— Ты мне нравишься.
Фраза звучит громко. Естественно. Но неожиданно. Будто по ушам прошлись тонким и острым лезвием, оставляя после себя лишь пустоту. И Шото просто не знает, что и сказать еще. Он будто зависает. Система дает сбой, когда на ее лице появляется улыбка. Такая широкая и искренне естественная. Будто только что сломалась какая-то граница. Он слышит как ломается лёд. Как сердце трещит от переполняющих в груди эмоций и чувств. Только чье это сердце? — Прости. — Она убирает тарелку и кухню наполняет искренний смех. В руке трещат палочки, но Шото не отводит взгляда от этого зрелища. Будто теперь не она зверек, которого загнали в клетку, а он. — Просто, ты так стараешься закопаться глубже в мои мысли, в мои действия, следишь за тем, что я делаю, что мне становится не по себе. Мне казалось, что ты замечаешь это, Шото. Ты же умный мальчик. — Марлин закидывает в рот кусочек лосося и фыркает под нос с усмешкой. — Но ты как пытался увидеть смысла в моем молчании, так и пытаешься. Будто это единственное, что я делаю. И мне стало грустно. Потому что ты совершенно не смотришь на то, что глубже. Ты живешь так, будто тебе плевать, но ты медленно продираешься глубже и глубже. И это так странно! — Эмоционально ударив палочками по тарелке, Героиня прикрыла рот рукой, усмехаясь. — Странно, Шото, потому что ты совсем не замечаешь, как мне плохо, когда ты не смотришь на меня. А когда смотришь, когда просто нечаянно задеваешь рукой или сидишь вот так напротив, ты не замечаешь, что я палевно так пытаюсь скрыть все за своим нулевым лицом. И скажи, пожалуйста, ты когда-нибудь видел это? Ты пытался заметить это где-то на поверхности? Нет, Тодороки, никогда. — Марлин мотает отрицательно головой и поднимает взгляд на Шото, который все это время молча слушал свою жену. Она пытается снова улыбнуться, но выдавливает лишь целое ничего из той бури эмоционального срыва, который переживала прямо сейчас. — Посмотри на меня, Тодороки. — Шепчет девушка и губы всё-таки трогает улыбка. — Это лицо девушки, которая так долго пыталась доказать сама себе, что ты ей не нравишься, и бог знает, что ещё в ее голове. И я не могу сказать, что именно сейчас я чувствую. Что я чувствую, когда так хотелось бы взять и просто разбить твое лицо об чертов стол, чтобы ты наконец начал замечать меня. Чтобы ты наконец перестал вести себя так, будто совсем ничего не происходит, хотя бы упорно пытается сделать хоть что-то. Так скажи мне… — Марлин откидывается на спинку стула и ставит ногу на сидушку, прижимая колено к своей груди. — Что чувствует мальчик-плейбой, сын Героя Номер Два, тот, что должен был превзойти Всемогущего? Что ты чувствуешь, Тодороки Шото? Стул скрипит и уже не важно то, что он ей скажет, хотя она смотрит на него, дожидаясь ответа. Ответа, который, в любом случае, она увидела в его глазах еще тогда, когда лишь начала этот разговор. Эгоистичная девочка, которая прячется под этой мантией похуизма медленно вылазит, ломая ребра Марлин Тоторо. И та, вроде как, совершенно не против свергать столетние льды со своего сердца. Хотя, это бесполезная трата времени, которую никто не оценит. Никто, кроме Тодороки Шото, который тянет ее к себе, молча, без единого звука, и смотрит в эти бездонные глаза, в которых можно было утонуть в количестве эмоций и в пустой безэмоциональности. Хрупкие кости скрипели хуже любой старой двери и ломались постоянно так не вовремя. Будто сломанная куколка. Фарфоровая куколка с бледной кожей. И она, почему-то, смеётся сейчас. Так тихо перебирает своим голоском струны его терпения и он проклинает себя, что сейчас не может ничего с этим сделать. Он только и может, что вдыхать ее запах, довольствоваться ее мягкими губами на своей шее, ключицах, груди, шипеть от нежных и ласковых укусов, смотреть на нее, пока Марлин растегивала ненужную рубашку, открывая ему вид на свое тело. Так странно. К ее коже хотелось прикасаться, но пальцы жгло от того, насколько контрастировала ее кожа с его. Она нежная и теплая, а его кожа сухая и холодная. Но это, кажется, не останавливало Марлин в тот момент, когда они снова целовались. Когда Шото сжимал ее бедра. Когда она сжимала его плечи и кусала губу. На нее было приятно смотреть, потому что смущение от возбуждения было ей к лицу. И в воздухе до сих пор виталоТы мне нравишься…
Так, будто это обычное дело для них двоих.