Трагедия в 3 актах

Мое желание быть красивой все же сбылось (хотя мою красоту нельзя было назвать очень яркой) – лет в 15 я переросла свою досадную полноту, и фигура обрела стройность, а походка - грациозность. Форма лица стала аккуратной, как и все черты. Я срезала свои школьные косички, без сожаления променяв их на красивую и модную стрижку каре; я гордилась своими золотисто-белокурыми, слегка вьющимися, волосами, не доходящими до плеч. У меня были карие глаза, составляющие гармоничный контраст со светлой кожей и белыми волосами. Внешне я выглядела довольно хрупко, но это впечатление было крайне обманчиво! Внутри я продолжала оставаться все тем же сорванцом. Я интересовалась машинами и даже училась водить; к сожалению, в плане маневренности, получалось пока не очень, но я не отчаивалась: научусь непременно – какие мои годы! Зато в кораблях, яхтах и лодках мне равных не было! Ко всему этому я питала невероятную страсть, с легкостью завязывая морские узлы, толщиной с руку. В будущем я мечтала стать журналисткой, но исполнение этой мечты казалось далеким – отсутствие нужных связей и денег заметно сужало мои перспективы. Если продолжить тему моего характера, изысканностью манер я тоже, если честно, не отличалась, особенно, когда в гневе (а выходила из себя я очень легко), слов не подбирала. Бывала искренней – иногда даже слишком. «Леди Моветон» - именно так я охарактеризовала бы саму себя. Еще я была настоящим мизантропом – людей я не любила, считая, что большинство из них – свиньи. В дополнение к этим «достоинствам» я была ядовита, как клубок змей и упряма, как стадо ослов. Если говорить о каких-то чисто женских интересах, они практически отсутствовали, за исключением того, что я любила наряжаться, несмотря на нашу стесненность в денежных средствах. Естественно, мой гардероб, включающий открытые, облегающие платья и брюки, был безмерно далек от стандартов Викторианской эпохи. Как и в детстве, неуемная энергия била через край. Где бы я ни появлялась, все вокруг кипело, как озеро раскаленной лавы. Очевидно, порою из-за этого со мной было тяжело – ведь если бы существовал конкурс на звание «Возмутитель Спокойствия», я, без сомнения, заняла бы там 1-е место! При этом я отличалась болезненной замкнутостью, которая пугала мою мать. Даже визиты к тетушке и кузинам (которые ко мне очень подобрели) были сущей пыткой. - Ты безвыездно сидишь дома, - внушала мне мать. – Совсем не знаешь света. А ведь в молодости надо познавать мир, вращаться в обществе. Это просто необходимо, иначе… Словом, чрезмерная замкнутость в семейном кругу таит в себе бездну опасностей. Но, уткнув нос в книгу, я пропускала подобные тирады мимо ушей – ведь главным источником опасности я находила именно людей. Даже лучшей подруги у меня не было. Хотя, как положено в этом возрасте, некоторые поклонники все же имелись. Один из таких «счастливчиков» - Робин Баббингтон – сын священника Стивена Баббингтона. Мы с Робином были знакомы с ранней юности, у нас случилось даже что-то похожее на первую любовь, но вскоре я к нему остыла, сказав, что нам лучше остаться друзьями. И бедняга с горя уехал в Индию, где и пропал. Есть ли в том моя вина? Не знаю. Но, признаться честно, мне его бесконечно жаль. Ведь я продолжала любить его, как старшего брата, а его страсть, которую я не смогла разделить, разгорелась в нем с бешеной силой. О, наше сердце! Можем ли мы что-либо приказать ему? Еще больше мне жаль его родителей – ведь, оставшись без Робина, который был у них довольно поздним ребенком, – они стали совсем одни. Но, несмотря на то, что я разбила сердце их мальчика, они были очень добры ко мне. Истинные христиане… Его отец – преподобный Стивен – готовил меня к конфирмации – таинству помазания, совершаемого самими епископами. …Очень скоро место бедолаги Робина занял Оливер Мандерс, или Олли, как зовут его друзья. Молодой журналист. Смазлив до неприличия. Внешне приторный, как бочка меда; внутренне – ядовитый, как поганка. Вначале я слегка им увлеклась, но постепенно охладела к нему, да Олли и сам все для этого делал: вечно ныл по поводу плохой жизни и отсутствия денег. А тут еще увлекся бредовыми, на мой взгляд, идеями коммунизма, которые упорно пытался вдолбить мне в голову. Жутко ненавидел богатых – и при каждом случае норовил закатить скандал на людях. Но больше всего меня возмущали его нападки на церковь. - Кто поверг весь мир в хаос? Церковь с ее предрассудками! Взять бы да снести все церкви с лица земли! – говорил он, причем прямо в лицо преподобному Стивену. Я не могу назвать себя коммунисткой: я твердо верю в христианство – не так, как мама с ее молитвенниками и заутренями, а как в историческое явление, изменившее жизнь человечества. Это еще одно, что безнадежно разделяло нас с Оливером. К тому же он пугающе рано начал стареть. Вот один из характерных диалогов между нами: — Вот уж не думала, что прогулки на яхте тебе наскучат, - удивлялась я. - Ты же всегда их любил. — Яйцо, дорогая, просто я повзрослел, — отвечал он, цедя слова и чуть поднимая брови. - Как ты можешь быть таким скучным? - Зато ты отвратительно энергична, - с упреком говорил мне Оливер. Было понятно, что мы с ним явно не пара, и окончательный разрыв – лишь вопрос времени. Мать очень тревожилась по поводу моей личной жизни, опасаясь, что я выскочу замуж за первого встречного. Просто со скуки. Да только это было не в моем характере. Несмотря на то, что мне было всего лишь 20, ее беспокойство вполне можно было понять – мама очень боялась, что я повторю ее судьбу, связавшись, с кем не следует. Да и Оливера она жутко не любила за его скверный характер и религиозно-философское мировоззрение. Ревностная христианка, она вовсе не горела желанием, чтобы я связалась с убежденным коммунистом и атеистом. Да еще и с таким характером! Впрочем, она никогда не давила на меня в плане личной жизни, хотя в некоторых вещах я считала ее безнадежно старомодной. Например, в отличие от матушки, в вопросах пола я была очень современной - не морщила носик, когда слышала о чьей-то внебрачной связи, не заливалась краской при слове «секс», и даже – представьте себе! - не падала в обморок при слове «гомосексуалист». Люди есть люди, понимала я, в жизни бывает всякое. Особенно, если это жизнь богемного общества! Но, разумеется, такой смелой я была только в теории, а на практике – была невинна, как ромашка, и в отношениях с Робином и Оливером дальше прогулок под ручку дело не заходило. Впрочем, не могу сказать, что я совсем не ведала поцелуев – иначе это было бы неправдой – но они совершенно не доставляли мне того удовольствия, о котором пишут в романах и стихах. Что с моим сердцем? Может, я просто не способна на любовь? Но ко мне пришла страсть, перевернувшая всю мою судьбу, однако, чтобы перейти к этим событиям придется вернуться на 2 года назад.