который видел и любил его, Лань Хуаня, не за эфемерный образ, нарисованный толпой, а за то, каким он был под кожей: земным и несовершенным. А-Яо видел в нём не идеального ученика и гордость мастера, не добродетельного главу клана, не опекающего старшего брата. Он видел только Лань Хуаня, с его наивностью, болезненным стремлением к совершенству и избирательной слепотой. Теперь А-Яо не стало, и на Сичэня словно легло проклятье невидимости. Никто больше не замечал его истинного лица, а значит, не видел вовсе. Словно вместо главы Лань теперь жил некто другой. Но существовал ли когда-то тот А-Яо, которого знал и любил он сам? Умный и деликатный глава, изобретательный заклинатель, талантливый ученик и заботливый брат, всегда готовый прийти на помощь? Было ли хоть одно его действие определено добрым отношением, а не долговременной игрой с расчётом на будущее? Горло сжимало удушьем от осознания, что в партии против Не Минцзюэ он стал одной из главных фигур. А-Яо, утверждая, что никогда не причинял ему боли, очевидно не понимал, о чём говорил. Осознавать себя орудием убийства было чудовищно. Это ведь Сичэнь обучил А-Яо Омовению, привёл его в Облачные Глубины и показал тайную секцию книгохранилища. Каждый шаг А-Яо был частью кропотливо выстроенного плана. Были ли они друзьями хоть когда-то? Но если нет, зачем он спас Сичэню жизнь? Ту самую жизнь, которая стремительно становилась невыносимой. Интриган, клятвопреступник и хладнокровный убийца с руками по локоть в крови безвинных — таков был его саньди. Лань Сичэнь боялся думать, как много тот не договорил, о чём умолчал. Но эта мысль постепенно заполняла собой сознание, вытесняя все прочие. На территории храма стоял гомон. Заклинатели под предводительством дяди готовили к перемещению гроб с останками его названых братьев. Вокруг них вился Не Хуайсан, смотреть на которого Сичэнь решительно не мог. Догадки Вэй Усяня как части мозаики складывались в уродливую картину, которая очень многое объясняла, в том числе и окрик главы Не, направивший руку Сичэня. «Думаю, если этот человек так сильно ненавидит Цзинь Гуанъяо, то наверняка будет абсолютно жесток и беспощаден к тому, что тот ценит больше собственной жизни». Лепет Не Хуайсана всё ещё звучал в ушах. Кожа горела под одеждой в том месте, куда пришёлся удар А-Яо. Слабеющие руки с неожиданной силой оттолкнули его прочь от лютого мертвеца, словно драгоценность, за которую не жалко жизни. Удовлетворение в безжизненных глазах Главы Не было почти осязаемым. Что это — его воображение или леденящая душу, хорошо продуманная жестокость? Он отвернулся и наткнулся взглядом на Цзинь Лина. Тот стоял неподалёку на пригорке, рядом со своим дядей. Они о чём-то тихо, но ожесточённо спорили. Судя по лицу главы Цзян, беседа была не из приятных. Хотя на памяти Сичэня на этом лице в принципе редко отражались иные эмоции. Собравшись с силами, Лань Сичэнь направился к ним. — Цзинь Жулань, — тихо окликнул он и не узнал своего голоса: настолько опустошённо тот звучал. — Цзэу-цзюнь, — ответил мальчик, глядя припухшими покрасневшими глазами. С его лица ещё не сошли следы пережитого шока и горя, но Цзинь Лин брал пример с дяди: отчаянно хмурился, старательно пряча свежую боль за сдвинутыми бровями. События этого вечера, должно быть, ударили по мальчику сильнее всех. Вряд ли ему доводилось ранее сталкиваться с предательством такого масштаба. «Привыкай, Цзинь Лин, ты теперь глава», — подумал Сичэнь с горечью, удивившей его самого. — Я полагаю, нелишним будет обыскать покои Цзинь Гуанъяо в Башне Золотого Карпа, — продолжил он вслух, — Нам всё ещё неизвестно местоположение Тигриной Печати. Да и в целом, — он сделал паузу, переводя дух, — мало ли, что ещё он мог прятать. Глаза Цзинь Лина расширились. О таком он, очевидно, не задумывался. Однако позволить мальчику сохранить в памяти остатки светлого образа младшего дяди было бы слишком большой роскошью. Все оставшиеся нарывы следовало вскрыть немедленно, пока Лань Сичэнь ещё хоть что-то мог. Желание остаться одному приобретало поистине небывалые масштабы. — Цзэу-цзюнь прав, — подал голос глава Цзян. Речь явно давалась ему с трудом, и он тяжело дышал, зажимая ладонью рану. — Нужно зачистить гнездо этой змеи без промедления, пока остатки, чего доброго, не расползлись по Поднебесной. От злобы, звеневшей в голосе главы, внутри разлилась тянущая боль. Но, к сожалению, слова Цзян Ваньиня были справедливы. — Хорошо, — кивнул Цзинь Лин, — Отправимся на рассвете. — Сейчас, — отрезал его дядя, решительно шагнул вперёд и покачнулся. Ноги подвели его, и Цзян Ваньинь рухнул бы на землю, не подхвати его племянник. — Проклятье! — Дядя, осторожно! — в голосе Цзинь Лина звучало беспокойство. — Глава Цзян, ваши раны требуют внимания лекаря, — заметил Лань Сичэнь, глядя на утратившее краски лицо. Глава, разъярённый собственной беспомощностью, попытался оттолкнуть племянника, но тот вцепился в него как утопающий в край лодки. — Раны подождут. — Дядя, ты сейчас не выдержишь полёт. — Уж не указывать ли ты мне собрался, щенок? — Глава Цзян, — прервал этот ни к чему не ведущий спор Лань Сичэнь, — Цзинь Жулань прав, вам нужна помощь. В нашем совместном визите в любом случае нет необходимости. Если будущий глава Цзинь даст людей, я могу… — он прерывисто вздохнул, — сделать всё сам. На лице Цзинь Лина отразилось непонимание, через мгновение сменившееся крайней степенью удивления. Словно ему потребовалось время, чтобы осознать смысл слов Цзэу-цзюня и соотнести титул главы с собственной персоной. «Он и об этом не подумал», — понял Лань Сичэнь. — Я сам вас сопровожу, — наконец, отмер мальчик. Глава Цзян смотрел настороженно, даже не пытаясь скрыть своих сомнений, и Лань Сичэнь испытал приступ жгучего стыда. Он проглядел убийцу под самым своим носом. Потакал ему, назвал братом. Неудивительно, что доверие к нему пошатнулось. — С нашей стороны будет слишком большой наглостью взвалить на плечи Цзэу-цзюня подобную ношу, — тон главы никак не сочетался с почтительностью его слов. В обычное время Лань Сичэнь нашёл бы что ответить на подобное, но сейчас сил на словесные битвы не осталось совершенно. — Напротив. Это самое малое, что я могу сделать, чтобы хоть как-то искупить… всё случившееся, — он спокойно встретил цепкий взгляд, и голос его не дрогнул, хотя внутри всё рвалось от боли. — Я не разглядел вовремя истинной сути моего саньди, хотя был к нему ближе других. Какие бы ужасы ни скрывала Башня Золотого Карпа, будет только справедливо, если с ними разберусь я. Внезапно выражение на бледном до серости лице Цзян Ваньиня переменилось, в глазах его промелькнуло нечто вроде сочувствия. Он накрыл ладонью намокшую от крови повязку на груди, поморщился и кивнул. Очевидно, этот жест отнял у него последние силы: веки главы Цзян смежились, и он стал медленно оседать на траву. Цзинь Лин подхватил дядю под руки, замедляя падение и опускаясь на землю вместе с ним. — Юньмэн Цзян, кто-нибудь, сюда, сейчас же! — заорал Цзинь Лин. От стен храма к нему уже бежали несколько человек в лиловом. — Цзинь Жулань, позволь мне, — Лань Сичэнь мягко отодвинул мальчика в сторону, водя ладонями над раной, очевидно кровоточащей под одеждами. — Ничего слишком страшного, — он через силу улыбнулся взволнованному мальчику. — Он потерял много сил, нужно восстанавливаться, но угрозы для жизни нет. Цзинь Лин шмыгнул носом, вцепившись в рукав дяди. Разлучать их сейчас было бы кощунством. Юный глава и так едва не потерял за одну ночь всех оставшихся родственников. — Молодой господин Цзинь, позвольте мы, — управляющий Юньмэн Цзян и ещё несколько человек принялись укладывать главу на грубо сработанные носилки. Цзинь Лин нервно переминался с ноги на ногу, не спуская с дяди глаз. — Цзинь Жулань, — тихо позвал Лань Сичэнь. — Кого мне спросить в Башне Золотого Карпа? — Ли Лянцзе, он начальник моей личной охраны, — Цзинь Лин вынул из-за пояса искусно выточенный нефритовый брелок в форме пиона. — Отдайте ему это, он поймёт и сделает всё, что скажете. Благодарность Лань Сичэня пришлась в спину Цзинь Лина: тот удалялся вслед за адептами Юньмэна. *** Когда перед его взором выросла Башня Золотого Карпа, уже забрезжил рассвет. Никто не удивился его визиту, пусть и в столь необычный час. Цзэу-цзюнь был здесь частым и желанным гостем. Сердце будто сковал ледяной обруч: больше не будет. Невысокий, коренастый Ли Лянцзе выслушал его рассказ, свистнул своих ребят и без лишних вопросов сопроводил его в покои, принадлежавшие Верховному Заклинателю. Не то чтобы Лань Сичэнь не бывал здесь раньше. Но даже в кошмарном сне он не мог себе представить, что когда-нибудь переступит порог комнат Цзинь Гуанъяо с намерением, подобным сегодняшнему. Всё здесь ещё хранило след руки А-Яо: небрежно разбросанные свитки на столе в кабинете, примятое покрывало на постели, забытая нерасторопными слугами чашка с недопитым чаем на столике. Всё такое знакомое и привычное. Место, которое Лань Сичэнь временами любил больше, чем родные Облачные Глубины. Место, где его всегда ждало дружеское плечо и приятный разговор. Сегодня он пришёл сюда с обыском, страшась найти за занавеской пару свежих трупов. От этого жуткого диссонанса ломило виски. Он метался из комнаты в комнату, никак не решаясь приступить к делу. За ним безмолвной тенью следовал отряд Ли Лянцзе, и за их молчание Сичэнь был неописуемо благодарен. Но вдруг взгляд его зацепился за что-то. Сичэнь осмотрелся внимательнее: на стене кабинета напротив стола висел пейзаж. Заросли бамбука у реки и слива мэйхуа под весенним снегом. Когда-то ему казалось, что эта работа удалась и вполне годилась в подарок. Сейчас он смотрел на неё и чувствовал, как перехватывает горло не то от подкатывающих рыданий, не то от рвущегося наружу истеричного смеха. Вниз по спине сбежали мурашки, руки охватила дрожь. Лань Сичэнь был готов потерять контроль перед толпой незнакомых людей. Он совершенно точно переоценил свои силы, вызвавшись отправиться сюда сегодня в одиночку, но сворачивать было поздно. Мысли метались в беспорядке, и, не вполне соображая, что делает, он сорвал со стены лист с картиной, в несколько скупых движений разорвал его на куски и отбросил прочь. Подлетев к столу, смахнул всё со столешницы и изо всех сил врезал в неё кулаком, едва не пробив древесину. Грохот падающих предметов и боль в руке немного отрезвили. Облегчение было ничтожным, но оно было, и это позволяло двигаться дальше. — Переверните тут всё, — тихо и горько выдохнул он в крышку стола. — Ищите потайные двери, шкафы, хранилища — что угодно. Всё это должно здесь быть. Послушавшись его приказа, заклинатели принялись за работу. Но чем дольше они искали, тем большее напряжение охватывало Сичэня. Они не находили ничего. Несколько трактатов о видах нечисти вряд ли можно было назвать находкой. Сичэнь и не ожидал, что будет просто, но и подобного провала не предвидел. Он почти готов был признать собственное поражение и, возможно, излишнюю мнительность, когда Ли Лянцзе вдруг замер, пристально глядя на стену кабинета. Его неподвижность привлекла внимание Сичэня. — Всё в порядке? — Не знаю, — Ли Лянцзе прищурился, глядя на каменную кладку в упор. — Взгляните, Цзэу-цзюнь. Лань Сичэнь подошёл к стене и поначалу даже не понял, что именно зацепило взгляд начальника охраны. Обычная стена. Но чем дольше он смотрел, тем чётче понимал, что что-то не так. В одном месте рисунок кладки размывался, так что не было понятно, где заканчивался один ряд и начинался другой. Сичэнь попробовал проследить линию камня пальцем, и когда это ему не удалось, резко выдохнул. — Заклинание отведения глаз, — он извлёк Лебин, и в воздух полилась мелодия. Сначала не происходило ничего. Но чем дольше он играл, тем больше менялся рисунок стены. Камни будто раздвигались, меняли форму и очертания, пока наконец перед глазами Сичэня и Ли Лянцзе не проявилась низкая дверь со вбитым в неё массивным кольцом. — Что там? — он взглянул на начальника охраны, разом напрягшегося, как почуявшая дичь гончая. — Понятия не имею, — ответил тот. — Я башню как свои пять пальцев знаю. Из этой комнаты только две двери: в коридор и в спальню. Сичэнь кивнул и взялся за кольцо. Дверь не подалась. В ней не было никаких отверстий, ни для ключа, ни для просмотра. Зазоры между краями и стеной также отсутствовали. Сколько бы он ни тянул, дверь не поддавалась. Склонившись, он пристально взглянул на ручку. По ободу кольца шли едва различимые царапины. Они будто двигались, перетекая из одной формы в другую, не образуя никаких конкретных узоров. Во рту стало сухо. Заклятию Ключа А-Яо когда-то лично обучил он сам. Он поднял над кольцом раскрытую ладонь, и линии внезапно замерли, не утратив, впрочем, своего хаоса. Вскрыв палец о лезвие Шоюэ, он начертил на обратной стороне ладони символ. Ничего не произошло, лишь линии на кольце снова пришли в движение, будто утратив к нему интерес. Сичэнь покачал головой. Только нужное слово могло снять заклятие Ключа. Оставалось его найти. Более полусотни бесплодных попыток ещё раз уверили его в том, что он совершенно не знал своего названого брата. Ни один вариант не подходил. Он перебрал все имена А-Яо, имя его матери и оружия, все хоть сколько-нибудь важные для него события, явления и даты. Всё было мимо. Левая ладонь была вся в крови, капли сочились из пореза и пачкали одежду, но ему было наплевать. Что он упускал? Лань Сичэнь осмотрел дверь ещё раз. Невысокая, явно придётся нагибаться, чтобы зайти. Узкая, для одного человека. Спрятана на видном месте, но так искусно, что заметили её буквально чудом. За этой дверью точно было что-то важное. Возможно, самое важное для Цзинь Гуанъяо. От внезапного предположения голову снова сдавило тугим кольцом боли. Он надавил на пальцы, выгоняя больше крови, обтёр ладонь и начертил поверх измазанной кожи знак собственного имени. Символы на ручке замерли, образуя причудливый узор, дверь пошла дрожью, словно под ударами ноги, и не издав ни звука, растворилась, являя взору Лань Сичэня тёмный провал хода. В лицо пахнуло затхлостью и сырой землёй, как из подвала, в который давно не заходили. Он сидел, не в силах пошевелиться. «А-Яо, почему? За что?!» Сичэнь хотел бы орать это во всё горло, но знал, что никто не услышит и не ответит. Глупо было надеяться. Он поднялся, с трудом передвигая ноги, принял из рук расторопного Ли Лянцзе факел и шагнул вперёд. *** Ход был длинным, и куда бы он ни вёл, они давно вышли за пределы Башни Золотого Карпа. Приходилось нагибаться, чтобы торчащие корни не цепляли за волосы. Ширины прохода едва хватало, чтобы пройти, но А-Яо был ниже и миниатюрнее Сичэня, так что он, скорее всего, шёл здесь свободно. Сичэнь никогда не страдал боязнью замкнутых пространств, но в этом туннеле его охватывало мутное беспокойство, заставляющее вздрагивать от каждого хрустнувшего под ногой корня. Наконец проход закончился, и Сичэнь шагнул в просторную комнату. Способность говорить едва не покинула его, стоило пламени выхватить из темноты стены и развешанные на них предметы. Комната, больше похожая на тюремный зал, ощерилась на него щипцами и кандалами, стальными клетками и скамьями с торчащими из них кольями. Он ничего не знал о предназначении доброй половины имевшихся здесь предметов. И не горел желанием когда-нибудь узнать. Кто-то из сопровождавших его заклинателей со всей очевидностью подавил рвотный позыв. Сичэнь смотрел на изощрённые орудия пыток, будто выставленные напоказ, хотел закрыть глаза, но не мог. От бурых потёков и запекшихся капель на утыканной кольями скамье его передёрнуло. Острый как стрела кол в руку толщиной, измазанный чем-то засохшим, доставал ему до живота, а он всего лишь стоял рядом. Сичэня замутило. Взгляд заметался по комнате, и наконец нашёл, что искал: ещё одну дверь. Та распахнулась от толчка, и в лицо Сичэню ударил сладковатый запах разложения. Вопреки всякой логике, этот запах успокоил. Он был знаком: так пахли недавно перекинувшиеся ходячие мертвецы, и особой опасности, как и особого ужаса, они не сулили. Однако ходячих в новой комнате не обнаружилось. Зато обнаружились два ряда зарешеченных камер и тускло светящиеся символы сдерживающих заклинаний на стенах. Стать лютым мертвецом в этой комнате при таком уровне подавления было решительно невозможно. Здесь было промозгло, плесень подъедала сырые стены. Он двинулся дальше, выхватывая факелом всё больше пространства. Большинство клеток были пусты. Только в одной бесформенной грудой лежало нечто, вероятно, бывшее однажды человеком. В рассёченной плоти копошились жирные черви. Отряд Ли Лянцзе заполнил комнату, и темнота отступила под натиском света. Да, это определённо была темница. Клеток на восемь, не больше. В некоторых на кандалах болтались гладкие белые скелеты. Но дошли ли они до такого состояния здесь или были повешены для устрашения — сказать было нельзя. И когда Сичэню показалось, что здесь его больше ничем не удивить, из дальнего угла донесся приглушенный хрип. В два шага преодолев расстояние, отделявшее его от источника звука, Сичэнь оторопел: там никого не было. Только груда тряпья в углу клетки. Но тут из груды показалась тощая рука землистого цвета. Узловатые пальцы притянули лежащую сверху тряпку. Это был человек, и если его потревожил свет — а было очень на то похоже — значит он был жив. Шоюэ отсёк болтавшийся на решётке замок, и Сичэнь распахнул дверь камеры, врываясь внутрь. — Подержите, стойте здесь, — скомандовал он ближайшему заклинателю, вручая свой факел. Нужен был свет, но отдаленный, чтобы не ослепить человека, невесть сколько времени проведшего в подвальной темноте. Он аккуратно раздвинул грязные, полуистлевшие тряпки, освобождая лежавшее под ними тело. Это оказалась женщина. Грязная и истощённая, одетая в грубую рубаху до колен, она прикрывала лицо костлявой ладонью скорее рефлекторно, потому что вряд ли была в сознании. Её волосы сбились в колтуны, тело покрывали мокнущие язвы, от источаемого зловония у Сичэня едва не слезились глаза. Он приложил пальцы к сухому запястью, нащупывая пульс. Еле слышное и неровное, биение всё же было. Осторожно приложив ладонь к острому плечу, Сичэнь принялся вливать в едва живое тело ци, пока дыхание не стало заметным. Без этой помощи малейшее движение, вполне вероятно, убило бы пленницу. Присев, он аккуратно поднял измученное тело на руки. Голова на тонкой, тщедушной шее мотнулась, приваливаясь к его плечу, и Сичэнь остолбенел. Грязное, израненное и постаревшее, это лицо всё же было ему знакомо. *** Тринадцать лет назад в Башне Золотого Карпа царило неуместное для траура оживление. Третьего дня на тропе Цюнци Призрачный генерал отнял жизнь Цзинь Цзысюаня, оставив молодую госпожу вдовой с младенцем на руках. Клан Цзинь потребовал от Старейшины Илина немедленно передать в их руки Призрачного генерала и всех оставшихся предводителей клана Вэнь, раз уж представился повод. Сичэнь был уверен, что Вэй Усянь, до сих пор по непонятной причине стеной стоявший за выживших Вэней, в свойственной ему высокомерной манере отвергнет все требования Цзинь Гуаншаня, не выбирая выражений, и тогда осады Луаньцзан не миновать в самом ближайшем будущем. Подозревая, что такой исход и был истинным планом главы Цзинь, Сичэнь даже отдал в Гусу приказ о мобилизации. Следовало быть готовым к худшему. Но Вэй Усяню снова удалось всех удивить. Не прошло и пары суток после происшествия на тропе, как в дверь Башни Золотого Карпа постучался Вэнь Цюнлинь. Говорят, он был не один, но имена его спутников до Лань Сичэня не дошли. Что ж, в любом случае ему предстояло вскорости их увидеть. Сегодня верхушка заклинательского мира собралась в Овальном зале Башни, дабы решить судьбу оставшихся Вэней. — Какого демона весь этот балаган? — прошипел сквозь зубы стоявший рядом с Сичэнем Не Минцзюэ. — Они что, не в состоянии самостоятельно избавиться от одного лютого мертвеца? — Возможно, что и так, — попытался успокоить его Сичэнь. — Это всё-таки не обычный лютый мертвец, а сам Призрачный генерал. — Сам! Что за неуместный пиетет, эрди? — гнев его названого брата был почти осязаем, даже желваки играли. — Будь он хоть трижды Призрачный генерал, он остаётся всего лишь презренной нечистью. Или клан Цзинь так настойчиво держался в тылу во время Низвержения не просто так? Неужели их тщедушных сил не хватает даже на то, чтобы завалить одного мертвяка? — Дагэ, прошу, умерь свой пыл, — Сичэнь опустил ладонь на напряжённые пальцы, сжимающие рукоять Бася. — Уверен, каковы бы ни были причины этого собрания, они удовлетворят тебя. — Удовлетворят, — презрительно фыркнул Не Минцзюэ. — Когда нога последнего Вэня, пятнающего эту землю своими шагами, окажется под крышкой гроба, только тогда я буду удовлетворён. — Именно за этим мы и собрались. Я, признаться, надеялся, что сегодняшняя встреча принесёт тебе успокоение. Самому Сичэню она не приносила ничего, кроме глухой тоски. За время Низвержения он до смерти устал от казней и ненависти, царивших вокруг и окутавших их всех, словно плотное покрывало. От этого было сложно дышать, и во рту, казалось, навечно поселился вкус крови, перемешанной с землёй. Хотелось, чтобы всё это, наконец, прекратилось. Но стоило хрупкому миру и равновесию снизойти на них, как Старейшина Илина снова качнул маятник. Лань Сичэнь никогда не испытывал по отношению к Вэй Усяню никаких слишком ярких эмоций, кроме, пожалуй, вежливого изумления. Этот сын Юньмэна раз за разом оказывался не то лучше, не то хуже, чем они все думали, и очевидно выделялся из толпы. Кроме того, у него сложились некие не до конца понятные Сичэню отношения с Ванцзи. Но покуда это странное взаимодействие зажигало огонь в глазах брата, Сичэню было наплевать на его природу. Ванцзи был достаточно разумен, чтобы не дать взбалмошному приятелю втянуть себя в неприятности. И как бы ни был эксцентричен Вэй Усянь, он когда-то спас его брату жизнь, по крайней мере, по словам Ванцзи. За это Сичэнь до сих пор был ему благодарен. Но происшествие на тропе Цюнци заставляло серьёзно усомниться: так ли безопасен был для них всех Старейшина Илина, хладнокровно убивший мужа своей шицзе? Конечно, никто не знал истинных деталей происшествия, но его исход от этого менее жутким не становился. Вэй Усянь не предотвратил трагедию. — Почему они, гуй побери, не приволокли сюда самого этого паршивца? Пусть бы собственными руками уничтожил тварь, которую создал, — выплюнул Не Минцзюэ. — Я не думаю, что кто-то готов сейчас пересечь эту черту, — покачал головой Лань Сичэнь, — До сих пор Старейшина Илина был нашим незаменимым союзником. В успешном исходе Низвержения есть и его вклад, и этот вклад немал. — Весь его вклад лишился ценности, когда он спрятал за своей спиной оставшихся псов Вэней, — процедил Не Минцзюэ. Ярость его, впрочем, стала звучать глуше. Отрицать значимость Вэй Усяня в прошедшей войне не мог даже он. — Я слышал, среди уцелевших Вэней почти нет заклинателей, — заметил Сичэнь. — В основном рабочий люд из отдалённых веток клана. Зря он это сказал. — Уж не пытаешься ли ты встать на их защиту, эрди? — снова взвился глава Не, но ответить Сичэнь не успел. Подошедший А-Яо поклонился и мягко улыбнулся им. — Всё готово. Пора начинать, братья мои. — Наконец-то, — отрезал Не Минцзюэ, направляясь к своему месту. — Чем быстрее мы покончим с бесполезной болтовнёй, тем лучше. Сичэнь украдкой потёр занывший висок. Заметивший этот жест А-Яо понимающе улыбнулся и взял его под локоть. — Тяжёлый день? — Для одних из нас чуть больше, чем для других, — виновато улыбнулся Сичэнь. — Мне жаль, что тебе снова пришлось тратить своё время на всё это, — он обвёл взглядом гомонящий зал. — Тем более по такому поводу. — Что поделать? Чем быстрее зло будет истреблено, тем лучше. Я счастлив быть к этому причастен в меру своих скромных сил, — А-Яо склонил голову, на губах его всё ещё играла улыбка. — Не умаляй своих заслуг, А-Яо, — покачал головой он. — Без тебя зло всё ещё дёргало бы за ниточки своих марионеток в Безночном городе. — Эргэ слишком добр ко мне, — отмахнулся тот. Они разошлись по местам, и звук гонга ознаменовал начало собрания. Цзинь Гуаншань, облачённый в траурные одежды, поднялся, приветствуя собравшихся. — Друзья, я благодарю вас всех, — он развёл руки в приветственном жесте. — Большая честь видеть, что вы не замедлили явиться на зов в это чёрное для клана Ланьлин Цзинь время. И пусть моё отеческое осиротевшее сердце разрывается от боли, ваша дружеская поддержка помогает мне двигаться вперёд! Он склонил голову, будто давя слёзы, и Лань Сичэнь разом осознал, в кого у А-Яо такие выдающиеся лицедейские способности. С той только разницей, что сын возвёл своё умение в ранг искусства ради спасения человеческих жизней, а чего хотел добиться отец, Сичэнь понять не мог. Немедленно устыдившись своих недостойных мыслей, он постарался вновь сосредоточиться на речи. — ...понесут полагающееся им наказание! Я собрал вас здесь сегодня, чтобы уложить последний камень на могилу нашего общего врага и сделать это вместе. Точно так же, как мы выиграли эту чудовищную битву! Сидящий справа от Лань Сичэня Не Минцзюэ закатил глаза. К счастью, Чифэн-цзюнь сейчас никого не интересовал. Все взгляды были направлены на двери зала, которые распахнулись, пропуская процессию из шести заклинателей и двух пленников. Зал зашуршал, возбуждённо перешёптываясь. Первым шёл Призрачный генерал, обвешанный талисманами подавления и замотанный в цепи, так что едва мог передвигать ноги. Идущие справа и слева от него стражники держали в руках концы цепей. В этой показной осторожности не было ни малейшего смысла: захоти Призрачный генерал вырваться, его не удержали бы ни цепи, ни волшба, это Сичэнь знал точно. Но Старейшина отправил своего слугу на смерть, и Вэнь Цюнлинь пошёл, склонив голову и принимая свою судьбу. Он очевидно был готов понести причитающееся наказание и не намерен был вырываться. Подобное смирение вызывало даже некоторое уважение. Но гораздо больше, чем Призрачный генерал, Сичэня удивил второй пленник. Молодой женщине в грубых крестьянских одеждах явно непросто было передвигаться в тяжёлых кандалах, но она упрямо шагала вперёд, и лицо её было спокойно. Выправка выдавала в ней человека высокого происхождения, привыкшего в любой ситуации держать спину ровно, а подбородок — высоко. Волосы, небрежно забранные в хвост на затылке, оставляли открытыми мягкий овал лица и слегка оттопыренные уши, придающие облику некоторую детскость. Сичэню представилось, как она, ещё будучи знатной дамой из прославленного клана, наверняка скрывала их за длинными прядями. Девы их круга предпочитали выглядеть элегантно, нежели мило. За малым исключением вроде Цзинь Яньли. Процессия вышла в центр зала и остановилась, развернув пленников лицом к собранию, и Сичэнь встретился взглядом с умными, полными решимости глазами. Она не была даже особенно красива, но столько уверенности, жизни и затаённого огня было в этих глазах, что Сичэнь неосознанно затаил дыхание. Тонкая и хрупкая, она стояла перед ними как нагнувшийся под порывами штормового ветра бамбук: подавленная, но не сломленная. Ничто не выдавало в ней страха: ни поза, ни выражение глаз. Зрение сузилось до одного единственного лица. Тонкие, капризно очерченные губы, тушевые росчерки бровей и кожа цвета свежего мёда со следами оспы на нежной щеке. Такие отзываются под рукой приятной неровностью. От фантомного касания кончики пальцев покалывало. На лицо, ничем особо не примечательное, хотелось смотреть во все глаза. Узнать, как оно меняется от эмоций: как от восторга глаза раскрываются шире, а от смеха — морщинки собираются в уголках, как губы изгибаются в улыбке, и смущение проливается румянцем на скулы. Появятся ли от смеха ямочки на щеках? Звон упавших на пол цепей вырвал Сичэня из мира фантазий, куда он так внезапно провалился. С трудом отведя взгляд от пленников, он повернулся к сидящему слева Цзинь Гуанъяо. — Кто это? — спросил он одними губами. Во взгляде А-Яо, всегда ровном и благодушном, промелькнуло что-то похожее на удивление, но тут же исчезло. — Вэнь Цин, любимая племянница Вэнь Жоханя, — на пределе слышимости ответил тот. И Сичэнь вспомнил. Они встречались, раз или два, когда были детьми. Дядя иногда брал его с собой в поездки, в том числе и в Безночный город. Но кто бы смог соотнести женщину, стоящую сейчас перед ними, с маленькой девочкой на коленях Вэнь Жоханя? Ему доводилось слышать о Вэнь Цин как о сильнейшей целительнице поколения, которой гордился весь орден. Но у него никогда не было шанса убедиться в этом лично. «Вэнь Цин» — билось в голове, и звук этого имени вытеснял собой все другие, даже не будучи произнесённым вслух. Оно играло красками всех своих значений, переливаясь на свету. Душевное тепло. Доброта. Хрупкость. Нежность. Это имя идеально ей подходило. Толпа вокруг роптала, и Цзинь Гуаншань встал, призывая к порядку. — Друзья, перед вами — последние оставшиеся в живых предводители клана Вэнь. Последние капли крови чудовища, растерзавшего наши кланы. Чудовища почти поверженного, но ещё дышащего. Пришло время вырвать из его пасти последний вздох! Призрачный генерал внимал этой речи, низко опустив голову. На бледных щеках Вэнь Цин проступил румянец не то ярости, не то стыда, но лицо её не дрогнуло. Цзинь Гуаншань продолжал разглагольствовать, и Лань Сичэнь с ужасом осознал, что эту женщину привели сюда умирать. Она стояла сегодня перед ними, наряду с Вэнь Цюнлинем ожидая приговора, и от этой мысли в груди Сичэня поднималась незнакомая доселе паника. Лань Хуань никогда не отличался сентиментальностью. Чувствительным в их паре был Ванцзи. Это он мог, розовея ушами, прятать возбуждение от прочитанной любовной лирики за ледяной коркой напускного безразличия. Он в восхищении кусал губы, глядя на осыпающийся яблоневый цвет и думая, что его восторга никто не замечает. Он, увлекшись мотивом живописи, маниакально собирал изображения с полюбившимися образами и мог часами глядеть на них в забытьи. Сичэню подобное было чуждо. Он пропускал через себя приятные вещи, как потоки воды сквозь пальцы — наслаждаясь их течением и легко расставаясь, не пытаясь задержать. В жизни было слишком много удивительного, чтобы позволять отдельным впечатлениям бить по струнам души слишком сильно. Живопись и игра на флейте были, пожалуй, единственными его постоянными привязанностями. Но и они уже давно не вызывали бури чувств, превратившись скорее в тихую гавань отдохновения, чем в источник наслаждения. Уже довольно давно ничто не трогало его слишком сильно, не пробивалось в мягкое нутро, и тем сложнее было объяснить то, что происходило сейчас. Он видел направленные на пленников взгляды, полные ненависти, слышал проклятия в их адрес, и прикладывал всё больше усилий, чтобы не подняться с места и не пройти в центр зала, прикрывая хрупкую женскую фигурку рукавами своих одежд. Её взгляд завораживал, как трепещущее пламя свечи в тёмной комнате. Он не мог отвести глаз, но больше всего пугало то, что он и не хотел. — Кто ещё желает высказаться? — прозвучал резкий оклик Цзинь Гуаншаня. — Если вам есть что сказать, братья, сделайте это сейчас, прежде чем казнь пленников будет приведена в исполнение. Эти слова словно выбили дверь в преисподнюю. Сичэнь слушал и не мог поверить, что в зале сегодня собрались только главы кланов, пусть и маленьких в том числе. Столько низменной злобы и яда ему давно не доводилось слышать. Призрачный генерал не поднимал головы, и будто бы вовсе утратил интерес к происходящему. К сожалению, о его спутнице нельзя было сказать того же. Её руки мелко подрагивали в кандалах, и предательский румянец проступал на щеках всё сильнее. Тонкие губы были плотно сжаты, но огонь решимости в глазах горел всё так же ярко. Отравленные стрелы чужой ненависти ранили её, но не могли заставить упасть на колени. Наконец последний злопыхатель замолк, и Цзинь Гуаншань снова заговорил. — Если все высказались, можем приступить к обсуждению казни. В ушах Сичэня забухала кровь, и рука взметнулась, словно обретя собственный разум. — Цзэу-цзюнь желает что-то добавить? — с удивлением спросил глава Цзинь. Сичень повернулся к нему, вставая и отмечая краем глаза выражение крайней обеспокоенности на лице А-Яо. — Почтенный глава Цзинь, я думаю, все были бы признательны, если бы вы огласили вину пленников. Десятки людей уставились на него в недоумении, глаза Цзинь Гуаншаня округлились. — Разве Цзэу-цзюню требуется напоминание о злобных деяниях Призрачного генерала? — Не требуется, — кивнул Сичэнь, — но он здесь не один. Лицо Цзинь Гуаншаня, постаревшее, но ещё хранившее следы былой привлекательности, исказилось негодованием. — Цзэу-цзюнь, вероятно, не знает: пленников связывает кровное родство. Эта женщина, — он указал на замершую в кандалах Вэнь Цин, — сестра Призрачного генерала, а значит, должна разделить причитающуюся ему кару. — При всём уважении, Глава Цзинь, у лютых мертвецов не может быть кровных родственников. А при жизни Вэнь Цюнлинь, насколько мне известно, никого не убивал. Голова Призрачного генерала дрогнула, поднимаясь, и Сичэнь ощутил на себе холодный взгляд мёртвых глаз. — Да ты спятил?! — не выдержал Не Минцзюэ, вскакивая со своего места. — Эрди, это Вэни! Они виновны хотя бы потому, что когда-то ели с руки Вэнь Жоханя! Или, может, ты не в курсе? Это, — он указал на замершую женщину, — Вэнь Цин, в недавнем прошлом гордость клана Вэнь. Знаешь, почему до прихода Вэй Усяня потери Вэней не были и наполовину такими сильными, как мы рассчитывали? Всё из-за неё! Она чуть ли не из мёртвых людей поднимала! Пленников, чтобы их можно было подольше пытать, латала тоже она. Ходили слухи, что она не просто целительница, а ещё и последовательница тёмного пути! И видя, в какой компании она закончила, я начинаю думать, что это были не просто слухи. — Глава Не, — внезапно заговорила пленница. Её голос, тихий и низкий, звучал спокойно. — Как плечо, на погоду не ноет? — Твоими молитвами, сука! — огрызнулся Не Минцзюэ. Она склонила голову и усмехнулась уголком губ, будто милостыню кинула. — И ты ещё спрашиваешь, каковы её преступления? — глаза Не Минцзюэ метали молнии. — Дагэ, не все подчинявшиеся приказам Вэнь Жоханя, делали это по доброй воле. Мы все знаем, насколько сильно влияние семьи. Вэнь Цин выпрямилась, скользнув по нему взглядом, и Лань Сичэню почудился интерес в этих цепких ореховых глазах. — Никакая семья не может заставить пойти против чести, — отрезал Не Минцзюэ. — Встать на сторону убийцы значит лишиться чести, а вместе с ней и права на прощение. Слова дагэ неприятно задели. Ему было что возразить, но выносить семейный сор на суд толпы, пусть и во спасение человеческой жизни, он был не намерен. — Однако у нас нет никаких доказательств… — Доказательств, — зло уронил Не Минцюэ. — Когда я и мои люди угодили в лапы Вэней, я почти лишился руки. Эта змея мне её пришила. Догадаешься, куда меня отправили потом, или рассказать? — Дагэ, правильно ли я понимаю, что ты считаешь эту женщину виновной, потому что она пришила тебе руку? — Я считаю эту женщину виновной, потому что она прекрасно знала намерения своего дяди, но не сделала ничего, чтобы ему помешать, — голос Не Минцзюэ звенел. — Более того, она его поддерживала. Какое-то время она даже входила в командный состав одного из штабов, если не ошибаюсь, близ Юньмэна. Не так ли, Вэнь Цин? Или, может, ты станешь это отрицать? Вэнь Цин смотрела на него спокойно и прямо. — Нет. Не стану. — Или может, скажешь, твой дядька тебя заставил? — Нет. — Ещё есть вопросы, эрди? Лань Сичэнь сглотнул вязкую слюну. Ощущение холодной обречёности медленно, но верно расползалось внутри. — Нет, — ответил он. — Тогда, может быть, мы закончим пустые разговоры и перейдём, наконец, к делу? Глава Цзинь, — Цзинь Гуаншань поднял на Не Минцзюэ испуганный взгляд. — Какой смысл тратить остаток дня на обсуждение казни? Сожжение вполне подойдёт обоим. После этого никакой Старейшина их не воскресит. Покончим с псами раз и навсегда, — припечатал он, садясь. —Ж-желает ли кто-то возразить? — неуверенно обратился к толпе Глава Цзинь. Но желающих оспорить предложение Чифэн-цзюня не нашлось. Сичэнь смотрел на склонённую голову Вэнь Цин, и сердце его обливалось кровью. Сожжение. Какая чудовищная, издевательская смерть для человека, который посвятил себя спасению чужих жизней. Пусть даже жизней врагов. И тут его взгляд упал на главу Цзян, сидящего напротив, и Сичэню едва удалось скрыть изумление: никогда прежде ему не доводилось видеть на лице Цзян Ваньиня такой смеси гнева, боли и...сочувствия? Сочувствие вообще не было частым гостем на лице хмурого недоверчивого главы. Тем удивительнее было видеть его в адрес Вэней. — Ну, если возражений нет, тогда… — Глава Цзинь, — голос Вэнь Цин прозвучал нежданно, словно ударившая в центр зала молния. Все головы немедленно повернулись к ней. — Прежде чем мы с братом уйдём умирать, позвольте всем присутствующим услышать детали нашей с вами договорённости. — Договорённости? — зло отчеканил Не Минцзюэ. Вэнь Цин медленно повернулась к нему, нанизывая на цепкий взгляд умных глаз. — Конечно, — продолжила она. — Мы вам не овцы, пришедшие на заклание, и не случайно попавшиеся в силки кролики. Мы — часть сделки, и я хочу быть уверена, что благородное собрание узнает о ней раньше, чем я умру, и ни одна деталь не будет искажена. — Ты ещё смеешь диктовать нам условия, тварь? — в белках Не Минцзюэ проступили красные прожилки, и Лань Сичэнь, испугавшись, что названый брат сейчас просто разрубит несчастную надвое, опустил ладонь на его руку. — Дагэ, эти люди скоро умрут. От нас не убудет, если они выскажутся. Не Минцзюэ прикрыл глаза, явно стараясь взять себя в руки, а Вэнь Цин церемонно склонила голову. — Благодарю, глава Лань. Почтенный глава Цзинь, прошу, огласите условия. Слухи рисуют вас человеком слова, и я верю, что вы перескажете всё в точности. Цзинь Гуаншань поджал губы, очевидно недовольный таким поворотом, и через силу произнёс: — После казни последних предводителей клана Вэнь заклинательский мир обязуется сохранить жизни оставшимся вассалам клана Вэнь, обитающим сейчас на горе Луаньцзан, а также простить Старейшине Илина происшествие на тропе Цюнци. — Простить?! — раздалось хриплое. Глава Цзян откашлялся и продолжил. — Что значит «простить»? По его вине моя сестра осталась вдовой, а племянник будет расти без отца. Как такое можно простить?! — Глава Цзян, — прозвучал вдруг тихий, робкий голос. Призрачный генерал повернулся к Цзян Ваньиню и, звеня цепями, опустился на колени. — В произошедшей трагедии нет вины мастера Вэя. Только моя. Это я в приступе ярости отнял жизнь мужа вашей сестры, и за это я заслуживаю смерти. Мне нет прощения, и я никогда не осмелился бы молить вас о нём. Но мастер Вэй невиновен. Прошу, простите его. — Простить, — глухо ответил Цзян Ваньинь, — Ты соображаешь, что говоришь?! Ты шевелишься благодаря ему, это он тебя создал! Невиновен? Какая чушь. — Глава Цзян, — подал голос Цзинь Гуаншань. — Любым причинно-следственным связям есть предел. Убийца разумен, он признаёт свою вину и будет за неё казнён. — Какого демона? — вскрикнул Не Минцзюэ, — Почему мы должны оставлять в живых ошмётки Вэней? Этот клан должен быть стёрт с лица земли в назидание потомкам! — В живых остались только самые отдалённые родственники, — бесстрашно возразила Вэнь Цин, — Разведите каплю вина в кувшине воды, и поймёте, сколько в них крови Вэней. Среди них даже нет заклинателей, это бесприютные фермеры и работяги, осиротевшие на войне. Они заслужили возможность дожить свои жизни в мире. — Заслужили? Единственное, что они заслужили, — это повешение за то, что оказывали поддержку армии Вэнь Жоханя, — отрезал Не Минцзюэ. — Мы этого не знаем, — попыталась оспорить Вэнь Цин. — Но это же очевидно! — зло усмехнулся он. — А знаешь, почему? Потому что если бы они ему отказали, то их бы всех перевешали ещё тогда, как поступили с отдалёнными деревнями Цинхэ. И ты ещё осмеливаешься просить для этих жабьих детей пощады? И что, позволь спросить, будет, если мы откажем? В глазах Вэнь Цин сверкнул холод. — Если договорённость будет нарушена, вы на собственной шкуре узнаете всю силу Тигриной Печати. Или вы забыли, кто выиграл вам войну? — Войну, — ощерился Не Минцзюэ, медленно вставая, — выиграли мы все, задушив врага собственными жилами. И если кто-то смеет в этом сомневаться, то я готов наглядно продемонстрировать, как именно. — Дагэ, — Сичэнь поднялся, преграждая ему дорогу и удерживая за плечи. — Возьми себя в руки, слышишь. Здесь не место для кровопролития. Мы собрались, чтобы договариваться, а не биться. Прошу, прояви снисхождение. Не Минцзюэ вперил в него яростный взгляд покрасневших глаз, который Сичэнь встретил насколько мог спокойно и твёрдо. Через несколько мгновений лицо названого брата смягчилось, он стряхнул ладони Сичэня и снова сел. — Друзья, — примирительно поднял руки Цзинь Гуаншань, — Всем нам известно, что идеальных решений не существует. Но во имя сохранения мира и всеобщего спокойствия, я прошу вас согласиться с предложенными условиями. Крестьянам не дано вести восстания. Мои люди видели поселенцев с горы Луаньцзан и даже говорили с ними. Эти несчастные не представляют опасности. — Я надеюсь, уважаемый глава отвечает за своё слово, — мрачно откликнулся Не Минцзюэ. — Глава Не, разве я когда-то давал повод усомниться? — лицо Цзинь Гуаншаня исказилось в почти искреннем недоумении. Вэнь Цин церемонно поклонилась ему. — Благодарю, почтенный глава Цзинь, что уважаете наше соглашение. Сичень смотрел в её светящееся удовлетворением лицо и не мог отделаться от всепоглощающего чувства стыда. Они отправляли её умирать… во имя чего?! Она целительница, а значит, давала клятву оказывать помощь всем нуждающимся. И следовала этой клятве. Безумие Вэнь Жоханя — не её вина. «Но она могла от него уйти», — прорезался в сознании предательский голосок. Сичэнь устало прикрыл глаза. Ему хотелось, чтобы это собрание скорее завершилось, и вместе с тем он не мог смириться с мыслью, что в следующий раз увидит Вэнь Цин только когда её будут обливать маслом для костра. От мыслей о казни замутило. Цзинь Гуаншань сделал знак стражникам, и пленников увели. Лань Сичэнь не мог отвести взгляда от маленькой фигурки в грубом холщовом платье, удалявшейся прочь. Как в таком хрупком теле могло помещаться столько внутренней силы, гордости и осознанного смирения? Он видел подобное лишь однажды, но та женщина умерла раньше, чем он стал достаточно взрослым, чтобы по-достоинству оценить её силу. Но при мысли о том, чего ей стоила возможность любить своих сыновей, холод до сих пор сковывал пальцы. Он всё смотрел и смотрел, пока фигуры стражников не скрыли от него пленников. Двери Овального зала сомкнулись, и Цзинь Гуаншань, назначив время казни на следующий день, завершил собрание. Сичэнь сидел, оглушённый предчувствием неминуемой беды, и даже не сразу заметил, что кто-то трогает его за плечо. — ...гэ? Эргэ? — А-Яо обеспокоенно взглянул в его лицо. — Ты в порядке? — Очевидно же, что нет! — недовольно оборвал его Не Минцзюэ. — Ты слышал вообще, какую чушь он нёс? Эрди, я почти подумал, что ты собрался помиловать этих крыс! — Я всего лишь не хотел допустить несправедливости, — открестился Сичэнь. — Несправедливости? В отношении этой суки не может быть никакой несправедливости, эрди! — Прости мне мою недоверчивость, дагэ, — примирительно коснулся его плеча Сичэнь. — Я просто хотел убедиться. Она… Он осёкся, потерявшись в словах, и глаза А-Яо медленно расширились. — Она бесчувственная жестокая тварь, такая же как её дядюшка, — ничто не могло сбить с пути Не Минцзюэ, когда он садился на любимого коня. — Я услышал тебя, дагэ, — мягко улыбнулся Сичэнь. — Прошу, простите меня, я вынужден удалиться: дела клана требуют внимания. — Я провожу тебя до твоих комнат, эргэ, — кивнул А-Яо. — Саньди, твоё внимание нужнее здесь, — он указал на царивший вокруг хаос. Люди всё никак не расходились из Овального зала, продолжая бурно обсуждать произошедшее. — Я помню дорогу. Увидимся за ужином. Он кивнул на прощание и удалился, игнорируя два взгляда, воткнувшиеся ему в спину. Невыносимо хотелось остаться одному. *** Остаток дня прошёл как в тумане. Всё валилось из рук, и мысли то и дело возвращались к тонкой фигурке в кандалах, замершей в центре Овального Зала. Мысли атаковали изнутри, как запертый в клетке зверь. Неправильно. То, что они собирались сделать, было неправильно. Но как это изменить?! Он уже пытался возразить на совете, и ни к чему хорошему это не привело. Слова дагэ также не следовало сбрасывать со счетов. Он прекрасно знал, что названному брату не свойственно возводить на людей напраслину. Если дагэ ненавидел Вэнь Цин, значит тому была причина. Неужели, она действительно заслуживала смерти? Всё существо Лань Хуаня противилось этой мысли настолько сильно, что к ночи у него разболелась голова. Не помогли ни травы, ни телесные практики. Стоило погрузиться в медитацию, как в сознании прорезалась мысль, что он бы вполне мог просто похитить пленницу из-под стражи. Скорее всего, ему хватило бы сил и умений это сделать. Проникнуть в темницу, усыпить стражников, вывести её и переправить в безопасное место. Можно было даже успеть вернуться к утру. Подобная идея — как и то, что она вообще родилась в его голове, да ещё и в момент очищения сознания — привела в ступор. Сичэнь не мог понять, что с ним происходит. Оставалось только надеяться, что его не настигло внезапное безумие. За окнами Башни Золотого Карпа сгустилась ночь. Он лёг в постель, скорее по привычке, чем действительно надеясь уснуть. Сознание, между тем, продолжало раскладывать похищение на отдельные шаги, пока в конце концов в голове не сложился детальный план. Он мог это сделать. Сердце зачастило в груди. Перед глазами стояло лицо Вэнь Цин с полуулыбкой на губах. Он должен был увидеть, как она смеётся, а значит, должен был воплотить задуманное. От этого осознания пробила дрожь. Он сел на постели, мимоходом отмечая нарастающий за окнами шум. Далёкий шорох и шепот перерос в гомон, а затем за окном раздался громкий лай. Снаружи метались люди с факелами, что-то возбуждённо выкрикивая, и явно происходило нечто непредвиденное для столь позднего часа. Наспех одевшись, он спустился во двор. Около дюжины заклинателей в золотом спешно покидали территорию Башни. — Что происходит? — остановил Сичэнь одного из них. — Как, вы не слышали, Цзэу-цзюнь? Пленники сбежали! Облегчение, бескрайнее как небо, и бешеная, с трудом сдерживаемая радость разлились внутри. Лань Сичэнь мог только надеяться, что этот неуместный букет эмоций не отразился на лице: он всегда не слишком хорошо контролировал мимику спросонья. — Где Лянфан-цзюнь? — поинтересовался он. — Впереди, в лесу. Следуйте за отрядом, Цзэу-цзюнь. Сичень запрыгнул на меч и ринулся вперёд. Огромный полыхающий костёр среди вековых сосен он заметил издалека, и сердце немедленно сжалось. К счастью, подлетев ближе, он различил в огне только одну фигуру, скорчившуюся в кольцах цепей и почти догоревшую. Ледяные тиски страха немного ослабли. Рядом с костром стояли несколько заклинателей в сопровождении Цзинь Гуанъяо. Сичэнь приземлился рядом с ними. — А-Яо, что случилось? — Прости, эргэ, мы потревожили твой отдых. — виновато потупился тот. — Пустяки. Нужна помощь? — Боюсь, что уже нет, — он указал рукой на догорающее тело. — Это всё, что осталось от Призрачного генерала. К сожалению, прилюдной казни не будет. Нам еле удалось его удержать, чтобы поджечь. Обратно до темницы мы бы его не довели. — А где?.. — он не договорил, но его поняли без слов. — Бросилась в реку, — сказал А-Яо. В горле Сичэня встал ком, и как он ни пытался, сглотнуть не получалось. — Но там такое бурное течение и скалы, — продолжал его саньди. — Нам не удалось её выловить, снесло водопадом вниз. Тело пока не нашли. Дагэ прочёсывает низ реки. Опровергая его слова, из-за деревьев показалась широкая фигура Не Минцзюэ. Мокрый и злой, он подошёл к ним, с яростью втыкая Бася в землю. — Ушла, сука. А ещё что-то вещала о договорённостях, — он брезгливо сплюнул. — Дагэ, в этом течении ей не выжить. Мы видели, как её било о скалы. Искать в такой бурной воде труп — неблагодарное дело, — возразил А-Яо. Сердце Сичэня, замершее было в надежде, снова сковало отчаяние. В висках болезненно пульсировала кровь. — Значит, найдём гулём, — не унимался Не Минцзюэ. — Эта тварь должна быть уничтожена. — Мы будем следить за этим местом, — кивнул их саньди. — При малейшем намёке на появление нечисти я дам тебе знать. — Да уж, будь любезен, — огрызнулся тот. — Надеюсь, в этом ты будешь более хорош, чем в организации охраны. — Дагэ, ты несправедлив, — возразил Сичэнь, глядя на поникшую голову А-Яо. — Не все вопросы в Башне Золотого Карпа подконтрольны саньди. И он уж точно не заведует темницами. — Он один из предводителей своего ордена. Любой промах адептов — его промах, и так будет всегда. В этом суть лидерства, — отрезал Не Минцзюэ, пряча Бася в ножны. — К демону всё. Я иду спать. Надеюсь, славному клану Цзинь удастся хотя бы обеспечить тишину до утра. Не совсем же вы немощны. Он удалился широкими шагами. — Не принимай близко к сердцу, — Сичэнь приподнял поникшую голову А-Яо за подбородок. — Это он сгоряча. — Учитывая, что дагэ в принципе не остывает, не думаю, что это достойное оправдание, эргэ. Впрочем, оно ему и не нужно: его слова справедливы, — виновато улыбнулся А-Яо. — Ты не можешь и не должен брать на себя вину за чужие ошибки. Ты даже не глава. Со всеми случаются промахи. Сделай выводы и двигайся дальше. Тебе удалось обезвредить Призрачного генерала, это самое главное. Значит, конфликт не возобновится. Это твоя заслуга. А-Яо хмыкнул и покачал головой. — Спасибо, эргэ. Надеюсь, ты окажешься прав. *** Через три дня в деревне ниже по течению багром выловили труп женщины в тюремной робе. Когда новости дошли до Гусу, Лань Сичэнь понял, что все эти дни в нём жила надежда, что ей каким-то чудом удалось спастись. И теперь тело этой надежды разлагалось, отравляя его изнутри ядовитыми парами. Было невыразимо тошно. Ещё долго после этого ему являлись во снах горящие упорством чёрные глаза и кривая улыбка на капризно очерченных губах. После таких снов наутро тихо ныло сердце. Потом прекратились и они, оставив только тупую, тянущую тоску, с которой он вскоре свыкся. Иногда он думал: почему, во имя всех богов, смерть чужого человека, да к тому же из вражеского клана, так ранит его? Ранит настолько, что одно воспоминание о том собрании в Башне Золотого Карпа наполняет отвращением к самому себе. За то, что был там, слушал ужасающие речи, своим молчанием поддержал идею казни и ничего, абсолютно ничего не сделал. Но вдаваться в эти размышления он малодушно отказывался. Лишь иногда, задумавшись над письмом, он приходил в себя и обнаруживал поверх текста небрежно нарисованный профиль с точками маленьких шрамов на щеке. И сейчас, держа на руках истерзанное, но всё-таки живое тело, он не смог бы сказать, какое чувство было сильнее в его отношении к Цзинь Гуанъяо: бездонная боль утраты, разрывающее внутренности разочарование или блаженная отупляющая благодарность.