Сны Жёлтого Проса

Насмотревшись историй невыносимых, Я взываю в космическую дыру: Защити меня, Господи, от любимых, От всего остального я не умру. tsoylita

Путь от Ланьлина до Гусу показался едва ли не вечным. Хотя составлял не более часа лёту, если не мешкать, это Лань Сичэню было доподлинно известно. Неподвижное тело в руках было практически невесомым. Сичэнь мучился от беспокойства, не имея возможности проверить пульс и дыхание. И хотя он принял меры предосторожности, сердце всё равно было не на месте. Что, если он ошибся, навредил неосторожным движением? Он гнал Шоюэ вперёд что есть сил, и бьющий в лицо ветер срывал со лба капли пота. Неизвестно, сколько им отмерено времени. Только бы успеть, всеблагие небожители! Только бы успеть на этот раз. К тому времени как Сичэнь со своей ношей покинул темницу, заклинатели из отряда Ли Лянцзе успели обнаружить в пыточной ещё одну дверь. За ней оказалось небольшое хранилище, забитое свитками и артефактами. Здесь же нашлась каменная лестница, ведущая наверх. Преодолев не менее пары сотен ступенек, Сичэнь остановился перед добротной металлической дверью с прорезью для ключа. На их счастье, ход здесь был шире, так что Ли Лянцзе смог обогнать его и выбить дверь заклинанием. Чем дольше продолжалась их маленькая вылазка, тем меньше выдержки проявлял начальник охраны. Увиденное сегодня явно не прошло для него бесследно. Впрочем, о себе Сичэнь мог сказать то же самое. За порогом царил полумрак. Пламя факелов осветило деревянные стены, мебель грубой работы, забитый золой очаг и пару топоров в углу. Больше всего это походило на заброшенный домик лесничего. Сквозь неплотно прилегавшие ставни пробивались редкие лучи солнца. Ржавый засов заскрежетал под рукой Ли Лянцзе, и они наконец-то вышли на воздух, щурясь под лучами полуденного солнца. Над их головами возвышались сосны, с ветки за людьми внимательно следил маленький дятел в красной шапочке. В луче света, бьющем сквозь мохнатые лапы сосен, дрожали пылинки. Узкая тропа, почти заросшая травой, вела от домика вглубь леса. Издалека доносился звук падающей воды. Место отчего-то показалось Сичэню знакомым, хотя он был уверен, что никогда прежде здесь не был. Он опустил взгляд: холодное тело, прикрытое плотной тканью, не шевелилось. В груди пульсировало беспокойство: что, если его помощи оказалось недостаточно? Если они пришли слишком поздно? Ли Лянцзе указал кивком на его ношу: — Живой? — Сложно сказать, — ответил Сичэнь. — Непонятно, сколько пленник пробыл в заточении. Он сильно истощён. — Надо бы целителя, опытного притом. Нужно вернуться в Башню. — Я бы предпочёл доставить его в Гусу, — возразил Сичэнь. — Пленника нужно расспросить, и быстро, а в его состоянии сделать это будет непросто. Это всегда даётся легче, пока человек жив. Но душа, скорее всего, стоит между мирами. Не могу пока сказать, какие потребуются техники, но в Облачных Глубинах точно найдутся умельцы, ими владеющие. Начальник охраны кивнул: — Отправляйтесь прямо сейчас. Не беспокойтесь, Цзэу-цзюнь, мы тут закончим. — он отвернулся и брезгливо сплюнул. На грубо вылепленном лице застыло выражение бескрайнего отвращения. — Сообщите Цзинь Жуланю обо всем, что нам сегодня открылось, — как бы ни хотелось Сичэню оградить мальчика от мерзости тайных подземелий Башни Золотого Карпа, делать этого было нельзя. Глава должен быть в курсе всех деталей истории своего клана, даже самых тёмных. Ли Лянцзе мрачно кивнул. — Не сомневайтесь. — Судьбу вещей из подземелья будут решать на Совете кланов. Проследите, чтобы всё осталось на месте, — Лань Сичэнь шагнул на Шоюэ. — Спасибо вам и вашему отряду за помощь, Ли Лянцзе. Начальник охраны замер в почтительном поклоне. — Это мы должны благодарить, Цзэу-цзюнь. Без вас вся эта грязь так и осталась бы под ковром, без малейших подозрений с нашей стороны. Если вам что-то ещё будет нужно, можете на меня рассчитывать. Кивнув на прощание суровому заклинателю, Сичэнь сорвался с места, набирая высоту. *** Заходить в Облачные Глубины с чёрного хода было непривычно. Никогда прежде ему не приходилось здесь таиться. За исключением, может, его побега во время пожара, но тогда он скрывался от врагов, а не от семьи. Сейчас же всё было наоборот. Нельзя было допустить, чтобы кто-то из клана его заметил. Никто не должен был знать, что он вернулся не один. Из-за этого пришлось сделать крюк. Обогнув часть горного массива, он наконец-то пересёк границу резиденции с противоположной от стены правил стороны. Лес здесь рос так густо, что незнакомый с местностью заклинатель не справился бы: слишком сложно было лавировать меж стволов. В детстве это было их любимой игрой с Ванцзи. Они тогда немало набили шишек на лбу, и Сичэнь хохотал над братом как умалишённый. Какими же они были глупыми. В иной ситуации он бы обратился к Ванцзи за помощью. Но втягивать брата во что-то заведомо недостойное он себе позволить не мог. К тому же это было бы рискованно: тот сейчас не стал бы скрывать ничего от Вэй Усяня, который когда-то лично отправил Вэнь Цин умирать. Дядю также необходимо было оставить в неведении: слишком большое значение для него имела людская молва, а Сичэнь слишком хорошо помнил враждебность, с которой встретили Вэнь Цин на собрании в Башне Золотого Карпа. С какой ненавистью все смотрели на неё. Если бы взглядами и словами можно было ранить, её вынесли бы из того зала частями. И пусть не все дожили до сегодняшнего дня, ненависть к Вэням в заклинательском мире всё ещё была жива. Разделить заботу о своей драгоценной ноше он не мог ни с кем, включая дядю и Ванцзи. Действовать следовало с предельной осторожностью. Нельзя было допустить, чтобы кто-либо донес вести о выжившей деве Вэнь в Нечистую Юдоль и в Пристань Лотоса. Разбираться с главами Цзян и Не Сичэнь был сейчас не готов. Слава богам, что Ли Лянцзе не узнал пленницу, и о главе Цзинь можно было не волноваться. Шоюэ мягко опустился на траву рядом с уединённым домиком. Это была, пожалуй, самая отдалённая постройка Облачных Глубин. До границы резиденции рукой подать, но за ней — только неприступные горы и лес. Ближайшая постройка в добром получасе ходьбы, но она пустует. Здесь тоже давненько никого не было, и дорожка к двери заросла травой. Сичэнь редко навещал дом отца. В этих стенах до сих пор жило глухое отчаяние. В отличие от домика матери, окружённого полевыми цветами и фруктовыми деревьями, здесь ничто не услаждало взгляд. Сосны подступали почти к самому порогу, окна выходили на обрыв, за которым виднелись поросшие зелёнью горы и пойма серебристой реки. Около южной стены расплескалась горечавка. Дверь распахнулась от пинка, и в лицо Сичэню пахнуло затхлостью. За те несколько месяцев, что он здесь не был, ничего не изменилось. Всё так же лежали на столе забытые свитки. Поверх нарисованного на ширме бамбука висело отцовское ханьфу. Под слоем пыли на столике для письма покоилась подвеска с узлами удачи. Дверь в соседнюю комнату была закрыта, но Сичэнь знал, что там пусто. Солнечные лучи, проникая сквозь бумажные шторы, наполняли комнату мягким рассеянным светом. В углу притаилась старая лампа. Сичэнь вздохнул. Оставаться здесь совершенно не хотелось, но выбора не было. Кое-как сбив ногой в сторону запылённое покрывало, он осторожно опустил свою ношу на матрас, сдёрнул наброшенную тряпку, и потянулся пощупать пульс. Биение было совсем слабым. Влив в неё ещё одну порцию ци, Сичэнь поднялся. Нужно было добраться до своих комнат, взять целебные настои и переодеться. Язвы, покрывавшие все видимые участки кожи Вэнь Цин, требовали немедленного внимания. *** Лань Сичэнь уже закрывал дверь своей цзинши, когда его окликнули. Брови дяди хмурились под лобной лентой, и предстоящий разговор обещал быть непростым. «С другой стороны, — устало подумал про себя Сичэнь, — лучше разделаться со всем этим сразу». — Племянник, где ты пропадал?! Для главы недопустимо отлучаться неизвестно куда в столь смутное время. Мы уже начали волноваться. — Прошу прощения, дядя, что заставил тебя беспокоиться, — Лань Сичэнь спустился к нему, почтительно приветствуя. — Я помогал с обыском в Башне Золотого Карпа. — Помнится, я предупреждал тебя, что излишняя близость с Цзинь Гуанъяо не доведёт до добра. Печально, что ты выбрал не прислушаться ко мне. От этой фразы внутри прорезалось глухое раздражение. Не дяде, державшему за стеной отчуждения всех, включая их с Ванцзи, говорить подобные вещи. Он вообще не был уверен, известно ли Лань Цижэню хоть что-то о родстве человеческих душ. Сичэнь и сам не мог похвастаться большим количеством друзей, но он хотя бы пытался. С момента прихода в клан Цзинь видимого недовольства Лань Цижэня А-Яо не вызывал. Дядя даже поддержал его кандидатуру на роль Верховного Заклинателя, признавая достойным. Но стоило уродливой правде всплыть на поверхность, и она будто бы никого особенно не удивила. Оказалось, что всем всё давно было ясно, и только Сичэнь стоял посреди всего этого хаоса как оплеванный, в совершеннейшем ступоре, потерявший за один день и друга, и брата, и веру в людей. Терпеть потоки яда, исторгаемые другими в адрес А-Яо, было невыносимо, пусть эти слова и были заслуженны. Возражать он не собирался, но и слушать больше не мог. Каким же бесконечно долгим был этот день. Измученные нервы начинали сдавать. — Мы все совершаем причитающиеся нам ошибки, дядя. И платим за них положенную цену. Он двинулся прочь от цзинши, и Лань Цижэнь пошёл с ним рядом. — Я надеюсь, ты понимаешь, что тебе предстоит долго отмываться от этой дружбы. Радует, что ты уже предпринимаешь шаги в этом направлении. — Не вполне понимаю, что ты имеешь в виду, дядя, — без особого энтузиазма возразил Сичэнь. — Я слышал, это ты прикончил змея. Во рту сделалось горько. Так вот в каком ключе люди пересказывают события из храма Гуанъинь. Неудивительно и не вполне ложно, но от того не менее больно. — Это была случайность, и я не уверен, что поступил верно. Брови дяди взметнулись вверх. — Разумеется, ты поступил верно. И в твоих интересах подтверждать это. Ты избавил этот мир от предателя и жестокого убийцы. Вымел из заклинательского сообщества гнилое зерно. Что тебя смущает? Неужели тебе его жаль?! Сичэнь промолчал. Объяснять дяде тонкости своих отношений с А-Яо было мучительно и бессмысленно. Он никогда не видел от Лань Цижэня дружеских жестов, и даже их отношения с отцом были преисполнены скорее молчаливого уважения, нежели братского тепла. Весь заклинательский мир подозревал в сердечной глухоте их с Ванцзи: его — потому что был до сих пор не женат, Ванцзи — потому что не умел выражать свои эмоции. Но по сравнению с дядей они были простодушные открытые дети. По клану бродили невнятные шепотки, что виной тому — своя грустная история, но верить сплетням было бы опрометчиво. Сичэнь не знал, что ему ответить. — Всегда больно лишаться иллюзий, — в итоге уронил он. — Они оставляют после себя зияющую дыру. — Лучше их и вовсе не иметь, — ответил дядя. — Осмотрительность не бывает лишней. — Напротив, излишняя осторожность противоречит жизни самой, — начал терять терпение Сичэнь. — Жизнь, прожитая благоразумно, не становится менее значимой. Тебе следует меньше думать о страстях и больше о том, что имеет значение для клана, — отрезал дядя. — Место Верховного Заклинателя свободно, почему бы тебе не предложить свою кандидатуру? — Что? — опешил Сичэнь. Разговор приобретал всё более чудовищный характер. — Конечно, поначалу тебя будут осуждать за непроницательность, но с течением времени ты утвердишь свой авторитет. Не то чтобы у заклинательского мира был выбор. Ни мальчик Цзинь, ни Не Хуайсан не годятся в Верховные: слишком молоды, им не хватает опыта и твёрдости. О главе Цзян и вовсе тревожные слухи ходят, но с его темпераментом он тем более не подходит, — дядя поднял на него прямой, полный решимости взгляд. — Ты создан для этой роли, мой мальчик. Тебе хватит рассудительности и навыков, чтобы стать мудрейшим Верховным Заклинателем всех времён. — Но какой в этом смысл? — Сичэнь чувствовал в словах дяди двойное дно, но никак не мог его нащупать. — Орден до сих пор не оправился после войны, тебе это известно, — начал по одной открывать карты дядя. — Мы не Юньмэн с его бешеной рождаемостью, особенно учитывая потери после Низвержения. Гусу Лань утратил былое величие. Новобранцев катастрофически мало, и они не могут выучить всё. Уже сейчас среди молодых адептов нет ни одного по-настоящему одарённого в игре на гуцине. И я опасаюсь, что Лань Сычжуй станет последним. Если так пойдёт и дальше, то скоро знания, хранящиеся в ордене веками, некому будет передавать. Слова дяди отзывались в груди болью, но сил утешить его у Сичэня не было. — Нужно, чтобы нас снова увидели. Чтобы по Поднебесной пошла добрая молва о Гусу Лань, чтобы к нам потянулись адепты из других провинций, — он остановился и взял Сичэня за плечо, поворачивая к себе. — Мало что справится с этой задачей лучше, чем ты в роли Верховного Заклинателя. — Ты хочешь чтобы я, заняв кресло Верховного Заклинателя, обязал другие кланы присылать нам людей? — недоумённо спросил Сичэнь. — Ни в коем случае, — во взгляде дяди мелькнуло лёгкое разочарование. — Я хочу, чтобы ты просто был там, на вершине, и сиял молодым дарованиям как маяк. Скромность — твоя сильная черта. Ты не видишь, что на тебя равняются, тебя боготворят, для многих ты — недостижимый и неприкосновенный идеал. «К сожалению, уже вижу», — горько подумал про себя Сичэнь. — Это бесполезное обожание следует направить в нужное русло. Это несложно сделать, если ты встанешь над толпой так высоко, чтобы заметили абсолютно все. Лань Сичэнь понимал, что в словах дяди нет зла, что он думает о благе клана и действует исходя из лучших побуждений. Но сейчас ему больше всего хотелось вырваться из цепких пальцев и убежать сломя голову, как в детстве, оставляя позади сердитые окрики и навязываемую ответственность. — Знаешь, дядя, — тихо начал он, тщательно контролируя тон, — иногда мне кажется, что ты должен быть главой вместо меня. Я с радостью уступил бы тебе это место. На лице Лань Цижэня отразился шок. Он отпрянул, опуская руки. — Ты прекрасно знаешь, что я никогда не желал этого, — с некоторой опаской возразил дядя. — Не желаю и сейчас. Единственное, чего я хочу, это чтобы ты принял верное решение в непростой для тебя ситуации и занял позицию наибольшей силы. Ту, где ни тебя, ни наш орден никто больше не смог бы ранить. — Такой позиции не существует, — беспомощно улыбаясь, ответил Сичэнь. — И вряд ли меня ещё можно ранить. — Что? — эмоции в глазах дяди сменялись так быстро, что Сичэнь не успевал их отслеживать. Он смотрел в такое родное, знакомое с детства лицо единственного человека, который когда-либо направлял его, и больше всего в мире хотел сейчас от него уйти. Туда, где можно было бы тихо зализывать свои и чужие раны, не думая о долге и последствиях. Удивительно, что ему до сих пор удавалось держать лицо. — Мне нужно на какое-то время удалиться, дядя. Мои решения сейчас… могут быть неразумны. Мне нужно время. Прошу, прикрой меня. Прости, что ставлю тебя в такое положение. Лицо Лань Цижэня застыло, словно маска. Только глаза горели неверием, медленно переплавляющимся в отчаяние. — Не может быть, — наконец прошептал он. — Прости, — Сичэнь поклонился ему, как мог почтительно, и развернулся, чтобы уйти. Сильные пальцы сомкнулись вокруг его локтя, останавливая. — Подожди, — голос дяди звучал непривычно хрипло, словно через силу. — Скажи мне, что… что сломало тебя? Сичэнь молчал. Что сломало его? То, что он собственными руками убил единственного друга и до сих пор чувствовал под пальцами рукоять Шоюэ, погружавшуюся в мягкую плоть? Или то, что его друг, его нежный чуткий брат оказался жестоким убийцей, мучителем и мясником? В памяти всё ещё свежи были картины из подземелья Башни Золотого Карпа, окровавленные колья и черви, жрущие останки. А может быть, его сломало то, что он понял, насколько слеп и наивен был всё это время? Насколько бессмысленной и опасной оказалась его вера в людей, скольким она стоила жизни и многих лет мучений… Каким никчёмным, убогим и ограниченным созданием был он сам подо всеми этими статусными тряпками и титулами. От самого себя было тошно настолько, что он не решался даже прикоснуться к дяде, не желая марать края его белых одежд своими пальцами. Он не мог сказать Лань Цижэню всего этого, не имел права ранить его ещё сильнее. Дядя был не при чём. Из всей семьи только он один не замарал себя преступными связями. — Неужели?.. — голос дяди сорвался. — Я сам, — как мог твёрдо ответил Сичэнь, сглотнув предательский ком в горле. — Я сам себя сломал. И пока я не найду способа себя склеить, мне здесь не место. Пальцы на его локте разжались, ладонь ласкающе скользнула по рукаву, и Лань Цижэнь бессильно опустил руку. — Надеюсь, тебе это удастся, — тихо ответил дядя. Лицо его было печально, но спокойно, глаза — темны. Будто он был свидетелем чего-то знакомого и болезненно неизбежного. Лань Сичэнь поклонился ему и пошёл прочь, затылком ощущая этот полный боли взгляд и чувствуя, как снова начинают ныть виски. *** Она не приходила в себя. Что бы он ни делал, худое, измождённое лицо оставалось неподвижным. Дни шли, но заклятия восстановления не принудили её глаза открыться, целебные отвары не сделали поверхностное, еле слышное дыхание более глубоким. Её раны постепенно затягивались, и мертвецкая бледность уходила с кожи, но сознание не возвращалось. Опасаясь худшего, Лань Сичэнь приложил ладонь ко впалому животу: пальцы согрело еле ощутимым теплом. Золотое ядро было на месте. У него заканчивались варианты. Душное отчаяние, его верный спутник с той ночи в храме Гуанъинь, становилось непереносимым. Хотелось выйти к обрыву и орать во всё горло, пока голос не покинет его. Он не мог никого спасти. Ни Ванцзи, когда тот таял от горя. Ни А-Яо, сбившегося с пути. Ни эту несчастную женщину, несправедливо замученную и по неясной причине имевшую для него значение. Он даже себя не мог спасти, и тихо сходил с ума, сидя в четырёх стенах над застрявшим между мирами телом. Ему нужна была помощь, но он не смел просить о ней. Такой милости он не заслужил. Да и в любом случае, идти ему было не к кому. Он сидел на коленях у постели, опустив голову и глядя, как луч света сползает с её виска всё ниже. Со временем он переместился на скулу и скоро должен был достичь уголка причудливо очерченных губ. На них были еле заметные шрамы, какие бывают от прокусов. За время добровольного заточения Сичэнь успел настолько хорошо изучить это лицо, что смог бы без труда нарисовать по памяти. Ему казалось, он сидит здесь уже вечность. За окном сменяются сезоны, года, столетия. Поднебесная движется вперёд, и только он остаётся неизменен в маленькой лачуге на краю обрыва Гусу. Никто его не ищет. Никто о нём не думает. Никто не придёт. В этот момент в дверь постучали. Он вздрогнул, будто очнувшись. Кто-то стоял у дверей. Но кто это мог быть? Стоит ли взять Шоюэ? Он всё медлил, и стук повторился. Со вздохом, Сичэнь поднялся и пошёл открывать. Если внезапный гость хочет его убить, значит, пришло его время. Но на пороге стоял Лань Цинце. Он принадлежал к настолько дальней ветви семьи, что слова, которым Сичэнь мог бы наречь их родство, вероятно не существовало. Однако знакомы они были не благодаря паре общих капель крови: ровесник их дедушки, Лань Цинце служил в клане лекарем. Именно ему Сичэнь и Ванцзи были обязаны всеми успешно перенесёнными хворями. Именно Лань Цинце сидел у их постелей сутками, стоило юным Нефритам подхватить жар или сильно пораниться на охоте. Когда ребёнком Сичэнь едва не умер от лихорадки, Лань Цинце достал его с того света. Его неусыпная забота заменяла им отца и мать в минуты болезни. Ему можно было пожаловаться на докучливую боль или ранки, которые безбожно чесались. Он отвлекал их историями и фокусами, не давая расчёсывать болячки и впадать в уныние. Иногда Сичэнь думал, обладай отец или дядя хоть толикой этой теплоты, они выросли бы другими людьми. — Приветствую Главу Лань, — почтительно поклонился старый лекарь, — Я принёс вам кое-что для поддержания духа. Сичэнь спешно взял его за плечи, принуждая разогнуться: — Цинце-шицзунь, прошу вас. Не вам склонять передо мной голову. Глаза старого лекаря, казалось, готовы были улыбнуться, но цепкое беспокойство всё-таки перевесило. — Мастер Хуань, что у вас болит? — тихо спросил он. От этого мягкого голоса к глазам подступили слёзы. Ноги внезапно ослабели, и Сичэнь бессильно опустился на ступени, припав виском к дверному косяку. — Не знаю, — просипел он. — Что-то внутри, — рука сама собой сжала в горсть рубаху на животе, словно в попытке удержать чувства в узде. До лба дотронулась сухая тёплая ладонь. Затем она же легла поверх его конвульсивно сжатых пальцев. Тыльную сторону руки окутало тепло. — Мастер Хуань, вам нужно прилечь. Вы измучили себя. Плохо соображая, что происходит, Сичэнь позволил старому лекарю поднять его за локоть и провести в комнату. И только тогда сообразил, что он наделал. Лань Цинце стоял над кроватью, глядя на едва прикрытое одеялом тело. Сердце в груди Сичэня пронзило ужасом. Он дёрнулся было к ней, но старый лекарь остановил его, мягко, но уверенно придержав за плечо. — Мастер Хуань, позвольте мне, — в его глазах не было ни осуждения, ни гнева, только бесконечное понимание и тепло. Сичэнь рвано выдохнул и кивнул. Покрытые морщинами ладони заскользили над бледной кожей, обняли голову, потрогали виски, стекли на плечи, проверили ядро… Сичэнь смотрел на эти знакомые манипуляции, которые успел сам проделать не менее сотни раз, и уже знал, что ему скажут. Неизвестно, в чём причина. Всё в порядке, но сознания нет. — Боюсь, мне нечем порадовать вас, молодой мастер, — наконец промолвил старик, поднимая на Сичэня грустные глаза. — С ней всё в порядке и неизвестно, в чём причина? Я знаю, Цинце-шицзунь. Я вас не виню, — поник он. — Нет, отчего же, — возразил лекарь. — Причина известна. — То есть? — вскинул голову Сичэнь, чувствуя, как кровь бросилась к лицу. В ушах стучали барабаны и впервые собственное незнание показалось чем-то восхитительным. Он ошибся, не всё потеряно. Он просто недостаточно знал, хвала Небесам! — Я не сказал, что знаю лекарство, — с сожалением добавил Лань Цюнци, и фонтан радости в груди Сичэня иссяк как по мановению. — В чём же причина? — спросил он. — Почему она не просыпается? — Она не хочет. — Не хочет? — непонимающе нахмурился Сичэнь. — Эта женщина многого натерпелась, я вижу повреждения на её меридианах, — лекарь ещё раз провёл ладонями над телом Вэнь Цин. — Здесь… и здесь… и ещё тут. Повреждения не смертельные, но они говорят об очень сильной перенесённой боли. Физической ли, душевной или всё вместе — понять трудно. Но учитывая, что цела душа, скорее всего, она сама принудила своё сознание уйти. Возможно, под действием сильнейшего отчаяния. Я уже видел такое… Она не хочет просыпаться. Вряд ли вы её дождётесь. Старый лекарь смотрел на него с сочувствием, но ласково. — Неужели ничто не тянет её обратно? — хватаясь за призрачную надежду, спросил Сичэнь. — Она считает, что нет, — пожал плечами Лань Цинце. — Ничто не обладает для неё настолько большой ценностью, чтобы снова вернуться в мир полный боли и мучений. Кто бы ни сделал с ней это, ему удалось убедить несчастную, что жизнь не стоит усилий. — Это не я, — сорвалось с языка отчаянное, ребяческое. — Мастер Хуань, я знаю, — улыбнулся ему лекарь. — Вы не способны ни на что подобное. И это не пустая лесть, я имею в виду, физически неспособны. Ваша энергия другая, в ней нет зла, вы не питаетесь чужими мучениями, они лишь истощают вас. Это ваша суть. Сичэнь уставился на него в изумлении. — Цинце-шицзунь, вы что, видите судьбы? — Ну что вы, молодой мастер, полно! Во мне нет божественного огня. Уж точно не больше, чем во всех прочих людях. Просто я лекарь, и вижу материю, с которой работаю. Ваша гостья, — он указал на Вэнь Цин, — очень этим на вас похожа. Не удивлюсь, если она тоже не чужда врачеванию. — Вам она знакома? — слегка напряжённо спросил он. — Нет, — ответил лекарь. — Просто целительство оставляет на нас свой след. Его можно заметить, если знать, куда смотреть. Он улыбнулся и вокруг глаз его собрались весёлые морщинки. — Кем бы она ни была, я уверен, что это достойный человек. Ведь её привели вы. — Цинце-шицзунь слишком хорошо обо мне думает, — горько усмехнулся Сичэнь. — Я чаще безбожно ошибаюсь в людях, чем наоборот. — Просто вы видите то, чем они могли бы стать без влияния губительных страстей, — возразили старик. — Но в этот раз вы не ошиблись. Он выложил на стол пакетик с травами. — Заварите это и выпейте. Я и раньше подозревал, что вам не помешает, а теперь полностью уверен. Я приду завтра, принесу другие травы для вашей гостьи. Сичэнь ничего не ответил, только дисциплинированно кивнул, будто он снова был ребёнком и старшие давали ему указания, которых нельзя было ослушаться. Какое же это было прекрасное чувство! — Мастер Хуань, — Лань Цюнци подошёл к нему и опустил руку на его плечо, — ваша тайна в безопасности со мной. Он обнял бы старика, если бы мог. Ноша, разделенная на двоих, больше не казалась такой убийственно тяжёлой. Лань Цинце ушёл, а Сичэнь всё сидел на краю постели, глядя на занимающийся закат. После слов старого лекаря разум снова обрёл остроту, вцепившись в новые знания жадно, как голодающий в пиалу риса. Он сказал, её ничто не держит, и это была правда: клан Вэнь был истреблён, за исключением А-Юаня, но тот уже был больше Лань, чем Вэнь, и Сичэнь в любом случае не знал, насколько близкое родство связывало его с Вэнь Цин. Силы может не хватить для установления связи. Она считает, что в мире живых её больше никто не ждёт. Она считает, что не к чему и не к кому возвращаться. Она считает… Но что если она ошибается? Лань Сичэнь резко встал, сдёргивая с ширмы верхний халат ханьфу. Ему нужно было срочно кое-кого найти. *** В постовую каморку у ворот Облачных Глубин стекались прошения о зачистке нечисти. Здесь им вели учёт и определяли, какие задачи достаточно мелкие и простые, чтобы сразу отправить отряд, а с какими предстоит разобраться Главе при личной встрече с просителями. За последние дни прошения должны были накопиться. Постовые не удивились его визиту, он и раньше, бывало, сюда заглядывал. Приняв из рук главы поста список с прошениями, Сичэнь быстро вычленил из них несколько, которые могли бы подойти. Он почти выбрал, когда взгляд зацепился за описание. В деревне на самой границе с Ланьлином появился пожиратель душ. Местные заклинатели жаловались на пустые оболочки тел, с завидным постоянством появлявшиеся на их территории. Они не доставляли беспокойства, но эта эпидемия грозила деревне вымиранием. Случай был нетривиален и очевидно требовал вмешательства Главы, но внимание Сичэня он привлёк не этим. “Жертв пожирателя душ нельзя допросить,” — шепнул кто-то в его голове голосом А-Яо. — Просители Сюйчжоу ещё здесь? — спросил он у писчего. — Боюсь, что нет, Глава, — покачал головой тот. — Они приходили несколько дней назад, но Лань-шицзунь с отрядом в отъезде, а Ханьгуан-цзюнь ещё не возвращался. Просители не дождались встречи и уехали. Но они верят, что Гусу Лань придёт им на помощь. — И мы оправдаем эту веру, — кивнул Сичэнь. — Найдите мне Лань Сычжуя. Мальчишка всегда нервничал рядом с ним, и Лань Сичэнь не мог понять, почему: он всегда был внимателен с младшими адептами, если не откровенно любезен. Сычжуй был умным и сообразительным парнем с добрым сердцем, он быстро схватывал, упорно учился и обещал вскорости стать гордостью клана, не хуже своего приёмного отца. Если, конечно, не влюбится неудачно… В отличие от его импульсивного приятеля Цзиньи, Лань Сычжуй был Сичэню симпатичен. И то, что он не мог быть с юным адептом до конца честным, немного угнетало. Наверное, Сычжуй был прав, воспринимая Главу Лань с опаской. Однако отказать Главе в просьбе сопровождать его на охоту он не мог, а судя по восторженно блеснувшим глазам — и не хотел. — Я буду счастлив поохотиться с вами, глава Лань, — почтительно склонился мальчик, пряча довольную улыбку. — Я благодарен, — улыбнулся Сичэнь. — У меня есть к тебе ещё одна просьба, если это не будет слишком большой наглостью с моей стороны. Скажи, тебе известно, где сейчас Призрачный Генерал? Улыбка мгновенно испарилась с юного лица. В глазах вспыхнула настороженность и пока ещё не прорезавшийся в полную силу страх. — Я… — Нам пригодилась бы его помощь, — не стал доводить мальчика до приступа паники Сичэнь. — Монстр, которого предстоит уничтожить, очень опасен. Он пожирает души. Нам следует быть осторожными. Наш отряд невелик, а лютые мертвецы более устойчивы к воздействию подобной нечисти. Душу Призрачного Генерала, как и его сознание, помимо прочего, держат заклятия Старейшины. Он стал бы незаменимым помощником. — Я попробую его найти, — туманно ответил Лань Сычжуй. — Ты полагаешь, он согласится отправиться с нами? — спросил Сичэнь мальчика. — Я уверен, — без тени сомнения кивнул тот. — Дя… Вэнь Цюнлинь будет рад помочь нам. Ведь это спасёт много жизней. — Это будет очень благородно с его стороны, — ободряюще улыбнулся юноше Сичэнь. — Постарайся найти его за пару часов. Лучше успеть в Сюйчжоу сегодня же ночью. Мы потеряли много времени, и кто-то уже заплатил за эту проволочку жизнью. Ступай. Лань Сычжуй кивнул и бегом бросился из зала. Он справился даже быстрее. Тьма едва успела накрыть Гусу плотным покрывалом, а они уже были в пути. Лань Сичэнь, пара более опытных адептов, Лань Цзиньи, увязавшийся за Сычжуем, и Призрачный Генерал, с которым последний разделил свой меч. В Сюйчжоу они прибыли до полуночи. Найти логово монстра не составило труда: пещера, где он залёг, истекала тёмной энергией как старая лампа чадом от прогорклого масла. Подступы к логову были усеяны свежими трупами, тварь оказалась прожорливой. Монстр сам вышел к ним, огромный и подавляющий, не иначе на запах заклинательских душ. Его окутывали клубы чёрного дыма, так что он казался бесплотным. Однако в момент атаки в них выстреливали мощные когтистые лапы, похожие на кошачьи, но покрытые мелкой чешуёй. Под смрадной завесой совершенно точно скрывалось физическое тело. Несколько раз Сичэнь увернулся от удара загнутого хвоста, завершающегося иглой. С острого кончика сочилась зеленоватая жижа. Падая на землю, она заставляла опавшую хвою дымиться. Лебин пела в его руках, раздражая монстра, сбивая его с толку и пронзая копьями безжалостных нот. Чудовище ревело, металось и пыталось контратаковать, осыпаемое ударами со всех сторон. Не прекращая играть, Сичэнь приближался к Призрачному Генералу и заметил, как тот выдрал с корнем столетнее дерево, намереваясь, очевидно, пронзить противника. Сичэнь метнулся в сторону монстра, вынимая Шоюэ и подставляясь под удар, смертоносный хвост был в каком-то цуне от его лица, сзади закричал Сычжуй, но упавший сверху ствол обломил ядовитое жало. Призрачный Генерал возник перед ним, отталкивая в сторону. Сичэнь едва успел ухватиться пальцами за спутанные колтуны волос, прежде чем его сбило с ног и отбросило прочь. Можно было сворачиваться. Он немного утомился, прикрывая отряд, чтобы никого случайно не ранили. Биться, имея в голове иную цель, кроме как поразить противника, было непривычно. Он отдал команду Шоюэ, и меч исчез в облаке смрада. Спустя мгновение, воздух прорезал дикий рёв, и чёрный дым вокруг монстра начал таять. Он лежал на полысевшей от пламени заклятий опушке, и был даже не такой большой, как им представлялось поначалу. Кошачьи лапы, хвост скорпиона, длинное тело с уродливыми сочленениями и воронка рта, подобная комариной. Удивительно, но Сичэню даже не было стыдно за то, что притащил сюда отряд, хотя мог справиться и один. Это была интересная битва и необычный монстр, молодым заклинателям полезно увидеть что-то новое. — Глава Лань, вы не ранены? — подскочил к нему Сычжуй, помогая подняться. Позади него маячил Призрачный Генерал, поглядывая на Сичэня из-за чужого плеча, обеспокоенно и робко. Это выражение совершенно не вязалось с его серым, испещрённым чёрными венами лицом. — Всё в порядке, — ободряюще улыбнулся он юноше. — Отлично сработали, я вами горжусь. Мальчишка зарделся от похвалы. — Благодарю за помощь, Вэнь Цюнлинь, — кивнул Лань Сичэнь Призрачному Генералу, и тот несмело поклонился в ответ. — Ступайте в деревню, — обратился Сичэнь к отряду. — Оповестите, что они могут забрать своих мёртвых, это не опасно более. Я присоединюсь к вам позже. Хочу здесь осмотреться. — Вам нужна помощь, Глава? — спросил кто-то из старших. — Нет, благодарю. Я справлюсь один. Он дождался, пока адепты уйдут, пока белые одежды скроются за деревьями, чтобы никто не смог помешать.Трупов вокруг было несколько десятков. Непонятно, почему монстр предпочёл складывать их у логова, возможно, собирал трофеи, как знать. В любом случае, Сичэню это было на руку. Деревня была не слишком большая, и насколько он знал, жители Сюйчжоу не могли похвастаться изобилием своей земли. Среди почивших обязан быть кто-то истощённый. Поиск не занял много времени, и находка была исключительно хороша. Молодой мужчина, вчерашний юноша, походил на Вэнь Цин и ростом, и габаритами, и общей истощённостью, словно при жизни недоедал. Его кожа была покрыта рытвинами нелегко перенесённой оспы, а слипшиеся от яда чудовища волосы сбились в колтуны. С этим можно было работать. Сичэнь попробовал воззвать к душе умершего, сначала через заклятие, затем при помощи Лебин. Но как он и думал, отклика не последовало. Душа несчастного была уничтожена монстром и не могла ни ответить на Призыв, ни уйти на перерождение. Она больше не существовала. В груди сплетались досада и стыд: отряд заклинателей должен был прийти сюда раньше. Но оплакивать чужое горе Сичэнь сейчас был не в силах. Они сделали всё, что могли. Больше этот монстр никому не навредит. Прошептав над останками юноши заклятие Прощания, Сичэнь спрятал тело в мешочек цянкунь, где уже лежал клок спутавшихся, свалявшихся под действием времени и грязи мёртвых волос. *** Он не был мастером заклятия Воззвания, да и в целом целительные заклятия никогда не были его сильной стороной. Но дядя с детства внушал ему, что Глава должен уметь всё в той или иной степени, поэтому его обучение включало в себя в том числе некоторые аспекты целительства. Воззвание использовалось в том числе для пробуждения воинов, потерявших сознание от магических вспышек, заброшенных слишком далеко в зону небытия. Полезный на поле боя навык. Для Воззвания, так же как и для Призыва, в идеале требовался предмет, знакомый ушедшему. Можно было обойтись и без него, но только в том случае, когда ушедший знал взывающего. Этим Сичэнь похвастаться не мог. Вэнь Цин при жизни может и знала его имя, но вряд ли даже помнила его лицо. Без проводника было не обойтись. Волосы брата идеально подходили, лучшего варианта он не мог себе представить. Пусть Вэнь Цюнлинь и был лютым мертвецом, но в холодном теле всё ещё жила его душа, а значит она пропитала и пряди, хоть и выглядели они довольно плачевно. Сичэнь положил талисман на оголённый запавший живот с трогательно выпирающим пупком. Опустил сверху клок волос и накрыл ладонью, шепча слова. Если он всё помнил правильно, сработать должно было сразу. Поначалу он ощущал только тепло своей ци, затем под ладонью стал постепенно пробиваться и нарастать встречный луч. Он становился всё сильнее и ощутимее, и в груди Сичэня причудливым цветком, созданным из света и жизни, распускала лепестки радость. Расправляла крылья надежда, ложась в этот пробудившийся поток и купаясь в нём как птица в весеннем воздухе. Что-то получалось! Сопротивление под рукой было теперь таким сильным, что расслабься он, и ладонь отбросило бы прочь. Мощный, яркий поток ци лился из ядра Вэнь Цин, и если это не было силой жизни, то Сичэнь не знал, что вообще можно было назвать этими словами. Внезапно, всё прекратилось. С удивлением осознав, что зажмурился, он открыл глаза. Вэнь Цин всё так же лежала на постели, и её тихое дыхание ничуть не изменилось, а веки остались смежены. Но… но как же?.. Он попытался вызвать то ощущение потока снова, но ничего не вышло. Приподняв ладонь, он увидел, что клок волос на ленте с заклятием оплавился, издавая характерный запах и осыпаясь по краям. У него была одна попытка, и он её использовал. Запоздало возникла мысль, что следовало разделить волосы на несколько частей, но ничего было уже не изменить. Да и к тому же, если сразу не получилось, уже вряд ли получится. Он прерывисто выдохнул. Она не хотела возвращаться. Она отчаялась. Сичэнь её понимал. Опустив локти на край постели, он спрятал в ладонях усталое лицо. Сил не было даже на то, чтобы ощутить всю силу накатившего отчаяния. Как будто внутри разверзлась голодная, всё пожирающая бездна, и чувства срывались в неё, как камни в бездонный колодец: ни звука падения, на шанса поймать. Нужно было как-то двигаться дальше, но Сичэнь пока не понял, куда и как, и просто сидел, дыша в ладони, сглатывая набежавшую вязкую слюну. Рядом раздался слабый вздох. “Ничего не поделать,” — бездумно ответил невидимому соболезнующему Сичэнь, прежде чем насторожиться. Не решаясь предполагать что бы то ни было, он отнял ладони от лица, медленно оборачиваясь... И встретил удивлённый взгляд тёмных, почти чёрных глаз.