Сны Жёлтого Проса

В тот вечер после происшествия на каменоломне Вэй Ин всё-таки утащил их пить. Воспоминания старика Люй показали незнакомого мужчину в одеждах Юньмэн Цзян, но вряд ли им суждено было его найти: вполне возможно, тот уже затерялся на просторах Поднебесной, а то и вовсе кормил собою червей, более не нужный своему хозяину. Поддельный свиток с печатью Юньмэн Цзян тоже не был особенно разговорчив. — Почерк не твой, — безапелляционно заявил Не Хуайсан, брезгливо отбрасывая письмо, — и даже стиль не выдержали, ну что за люди?! — Некому было оценивать, — мрачно отозвался Цзян Чэн. — Среди достоинств старика Люя знание изящной словесности не числилось. Зато печать точно наша. Надо думать, крыса сделала слепок. — И вот её бы не мешало вычислить, — наполняя чаши, заметил Вэй Ин. — Осталось придумать, как именно. — Да, крыс в Юньмэне нынче развелось много, — Цзян Чэн пытливо уставился на своё вино в чашке, но оно молчало. — Спасибо за помощь, глава Не, — внезапно вспомнил он. — Я так и не поблагодарил вас за сегодняшнее. Что это было за заклятье? — Пустяки, детский трюк, даже заклятием не назовёшь, — отмахнулся тот. — Путь крови, в Цинхэ Не его каждый отрок знает. С ним удобно отслеживать в ночи раненую дичь. Его почти не используют на людях, как я о нём вообще вспомнил?! — А-Сан всегда отличался сообразительностью, — отсалютовал им чашей Вэй Ин. — Давайте выпьем за то, чтобы сознание наше и впредь ничто не могло затмить. Кстати, А-Чэн, как с этим? Он прикончил своё вино и уставился на брата заинтересованно. — Приемлемо, — сухо ответил тот. Рассказывать Вэй Ину, что дыхание в груди до сих пор спирает, было незачем. Образ плотины, нарисованный Не Хуайсаном, был пугающе точным. Цзян Чэн ощущал себя наполненным до краёв, жгучий поток энергии бился внутри, словно вражеская осада в ворота крепости. Казалось, все кости напряглись, сдерживая это давление. Горло сковало напряжение, но мысли надо всем этим текли ясно. — Отлично! — просиял Вэй Ин. — Нужно найти способ распечатать твои потоки как можно скорее, — заметил Цзян Чэн, подставляя чашу под горлышко кувшина. — Я работаю над этим, — покивал брат. — Знаете, глава Цзян, быть может, стоит поискать иные способы откачки энергии? — задумчиво заметил Не Хуайсан, баюкая в ладонях чашу с вином. Блики свечей играли на позолоте его клановых одежд, окутывая главу величественным сиянием. — Например, какие? В бутылочку собирать? — хохотнул Вэй Ин. — А, нет-нет-нет, А-Чэн, я придумал — тебе нужно чаще пользоваться талисманом телепортации! Он как раз отнимает много энергии. — Идиот, дело не в энергии, а в её составе, — попытался отвесить ему подзатыльник Цзян Чэн, но тот ловко увернулся, будто бы даже не задумываясь, на чистой памяти тела. — Ну, в принципе, если у тебя не будет сил ни на что, не будет сил и на гнев, — развёл руками брат. — Или вот ещё: не хочешь ли в поля? Скоро как раз сбор урожая! — Я тебя самого в поля зашлю, будет тебе твой Ханьгуан-цзюнь пареный рис носить на обед, — отбрил Цзян Чэн. — Ах, это было бы так здорово! — немедленно разулыбался Вэй Ин, — Я бы весь день работал на солнышке, а он бы вёл хозяйство, это ли не мечта? Не Хуайсан спрятал улыбку за рукавом, а Цзян Чэн устало потёр лоб. — Вот он обрадуется-то, что ему уготована роль послушной жены! — не смог не поддеть Цзян Чэн. — В Гусу чтят послушание, — нагло улыбнулся Вэй Ин, и Не Хуайсан закашлялся, заливаясь краской. — Умоляю, заткнись! — воскликнул Цзян Чэн, еле сдерживаясь, чтобы не запустить в брата чашкой. Весёлый смех Вэй Ина рассыпался по гостевому залу, где они сидели, прокатился по полу и вылетел в окно. На Юньмэн опустилась летняя ночь, плотная и душная. Впервые за долгое время Цзян Чэну было уютно. Несмотря на происшествия ушедшего дня и угрозу со стороны Фаней, несмотря на все имеющиеся проблемы и напряжение, давящее на грудь, сидеть вот так — пить и вести беседу с людьми, которых он мог назвать друзьями — было благословением. Возможно, для подобного было не время, но разменяв четвёртый десяток, Цзян Чэн сильно сомневался, что время для дружбы когда-либо наступит само, если только не вырвать его у жизни силой. Компания пустых кувшинов становилась всё более многочисленной, Вэй Ин рассказывал о своих похождениях, размахивая руками и говоря на разные голоса, практически разыгрывая представление. Глаза его блестели живо и радостно, он то и дело сдувал падающую на глаза чёлку, и выглядел при этом по-детски дурашливо — таким, каким Цзян Чэн его помнил все эти годы, пусть и с другими чертами. Сейчас Вэй Ин был не надломленным Старейшиной, не потерявшим контроль некромантом, не полубезумным отрезанным рукавом из деревеньки Мо — нет, это был его проказливый братец, раздражающий и шумный, именно тот, без которого Цзян Чэн и сам был неполон. «Как после всего, выпавшего на его долю, ему удаётся быть настолько беспечным?!» — в изумлении подумал Цзян Чэн. Выпивка всегда настраивала его на философский лад. Давление энергии внутри не развеялось под действием алкоголя, вопреки предположениям Вэй Ина, но воспринималось теперь будто сквозь вуаль тонкого шёлка, как и вся прочая реальность — менее чёткая, не такая болезненная, отчасти загадочная. Так было, несомненно, легче. Не Хуайсан, распахнувший от жары ворот одежд и подложив под локоть подушку, опирался на руку позади себя, тихо посмеиваясь над рассказами приятеля. Тёмные пряди, не сколотые шпилькой, рассыпались по плечам: где-то в середине вечера Вэй Ину удалось взять его на слабо в скоростном плетении косичек. Цзян Чэн невероятным усилием сумел отстоять суверенитет своих волос. Щёки А-Сана нежно порозовели, влажные от вина губы блестели в густом свете ламп, и он то и дело прикусывал пухлую нижнюю, так что она уже была насыщенно-розового цвета. Одна капля застыла в ямочке над подбородком, и у Цзян Чэна буквально чесались пальцы её стереть. Было в таком А-Сане, расслабленном и весёлом, что-то удивительно тёплое, и Цзян Чэн затруднялся вспомнить, когда в последний раз видел его таким. Наверное, ещё до войны. От воспоминаний о том далёком, солнечном времени и преждевременно отобранной юности щемило сердце. Хотелось хотя бы на день вернуть тех бесшабашных и несмышлёных юнцов, творящих глупости так, словно ничто на свете не в силах их остановить. А-Сан заметил его пристальный взгляд и глянул на Цзян Чэна искоса, прищурившись: только блеск меж пушистых щёточек ресниц говорил о том, что на него смотрят. Этот хитрый полувзгляд щекоткой рассыпался по телу. Язык скользнул по растревоженной губе, белые зубы снова смяли нежную плоть, и в этом вполне невинном жесте хмельной мозг Цзян Чэна углядел нечто распутное. Каково будет самому прикусить эту нежную губу? У неё наверняка пьяный, терпкий вкус… Словно услышав его мысли, А-Сан поднёс к губам чашку, отпивая. Белое горло дрогнуло, сглатывая, и взгляд Цзян Чэна стёк вниз к вырезу ханьфу и канту клановых одежд. Блеск позолоты ударил в лицо отрезвляюще. Какого гуля он тут думает о своём друге?! — Мне, пожалуй, достаточно, — сказал он, решительно отодвигая чашку и поднимаясь. Реальность немного накренилась, но не критично, до своих комнат он дойдёт. — Не-е-ет, — немедленно заныл Вэй Ин, — А-Чэн, когда мы ещё вот так посидим? — Через две недели на твоей свадьбе. — Так я тогда буду уже скучный и женатый… замужний… — запутался он, — Несвободный, в общем! Шалить не смогу. Это наш последний шанс! — Думаю, Лань Ванцзи знает, что встать на пути твоего единения с вином — невозможно, а значит у нас ещё будет возможность повторить и не раз, — возразил Цзян Чэн. — Да и мне завтра предстоит дорога, — внезапно подхватил Не Хуайсан. — Это был долгий день. Глава Цзян, поможете мне? — он протянул руку, Цзян Чэн дёрнул его на себя, помогая встать, и, очевидно, не рассчитал силу: стремительно поднявшийся Не Хуайсан с тихим «ой!» впечатался ему в грудь, так что они оба едва не повалились обратно на пол. Удивлённый выдох осел у Цзян Чэна на подбородке, ладонь А-Сана легла на грудь. От него пахло вином, курящимися в комнате благовониями и чем-то сладким, цветочным… Сиренью?.. Пришлось сглотнуть мгновенно набежавшую слюну. Прелестницы, скрашивающие порой ночи главы Цзян, пахли похоже, когда не осыпали себя слоями пудры. Тело реагировало на этот запах вполне определённым образом. Демон побери, только этого не хватало! Он выпустил руку А-Сана и шагнул назад. — Прости, — смущённо улыбнулся Не Хуайсан. — Я такой неуклюжий. Оливковые глаза глянцево блестели, глядя прямо и открыто, будто брали на слабо. Детское «Что смотришь?!» так и рвалось с языка, но Цзян Чэн задвинул его подальше и лишь нахмурился, отмахиваясь: он, в конце концов, давно не ребёнок. А-Сан снова нервно облизал и прикусил губу, и Цзян Чэн подумал, что лучше бы уйти побыстрее. Вся эта ситуация становилась неудобной. Никогда прежде его тело не заявляло о своих желаниях так внезапно и громко. И он, признаться, был тому рад: возбудиться где-нибудь на Совете было бы совершенно некстати — среди глав мелких кланов встречались и женщины, весьма миловидные притом. К мужчинам же своего круга Цзян Чэна почти никогда не влекло, тем более так откровенно: все они так или иначе были угрозой. — Идите, идите, детишки, — проворчал Вэй Ин, снова наполняя чашку. — Так и знал, что мне придётся заканчивать наедине с луной! Он отсалютовал белому диску за окном и отпил. — Проводите меня до покоев, глава Цзян? Боюсь, я не запомнил дороги, — повинился Не Хуайсан. — Разумеется, — мысленно выругавшись, согласился Цзян Чэн. — До завтра, пьянь! Он махнул рукой Вэй Ину, и тот, занятый вином, помахал им в ответ, не отнимая чашки ото рта. Стоило выйти в анфиладу, как А-Сан угрожающе покачнулся, хватаясь за локоть Цзян Чэна. — Ох и забористое это ваше южное вино! — пожаловался он. — Следовало закончить раньше. Это всё Вэй Ин! Знает, как споить. Жизнь другая, а бес всё тот же. Планировался дружеский вечер, а не ностальгическая попойка. — Ой, да ладно! Ностальгическая попойка — тоже хорошо, — хихикнул А-Сан, останавливаясь. — Смотрите, глава Цзян, какая красота! Полная луна облила закрывшиеся лотосовые бутоны расплавленным серебром, начертила дрожащими штрихами дорожку на тёмной воде. На берегу спящими чудовищами затаились пагоды. Яркие по летнему времени звёзды возлежали на безоблачном небе как перламутровые пуговицы на отрезе чёрного шёлка. Пальцы А-Сана скользнули по предплечью вниз, добрались до кожи, очертили край браслета. — Я рад, что смог помочь вам, — тихо сказал он, глядя на небо. — Я всегда буду помогать вам. — Я признателен, — ответил Цзян Чэн сколь мог твёрдо, собирая эмоции в кулак. Нежные пальцы ласкали запястье, и от этих нехитрых движений по телу расползалось тепло, что было совершенно не к месту. В голове сделалось пусто, мучительно хотелось подставиться под касания, насладиться ими, принять чужое тепло. Палец скользнул под ладонь и острый ноготь прочертил линию на внутренней стороне, прямо поверх пульса. Тело пробило дрожью, которую едва удалось сдержать, и Цзян Чэн, осторожно обхватив пальцами тонкое запястье Не Хуайсана, вернул его на свой локоть. А-Сан дёрнулся, глянул обиженно, снова прикусывая проклятую губу. — Он вернулся… Вы рады? — Кто? — Вэй Ин. Вы рады, что он вернулся? Цзян Чэн хмыкнул. Рад ли он? Более сложного вопроса сложно представить. — Я рад, что он наконец-то выполняет обещанное. — Вам стало будто бы спокойнее с ним. — Каким бы он ни был придурком, от него есть польза, нельзя не признать. — Отлично, — удовлетворённо улыбнулся Не Хуайсан, словно во всём случившемся была его заслуга. — Это отлично. Значит, всё не зря. — Идём? — шагнул в сторону Цзян Чэн. А-Сан кивнул и, бросив печальный взгляд на сияющее созвездиями небо, двинулся следом. Он крепко держал Цзян Чэна под локоть, почти обнимая его руку, будто боялся упасть. «Крепко же его взяло», — с неожиданным умилением подумал Цзян Чэн, украдкой глянув на гостя. — Пришли, — они остановились у резных дверей, и Не Хуайсан со вздохом отстранился. — Благодарю, — он шагнул в двери, но вдруг развернулся, приваливаясь к ней спиной. — Это был отличный вечер. Спасибо, что пригласили меня остаться. Он склонил голову на бок, мягко улыбаясь и бледный язык луны лизнул изгиб тонкой шеи. Клановые одежды смотрелись на Не Хуайсане чересчур объёмно, подчёркивая хрупкость завёрнутого в них тела. Запястья, выглядывающие из рукавов, выглядели тонкими и хрупкими, как птичьи лапки. Такой, расслабленный и встрёпанный, с раздвинутым воротом, он выглядел мальчишкой, обряженным в доставшиеся от старшего брата одежды, явно не подходящие по размеру. Собственно, как и всё остальное, доставшееся от брата — клан, связи, статус. Для Не Хуайсана всего этого было слишком много. Во всяком случае, так считали многие, если не все представители заклинательского мира. Цзян Чэна самого удивляло, почему он не входил в их число. Однако его общение с Хуайсаном всегда оказывалось исключительно полезным, раз за разом доказывая, насколько умным, ловким и проницательным был новый глава Не на самом деле. Не признать этого было бы неблагодарностью. — Вам здесь всегда рады, глава Не, — сказал Цзян Чэн, будучи как никогда искренен в своих словах. — Почему? — вдруг спросил Не Хуайсан, и взгляд его обрёл остроту. Зубы снова прижали нижнюю губу, уже порядком припухшую, да так и не выпустили. Примятая, измученная плоть притягивала взгляд. Занавешенное алкоголем сознание не в силах было решать две задачи одновременно, и сосредоточиться на заданном вопросе у Цзян Чэна не выходило. — Так уж сложилось. Зубы скользнули по влажной мякоти, улыбка напротив влажно сверкнула в свете луны. — Я особенный? — пришёл на помощь А-Сан, лукаво глядя из под ресниц. — Пожалуй, — ответил Цзян Чэн с неожиданной хрипотцой в голосе, не особенно задумываясь о последствиях. А следовало бы. Веселье мгновенно испарилось с лица Не Хуайсана, уступив место отчаянной решимости. Прерывисто вздохнув, он шагнул вперёд и, привстав на цыпочки, прижался губами ко рту Цзян Чэна. Прохладные пальцы легли на шею, щекотно погладили. Острые зубы прихватили край рта, слегка сжали, потянули — и тут же отпустили. На губах осел тёплый выдох, едва успевший растаять, прежде чем Цзян Чэна сорвало. Голову повело так резко, будто он залпом опустошил ещё один кувшин вина поверх уже выпитого. Пальцы сами скользнули в волосы — тяжёлые, гладкие — сжали требовательно. А-Сан еле слышно охнул не то от боли, не то от нетерпения, и Цзян Чэн, не задумываясь более о приличиях, жадно впился в мягкую губу. Что-то с тихим стуком упало на пол, и руки Не Хуайсана притянули его ближе. Ногти прошлись по коже под волосами, дразня и распаляя, и Цзян Чэн проник языком в покорно приоткрывшийся рот. Целовать его было упоительно до звона в ушах. Слушать тихие вздохи наслаждения, ощущать, как проворные пальцы сдвигают ворот и скользят по груди, как притирается плотнее горячее тело. Ощущение другого человека под руками, близкого не только физически, но и душевно, ошеломляло и восторгало, как дождь в засуху. — Нужно зайти внутрь, — прошептал Не Хуайсан, когда Цзян Чэн выпустил его рот только затем, чтобы попробовать на вкус бледную шею. — Да… ещё... Он тонко стонал на пределе слышимости, подставляясь под поцелуи. Цзян Чэну редко доводилось бывать с мужчинами: они в весёлых домах почти не встречались. К тому же, такая близость пусть и была понятнее утех с женщинами, требовала терпения, а оно у главы Цзян редко водилось в избытке. Когда хотелось разрядки, но выносить женское общество не было сил, он чаще просто справлялся сам. Но ни один мужчина до сих пор не загорался в его руках так стремительно, как Не Хуайсан: он хватался за Цзян Чэна будто за последнюю опору, дыша как после боя, подставлялся под губы и ладони, словно боялся упустить малейшее касание. Он прикусывал губы, но стоны всё равно прорывались, лаская слух. Узкая ладонь скользнула к паху и сжала через ткань напряжённое естество Цзян Чэна. — Внутрь, сейчас же, — прошипел А-Сан, толкая дверь спиной и дёргая его за ханьфу. Они ввалились в комнату, запинаясь и едва не падая. С нежданной силой в руках А-Сан толкнул его на кровать и оседлал бёдра. — Признайся, ты это заранее придумал? — прошептал Цзян Чэн, проводя одной рукой по оголившейся в вырезе халата груди, а другой сжимая плотную ягодицу. — Что придумал, твою руку на моей заднице? — плотоядно улыбнулся А-Сан, развязывая пояс. — Как можно! — Неужто убрать? — приподнял брови Цзян Чэн. — Ни в коем случае, — прошептал тот, сбрасывая наконец верхний халат, а за ним и нижний. Он ёрзал, каждым движением проходясь по напряженному члену Цзян Чэна, это было одновременно мучительно и сладко. Пряди волос рассыпались по худым плечам, касаясь заострившихся сосков. А-Сан откинулся назад, проводя ладонями по своей груди, откровенно наслаждаясь. Взгляду открылся приятный рельеф тренированного тела, что было довольно неожиданно при его внешней хрупкости. Худой живот под пальцами Цзян Чэна дрогнул, напрягаясь: за нежной кожей ощущалась сила мышц, не чуждых телесным практикам. А-Сан тряхнул головой, глянул игриво из-за завесы волос. «Красуется, — с пьяным восторгом подумал Цзян Чэн, — как наложница». С каждым движением в Не Хуайсане проступало что-то дикое и несдержанное, отчасти распутное, словно, сбросив клановые одежды, он мог наконец-то быть собой. — Хочешь меня? — выдохнул он в губы Цзян Чэна, склонившись и придавливая промежностью налившийся желанием член. — Сам-то как думаешь? — ответил Цзян Чэн, сжимая пальцы на маленькой округлой заднице. Просияв, А-Сан плавно сместился ниже и прижался ртом к члену поверх ткани штанов. Прихватил губами, прошёлся по всей длине. Цзян Чэн привстал, опершись на локти, и поймал обжигающий недвусмысленный взгляд. Если он что-нибудь понимал в желании, то его сейчас безудержно вожделели, и это было взаимно. В два счёта разобравшись с завязками, Не Хуайсан потянул его штаны вниз. Повозившись, избавился от своих. Сапоги с тихим стуком упали на пол. И пяти минут не прошло, а Цзян Чэн уже лежал перед главой Не полуголый, а тот — совершенно обнажённый, решительный — оглаживал горячими ладонями его ноги, не сводя глаз с прижавшегося к животу члена. Эта дикая, будто взятая из бредового сна картина должна была оттолкнуть, отрезвить, но лишь сильнее завела. Рука сама потянулась погладить нежную щеку, и Не Хуайсан подался в касание. Большой палец Цзян Чэна прошёлся по его нижней губе, приминая, скользя в тёплое, влажное нутро. Глянув пьяно, А-Сан обхватил губами его палец, втянул в рот, посасывая, трогая языком. От этой демонстрации пах свело желанием. — А-Сан, — позвал Цзян Чэн, отнимая руку, — твоему рту есть... лучшее применение. — Это какое же? — хитро прищурившись, облизнулся тот. — Иди сюда, покажу. Подтянувшись на руках, Не Хуайсан рванулся вперёд, и Цзян Чэн подхватил его за плечи, переворачивая и прижимая собой к кровати. Он едва успел заметить удивление на лице напротив, прежде чем заткнул А-Сана поцелуем. Тот был горячий, тонкий и злой: пальцы впивались в плечи Цзян Чэна, сдирая оставшиеся одежды, так что ткань жалобно трещала. Острые зубы поймали язык, прикусывая едва не до боли. Пах притёрся к паху, и Не Хуайсан нетерпеливо зарычал в поцелуй. Избавившись от лишних тряпок, Цзян Чэн приподнялся на руках, оценивая вид. На щеках Не Хуайсана горел неровный румянец, стекая на грудь, волосы разметались по постели, он смотрел голодно и уязвимо, словно наслаждался собственным обманчивым бессилием в клетке чужих рук. Он был таким тонким, что при желании мог бы спрятаться за Цзян Чэном весь, но выступавшие там и здесь мышцы разбивали иллюзию беспомощности, не давая ей стать полной. Руки сомкнулись на спине Цзян Чэна и разошлись, зарываясь острыми ногтями в кожу, болезненно и будоражаще до дрожи. — Такой сильный, — с тихим восторгом прошептал Не Хуайсан, водя ладонями по его груди. — Покажите мне свою ярость, глава Цзян… — выдохнул он, пальцы добрались до горла Цзян Чэна, угрожающе сжали, перекрывая вдох. «Что ты творишь, мать твою?!» — пронеслось в голове обжигающее. Он схватился за чужие запястья, с усилием размыкая хватку Не Хуайсана, преодолевая сопротивление. Мышцы на худых руках отчаянно напряглись, А-Сан напряженно выдохнул, но Цзян Чэн был сильнее. Прижав руки к постели, Цзян Чэн дёрнулся вниз и сомкнул зубы на нежной шее. Жалобный крик прокатился мурашками по спине, А-Сан обхватил ногами его бёдра, притираясь. Его член пачкал смазкой живот Цзян Чэна, но на это было решительно плевать. Слишком вкусной оказалась тонкая, пахнущая сиренью кожа, слишком сладко было видеть распускавшиеся на ней тёмные цветы. Трения было мало. А-Сан скулил, подаваясь вперёд, но ради удовольствия его помучить Цзян Чэн готов был потерпеть: слишком упоительными были эти неудовлетворённые стоны. Только вот дышать становилось всё тяжелее, будто пальцы А-Сана до сих пор сжимали горло. — Возьми меня, — втёк в уши горячечный шёпот. — Разорви, изрань, присвой… Хочу кричать и биться под тобой… Хочу сорвать голос: я ведь всё равно ничего не смогу сделать. Давай же… Ну! — Да ты спятил, — выдохнул ему в шею Цзян Чэн, любуясь творением губ своих. — Ты не представляешь, — низко рассмеялся А-Сан и врезал ему пяткой в поясницу. Приподнявшись, Цзян Чэн взглянул на его лицо. Глаза в свете единственного светильника казались инфернально чёрными, хищными, словно Не Хуайсан собирался его сожрать прямо сейчас, без палочек и соуса. Он вскинулся вдруг, толкая Цзян Чэна в грудь и переворачивая его на спину. Царапнул ногтями по животу, сполз ниже и, жадно втянув воздух, наделся ртом на его член. Это было лучше, чем все весенние дома вместе взятые. Взяв быстрый ритм, А-Сан напористо ласкал, впуская в самое горло, так что выдохи оседали на волосках в паху. Зубы царапнули у основания члена, и Цзян Чэн намотал на кулак разметавшиеся волосы, предупреждающе сжав. А-Сан с силой выдохнул через нос, не то испуганно, не то восторженно. Подался назад, обхватил губами головку, толкнувшись языком в щель, и резко наделся снова, блаженно застонав. Цзян Чэн хватал открытым ртом воздух, добрая половина которого, казалось, не доходила до лёгких. Было невероятно душно, жарко и мучительно хорошо. Член упирался в нежную стенку горла, ногти Не Хуайсана впивались в бедро, и эта маленькая боль оттеняла наслаждение, как острый перец еду. Свободной рукой А-Сан трогал себя: Цзян Чэну был виден край его быстро мелькавшего локтя. «Ему нравится сосать мой член», — с неизведанным ранее восхищением подумал он. Внезапно А-Сан замедлился, будто ожидая чего-то, из-под его закрытых век текли слёзы, с мокрого подбородка едва не капала слюна. Он загнанно застонал, не выпуская член изо рта и распахнул глаза, глядя снизу вверх жалобно, просяще. От вибрации и от этого взгляда Цзян Чэна пробрало крупной дрожью, руша последние пределы. Он до боли сжал пальцы в волосах А-Сана и резко толкнулся вперёд, выбивая приглушённый стон. Он таранил этот горячий рот мощными толчками, каждый раз погружаясь до конца, не отводя взгляда от влажных, жертвенных глаз. Он бы, пожалуй, поверил этой немой мольбе о пощаде, если бы губы А-Сана не смыкались вокруг его плоти так жадно. Длинно застонав, Не Хуайсан забился словно в припадке. Испугавшись, что сделал больно, Цзян Чэн остановился, усилием воли игнорируя сумасшедшую пульсацию в паху и выпуская из пальцев влажные волосы. Он обхватил Не Хуайсана за острые плечи, притягивая ближе. — А-Сан, всё в порядке?.. Собравшиеся мокрыми кисточками ресницы дрогнули, и Цзян Чэн встретил томный, текучий взгляд. — Всё просто отлично, — хрипло ответил Не Хуайсан, проводя по его подбородку пальцем, измазанным в чём-то скользком. В ноздри ударил пряный, порочный запах семени. Возбуждение вдруг стало таким острым, что Цзян Чэн завис на самом краю, едва не проваливаясь в экстаз. — Так любишь член во рту? — спросил он, проводя пальцем по натруженным, алым губам. — Если это твой член и в моём рту, то люблю, — дразняще усмехнулся Не Хуайсан под касанием. — И думаю, что не только во рту, — он отпрянул и положил на грудь Цзян Чэну ладонь, не давая придвинуться. — Сядь и смотри. Переместившись ближе к краю кровати, Не Хуайсан взялся одной рукой за столбик и сел спиной к Цзян Чену, широко разведя колени. Округлые полушария разошлись, открывая взгляду плотно сжатый вход в тело. Тонкие пальцы, измазанные в семени, скользнули в промежность, мягко обвели отверстие, отступили, вернулись... Это было одно из самых непристойных зрелищ, которые Цзян Чэну доводилось видеть в жизни. Дышать было тяжело, грудь сдавило до боли, казалось ещё немного — и рёбра треснут как оброненный на брусчатку арбуз, алый сок брызнет во все стороны и ошмётки мякоти уделают всё вокруг. А-Сан провёл пальцем по расселине, накрыл вход, надавил, проникая самым кончиком, и призывно глянул через плечо: — Хочешь? — Я бы поспорил, кто из нас хочет больше, — жёстко ответил Цзян Чэн, опустив неподвижную ладонь на член. Ласкать себя более уверенно он не рискнул: не хотелось достичь разрядки преждевременно. — О, да, я хочу, — выдохнул Не Хуайсан, проникая в себя пальцем на всю длину. — Хочу тебя внутри. За все те разы, что видел тебя на охоте и жалел, что не могу отдаться тебе прямо там. — Среди мертвецов?! А-Сан, ну и фантазии у тебя, — усмехнулся он, съезжая с темы. Упоминание мертвецов были кстати — оно помогло не сорваться, глядя на то, как Не Хуайсан подаётся уже на два пальца, как плещут по лопаткам лёгкие пряди. С трудом верилось, что это — его робкий друг юности, молчаливый и неуверенный, с кротким взглядом и мягкой улыбкой. Нынешний демон порока не имел с застенчивым главой ничего общего. — О-о-о, хочешь послушать о моих фантазиях? — лица не было видно, но Цзян Чэн слышал улыбку в этом вопросе. — Удиви меня. — Ах, мой глава, за пятнадцать лет у меня накопилось много удивительного! Начнём с того, что ты мог бы взять меня ещё в Гусу, прямо у их проклятой стены, — тонкие пальцы разошлись ножницами, и А-Сан коротко простонал. — Впечатал бы меня в неё спиной, приподнял своими сильными руками и выдрал прямо там. — Там же люди ходят, — против воли возразил Цзян Чэн, чувствуя, как пылают щёки. Что за блядство?! Ему же не пятнадцать, чтобы смущаться от фантазий подобного толка! «Неужели он хотел уже тогда?..» Не Хуайсан нервно рассмеялся. — О, да. Чопорные Лани, слова им не скажи, старикан Цижэнь, протёртый синий чулок. Нельзя, чтобы они сбежались, они бы нам помешали. Поэтому мне пришлось бы быть очень тихим, я закусил бы рукав, чтобы не стонать от боли и наслаждения. Ведь ты, конечно, порвал бы меня: я тогда был такой узенький, нетронутый. Подумай, что ты упустил… — третий палец протиснулся на фалангу, и Не Хуайсан коротко вскрикнул. Его рука обвивала резной столбик, сжимая до побелевших костяшек. Мышцы на предплечье дрожали, то напрягаясь, то расслабляясь. Цзян Чэн перевёл взгляд на эту руку, потому что смотреть на пальцы в заднице становилось невозможно. Но он всё равно смотрел, с усилием сглатывая пересохшим горлом. — Потом, во время войны, ты был такой ожесточённый, такой отчаявшийся, едва не сочился болью. Каждый раз, как видел тебя, хотел упасть перед тобой на колени, чтобы ты вбивался в мой рот, совсем как сегодня, чтобы выпустил в меня свою горечь, чтобы забылся хоть ненадолго… — Почему ты молчал?.. — не сдержался Цзян Чэн. — Ты себя со стороны видел бы, — с нежностью в голосе сказал А-Сан. — О, этот суровый взгляд, эти вечно сдвинутые брови, у тебя даже руки почти всегда в кулаки сжаты. Как бы меня ни заводило всё это, удар Цзыдяня не заводит абсолютно точно. — Да неужели? — принял правила игры Цзян Чэн, придвигаясь ближе. — Не заводит бушующая вокруг тебя молния, такая обманчиво покорная, но готовая в любой момент обжечь? А ещё знаешь, у него отличная каменная рукоять, толстая и прохладная. Мне кажется, ты бы оценил, — выдохнул он в маленькое ухо. Не Хуайсан отчаянно всхлипнул, опустив веки, и вдвинул в себя три пальца по самые костяшки. — О, камень — это прекрасно, — лихорадочный шёпот обволакивал разум, словно заклятие. — Тогда, в храме Гуанъинь, мне так хотелось, чтобы ты швырнул меня на тот гроб и взял прямо на крышке, не снимая одежд. Я бы орал, не сдерживаясь, принимая тебя. Пусть бы уважаемый братец послушал, пусть бы понял, что я многое могу, каким бы я ни был. Что я имею право на наслаждение. Что я, в отличие от него, не боюсь любить... Он яростно двигал запястьем, с силой подавался назад. Его член снова окреп, и Цзян Чэн протянул руку, забирая чужое возбуждение в кулак. Глаза Не Хуайсана распахнулись, он вскрикнул и мотнул головой, словно стряхивая морок. — Какие у тебя грязные мысли, — с улыбкой сказал Цзян Чэн, лаская грубовато и резко. — Никогда бы не подумал. — А жаль, — А-Сан опалил его жадным взглядом, будто облапал. — Тогда хотя бы сделай. Цзян Чэн переместился ему за спину, взгляд поневоле опустился вниз, туда, где в разработанном отверстии двигались длинные пальцы. Бёдра А-Сана конвульсивно дёрнулись. — Даже жаль тебя прерывать, — открытая ладонь Цзян Чэна прошлась по худой спине с выпирающими, как чешуя дракона, позвонками. — Совершенно не жаль, — отрезал А-Сан, вынимая пальцы. Раскрытый вход смыкался медленно, и это зрелище завораживало. Закинув руку назад, А-Сан нащупал его член и обмазал остывшим семенем. — Всё равно будет больно, — прошептал Цзян Чэн, накрывая его собой. — Хорошо, — выдохнул А-Сан, потираясь о него в нетерпении. — Хочу, чтобы больно. Нащупав вход, Цзян Чэн обвёл пальцем горячие края: — Такой раскрытый… — Для тебя, — прошептал А-Сан. — Только для тебя. От небывалого по силе возбуждения пах прошило болью. Лёгкие жгло, но ещё сильнее жгло внутри требующее выхода желание. Помогая себе рукой, Цзян Чэн толкнулся в ждущее, трепещущее тело, заполняя. А-Сан болезненно вскрикнул, сильнее прогибаясь в пояснице. — Твою мать, — сквозь зубы прошипел Цзян Чэн. Горячие мышцы крепко держали его за член, едва позволяя двинуться, но он упорно сминал это сопротивление, слушая тихие всхлипы, и с каждым толчком дело шло легче. Не Хуайсан приподнимал зад и скользил грудью по постели, податливый, покорный. Цзян Чэн уткнулся лицом в его шею, втянул запах сирени и горячего, взмокшего тела. Тугие, гладкие стенки обхватывали как сшитая не по размеру перчатка. — Ты и сейчас узенький, не похоже, чтобы я что-то упустил. — Придурок, — шепнул Не Хуайсан, срываясь в стон от следующего толчка. — Хочу видеть твоё лицо. Цзян Чэн отстранился, с сожалением покидая горячее тело и откидываясь назад. А-Сан повернулся, проворный и ловкий, как маленькая ящерица, перекинул через него ногу и, упершись руками в грудь Цзян Чэна, медленно впустил в себя. Его голова запрокинулась, тёмные пятна горели на истерзанной шее, что те звёзды. Придержав его за бёдра, Цзян Чэн легко подался вверх, и А-Сан тонко вскрикнул, опуская руку на свой член. — Вот так… так глубоко… — Нравится так? — Да. Сильнее, — захныкал Не Хуайсан, приподнимаясь и падая обратно, встречая ответное движение на полпути. Он дышал широко открытым ртом, лаская себя резкими, едва не болезненными движениями. Его бёдра под ладонями Цзян Чэна закаменели от напряжения. Он скакал на члене, вскрикивая от особенно сильных встречных толчков, пальцами свободной руки теребил свой сосок, и смотрел, смотрел на Цзян Чэна своими чёрными глазищами, будто тавро на нём выжигал этим взглядом. Если бы кто-нибудь сказал главе Цзян, что он однажды увидит главу Не таким — разгорячённым, наглым, оседлавшим его член в погоне за наслаждением — он бы не поверил. Ещё, чего доброго, выдал бы болтуну палок за оскорбление главы одного из великих кланов. Но ничего оскорбительного он сейчас в Не Хуайсане не видел. Тот был неописуемо, возмутительно хорош, отдаваясь как в последний раз и забирая то, чего так отчаянно желал. Его безумный огонь поджигал что-то больное внутри Цзян Чэна, груду прелого застарелого мусора, мешавшего жить. От наполнявшего внутренности дыма в горле першило, и трахея сжималась до размера соломинки — так мало воздуха достигало лёгких. От переполнявшего удовольствия хотелось орать. А-Сан сжался в сладком спазме, его крик плеснул лишнего в заполненный до краёв сосуд, и наслаждение перелилось через край. Болезненное напряжение покидало Цзян Чэна вместе с сиплым, задушенным рыком, исторгалось из него толчками, занавешивало зрение тёмной пеленой. Живот окропило горячим, и в горло хлынул поток живительного воздуха, тёплого и сладкого, пахнущего жизнью, чистейшим блаженством и немного — сиренью. Несколько мгновений он лежал, упиваясь свободным дыханием и приятной расслабленностью в мышцах. Что-то щекотало подбородок, и Цзян Чэн, потянувшись почесать, нащупал пушистые волосы. А-Сан лежал на нём сверху, устроившись щекой на груди. Между телами было влажно и липко, но эти ощущения терялись на фоне остаточного свечения экстаза. В груди больше не давило, воздух легко затекал внутрь, не встречая препятствий, даже учитывая лежащее сверху тело. Излишки ци не норовили проломить ему рёбра, внутри царил благословенный штиль. Пригладив растрёпанные пряди на макушке Не Хуайсана, чтобы не лезли в рот, Цзян Чэн обнял его за плечи и сдался на милость сна. Он подумает обо всём этом завтра. *** Цзян Чэн проснулся мгновенно, как по сигналу гонга — сказалась многолетняя привычка. Судя по свету из окна, утро было поздним. Однако пробуждение оказалось намного более приятным, чем он рассчитывал. Кожу не стягивала мерзкая плёнка засохшего семени, как во времена далёкой юности, и он лежал посередине кровати, заботливо накрытый покрывалом. Сев на постели, Цзян Чэн потёр висок — голова немного ныла, чего обычно не случалось. Сколько же они вчера выпили? События прошлого вечера предстали перед трезвым взором как картины увлекательного спектакля, в котором он пусть и не играл, но смотрел явно из первых рядов. Пьянка с Вэй Ином и Не Хуайсаном, громкий смех, лукавый взгляд, горячечные поцелуи и много чего ещё, с чем теперь предстояло жить. Он скрипнул зубами. Вот какого демона?! Неужели, настолько приспичило?.. Стоило оно того? Память услужливо подбросила картинок с разгорячённым А-Саном, сидящим верхом на его, Цзян Чэна, бёдрах. Шальные глаза и красные пятна на щеках. Судя по сытому теплу, шевельнувшемуся внутри — да, стоило. Слева послышался шорох, привлекая внимание. Не Хуайсан стоял перед зеркалом в распахнутом халате на голое тело и задумчиво рассматривал синие пятна на своей шее. Выглядели они, на взгляд Цзян Чэна, довольно устрашающе, он даже несколько устыдился. Ровно до того момента, пока А-Сан не провёл по одной из отметин пальцем — ласкающе, любовно. Словно у него теперь было сокровище, которое предстояло хранить. Отголоски минувшей ночи зазвучали в сознании, перекрывая похмельную боль. Цзян Чэн фыркнул, и Не Хуайсан немедленно повернулся на звук. Его глаза покраснели — должно быть, от недостатка сна, либо же похмелье сказывалось на нём сильнее — искусанные губы покрылись едва заметной корочкой. Он смотрел настороженно, даже испуганно, будто ожидая бури, и это выражение ему не шло. Цзян Чэн ещё помнил лукавую смешинку, страстный жар в этих глубоких глазах, и он хотел это всё обратно. Такого мощного, горячего биения жизни внутри он не чувствовал, пожалуй, ещё ни разу. Нечто новое и неизведанное прорастало в груди, и чем дольше он смотрел на Не Хуайсана, тем глубже в плоть проникали корни, сплетаясь воедино с самой его сутью. Что бы они вчера ни сотворили, это не было зря. Перед ним стоял человек, для которого он много лет был единственным и особенным, даже не подозревая этого. Омрачало волшебное открытие лишь то, что этот человек его боялся. — Иди-ка сюда, — протянул руку Цзян Чэн. Не Хуайсан недоверчиво прищурился, осторожно шагая ближе. — Иди, иди, — следовало, наверное, хотя бы улыбнуться, чтобы он расслабился, чтобы не ждал подвоха, но не получалось отвести взгляда от настороженно дрожащих ресниц. Не Хуайсан выдохнул с усилием, будто злясь на самого себя, и тонкие брови сошлись к переносице. Он в два широких шага преодолел расстояние до кровати и вложил холодные пальцы в ладонь Цзян Чэна. На подушечках не было мозолей, словно эта рука никогда не держала меча. Нежная ладонь, гладкая бархатистая кожа. Склонившись, Цзян Чэн провёл носом от ногтя до основания пальца и прижался губами к выпирающей косточке. Не Хуайсан над его головой тихо ахнул, разом расслабляясь, и Цзян Чэн потянул за маленькую ладонь, роняя его на себя. Хрупкая фигурка, упрятанная в объёмный халат как в свёрток, упала в его объятья. Глаза А-Сана немедленно зажглись весёлым светом, и Цзян Чэн, послав к демону все сомнения, поцеловал его в краешек улыбки. Юркие пальцы зарылись в волосы, проводя ногтями по коже головы, перебирая пряди: Цзян Чэн совершенно не помнил, когда успел вчера их распустить. — Доброе утро, глава Не. — Доброе, — отозвался Не Хуайсан, сияя словно на празднике. — Тебе идёт, — Цзян Чэн широко огладил его горло поверх щедро рассыпанных синяков, и взгляд А-Сана накалился, становясь горячим. — Мне нужно сегодня отбыть в Цинхэ, так что лучше бы тебе не говорить подобного. — Совсем недавно ты не был против. — Я и сейчас не против, но дела ордена не ждут, гэгэ, а я совсем не железный. — И слава богам, — ухмыльнулся Цзян Чэн, легко прикусывая особенно тёмную отметину и выбивая себе в награду короткий, вкусный стон. — Назови меня так ещё раз. — Как? — игриво прищурился тот. — Так, — Цзян Чэн опустил ладонь на его щёку, и А-Сан повернул голову, касаясь губами запястья. — Ты не помогаешь… гэгэ. Этому мальчику пора собираться. Цзян Чэн с силой втянул воздух, наполняя лёгкие до отказа и прикрывая глаза. Может, если он не будет его видеть, оторваться будет проще. В дверь постучали, и магия момента рассыпалась как горка специй. — Глава Не, это Не Гуйин, у вас всё в порядке? — Любезный, я едва глаза успел открыть, — капризно отозвался Не Хуайсан, страдающе растягивая гласные и мгновенно подбираясь. — С чего такие вопросы? — Покорнейше прошу простить! Мы ждали вас раньше, и ваш веер лежит у порога… слуги забеспокоились, не случилось ли чего. А-Сан сморщился, изобразив хлопок по лбу, и Цзян Чэн беззвучно рассмеялся. — Ах, братец, если со мной что и случилось, так это проклятое южное вино, — Цзян Чэн возмущённо приподнял брови, собираясь шёпотом возразить, но пальцы А-Сана легли на его губы, и мгновенно стало не до возражений. — Но ваш глава найдёт в себе силы противостоять недугу. Отправимся в течение часа. Передайте людям, чтобы были готовы. — Слушаюсь главу. Из-за двери донеслись удаляющиеся шаги, и А-Сан с облегчением выдохнул. — Куда деваться от людской заботы, ума не приложу. Да ты издеваешься?! — он с усмешкой глянул на Цзян Чэна, прикусившего мягкую подушечку пальца. — Ты слишком долго медлил, мне предстоит многое наверстать. — Знаешь, чтобы люди вокруг тебя не были излишне осторожны, можно попробовать быть к ним мягче. — Я и так к тебе мягок! Демон побери, да я практически пуховая перина! А-Сан беспечно рассмеялся, запоздало прикрывая рот рукой. — О, да, ты сама нежность и бережность. — Вот наглец! Тебя что-то не устраивает, уже?! — Отнюдь, — он был такой расслабленный, такой неприкрыто счастливый, что у Цзян Чэна даже на показной гнев едва хватало сил. — Меня всё устраивает, даже более чем. — Это потому, что ты слишком долго мечтал. — Нет, это потому, что ты оказался лучше, чем мои самые смелые мечты. Если можно было словами взять за сердце, то именно этими. Следовало что-то ответить, сделать встречное движение — но Цзян Чэн не мог, слишком заполошно трепыхалось в груди. Он чувствовал себя болезненно открытым, незащищённым, словно вытащенный из панциря моллюск. Но отнюдь не потому, что сидел на постели нагим. Было дико думать, что этого человека, обманчиво хрупкого, но такого сильного, он почему-то устраивал — просто так, ни с того ни с сего. Даже при том, что А-Сан знал о нём намного больше, чем все прочие. — У меня крайне дерьмовый характер, — выдавил он наконец. Не Хуайсан нежно улыбнулся и погладил его по голове словно ребёнка. — О, Цзян-гэ... ты не знаешь, что такое дерьмовый характер, поверь. — Я зверски ревнив. — Мне это нравится. — Почему именно я? — На этот вопрос, гэгэ, не существует ответа, — улыбка на пухлых губах стала шире. — Но я рад, что всё сложилось так. Он потягиваясь, встал с постели и принялся одеваться. Цзян Чэн наблюдал, как он наклоняется за штанами, слегка морщась, как завязывает пояс, прочёсывает гребнем спутавшиеся волосы, собирает пучок. Плавные, текучие движения, ловкие пальцы. Комната пропиталась тонким ароматом сирени. Цзян Чэн мог бы просидеть так много часов, просто любуясь Не Хуайсаном, дыша его запахом. — А-Сан, — внезапное осознание нарушило созерцательную гармонию. — Напряжение ци исчезло. Причём ещё вчера. Ничего не хочешь мне сказать? Не Хуайсан замер на полудвижении, вертя в руках булавку. — Нам повезло, — наконец сказал он. — Я оказался способен принять всё то, что ты смог дать. — Ты что, благотворительностью тут занимался? — игла сомнений грозила уничтожить всё волшебство этого утра, и что-то в душе Цзян Чэна натянулось до предела, страшась такого исхода. А-Сан обернулся, глядя насмешливо, едва не закатывая глаза. — Дурак ты. Если бы любая благотворительность могла помочь, я бы просто отправил тебя в бордель. — Давай-ка поподробнее. — Да я и сам плохо понимаю, — пожал плечами А-Сан. — Но просто… браслет создаёт предел, но это фамильная реликвия, ты всё правильно понял, и я могу его распечатать, он мне послушен. Однако принять излишки энергии получается не всегда, а только в моменты крайнего телесного и душевного раскрытия. Да и то… это как бросить монетку. Может, получится, а может, и нет. Цзян Чэн нахмурился, припоминая: о чём-то подобном ему не так давно говорил Вэй Ин. Что-то там про смешение ци между партнёрами одного пола. По спине пробежал холодок. — Как ты себя чувствуешь? — возможно, слишком напряжённо спросил он. А-Сан восторженно всплеснул руками, едва не светясь от удовольствия: — Гэгэ переживает за меня? — А-Сан, это не смешно! Не хватало мне утянуть на дно ещё и тебя. — Не беспокойся, я никогда не отличался мощным золотым ядром. Таким сравнительно небольшим вливанием ци ты меня, пожалуй, не убьёшь. — Прежде чем рисковать, неплохо было бы спросить моего мнения, — огрызнулся Цзян Чэн. Мысль о том, что их совместная ночь могла навредить А-Сану, вызвала приступ запоздалого страха и порядком разозлила. — Ты бы отказался, — отмахнулся тот. — Это было моё право! — Не было у тебя никакого права! — тихо, но жёстко возразил А-Сан. — Мне твои жертвы даром не нужны! Я хотел помочь, хотя и не был уверен, что получится. Но шанс был, пусть и тщедушный, и я ужасно рад, что воспользовался им, ведь всё вышло как надо. — А-Сан, гуль тебя раздери, ты же Не! — повысил голос Цзян Чэн, срываясь. — В твоём случае любое воздействие на ци не просто опасно, а крайне опасно. О чём ты думал?! Не Хуайсан метнулся к кровати и накрыл его рот ладонью, подхватывая второй рукой под затылок, не позволяя отстраниться. Цзян Чэн дёрнулся, возмущённо хмурясь и вперив в А-Сана гневный взгляд, но стряхнуть цепкую хватку тонких пальцев оказалось не так-то просто. — Думал я, не поверишь, о том, что хочу тебя как больной с пятнадцати лет, — отчеканил А-Сан вполголоса, глядя ему в глаза. — Если ради того, чтобы быть с тобой, нужно рискнуть — я согласен. Если это ещё и отодвинет твоё искажение, пусть даже на несколько дней, то я даже раздумывать не стану! Эта дрянь больше не сведёт в могилу ни одного дорогого мне человека. Тем более тебя. Да я за это костьми лягу! Потому что ты мне важен. Ты мне нужен. Вот о чём я думаю, и если честно, пожалуй, даже слишком много. А прямо сейчас я думаю, что неплохо бы тебе заткнуться, пока на твои вопли не сбежались адепты. Цзян Чэн обессиленно вздохнул, выбитый из колеи этой тирадой. А-Сан убрал ладонь, ласково провёл пальцами по его шее. — Всё хорошо, не тревожься. Я знаю, что делаю, я всё-таки глава, если ты не забыл. И я не самоубийца, уж поверь: я очень люблю жить, — он улыбнулся и мягко прикоснулся губами к губам Цзян Чэна. — Особенно теперь. Хуайсан отпрянул, тонкий и лёгкий, снова упрятанный в многослойные одежды как в причудливую броню. Нужно было ответить ему, поставить на место, чтобы раз и навсегда уяснил и не лез за него в пекло. Но из зеркала на Цзян Чэна смотрел хитроумный глава великого клана, изворотливый и жёсткий, обманчиво ничтожный для простофиль и несомненно опасный — но не для него, не для Цзян Чэна. Впрочем, оскорблять Не Хуайсана недоверием, пожалуй, не стоило даже ему. — Мне пора, гэгэ, — Не Хуайсан придирчиво оглядел своё отражение и обернулся. Он выглядел уставшим и страдающим, как человек с глубокого похмелья. Под глазами залегли круги, морщинка сдерживаемой боли перечеркнула высокий лоб, уголки губ скорбно опустились. В тёмно-оливковых глазах проявилась печаль. Сложно было поверить, что этот человек так беспечно смеялся в объятиях Цзян Чэна совсем недавно — А-Сан умел носить маски как никто. Ворот его халата был подколот так высоко, что между тканью и подбородком едва проглядывала тонкая полоска кожи. Но под ухом еле заметно виднелся край синяка, свидетельство вчерашнего безумия. Почему он раньше не замечал, насколько глава Не обворожителен в любой из своих ролей?.. Или замечал, но не задумывался? Глупец. Столько лет утекло... — Хорошо добраться, — мрачно отозвался Цзян Чэн, дотягиваясь до штанов. Отпускать что-то невероятное, едва узнав, что оно твоё, оказалось отвратительно. А-Сан замер у двери. — Я буду скучать, — тихо сказал он, не оборачиваясь, — гэгэ... — Просто иди, — нервно бросил Цзян Чэн, пересиливая желание сгрести его в объятия, вытряхнуть из фамильных шелков и не выпускать из этой комнаты ещё дней сто. Их обоих ждал долг. А-Сан решительно толкнул дверь, наклонился, подбирая оброненный накануне веер — яркое солнце высветило застывшую в дверном проёме фигурку, и сердце Цзян Чэна пропустило удар, прежде чем схлопнувшаяся створка разделила их. По деревянному полу прошелестели лёгкие шаги, но он успел уловить хруст раскрывшегося полотна, за которым спрячутся истерзанные за ночь губы. Последние слова А-Сана ещё висели в воздухе, переплетаясь с медленно исчезающим цветочным запахом. Цзян Чэн прикрыл глаза. «Я тоже».