Сны Жёлтого Проса

...засыпай, моя дочь. а покуда ты спишь, учись видеть боль, погибать за правду, искать ключи находить своё сердце в звездных пустых морях понимать и прощать, ни слова не говоря. засыпай, мой сынок, помни это, сынок, и спи смерть находит одну, но бежит от десятка спин и каким бы ты ни был странным, чужим, другим не бывает того, чтоб тебе не нашлось руки… Джек-с-фонарём

— Если вы что-нибудь скажете, нам обоим станет легче, — голос звучал слабо и хрипло, но это был, без сомнения, её голос. Просто удивительно, что спустя столько лет Сичэнь по-прежнему его помнил. “Как же я рад, что вы проснулись! Всеблагие боги и всевидящие духи, спасибо!” — Как вы себя чувствуете? — тихо спросил он, пытаясь унять трепещущее сердце. — Смотря с чем сравнить, — она поморщилась, и подняла руку, словно бы потереть лоб, но внезапно замерла, глядя на тыльную сторону ладони. Почти зажившие ранки покрылись сухой корочкой и теперь шелушились. Вэнь Цин смотрела на них в изумлении. Поднесла другую руку к ладони, подцепила ногтем отошедшую по краям коросту раз, другой. Рука Сичэня метнулась, отводя её ладонь, прежде чем он успел себя остановить. — Не надо… — он осёкся. Так он когда-то останавливал маленького Ванцзи, порывавшегося стесать все поджившие оспинки до единой. Ванцзи дулся и хныкал, и приходилось отвлекать его игрой в ладошки или в большой палец*, только бы занять чем-то неуёмные ручонки. Но то был его маленький брат, самый близкий человек. Нынешнее прикосновение выглядело неуместно. Взгляд Вэнь Цин изумлённо замер на его пальцах, слегка сжимавших её. Сичэнь выпустил маленькую ладонь, с удовлетворением отмечая, какой она стала тёплой. — Вы сделаете хуже, — добавил он, словно желая оправдаться. Удивление на её лице, казалось, не могло стать более полным. Она рассеяно моргала, очевидно, не зная, что сказать, и Сичэнь не мог отвести взгляда от трепещущих, словно крылья бабочки, пушистых ресниц. Малейшее изменение её подвижного выразительного лица было подобно маленькому чуду, открывающему для Сичэня волшебный новый мир. И он ждал как ребёнок, с замиранием сердца и сладким предвкушением, что же последует дальше. — Где я? — наконец проговорила она. — В Облачных Глубинах. — Неужели? — в голосе Вэнь Цин зазвучали весёлые нотки. — Не думала, что у вас так солнечно. — У нас бывает по-разному, — ответил он, невольно улыбаясь. — Но, конечно, не так солнечно, как в Ланьлине или Цишане. Кажется, он не улыбался так непринуждённо с момента своего прозрения в храме Гуанъинь. Подумать только, больше месяца прошло. Внезапно на лицо Вэнь Цин набежала тень. Смешинка растворилась без следа, и в тёмных глазах расплескалась настороженность. — Это он вас послал? — напряжённо спросила она, глядя пронизывающе и опасливо. — Нет, — поспешил успокоить Сичэнь. — Он больше вам не навредит, не тревожьтесь. Вэнь Цин вздохнула с облегчением, словно огромную ношу сбросила с плеч. — Поверить не могу, что это, наконец, произошло. Кто? — она взглянула вопросительно и, не дождавшись ответа, повторила: — Кто прикончил его? Сичэнь смотрел на неё, и слова отчего-то не шли. Но она, должно быть, о чём-то догадалась по его лицу, потому что тёмные глаза распахнулись в удивлении. — Я, — уронил Сичэнь. — Вы, — повторила она без всякого выражения. — Вы. О, дивный новый мир… — она уставилась в потолок, будто осознавая услышанное, а затем вздохнула, с усилием приподнимаясь на локте. Лента талисмана с пылью от прогоревших волос соскользнула с обнажённого живота, она глянула вниз, и резко одёрнула задранную рубаху, прикрывая оголившуюся кожу. Румянец тронул её щёки, подсветив нежное золото бледно-розовым. Сичэнь поспешно отвернулся, пусть и сложно было оторвать взгляд от зардевшегося лица. Смущение невероятно ей шло, но совершенно незачем было его усугублять. Он и так позволил себе слишком многое, пусть и во благо. От воспоминания о том, чего ему стоило сменить на ней оборванное тюремное платье, до сих пор бросало в жар. Подобное было непозволительно, но он тогда слишком боялся за её жизнь, чтобы позвать сюда служанок и тем самым вынести тайну за пределы дома. — Что это? — спросила она, обмакивая пальцы в серую сажу и поднося к носу. — Воззвание? — Вы долго не приходили в себя, — сделал попытку объясниться Сичэнь. — Я догадываюсь, — кивнула она. — Признаться, не рассчитывала, что это может кого-то не устроить. Однако, если вы использовали Воззвание, значит… — её глаза зажглись надеждой. — Глава Лань, где вы взяли этот проводник? — У вашего брата, — не стал скрывать Сичэнь. — Он жив?.. — Насколько это возможно в его нынешнем теле. Улыбка, широкая и искренняя, расцвела на губах Вэнь Цин, будто лучшей новости нельзя было и представить. Сердце Сичэня восторженно замерло: радость на её лице была подобна чарующей музыке — ею нельзя было насытиться, невозможно насмотреться. Она подалась вперёд, всё ещё опираясь рукой о кровать: — Жив? А-Нин жив? О, боги, неужели! Я, конечно, подозревала, что его не станут убивать сразу, однако не смела надеяться… — она счастливо рассмеялась, присаживаясь на постели. — Могу я его увидеть? Этого следовало ожидать. Окажись он в похожей ситуации, все его мысли занимал бы Ванцзи и никто другой. Но Призрачный Генерал предан Вэй Усяню как никто другой, он ему подконтролен. Если он расскажет своему господину, что Вэнь Цин жива, одним богам известно, чем это закончится. Он не мог позволить ей так рисковать. — Боюсь, что пока нет, — ответил Сичэнь, с грустью отмечая, как восторженность её тает. — Его местонахождение мне более не известно. Но с ним всё в порядке, его целостности ничто не угрожает. Не так давно он спас юного Главу Цзинь и Главу Цзян от смерти и очень сильно помог в одном деликатном деле. Уверен, заклинательский мир более не держит на него зла. Вэнь Цин вздохнула, слегка печально, улыбка её пригасла, но радость всё ещё жила на лице. — Что ж, главное, что он в порядке… Они сидели в молчании, Вэнь Цин смотрела на свои ладони, о чём-то размышляя, а Сичэнь смотрел на неё, улыбающуюся своим мыслям. Мягкие локоны падали на её осунувшееся лицо, обрамляя выпирающие скулы, скрывали трогательно оттопыренные уши. Простое платье лишь дополняло её самобытную, не картиночную красоту, как простой деревянный бортик дополняет буйство красок и форм собранного в гряду разнотравья. Внезапно она вскинула голову, и взгляд её вцепился в узкую щель между занавесью и окном, где виднелась полоска леса. — Глава Лань, мы можем выйти наружу? — жадно спросила она. — Конечно, — кивнул Сичэнь. Движения всё ещё давались ей нелегко, и он едва успел подхватить её под локоть, не давая упасть на дощатый пол. Румянец стыда и досады снова залил её щёки: — Простите мою неуклюжесть, я доставляю вам лишние хлопоты. — Вам не за что извиняться. Вы истощены, — возразил Сичэнь. — Потребуется время, прежде чем силы вернутся к вам в полной мере. Но они вернутся, не сомневайтесь. Вэнь Цин взглянула на него с благодарностью, но ничего не ответила. Тихо скрипнула дверь, и Вэнь Цин вдруг остановилась в дверном проёме, будто не в силах сделать шаг. Её широко распахнутые глаза пили открывшуюся взору картину: зелень листвы и хвои, тихий сумрак в глубине леса, блеск колышащейся под ветром травы, лучи солнца, льющиеся на лилово-синие лепестки горечавки, маленьких бабочек над раскрывшимися бутонами. Она судорожно втянула воздух ртом, будто ей внезапно стало тяжело дышать, покачнулась, и тёмные глаза наполнились слезами. Опираясь о руку Сичэня, она сделала ещё один неуверенный шаг, покидая дом. Совместными силами преодолев ступеньки, они вышли на траву, Вэнь Цин восхищённо ахнула, и Сичэнь только тогда заметил, что на ней не было обуви. Из темницы он вынес её босой, а добыть новую обувь не подумал. Что за досадная оплошность! Однако её это как будто не смутило. Улыбаясь как дитя, она сильнее опёрлась о его руку, проводя маленькой ступнёй по щекотному чубчику молодой травы, и счастливо рассмеялась. Её взгляд метался от цветов к небу, от деревьев — к обрыву и простиравшимся за ним горам, от лужайки — к птицам, дерущимся на ветке за жука. — Как красиво, — в восхищении прошептала она, крепче сжимая пальцы на предплечье Сичэня и подставляя лицо солнцу. Ласковый ветер играл с её волосами, ничем не подвязанными, и она то и дело отводила со щёк тонкие пряди, улыбаясь и морща нос. Это пронзительное восхищение отзывалось в Сичэне смесью боли и восторга: было невозможно представить, каково это — не видеть солнечного света тринадцать лет, не иметь возможности ощутить на коже дуновение ветра и капли дождя, не трогать листву и стебли свежих цветов, не вдыхать запах леса. Это просто чудо, что сознание её не помутилось, вопреки всему! От бьющейся внутри безадресной благодарности дыхание Сичэня перехватывало. Она вдруг повернулась, глядя на него блестящими, счастливыми глазами, улыбаясь ликующе, так что свет солнца мерк рядом с этим зрелищем. В животе сладко сжалось от осознания: эта улыбка — для него. — Спасибо, — сказала она, убирая с глаз непослушный локон. — Спасибо вам. — Это самое малое, что я мог для вас сделать, — ответил Сичэнь, призывая глупо трепещущее сердце к порядку. — Спасибо, что вступились за нас тогда, — её лицо стало неожиданно серьёзным. — Я помню. Я благодарна. — Мне следовало поговорить с дагэ заблаговременно, — с сожалением заметил он. — Это ничего не изменило бы, — покачала головой Вэнь Цин. — Его обвинения не были беспочвенны, наша судьба была предрешена. Но ваши слова тогда придали мне сил. За это тоже спасибо. Благодарность в её глазах была такой беспримесной и огромной, что Сичэню с трудом удалось не отвести взгляд. В тот день его нерасторопность позволила Цзинь Гуанъяо пленить Вэнь Цин и её брата на долгие тринадцать лет. И если Призрачному Генералу это заточение стоило сравнительно малого, то его сестре придётся ещё долго восстанавливать утраченные силы. Думать о том, что ей довелось пережить за все эти годы в плену, было тошно. От воспоминаний о подземельях башни Золотого Карпа Сичэня передёргивало по сей день. Вэнь Цин со вздохом опустилась на траву и потянула его за рукав. Сичэнь присел рядом. — Ваш дом прекрасен, Глава Лань, — с улыбкой сказала она, обняв руками колени и вновь лаская взглядом расстилающийся вокруг пейзаж. Солнце припекало им спины, из леса доносился радостный птичий щебет. Пухлый шмель прожужжал мимо них и нырнул в синий колокольчик. Торчащий наружу полосатый задок подрагивал, и от веса мохнатого трудяги цветок клонился к земле. С ветки за ними внимательно следила небольшая чёрная птица с ярко-жёлтым клювом, такие вечно крутились у трапезной Облачных Глубин, выжидая, когда повар вынесет им остатки риса. На соседнем дереве суетилась юркая белка, то появляясь, то скрываясь от их глаз за стволом. Никогда прежде, приходя сюда на встречу с отцом или почтить его память, Сичэнь не замечал, насколько это место полно жизни. Быть может, раньше оно таким не было?.. Он взглянул на сидящую рядом Вэнь Цин: пристроившись щекой на колене, она с блаженной улыбкой смотрела на лес, и лицо её — спокойное и счастливое — отличалось от лица пленницы из Овального Зала Башни Золотого Карпа, как дождливый осенний день — от яркого солнечного лета. Тогда стоящая перед ними женщина казалось ему обворожительной, пусть и преисполненной боли. Сейчас она была красива, и не признать этого он не мог. Красива тёплой природной красотой, сравниться с которой, пожалуй, не могла ни одна картина, даже самая искусно выполненная. Он закрыл глаза, но образ нежного, подсвеченного восторгом лица отпечатался в памяти будто тавро. От него расходились волны счастья и блаженного умиротворения, так что даже горечь пережитого предательства на мгновение отступила. Оперевшись на вытянутые руки, Сичэнь повернулся к солнцу. Неумолимое, оно било в глаза, даже через закрытые веки, загоняя боль и разочарование в самые дальние и пыльные углы души. *** Единственным, с кем он осмелился поделиться своей радостью, был Лань Цинце. Тот явился через несколько дней после пробуждения Вэнь Цин, будто всевидящие духи нашептали ему: пора. Старый лекарь смотрел на него с гордостью, украдкой улыбаясь в рукав, словно Сичэнь был его самым талантливым учеником. Вэнь Цин тянулась к старику, расспрашивала о травах, которые он приносил, беспрекословно принимала все целебные отвары из его рук и всё время задавала вопросы, словно была не подопечной, а юной ученицей. Лань Цинце, впрочем, удовлетворял её интерес со всей присущей ему обстоятельностью, и они вели долгие беседы, предоставив Сичэня самому себе. — В нашей скромной обители завёлся пытливый ум, — с улыбкой заметил Лань Цинце однажды, прощаясь с Сичэнем. Тот лишь улыбнулся, кивнув: чего не отнять, того не отнять. — Я говорил вам, что вы не ошиблись, мастер Хуань, и я всё больше уверяюсь в своём мнении. — Я рад, — ответил Сичэнь. — Тем крепче наш уговор. Вмиг посерьёзнев, старый лекарь кивнул, и поклонившись, направился прочь. Именно к нему Сичэнь пришёл с найденным на последней охоте трупом и с просьбой, которую едва осмелился озвучить. — Вы хотите, чтобы я солгал, мастер Хуань? — без тени осуждения спросил Лань Цинце, глядя на Сичэня своими глубокими, умными глазами. — Я хочу, чтобы она жила, — без промедления ответил тот. Помедлив, Лань Цинце кивнул, глядя в сторону, будто вспоминая давно ушедшее. — Хорошо. Вы можете на меня положиться. Я надеюсь, вы знаете, что делаете. — Благодарю, Цинце-шицзунь, — почтительно склонился Сичэнь. Он ожидал Главу Цзинь намного раньше, но тому понадобилось больше месяца, чтобы добраться до Облачных Глубин. Сичэнь заранее отдал распоряжение, чтобы об этом визите ему доложили лично, однако дядя всё равно присутствовал в зале. Цзинь Жулань явился в сопровождении охраны, и Сичэнь успел мимоходом удивиться: он ждал его в компании Главы Цзян. Не то, чтобы ему особенно сильно хотелось увидеть Цзян Ваньиня, но зная его щепетильность в отношении племянника, глупо было не готовиться к визиту. Однако всё вышло иначе. Лань Сичэнь встретил их лично, Ли Лянцзе маячил за плечом Цзинь Жуланя, и Сичэнь приветственно кивнул ему, принимая почтительный поклон. В нём всё ещё жила благодарность в адрес хмурого начальника охраны. Воспоминания, связавшие их, было не так-то просто забыть. — Добро пожаловать в Облачные Глубины, Глава Цзинь, — улыбнулся Сичэнь. — Рад видеть вас здесь. Как здоровье вашего дяди? — Благодарю, Глава Лань, — церемонно поклонился мальчик. — Дяде лучше, его раны более не представляют опасности, и я смог наконец-то добраться до вас, дабы выразить свою глубочайшую признательность. Вы очень помогли нам с обыском подземелий, мы у вас в долгу. — Не стоит, — возразил Сичэнь. — Это самое малое, что я мог сделать. Мне жаль, что вам пришлось пройти через подобное. Решил ли Совет, как поступить с имеющимися артефактами? — Мы дождёмся вашего возвращения, чтобы это решить. — Если вам так угодно. Я признателен. — Глава Лань, — внезапно нахмурился Цзинь Жулань, — Мне доложили, что после обыска вы вынесли из подземелий Башни пленника. Я хотел бы знать, что с ним случилось и удалось ли вам что-то выяснить? Лицо дяди не изменилось, но Сичэнь кожей ощущал его удивление. — Боюсь, мне нечем вас обрадовать Глава Цзинь, — ответил Сичэнь, — Пленник был в ужасном состоянии, его душа оказалась повреждена, нам никогда прежде не доводилось видеть подобного. Им занимался наш лучший целитель, но и он потерпел неудачу. Глаза Цзинь Лина зажглись досадой, Ли Лянцзе смотрел поверх его плеча остро и напряжённо. — Позвольте провести вас к нему, — начал решающую партию Сичэнь. — Благодарю, это будет кстати, — ответил мальчик, будто через силу. Они вышли из зала для приёмов, миновали тренировочный полигон и несколько учебных павильонов, и наконец вышли к миньши Лань Цинце. Старый лекарь, почувствовав их приближение, вышел навстречу. — Лань Цинце, — поприветствовал его Сичэнь, и старик почтительно склонился в приветствии. — Господа, перед вами лучший целитель Облачных Глубин, его техники Расспроса не знают себе равных. Я передал пленника в его знающие руки сразу же, как прибыл из Ланьлина. Цинце-шицзунь, соблаговолите показать нам останки. — Разумеется, — лекарь распахнул перед ними двери. — Прошу, господа, входите. Юноша лежал на столе и разложение уже начало подъедать останки, несмотря на меры предосторожности. Тёмные пятна легли поверх круглых шрамов и выпирающих костей. Запавшие щёки сморщились, так что теперь юноша казался старше, кожа на коленях и локтях одрябла. Защитный купол накрывал тело, не давая трупному яду вырваться наружу. Их маленькая группа подошла вплотную, только Сичэнь остался немного позади. Цзинь Жулань взглянул на Ли Лянцзе, внимательно изучавшего тело, будто спрашивая “Он?” Заметив это, начальник охраны, перевёл цепкий взгляд с останков на своего Главу и молча кивнул. — Что-то уничтожило его душу, — тихо молвил Лань Цинце. — Она буквально рассыпалась у меня в руках. Никогда прежде мне не доводилось видеть подобных техник умерщвления. — Помня зверские орудия из подземелий черепашьего сына, меня это не удивляет, — проворчал Ли Лянцзе, лицо его исказил гнев. — Кем бы ни был этот несчастный, он заслуживает поминовения. Одним богам известно, за что его сгноили в той клетке. — Боюсь, что поминовение может быть лишь безымянным, — покачал головой старый лекарь. — Его душа была слишком сильно повреждена, чтобы отвечать на вопросы. — Проклятье, — процедил Цзинь Жулань. — Поверить не могу, что он был способен на подобное… — Хоть это и непросто, но чем быстрее вы смиритесь с этим знанием, Глава Цзинь, тем лучше, — мрачно заметил Сичэнь. — Поверьте мне. Мальчик глянул на него дерзко и отчаянно, прежде чем решительно развернуться. — Благодарю вас, уважаемый мастер, — Цзинь Жулань поклонился старому лекарю. — Кажется, наши дела здесь закончены. Они покинули комнаты Лань Цинце, и Лань Цижэнь с Сичэнем распрощались с гостями у ворот. — Мы ждём вашего возвращения, Глава Лань, чтобы решить судьбу артефактов, — уже стоя на мече, напомнил Цзинь Жулань. — Чем быстрее это случится, тем лучше. — Я учту ваше пожелание, Глава Цзинь, — поклонился Сичэнь, отдавая дань вежливости и пропуская нежданную шпильку. В моменты душевного смятения, мальчик определённо брал пример с дяди. Стоило гостям скрыться за верхушками деревьев, как Лань Цижэня прорвало. — Племянник, на будущее, мне хотелось бы быть в курсе, если ты приносишь в Гусу грязное бельё других кланов, — он, очевидно, был в ярости. — Даже если они не в состоянии разобраться со своими покойниками, это не наше дело, пока они не попросят о помощи. — Некому было просить, дядя, — мыслями Сичэнь уже был далеко в домике у обрыва. Когда он уходил, Вэнь Цин спала, и ему хотелось вернуться до того, как она проснётся. — Цзинь Жулань был слишком шокирован всем произошедшим в Храме Гуанъинь. К тому же, Глава Цзян был тяжело ранен, мальчик едва не лишился остатков семьи в ту жуткую ночь. Но если тебя это успокоит, он принял мою помощь, когда таковая была предложена, и предоставил мне свободу действий. — И ты притащил этого несчастного сюда, прекрасно видя, в каком он состоянии? Зачем Облачным Глубинам труп из Ланьлин Цзинь?! — Пленник действительно был в ужасном состоянии, но я надеялся, что его можно будет допросить. Этого в Башне Кои сделать точно не смогли бы. Невозможно определить состояние души досконально на глаз, дядя, можно лишь понять, в теле ли она, тебе ведь это известно. Лань Цижэнь тяжело вздохнул, и Сичэнь понял, что выиграл этот спор. — В любом случае, в следующий раз изволь хотя бы ставить меня в известность. Раз уж я временно замещаю тебя, я хотел бы быть в курсе всего происходящего, а не разевать рот в недоумении, словно вытащенная на берег рыба. — Прошу прощения, дядя, — кивнул Сичэнь. — Я был намерен и вовсе оградить тебя от этих мрачных дел. Мне очень жаль, что ты почувствовал себя неловко. Уверяю тебя, в будущем подобного не повторится. Дядя хмуро кивнул, и через несколько мгновений они расстались. Приземлившись у домика, Сичэнь с облегчением выдохнул: одной проблемой меньше. Теперь осталось помочь Вэнь Цин набраться сил. *** Она всё ещё была очень слаба. Любое действие, для совершения которого требовалось приложить усилия, вызывало испарину на лбу и румянец на щеках. Вливания ци помогали ненадолго, если Вэнь Цин вообще позволяла Сичэню их делать. Жить в двух комнатах с другим человеком, обладавшим собственным мнением, отличным от его, оказалось нелегко. — Вы и так делаете для меня слишком много, — отшатывалась она. — Почему вы вообще до сих пор здесь? Вы ведь нужны в клане. — Уверяю вас, клану есть на кого положиться, а мне необходимо привести мысли в порядок, — возражал Сичэнь. — Если ваши мысли не в порядке, то я вообще не знаю, у кого это так, — ворчала она. Нрав у неё оказался упругий как ивовый прут: не переломишь, как ни старайся. Сичэнь начинал понимать, что помогло Вэнь Цин пережить все выпавшие на её долю невзгоды и сохранить трезвый рассудок. Если она что-то решала, переубедить её было невозможно. Прекрасно понимая, что ей пока не хватит сил, чтобы уйти, она настояла на том, что займёт маленькую комнату, больше похожую на большую кладовую с окном, хотя там не было ничего, кроме старого матраса и многолетнего слоя пыли. Сичэнь как мог пытался её переубедить или хотя бы позволить ему самому разобраться с беспорядком, но в итоге устал спорить и передал ей ведро с водой и тряпку. Если ей так хочется — пожалуйста. Кончилось всё тем, что бледная от бессилия Вэнь Цин еле дошла до ступеней, где он пережидал приступ её кипучей деятельности, давя волнение и готовый в любое мгновение услышать звук падающего тела. Присев рядом с ним, она перевела дух, утирая влажным рукавом пот со лба, и через несколько мгновений уже спала, прислонившись к дверному косяку. Воспользовавшись моментом, Сичэнь закончил уборку, и, аккуратно подняв Вэнь Цин на руки, отнёс на матрас в сияющую чистотой комнату, заработав на следующий день пригоршню осуждающих взглядов и пару часов недовольного сопения. Небольшая, в сущности, плата. Она практиковала простейшие заклятия каждый день с маниакальным упорством бабочки, выбирающейся из кокона. Манипуляции с энергией давались ей нелегко, истощая и без того оскудевший запас. Второй месяц их затворничества подходил к концу, восстановление шло душераздирающе медленно, и эта неспешность сводила Вэнь Цин с ума. Её деятельная натура требовала движения, на которое тело пока что было неспособно. Устав приводить её в сознание после чересчур рьяных практик, Сичэнь в конце концов не выдержал: — Вы неблагоразумны, — попенял он ей, старательно контролируя тон. — Если продолжите в том же духе, покалечите себя ещё больше. Эти обмороки пугали его до холодных пальцев и, поперёк всякой логики, ещё и сердили. Она была не виновата, что желала вернуть былые силы как можно скорее, но всеблагие боги, она же не ребёнок и должна понимать, насколько хрупко сейчас её ядро! — Я не могу лежать здесь вечно! — воскликнула она в отчаянии. Щеки её были бледны, после недавнего обморока она не приходила в себя особенно долго. — Вам и не придётся, если проявите терпение, — ответил Сичэнь, кладя руку ей на плечо, передавая порцию ци. Она попыталась оттолкнуть, но он держал крепко. Брови Вэнь Цин сошлись к переносице. — Я начинаю думать, что вам всё это нравится, — язвительно заметила она. Сичэнь промолчал: двигаться в этом направлении он не желал. — Почему мы здесь? — нахмурившись, спросила она. — Вы говорите, мы в Облачных Глубинах, но я до сих пор не видела ни одного адепта. Мы что, на какой-то секретной территории? — Это отдалённая часть ордена, — обтекаемо ответил Сичэнь. — Почему? — приподнялась на локте она, пятна горячечного румянца на её щеках совершенно не радовали Сичэня, для полного счастья не хватало только лихорадки. — Вы что, прячете меня здесь? Зачем? — Здесь вы в безопасности, — он протянул руку, пытаясь дотронуться до её лба, но она отпрянула, хмурясь ещё больше. — Что мне может угрожать? Все считают, что я мертва. Или вы решили поменять одну мою темницу на другую? Не спорю, нынешняя не в пример приятнее. Но какая вам от того польза? — её глаза горели отчаянно и зло. — Хотите передать меня Совету как трофей или держать здесь в заключении до конца жизни? Сичэню показалось, будто его с размаху ударили под дых. Это обвинение, несправедливое и жестокое, было объяснимо её состоянием и тем, что ей довелось пережить. Но пугало то, что было в нём и зерно правды. Осознание накрыло плотным душным колпаком. Дядя рассказал ему историю родителей, едва Сичэнь достиг совершеннолетия. Он никогда не осуждал отца даже в мыслях, ибо сам не знал, как поступил бы на его месте. Но то решение, принятое Главой Лань много лет назад, наполняло его горечью настолько концентрированной, что он в конечном итоге перестал навещать опустевшие жилища матери и отца. Предаваться воспоминаниям в этих стенах и не думать, что довелось пережить людям, заточённым здесь, было совершенно невозможно. Но теперь он сам шагнул на ту же скользую тропу. Он отступил, опустив руки. Лицо Вэнь Цин вдруг переменилось, став из сердитого — взволнованным и виноватым. Будто внезапно ощерившийся пёс узнал хозяина в закутанном в плотные тряпки ночном госте. — Вы вольны уйти в любой момент, — сказал Сичэнь. — Дальняя от обрыва тропа приведёт вас к деревне. Но прошу, будьте осторожны. Он развернулся и покинул дом. Ему даже удалось сдержаться: не ускорить шаг и не хлопнуть дверью. Он прикрыл за собой створку лишь чуть более аккуратно, чем требовалось, и пошёл к обрыву. В эти дни в минуты удушающих приступов тоски он часто сидел здесь, свесив ноги вниз и бросая камешки в пустоту, целясь в тонкую ленту бегущей в ущелье реки. Тоска и скорбь, отступившие было, навалились вновь. Он присел на землю, глядя в черноту. Над пиками гор небрежно рассыпанными бриллиантами сияли звёзды. Было тихо так, как бывает только ночью в лесу, лишь где-то вдалеке стрекотала одинокая цикада. Там, в доме, осталась женщина, за которую он, возомнив себя богом, всё заранее решил. Но повторять чужие судьбы Сичэнь был не намерен. Как бы ни было страшно, ему придётся её отпустить. Он готов был это сделать, сколько бы сильно ни ныло сердце в груди от этой мысли. Тихо скрипнула дверь, и он крепче сжал в ладони острые камешки, так что их края впились в кожу. Хотелось вскочить, догнать, да хоть лечь поперёк этой клятой тропы, лишь бы удержать, но он не двинулся. Пусть идёт, так будет лучше. Но вопреки ожиданию, лёгкие шаги приближались. Она остановилась за его спиной совсем близко, едва не касаясь, так что сквозь тонкую ткань рубахи Сичэнь почувствовал идущее от неё живое тепло, и радость немедля затеплилась внутри. Она была жива, и всё остальное меркло перед этим знанием. Что бы она ни решила, главное, что она жива, и они ещё смогут встретиться. За спиной раздался тихий вздох, и Вэнь Цин села рядом. — Простите меня, — слова раскаяния явно давались ей нелегко. — За все эти годы я отвыкла общаться с достойными людьми. Даже звери ожесточаются в клетках, что уж говорить про людей… — Вы не в клетке, — возразил он. — Уже нет, — ему не было видно её лица, но в голосе звучала улыбка. — Благодаря вам. Прошу, простите меня. Я вижу, что ранила вас, и будем честны, не вполне невольно. Я повела себя недостойно. — Вы всегда можете уйти, — против воли повторил Сичэнь. — Да, но куда? Мне некуда идти, Глава Лань. Ваше гостеприимство поистине спасительно. И пока вы милостиво не гоните меня, лучше бы мне держать язык за зубами, — теперь в её голосе звучала мягкая насмешка, будто над самой собой. — В Гусу ценят опытных целителей. Вам будут рады в любой деревушке. Даже без заклинательских умений ваши знания всё равно имеют большую ценность, — Сичэнь не смог бы объяснить, зачем собственными руками рыл себе яму. Но доказать ей, что она не бессильна, было почему-то очень важно. Сбоку раздался мягкий смешок и маленькая ладонь легла на его плечо. — Можно я пока всё же останусь? — Конечно, — тихо согласился он, чувствуя как искры облегчения рассыпаются внутри. — Сколько угодно. *** Она не спрашивала, что произошло за последние тринадцать лет, не просила пересказать события. Лишь однажды в первые дни спросила, что случилось с её людьми, и Сичэнь рассказал про осаду и про то, что выжил лишь один мальчик, которого усыновил Лань Ванцзи. Благодарность в глазах Вэнь Цин после этих слов была поистине бескрайней. Скорбь по ушедшим Вэням печалью легла на её лицо и не таяла много дней. Больше она ничего не спрашивала. Сичэнь был ей за это благодарен. Погружаться в ужас минувших лет не было никакого желания, он едва справлялся с грузом нынешнего. Глядя, как она постепенно приходит в себя, как с каждым днём всё больше времени проводит на ногах, превозмогая слабость, он не мог не гадать, что должно было случиться, чтобы сломить эту сильную, гордую, упрямую женщину? Что заставило её отказаться от жизни и просто уйти? Наблюдая за тем, как она приманивает белку на орех и весело хохочет над попытками зверька уместить крупное ядрышко за щеку, невозможно было поверить в снедавшее её некогда чёрное отчаяние. Мысли об А-Яо теперь не тревожили его неусыпно, но в такие моменты проявлялись как невидимые чернила от тепла свечи. Они всё так же доставляли тянущую боль. Где-то на задворках сознания теплилась мысль, что всё это было не случайно. Мог ли А-Яо распознать его симпатию раньше самого Сичэня? Прекрасно знакомый с характером наречённого брата, мог ли он опередить его умышленно, заточив Вэнь Цин в подземелье прежде, чем Лань Сичэнь успел наделать глупостей? Что это было: братская забота или нечто гораздо более чёрное? От этих мыслей внутри поднимался водоворот из гнева, досады, боли и непонятно как затесавшейся среди прочего призрачной благодарности. Но наиболее обескураживающим было то, что при мыслях об А-Яо в сознании всплывали не последние минуты в храме Гуанъинь, не хруст шеи, треснувшей в руке лютого мертвеца, не смертоносная струна в тонких пальцах и не запечатывающее силы касание тёплых ладоней. Нет. Он видел А-Яо тихо смеющимся над свитком с поэзией, видел его умные, сияющие радостью встречи глаза, слышал его ласковый голос, рассказывающий что-то забавное. Он вспоминал их разговоры за чаем, их прогулки среди цветущих пионов и совместные тренировки, их уроки целительной музыки. Чем больше времени они проводили вместе, тем больше Сичэнь верил в родство душ. Ни с одним человеком прежде у него не было подобного взаимопонимания. Как бы он ни любил Ванцзи, тот навсегда оставался его младшим братом, для которого Сичэнь был поддержкой и направляющей рукой, но с которым не мог беседовать на равных, как бы ни хотелось. С А-Яо же они никогда не могли наговориться, и стоило Сичэню встать на меч, покидая Башню Золотого Карпа, как в голове немедленно всплывал тысяча и один предмет, которые они не успели обсудить. А-Яо в своей шапочке, по непонятной причине казавшейся Сичэню забавной, не успевал скрыться из виду, а Сичэнь уже начинал по нему скучать. Он всё смотрел и смотрел на него, подняв в прощальном жесте ладонь, пока маленькая фигурка в золотом не становилась чёрной точкой вдали. Сичэнь гордился его успехами как своими собственными, уважал его упорство и ловкость, восхищался его терпением. Связать своего А-Яо с жестоким, расчётливым убийцей, мучителем и бездушным манипулятором он, как ни старался, не мог. Словно бы его названого брата подменили в тот день, незадолго до их визита в храм. Словно он был одержим. Эти противоречия разрывали его на части. Невозможность вырваться из порочного круга едва не сводила с ума. Отчаянное “Почему?” прожигало в сознании дыру, и он мог часами сидеть у обрыва, глядя вдаль и пытаясь найти ответы на свои вопросы. Но горы молчали, молчала и река. В Гусу пришли туманы, и рыхлые, похожие на клочья хлопка облака стали всё чаще скрывать солнце. Серые, мутные дни звучали в унисон с тоской Сичэня. Хотелось взяться за Лебин, но она не любила, когда он падал в печаль, у неё был лёгкий, весёлый нрав. Оставалось медитировать, кидать камешки в обрыв и пытаться найти выход из лабиринтов разума своими силами. Вэнь Цин провожала его тревожными взглядами, но ничего не говорила. В такие дни они могли не общаться вовсе, объясняясь жестами и выражением глаз. Что странно, их обоих это, казалось, не тревожило. Эта молчаливая, спонтанная гармония чем-то неуловимо напоминала их общение с А-Яо, и от этого болезненно тянуло внутри. Даже сидя на краю обрыва, Сичэнь ощущал её тихое целительное присутствие неподалёку. — Вы выглядите как человек, раненный в душу, — внезапно раздалось за спиной. Она присела рядом на камень, опёрлась подбородком на кулак. — Позвольте мне угадать. Вы потеряли кого-то дорогого? Вероятно, можно было не отвечать, но взгляд пытливых чёрных глаз пробирался прямо в сердце. В них не было пустого желания просеять чужие чувства как зерно, но угадывался неподдельный интерес и какая-то особенная, настороженная глубина, будто в каждом его слове предстояло искать второе дно. Помедлив, он кивнул. — Я потерял брата. — Лань Ванцзи? — в глазах Вэнь Цин промелькнуло что-то очень похожее на ужас. Он мимолётно удивился: с чего бы ей переживать смерть Ванцзи так остро? — Нет, — качнул головой Сичэнь, — С этим, слава богам, всё хорошо. Даже более чем. Ванцзи приходил трижды. Первый раз — ещё до того, как Сичэнь решился на Воззвание, и ему до сих пор было немного стыдно за то, насколько резок он был с братом. Утром, как раз перед его приходом, Сичэню показалось, что дух покинул тело Вэнь Цин, и он пережил несколько крайне мучительных мгновений, пока нащупывал её пульс. Измученный ночными бдениями и дневными попытками пробудить её, он был далеко не в лучшей форме, и нервы начинали сдавать, поэтому он лишь обнял брата и сославшись на душевное смятение, попросил оставить его одного. Как бы ни хотелось ему в тот момент рассказать Ванцзи правду, он не смел рисковать. Обескураженный Ванцзи не стал настаивать, лишь сообщил ему, что они с Вэй Усянем поселились в Облачных Глубинах и готовы помочь, если Сичэню это будет нужно. Он покивал в ответ: помочь ему они могли, лишь оставаясь в неведении. В следующий раз Ванцзи пришёл через несколько недель, огорошив Сичэня вопросами об искажении ци. Однако заверил, что его интерес не относится к адептам Гусу Лань, и Сичэнь не стал вдаваться в подробности: Вэнь Цин пришла в себя немногим более недели назад, часто проваливалась в глубокий сон, и он всё ещё боялся оставлять её одну надолго. Впрочем, Ванцзи и сам торопился, так что они расстались быстро. В свой последний визит брат был печален, на вопросы отвечал неохотно, и Сичэнь забеспокоился было, но Ванцзи отмалчивался, ссылаясь на временные трудности, спешно собрал письма, которые они обсуждали, и удалился. Больше они не виделись. Вэнь Цин прищурилась, нанизывая его на острый взгляд как на иглу. Усмехнулась горько, но отчего-то — понимающе. — Я бы предположила доблестного Чифэн-цзюня, но боюсь, благородные воины не оставляют после себя таких потерянных больных взглядов. — Дагэ ушёл много лет назад, — кивнул он. — Его настигло искажение. — Стало быть, и он не избежал предречённого, — тихо сказала она. — Да направят небеса его душу. Но это только подтверждает мою догадку, что скорбите вы не о нём. Она вздохнула и покачала головой, глядя на бегущую в ущелье реку. — Удивительно… Никогда бы не подумала, что этого… — она взглянула на Сичэня и осеклась. — Что нашего общего друга после смерти кто-то станет оплакивать. Тем более, такой человек, как вы. Ему снова повезло. Они помолчали. — Со скорбью выходит боль, — снова заговорила она. — Но вам она как будто не приносит облегчения. Что вас гложет? Сичэнь поднял глаза, проваливаясь в её взгляд как в тёмный колодец. Зачем ей знать? Какой смысл перекладывать на неё всю эту грязь? — Расскажите, — возразила его мыслям она. — Если я что-то понимаю в целительстве, так это то, что любые нарывы нужно вскрывать. Иначе их слабенькая отрава вполне может убить. — Я в порядке, вам не о чем беспокоиться, — ответил Сичэнь, глядя на реку. Она глянула разочарованно, снова покачала головой. Солнце начинало клониться к закату, опускаясь за верхушку горы, пуская по ленте реки золотистые блики. — Тогда возможно, вы ответите на мой вопрос, — снова заговорила она. — Не правда ли, это сложно, оплакивать чудовищ? Вопрос прозвенел словно пощёчина. Он обернулся к ней, и встретил нежный, полный сочувствия взгляд. — Оплакивать чудовищ — неблагоразумно, — тихо ответил Сичэнь, глядя в глаза. — Как и любить их, — возразила она. — Но раз всё это уже случилось, отрекаться от этих чувств так же бесполезно, как и пытаться их подавить. Просто поддайтесь им и позвольте вас нести. Тогда однажды они вынесут вас на берег и схлынут. Она подняла с земли маленький камешек, повертела в руках, внимательно разглядывая, и запустила в обрыв. — Но как можно любить чудовищ вопреки всякой морали? Ведь они этого не достойны, — горько улыбнулся он. — Не думала, что когда-то озвучу это, да ещё и в такой ситуации, — весело усмехнулась Вэнь Цин, но через мгновение её лицо стало серьёзным. — Любви достойны все, даже чудовища. Особенно они. Некоторых чудовищ она спасает, удерживая от падения на самом краю. Некоторых, впрочем, не спасает и она, ну так что ж теперь... Ещё один камешек полетел в пропасть, и маленькая птичка отчаянно замахала крыльями, меняя направление полёта, перья сверкнули на солнце зелёным. Вэнь Цин проводила её взглядом, мечтательно улыбаясь. — У меня тоже есть история о чудовище, Глава Лань. Хотите, расскажу? — Вы имеете в виду Старейшину Илина? — спросил он. Вэнь Цин взглянула на него с удивлением и весело рассмеялась. Смех у неё был переливчатый как трель певчей птицы. — Сложно представить человека менее подходящего на роль чудовища, чем он, — наконец сказала она, солнечно улыбаясь. — Хотя я и понимаю, откуда такое предположение. Уж каким его считали чудовищем! А между тем, чтобы увидеть истинную суть Вэй Усяня, достаточно было, если честно, просто не быть слепым. Прилетевший из ущелья ветер ухватил выбившийся из прически локон и игриво кинул ей в лицо. Она поморщилась, убирая щекотную прядь за ухо. — Хотя допускаю, что я предвзята. Мне довелось видеть Вэй Усяня в моменты крайнего отчаяния, обнажающие самые тёмные стороны души, — взгляд её был прозрачен, будто направлен внутрь себя, но улыбка всё ещё играла на губах. — Но должна сказать, у иных людей светлая сторона и вполовину не так чиста, как его тёмная. — Но ведь он отправил вас на смерть, — возразил Сичэнь. Меньше всего Вэнь Цин походила на человека готового целовать бьющую руку. — Кто вам это сказал? — удивилась она. — Таковы были требования Цзинь Гуаншаня после смерти сына, и Старейшина Илина их удовлетворил. — Старейшина Илина даже не разговаривал с Главой Цзинь после того происшествия, — улыбнулась Вэнь Цин. — Он бы не смог, слишком был подавлен. Да и мы бы ему не позволили. Одним богам известно, чем кончился бы такой разговор с его-то манерой вести беседы. Скорее всего, он бы только всё испортил и спровоцировал осаду. Она никому не сделала бы лучше. Мы думали, нам удастся её избежать. Наивные… — она усмехнулась горько. — С людьми Ланьлин Цзинь говорила я. — Вы? — изумился Сичэнь. Но тогда получается… — Да, вы всё правильно поняли, — кинула она. — Мы с братом приняли это решение. Мы не могли позволить Вэй Усяню и нашим людям умереть из-за чужой провокации и оплошности Старейшины. Слишком высокая цена. Если кто и должен был умереть, так это мы. Это был, прежде всего, наш долг перед выжившими членами семьи. Мы были к этому готовы. Но не буду лукавить, сейчас я в какой-то мере даже благодарна Мэн Яо. Он спас нас обоих, пусть и так… затейливо. Как и положено чудовищу. Сичэнь опустил глаза, уставившись на её руки. Она крутила в пальцах сорванный цветок горечавки и синие лепестки подсвечивали узор вен, проступающих под тонкой кожей. Получается, она пошла на смерть по собственной воле. — Нам никогда не понять чудовищ. Но никто не может запретить нам их любить, если по-другому не получается. — Как сделать так, чтобы получилось? — спросил он, обращаясь больше к обрыву, чем к ней. — Не знаю, — с улыбкой ответила Вэнь Цин. — А главное, зачем? Послушайте, Глава Лань, в этом соревновании по любви к чудовищам я стану вам достойным соперником. Я сидела на коленях чудовища, сожравшего половину заклинательского мира. Он рассказывал мне истории, а я слушала, и сердце замирало в груди. Он пел мне песни, а я упивалась звуком его голоса. Он верил в меня, говорил, что я смогу всё и солнце всегда будет светить на мою тропу. Он говорил, что сила моего ума вытащит меня из любой ямы. Она повернулась к нему, глядя в упор. Глаза её горели. — Я помню его смех, когда его разум ещё не помутился. Помню, как интересно и захватывающе было рядом с ним, помню давление его силы, пронизывающей, будто жар полуденного солнца. А ещё я помню, сколько орденов он вырезал, сколько деревень и городов пожёг. Помню все слова ненависти в его адрес. Каждый ядовитый укол, каждое яростное проклятье. Вы не представляете, сколько их было! Помню могильники после нашествия его армии. Плачущих вдов и детей. Падение нашего клана… Радость и боль, вера и отчаяние, почитание и ужас — всё он. Её губы дрогнули, но ни одной слезинки ни пролилось из глаз. Она смотрела с болью и мукой, но сомнения в этом взгляде не было. — Я любила его как отца и наставника. Я до сих пор его люблю. Люблю того дядю Жоханя, который меня направлял. И я верю всей душой, что где-то там оно обязательно зачтётся. Верю, что эта любовь поможет его душе возродиться чистой и на этот раз сделать всё правильно. Он сотворил много зла, я это знаю. Больше, чем кто-либо другой. Но за добро… за всё сделанное им добро я буду любить его до конца. Любовь недостойной не бывает. Она вообще не имеет окраски — она просто есть, и она демонически живуча, так что лучше бы существовать с ней в мире. Сичэнь снова подумал о Ванцзи, о том, каким замкнутым он был все эти тринадцать лет, об отчаянии, сковавшем лицо брата до появления у ворот чудака из деревни Мо. Ванцзи любил своего Вэй Ина вопреки всему, поперёк любой молвы и осуждения, пренебрегая наставлениями, невзирая на жесточайшие наказания и телесные муки. Он принимал свою любовь во всей полноте, заранее смиряясь с последствиями, вверял себя в её руки без оглядки. Возможно, именно поэтому любовь не убила его и не свела с ума. О чём-то похожем говорила ему сейчас Вэнь Цин. — Вы убили его, — внезапно сказала она. — Позвольте этому стать точкой для своих мучений, закройте за ними дверь. Оставьте себе только свет. Сичэнь повернулся к ней, не зная, что ответить. Плотно затянутый узел, живший в груди эти пару месяцев, от её слов чуть поддался. Он не исчез совсем, но дышать стало легче. Взгляд её тёмных, жгучих глаз истончил давящие путы, заставляя что-то блаженно звенеть внутри на грани ужаса и восторга, словно он не удержался и уже летел с обрыва вниз. И хотя день был пасмурный, Сичэнь не мог отделаться от ощущения, что на Вэнь Цин светило солнце, обволакивая её своими золотистыми лучами, отражаясь бликами в глазах. Завороженный, он потянулся к маленькой ладони, укладывая на свою. Тонкие пальцы лежали поверх мозолей от меча, их тёплый медовый оттенок был особенно заметен на фоне нефритово-белой кожи его руки. Будто в забытьи, он склонился, прижимаясь губами к острым костяшкам, меж пятнышек недавно заживших ран, почти ощущая губами фантомную сладость. В голове стоял ровный гул, сердце норовило выломиться из груди, и Сичэнь закрыл глаза. Она не отнимала руки. Лёгкое прикосновение к волосам разлилось по телу теплом. Ладонь прошлась по макушке невесомой лаской, нежной, полузабытой. Так его гладила когда-то мама в дни их редких свиданий. Боги, как же это было давно! Пальцы заправили ему за ухо упавшую на лицо прядь, пригладили, скользнули по скуле, игриво потёрли мочку. — Мне кажется, кто-то идёт, — прошептала она, разбивая магию момента словно стеклянный шар. Он резко выпрямился и обернулся: к домику приближался дядя. В голову ударила мерзкая досада на себя самого, защитный барьер вокруг дома был настроен на семью и Лань Цинце, но до сих пор Сичэнь всегда был бдителен. Сейчас Вэнь Цин уже не успеет незаметно зайти внутрь. — Оставайтесь здесь, — сказал он, взглянув на неё, мимоходом отмечая порозовевшие щёки и влажно блестящие глаза. — Лучше, чтобы вас не видели. — Хорошо, — кивнула она. — Кто это? — Мой дядя, — ответил Сичэнь, спешно вставая. — Лань Цижэнь. Он успел заметить удивление и странную заинтересованность на её лице, но задавать вопросы было некогда. Дядя пока не мог их увидеть, и лучше было не давать ему такой возможности. Когда Сичэнь вышел из-за угла дома, дядя уже поднимался по ступенькам. — Приветствую, дядя. Лань Цижэнь обернулся, явно не ожидая его появления за своей спиной. — Здравствуй, племянник, — его проницательный взгляд прошёлся по Сичэню словно губка, совершенно точно замечая и горящий взгляд, и порозовевшие уши. Брови его изогнулись в удивлении. — Должен заметить, ты выглядишь намного лучше, чем в нашу последнюю встречу. Вижу, уединение пошло тебе на пользу. Это радостно. — Так и есть, — кивнул Сичэнь, открывая дверь, отмечая бледность дяди и то, как он заметно хромал. — Я рад тебя видеть. Как твоё здоровье? Неудачная охота? — Напротив, очень удачная, — Лань Цижэнь довольно улыбнулся в усы, но мгновенно опомнился, возвращая себе прежнюю серьёзность. — Меня немного задело, но стараниями Лань Цинце и Ванцзи беспокоиться больше не о чем. — Отрадно слышать, — ответил Сичэнь, испытав лёгкий укол совести. Судя по его виду, дядя сильно пострадал, пусть и не признавался в этом. Ходьба до сих пор давалась ему тяжело, а Глава даже не был в курсе. Он в неоплатном долгу перед Ванцзи, которому вместо того, чтобы наслаждаться выстраданной любовью, пришлось взвалить на себя заботы о клане и о дяде. — Что привело тебя ко мне сегодня? Зная твою мудрость, мне сложно поверить, что в ордене что-то стряслось. — Пока нет, но в ближайшее время грозит, — голос дяди был напряжён, и Сичэнь вгляделся повнимательнее. — Ты нужен нам! Лань Цижень совершенно точно пребывал в крайнем возмущении. Его глаза едва не метали молнии, губы были плотно сжаты, и он беспрестанно пропускал бороду через кулак, что было явным признаком разыгравшегося волнения. — Я в вашем распоряжении, дядя. Чаю? — Боюсь, у нас нет времени, — отрицательно покачал головой Лань Цижэнь, и Сичэнь насторожился. — Что ж, в таком случае, я весь внимание. Дядя вынул из рукава свиток и Сичэнь с удивлением заметил на нём гербовую печать Юньмэн Цзян. О чём таком мог писать Цзян Ваньинь, что настолько встревожило бы дядю? К счастью, ему недолго оставалось мучиться догадками. Поморщившись, дядя протянул ему свиток: — Прочти. — Следует ли мне готовиться к худшему? — уточнил Сичэнь, разворачивая послание и вопросительно глядя на своего гостя. Выражение лица дяди не поддавалось описанию, и Сичэнь опустил голову, пробегаясь глазами по аккуратным символам. Письмо было коротким и заняло не более пары мгновений. Надо сказать, для сути послания у Цзян Ваньиня был на диво ровный, практически каллиграфический почерк, хоть сейчас в пример молодняку. В том, что письмо было написано рукой Главы Цзян, сомнений не возникало. Во-первых, Сичэнь помнил его манеру излагать мысли на бумаге ещё со времён Низвержения: для своего поистине огненного темперамента Цзян Ваньинь был неожиданно лаконичен в письмах. А во-вторых, деликатность послания не позволила бы доверить его писарю. — Ну, что скажешь? — прозвучало возмущённое дядино. — Каково бесстыдство! Сущий кошмар! — Ну что ты, дядя, — Лань Сичэнь прикладывал огромные усилия, но всё же не смог сдержать улыбки. — Сватовство — не повод для гнева. Что сказал Ванцзи? — Ты полагаешь, я донёс это до его сведения?! Хватает уже того, что паскудник жил в его цзинши в Облачных Глубинах! Какой пример они подают молодёжи?! Не успели мы порадоваться его отъезду, как он осмелился… осмелился… — Вэй Усянь покинул Гусу? — Сичэнь нахмурился. Так вот почему Ванцзи был так печален. — Уже около месяца назад. Он вернулся в клан Юньмэн Цзян, на этот раз — официально. Я слышал, Глава сделал его своим советником. Теперь всё стало ясно. Какими бы ни были причины отъезда Вэй Усяня, ни он, ни Ванцзи не были этому рады. Не выдержав разлуки, Вэй Усянь перешёл к решительным действиям, наплевав на возможные пересуды и скандалы. Сичэнь им тихо восхищался. Эти двое в своём упорстве и стремлении любить несомненно стоили друг друга. — Что ты собираешься делать? — спросил дядя, неодобрительно глядя на улыбающегося Сичэня. — Для начала, поговорить с Ванцзи, — Сичэнь поднялся и подошёл к ширме, меняя простой верхний халат на клановые одежды и пристёгивая перевязь с Шоюэ. — И что потом? — дядя последовал за ним прочь из дома, нервно хлопнув дверью. Они спустились с крыльца и Сичэнь положил на воздух Шоюэ: учитывая, как дядя подволакивал ногу, от прогулки, пусть и неспешной, им следовало воздержаться. Внутри пузырился смех от неожиданного поворота событий, отголоски разговора с Вэнь Цин стояли на страже его душевного спокойствия, и память о несмелой ласке наполняла светом всё внутри. Впервые за долгое время он чувствовал себя восхитительно живым. — Потом, — лучезарно улыбнулся Сичэнь, вставая на меч, — мы напишем ответ.