Трагедия в 3 актах

За 2 года до описываемых событий весь мир искусства оглушила сумасшедшая сенсация – актер Чарльз Картрайт оставляет свою театральную карьеру! Чуть позже стало известно, что он переезжает к нам в Лумаут, причем навсегда! Невероятно, но эти слухи оказались правдой! И, что уж совсем невероятно, он поселился поблизости с нами на вилле «Вороново Гнездо», которую для себя построил. Блестящий капитан Венстоун станет моим соседом?! Что называется, нарочно не придумаешь! Надо ли говорить, что своим приездом сэр Чарльз до основания расшевелил наше болото – и привнес туда не просто глоток, а целый баллон чистого воздуха! «Он привнес в нашу жизнь дух романтизма», - говорила миссис Баббингтон. И верно! В наше забытое Богом местечко стали приезжать люди из высшего общества, в том числе многие столичные гости, о которых раньше нам можно было прочитать только в газетах. Наш знаменитый сосед устраивал у себя на вилле пышные приемы, куда приглашал кое-кого из местных жителей, которых сразу очаровал! - Нам очень повезло, что сэр Чарльз обосновался здесь, – радовался преподобный Стивен. – О таком добром, щедром и великодушном соседе можно только мечтать. - Сэр Чарльз мне очень нравится. Слава не испортила его. Во многих отношениях он все еще ребенок, - согласилась с ним моя мама, хотя этот «ребенок» был старше ее по возрасту. А уж про меня нечего было и говорить! Едва увидев сэра Чарльза на одном из приемов, я была покорена! Он оказался пленительнее всех своих героев! Рост – средний, фигура – великолепная… За те годы, что я его не видела, он мало изменился, только темные волосы стали совсем седые, однако они все еще великолепны и безупречно уложены. Кожа – светлая; губы – тонкие и чувственные; широко расставленные глаза – не очень большие, но невероятно красивые и глубокие – серого цвета, в которых читалась таинственность и грусть. Каждая черта его лица; каждое движение, исполненное неописуемого благородства и достоинства; каждое его слово, улыбка, смех, - все воплощало непоколебимую, совершеннейшую гармонию и вызывало во мне неодолимую волну восхищения… А улыбка! Выше всех похвал! Внешняя красота его полностью гармонировала с красотой внутренней. Он такой добрый, искренний, веселый, жизнерадостный, умный, обаятельный! Исполненный достоинства, но лишенный всякого высокомерия, он неизбежно располагал к себе. Я смотрела на него – и, впервые в жизни, не посмела подойти. Зато он сделал это сам: - Мисс Литтон-Гор, я очень рад Вас видеть! - Это просто невероятно, сэр Чарльз, что Вы почтили нас своим приглашением, - растаяла я. – Надеюсь, Вам понравится Ваш новый дом. - Уже нравится, - лучезарно улыбнулся он. – Я оставил сцену, чтобы вкусить радости простой сельской жизни, вдали от света, и позволить себе наконец вполне насладиться тем, что так давно влекло меня — морской стихией. - Вот как! Вы любите море?! - О! Невыразимо! - Я тоже! – воскликнула я. – Еще как! - Прелестно! – снова улыбнулся он. – У меня есть парусная яхта. - Правда?! Я очень люблю корабли и даже пытаюсь в них разбираться! - Как необычно для девушки! – он удивленно посмотрел на меня. – Потрясающе! У нас с Вами много общего, мисс. И он отошел к другим гостям, оставив меня полную счастья. Я чувствовала себя Золушкой на балу, только внимания меня удостоил не Принц, а сам Король! Не целясь, он выстрелил в мое сердце без промаха, но… Но то, что у нас с ним что-то получится, мне тогда и на ум прийти не могло! Это казалось слишком невероятно. К тому же – в ту пору я была еще достаточно близка с Оливером… Да никто и не верил, что такой великий человек, как Чарльз Картрайт, приживется в нашем захолустье, но, ко всеобщему изумлению, он, похоже, и вправду, решил остаться там навсегда! Лишь постепенно между нами завязывалась тесная дружба, основанная на общности интересов. Сэр Чарльз, как и я, обожал автомобили, корабли и море – обо всем этом мы могли бы говорить часами. И, конечно, о его театральных работах – я искренне хвалила актера, и надо ли говорить, КАК это щекотало его самолюбие! Кроме общности интересов, оказалось, что у нас невероятно схожие характеры: мы оба очень веселые, с отличным чувством юмора, любили посмеяться и приправить разговор хорошей и уместной шуткой. Мы оба отличались искренностью, проницательностью и довольно живым, острым умом – и были не просто жизнерадостны, а страстно влюблены в жизнь. По всей вероятности, в юности сэр Чарльз был концентрированным сгустком энергии, и в этом мы снова удивительно походили друг на друга. Но эта живость характера никуда не делась у него и сейчас. Только я, в отличие от него, была довольно злой и желчной, а он – в противоположность мне – добр и деликатен, а в остальном мы смотрели друг на друга, как на свое зеркальное отражение. Чем больше мы общались, тем больше у нас складывалось впечатление, что мы знали друг друга всю жизнь! Старые друзья, которые потерялись много лет назад, а теперь нашлись! – и не могут этому нарадоваться! Так, блистательный недосягаемый кумир стал моим лучшим другом, о котором можно лишь мечтать! Сближение с Чарльзом совпало с охлаждением моих отношений с Оливером, и невозможно было себе представить более противоположных друг другу людей, чем эти двое. Жизнерадостный Чарльз, над которым не властны годы; и вечно недовольный Оливер, который, казалось, никогда не был молодым, уже в 26 лет превратившись в скучного, старого зануду. Мысленно сравнивая их с Чарльзом, я с ужасом представляла, каким станет Оливер, когда доживет до его лет?! Если, конечно, доживет… Было ясно, что Чарльз выигрывал по всем фронтам – как возлюбленный, как собеседник, и как друг. Он невероятно подходил мне по темпераменту, характеру и взглядам на жизнь. Мы не просто созданы друг для друга, а были как 2 части одного целого. Следует заметить, что наши отношения радовали не только нас, но и мою маму. - Приезд сюда сэра Чарльза стал для тебя подлинным благом, - говорила она. – Он значительно расширил твой кругозор. - Да… Он очень умный… - несколько смущенно сказала я. - И еще чрезвычайно обаятелен, - с улыбкой добавила она, заставив меня густо покраснеть. – Кажется, мы с тобой обе так считаем, да?.. Она подмигнула мне и весело рассмеялась, а я покраснела еще больше… - Да ладно тебе! – беззаботно продолжала мама. – Я же вижу, как ты к нему относишься! Прекрасный выбор, должна признать! - Никак я к нему не отношусь! – разозлилась я. – Разве что как к другу! И я не понимаю твоих глупых шуток! Мама окинула меня лукавым, счастливым и проницательным взором, но ничего не сказала. «Не такая уж она и старомодная», - с немалым облегчением и удовлетворением подумала я. Однако мне потребовались долгие месяцы, возможно даже, около года, прежде, чем я окончательно поняла и призналась самой себе: у нас не просто дружба - я безумно влюблена в него – мучительно и беспощадно! Вначале я была счастлива этим – и восхищалась возлюбленным больше и больше. Моя мама оказалась права, в нем было что-то от ребенка. Эта потрясающая, неутолимая жажда жизни! ТАК радоваться каждому новому дню – это редкий талант, дарованный немногим! Ранней весной того, 1938-го, года ставшего для нас судьбоносным, ему исполнилось уже 60 лет, но я смотрела на него – и не могла поверить в это! Быстрая и легкая походка, королевская осанка, звонкий заразительный смех и обезоруживающая улыбка, - все это никак не вязалось с его возрастом, который, впрочем, ничуть меня не пугал – я и не хотела, чтобы предмет обожания был каким-то другим, отличающимся от того, каким я его знала и любила! Да и для его круга подобные мезальянсы - вполне привычное дело! Еще одной примечательной чертой моего любимого был поистине удивительный восторг перед природой. «Солнце, ветер и море — что может быть лучше!- говорил он. - И скромная обитель, куда так приятно вернуться». Однако назвать его обитель «скромной» не поворачивался язык. Это была шикарная вилла с 3 ванными комнатами, снабженными холодной и горячей водой, несколькими спальнями, с системой центрального отопления и всякими новейшими электрическими приборами, с вышколенной горничной, уборщицей, поваром и судомойкой; дом, который, конечно же вполне, соответствовал его представлениям о скромной деревенской обители. Все там было устроено с безупречным вкусом. Кроме своей виллы сэр Чарльз обожал машины и был великолепным водителем, просто виртуозом. Но еще больше нам нравились морские прогулки. Будучи экспертом в корабельных делах, я имела несравненное удовольствие просветить возлюбленного в некоторых вопросах, а ему, определенно, нравилось чувствовать себя моим «учеником». Я сходила с ума от удовольствия, когда он надевал для меня морскую форму, а я с нежной фамильярностью называла его Капитаном. Это было довольно весело, но порой мне было очень сложно удержаться, чтобы не прыгнуть в воду и не поднять крик, чтобы он в испуге бросился ко мне на помощь. И вот мы оба в воде, наша одежда и волосы насквозь мокрые; его сильные руки крепко держат меня, а я жадно целую его солеными от моря губами… и… «Ну и ну, Гермиона, ты ненормальная! – с ужасом говорила я себе, когда наваждение проходило. – Что с тобой происходит?». В такие мгновения мне было стыдно до слез. Много раз я порывалась признаться ему в любви, но не знала, как. Да еще моя мама – вот пуританка! – повторяла мне: «Мужчина не любит, когда за ним бегают. Девушке всегда следует делать так, чтобы ОН бегал»... Но я была далека от подобных условностей и, если молчала, лишь потому, что больше всего я боялась услышать его «нет». Что, если он просто рассмеется надо мной, услышав о моих чувствах – и уйдет навсегда?! Ведь он уже слышал это от других столько, столько раз! Нет! Лучше я буду молчать! Но молчать становилось все сложнее. Моя безмерная любовь, разгораясь с каждым днем все сильнее, переросла в одержимость, такую жестокую, такую ужасную и мучительную, что это невозможно вообразить. И, к моему величайшему стыду, эта страсть мало-помалу переставала быть платонической. Клянусь, я не пожалела бы жизни за одну только ночь с ним, и одного его взгляда хватило бы, чтобы я бросилась в его объятия! Но любимый, как назло, несмотря на свою славу ловеласа, почему-то держал меня на расстоянии, не торопясь переходить роковую грань, более того, не отваживаясь даже на признание. При этом я догадывалась, что тоже нравлюсь ему. Удивительно, но в нашей любовной игре мы поменялись ролями – из отчаянного сердцееда он превратился в скромного, галантного и робкого кавалера прошлых веков, а я – из невинной девочки – в бесстыдную обольстительницу. Я не оставляла идею добиться его, постоянно искала встречи. Конечно, стать его женой – казалось мне несбыточной сказкой, ведь кто я такая, чтобы ради меня он пожелал бы пожертвовать своей заветной свободой? Я понимала, что максимум, на что мне можно рассчитывать, стать одним из его мимолетных увлечений. Ну и что! Пусть этот роман будет недолгим! Он все равно стал бы для меня величайшим счастьем! – возможно, единственным на всю жизнь! Вместе с тем, я понимала, что могу, что называется, перегнуть палку. Возможно, соблазнить любимого было бы не так уж и сложно, но… что дальше? – ведь он не из тех парней, кого можно было бы ЭТИМ удивить… Он пресытился уже женским вниманием настолько, что моя чрезмерная смелость, скорее оттолкнула бы его, чем покорила. Я боялась показаться ему распутной девицей – и из последних сил пыталась играть из себя скромницу и недотрогу, но как это сделать, если одно невиннейшее прикосновение к нему заставляло мои колени дрожать? Тогда я стала мучительно стараться избегать встреч, но и без него тоже не могла, страдая в тоске. Часто я терзалась сомнениями, загоняя себя в угол. Но, узнавая его больше, я поняла еще одно: несмотря на свою общительность, Чарльз казался мне очень одиноким и нуждающимся в любви. «Я всегда был одинокой душой», - признавался он, подтвердив, тем самым, мою догадку. Снова у нас что-то общее… И он непременно будет моим – это лишь вопрос времени!