Дай мне руку, если хочешь что-то почувствовать.

      На часах, кажется, часов пять утра. Еще весь дом спит, но только не Марлин. Не было желания спать. Не было желания прожигать взглядом потолок. Не было желания даже читать. Хотелось чая или кофе. Или, на худой конец, воды. Чем-то промочить горло с утра пораньше. Взять себе чашку с водой и пойти разбирать коробки с вещами. Их было много. Штук двадцать. Если не больше. Не то, чтобы у Марлин было много одежды, нет. Процентов семьдесят из этих коробок составляли её принадлежности для рисования: краски, кисти, мольберты, пано. Блокноты, записные книжки, альбомы. Книги и какие-то глупые сувениры, которые присылала бабушка из Америки. Так глупо хранить старое хламье, когда его можно было спалить и не париться, но каждый раз рассматривая все это — Марлин чувствовала, что все еще жива и может что-то чувствовать.       Вот, стоит только новой жительницы дома Тодороки ступить ближе к двери, ведущей на кухню, как она застывает. Кто-то грохнул там то ли сковородой, то ли чем-то еще, но это не важно. Остановившись в паре метров от входа, девушка прищурилась и тихо подкралась к дверному проему, заглядывая внутрь, чтобы увидеть виновного в грохоте и ее подорваном меланхолическом состоянии. Марлин застывает, когда замечает перед плитой парня, который вчера помогал ей заносить коробки. Старатель сослался на то, что не подобает девушке таскать такие тяжести. Как мило с его стороны заботиться об невестке. Этой заботы девушка не оценила и не собиралась. Привязываться к этим людям и этому месту пока что смысла не было, поэтому девушка уже хотела тихо уйти, однако, ее удивило то, что парень не мог, кажется, приготовить себе яйцо, потому что все никак не мог его разбить.       — Попробуй ножем. — Неожиданно для себя, подала голос Тоторо, что привлекло внимание парня и тот встал к ней в пол оборота. Кажется, он был слишком сонным и потрёпанным, чтобы сейчас ясно мыслить и понимать что-либо. Выглядел прям вот мило-мило.       Поняв, что парень все так же ничего не понимает, Марлин вздохнула и все-таки переступила порог кухни, выхватывая из рук бедняги нож и яйцо. Наклонившись, Тоторо проверила наличие горящего газа, а так же отодвинула в сторону парня. Она стукнула лезвием по тонкой кожуре яйца и содержимое выпало прямо на подогретую сковородку. Тоторо накрыла сковородку крышкой и повернулась к парню, желая поинтересоваться у него где стоит чай или кофе, однако застыла с приоткрытым ртом, глядя на то, как более менее пришедший в себя молодой человек готовит ей и себе чай.       Пялиться на людей она не любила так же, как и не любила когда пялятся на нее, однако она не могла оторвать взгляда от волос парня, которые равномерно по пробору распределились на красную и белую сторону. Даже наличие шрама на глазу ее не волновало. Кто она такая, чтобы оценивать чью-то внешность? Судя по всему, парень был так же не многословен, как и она, и Марлин сейчас не претендовала на какую-либо утреннюю беседу за чашечкой чая. Не из тех она людей, чтобы вот так говорить или следить за человеком. Но это вправду завораживало. Завораживало каждое его мимолётное действие. Будто он играл на струнах арфы. А на такое Марлин могла смотреть вечно.       Поставив тарелку с завтраком парня на стол, Марлин уже хотела взять чашку с чаем и уйти, однако утренний гость кухни поставил стакан на столик и жестом предложил ей присесть рядом. Не зная кто он, так и не сумев поинтересоваться, Марлин уже чувствовала себя с ним комфортно. Пока она был таким единственный. Он не улыбался ей, не говорил, не трогал. Лишь молча пригласил посидеть с ним. И она, конечно же, садится напротив, обхватывая бледными пальцами кружку горячего чая, подносит к лицу, вдыхает этот приятный запах персиков и делает глоток. Она любила персиковый чай и ее собеседник, видимо, тоже. Судя по тому, как он удовлетворённо вздохнул, Марлин сделала вывод, что не все так плохо и она все-таки нашла похожего человека в этих четырёх стенах.       — Ты уж прости, что отрываю тебя от еды и так нагло нарушаю тишину. — Наконец Марлин решилась заговорить с этим молодым человеком. Ее взгляд встретился с гетерохромией глаз «собеседника» и Тоторо на секунду замялась. — Мое имя нет смысла говорить. Ты и так его знаешь. Но я вчера не спросила твое. Так тебя зовут?       — Шото Тодороки.