Трагедия в 3 актах

Об аресте Чарльза Картрайта трубили все газеты. Еще бы! Настоящая сенсация! Вот и первое заседание суда, куда мы с матерью были вызваны в качестве свидетелей. - Боюсь, тебе не следовало бы видеть его вновь, девочка, - тревожно заметила она, когда мы ехали в поезде «Лумаут-Паддингтон». – Тебе будет слишком больно. - Не больнее, чем есть, - тяжело вздохнула я. Но, как оказалось, я крупно ошиблась. Когда я увидела его в зале суда, мое сердце замерло от боли. В нем не осталось ничего от прежнего Чарли – веселого, бодрого, с гордой осанкой и заразительным смехом. Теперь это был несчастный, обреченный, смертельно уставший, больной человек с потерянным взглядом, постаревший сразу лет на 20, измученный постоянной бессонницей, отчаянием, ужасом и слезами. Но это был все еще Он, мой господин, король моего сердца, властитель моих мыслей, моя жизнь и гибель… Любимый до безумия… Так же, как прежде, а, может быть, еще сильнее… Я не помню, на какие вопросы отвечала, что говорила… Я видела только возлюбленного… Потом, когда он поглядел на меня… Его взор пронзил меня невыразимым обожанием и любовью… И один его взгляд обратил всю мою ненависть в прах! Да! Он потерял все в этой жизни… кроме любви ко мне! И я, правда, верила, что смогу жить без него дальше?! Какая дура! Это невозможно было вынести, и всю дорогу домой я плакала на мамином плече. Горько и беззвучно… *** Бесспорно, размышляла я, его вина огромна, но он же пошел на все это ради меня! А как бы я поступила на его месте? Если бы любила его, будучи замужем за Олли, который стал мне чужим человеком и от которого, в силу тех или иных причин никак не смогла бы отделаться? Эта мысль показалась мне столь забавной, что я даже невольно улыбнулась. Конечно, я бы нашла выход довольно быстро – я бы просто связала свою судьбу с любимым человеком, не дожидаясь «сакральной» фразы: «Объявляю вас мужем и женой!». Но Чарли! Он принадлежал к другому поколению – и застал пресловутую Викторианскую эпоху, проведя в ней 23 года своей жизни! Я ничего не хочу сказать дурного о нашей великой королеве, которой наша страна была обязана небывалым расцветом, но эта мораль! Я не хочу сказать, что мораль – это плохо, ни в коем случае! Но ведь всему должен быть разумный предел! А тогда был полный абсурд! Люди – и, главным образом, женщины - обязаны были забыть, что у них есть тело. Девицы были обречены на существование бесполых амеб, лишенные всяких знаний о радостях любви и счастье материнства, - да какая там любовь! – если даже на само это слово было наложено строжайшее табу! И какое там счастье материнства, если беременность считалась чуть ли не позором, вынуждающим будущую мать сидеть в своей комнате, не показываясь людям на глаза! При этом основными обязанностями женщины по-прежнему считалась семья и продолжение рода (Интересно, каким образом? Наверное, почкованием!). Понятно, что от такого коктейля взаимоисключающих идей головы новоиспеченных жен взрывались – и иногда после первой брачной ночи бедняжки пытались покончить с собой. Сам же институт брака оброс такой густой и запутанной тиной условностей и предрассудков, что многие люди оставались одинокими, только потому, что не смогли найти себе «правильную» пару. Естественно, доведенное до крайности пуританство семейной жизни порождало чувство вины и лицемерие – только Небо знает, сколько судеб оно разрушило! При всем этом распутство и проституция не только никуда не делись, но и процветали – ведь нравы мужчин отличались куда большей свободой по сравнению с женщинами. Доходило до того, что мужья ходили к блудницам «для блага семьи», чтобы не донимать родных жен проявлениями плотской любви… Любовь, особенно во всей ее полноте, - неприкосновенная Тайна Двоих, и вот что получается, когда кто-то третий, тем более, государство, пытается копаться в ней своими грязными лапами! Таким (ну, или чуть получше) был средний класс, в котором родился и вырос Чарли. Конечно, это не могло не наложить определенный и довольно причудливый отпечаток на его личность. Несмотря на свою вольную жизнь в прошлом и большое количество увлечений, он не мог себе позволить иметь со мной неофициальные отношения, так как очень любил меня и не мог допустить, чтобы моя честь и доброе имя от этого пострадали! И вот к чему это привело! Снова и снова я вспоминала его слова: «… Какое мне дело до мертвых священников и докторов? Ты – это все, что имеет для меня значение». Теперь эта фраза звучала пугающе… Да! Он не пощадил даже своего лучшего друга – ради меня! Я стала для него целым миром, острой необходимостью… Наркотиком… Самой жизнью, наконец… Он принес в жертву нашей безжалостной страсти 3 человек… Но разве в их смерти виновен он один? Из-за кого же, как не из-за меня, бедный Чарли потерял сердце и разум?! А ведь я чувствовала к нему то же самое! Вновь и вновь я спрашивала себя – на что я пошла бы ради него? На все, что угодно! В этом мы с ним удивительно похожи друг на друга! Я со стыдом вспомнила, как неистово ревновала его к Синтии Дейкерс и Анжеле Сатклифф! Я была ужасна в своем гневе! Я была готова их прикончить! А как бы поступила я, если бы оказалась на его месте? В его ситуации? По всей вероятности, так же! И от этого становилось еще страшнее… *** Но было кое-что, чего я объяснить ничем не могла, как ни пыталась – ни всепоглощающей страстью Чарли ко мне, ни странностями Викторианской эпохи. Первое. Почему он сбежал от меня во Францию, если намеревался бороться за меня любой ценой? Ну ладно, допустим, так он строил себе надежное алиби на время смерти Толли Стренджа! Но оставалась вторая, самая главная загадка, которая лишила меня покоя, – зачем вообще была нужна смерть Толли, и почему он должен был так противиться нашему браку? Потому что его высокий дух не мог вынести сам факт двоеженства Чарли, пусть даже чисто юридического? Но ведь это же совершенно не в характере Толли – он вовсе не какой-то до противности «правильный» ханжа, вроде Эркюля Пуаро, скорее, наоборот – в высшей степени позитивный, добрый, веселый, легкий и терпимый человек! К тому же люди его профессии смотрят на многие вещи довольно просто… Иногда даже слишком… Или, быть может, доктор Стрендж щадил чувства несчастной Глэдис Кружки, первой жены Чарли, которую знал еще совсем юной девушкой, когда она была примерно в том же возрасте, в котором я сейчас? Но много лет заключенная в больничной палате и находящаяся под воздействием лекарств, эта бедная женщина едва ли могла бы расстроиться из-за новой свадьбы своего мужа, которого не видела долгие годы и которого, вероятно, совсем забыла… Причем, в буквальном смысле. Еще вариант – Толли оберегал мою невинность и принципиально не желал, чтобы его легкомысленный друг морочил голову такой юной и чистой девушке, как Яйцо Литтон-Гор, годящейся ему чуть ли не во внучки… Такое вполне могло бы быть, если бы Толли не знал о быстром развитии наших отношений, но ведь он же об этом знал, равно, как знал и обо всех других увлечениях Чарли! Будучи вместе с самого детства, эти двое знали друг друга, что называется, вдоль и поперек! Более того, Толли активно потворствовал нашему роману – иначе зачем он пригласил меня к себе на праздник в Мелфортское Аббатство, где Чарли - в образе дворецкого Эллиса – уже ждал меня? Толли же не маленький – и понимал, что, в случае полного развития романа, дело не ограничится катанием на лодке… Получается, с точки зрения Толли, если бы Чарли просто позабавился бы со мной - и выкинул, как негодный элемент, причинив мне ужасную боль, это ничего; а если бы, как порядочный человек, женился, став для меня верным, заботливым и любящим мужем – то плохо, просто недопустимо?! Отлично! То, что доктор прописал! Но ведь это же какой-то бред! Или, может быть, после свадьбы Толли намеревался шантажировать нас фактом двоеженства? Вопрос, зачем ему это нужно? Из-за денег? Но Толли очень богат… Тогда зачем? Просто для того, чтобы сделать нам подлость? Но кем он, точно, не был, так это подлецом… Тем более, он никогда не стал бы так поступать со своим лучшим другом… И со мной, отлично зная, что значит для меня мой любимый… Понять это было очень легко – достаточно увидеть, как я на него смотрю… Нет, тут что-то другое… Но что? Я понять не могла… *** В ночь после первого заседания суда я увидела кошмарный сон. Я видела нашу свадьбу – на мне было роскошное белое платье кремового оттенка, Чарли был одет в превосходный черный костюм с белой бутоньеркой. Был накрыт богатый стол. Гостями были: моя мама, тетя Хелен с Гризельдой, Анастасией и их мужьями; Пуаро, Дейкерсы, Анжела Сатклифф, мисс Уиллс, мисс Милрей, Олли и миссис Баббингтон. Но веселье на том пиру было омрачено грустью некоторых присутствующих: мисс Милрей была печальна; Олли - угрюм; Анжела Сатклифф глядела на меня с заметной ревностью, я метнула в нее злорадный взгляд, говоривший: «Так тебе и надо, старая калоша, победила я тебя!». Но мое ядовитое торжество над ненавистной соперницей вдруг перебил горький плач миссис Баббингтон, одетой во вдовье платье. Я смутилась – она плачет, а мы веселимся?! Но Чарли, не обращая на нее ни малейшего внимания, взял меня за руку и увлек на танец. Мы были так счастливы… Он кружил меня на руках, мы много целовались и смеялись от счастья… Но вдруг комната пропала – и мы все оказались на залитой солнцем поляне, возле красивой церкви, где, как я понимала, мы должны венчаться. Зазвенели колокола, но вместо звона раздались жуткие человеческие стоны, как из преисподней. Тут к нам подошел высокий человек в нарядном костюме. Наш шафер… Присмотревшись к нему, я узнала сэра Бартоломью, причем в сновидении он был моим хорошим другом. - Привет, Чарли! – весело поздоровался он. - Привет, Толли! – тем же тоном отозвался Чарли. Друзья крепко обнялись. Я была очень удивлена, что сэр Бартоломью жив. - Толли, дорогой! – радостно воскликнула я, по-дружески обнимая его, хотя в реальной жизни никогда к нему так не обращалась. - Как мы счастливы тебя видеть! Ты так напугал меня! Мы думали, что… Он ничего не ответил, только сурово посмотрел на меня, а, коснувшись его, я ощутила холод… холод мертвого тела… Да он и был мертвец! Я с ужасом посмотрела на Чарли, но он невозмутимо улыбнулся мне и повел в церковь. Моя мама пыталась меня удержать, что-то говорила… Но ее слова лишь злили меня. Мисс Милрей, в свою очередь, пыталась что-то сказать Чарли и остановить его, но он, с досадой махнув на нее рукой, повел меня в храм. Внутри храм походил на темные катакомбы, и там никого не было. Сидела одна только женщина в инвалидном кресле; на коленях она держала огромный набор конфет в блестящих разноцветных обертках: лиловых, фиолетовых, красных, зеленых, желтых… Одной конфеты не хватало, и женщина была мертва, и ее голова была безжизненно наклонена вниз. Я понимаю, что это миссис де Рашбриджер, меня охватывает ужас, но Чарли спокойно ведет меня к алтарю. Я вижу священника – и с ужасом узнаю преподобного Стивена. Я в панике – как же мы оказались среди этих мертвецов?! Куда бежать? Отчаянно пытаюсь увести Чарли, но они с сэром Бартоломью удерживают меня... Я вижу огромное Распятие, стараюсь молиться, но забываю, как… Мы произносим положенные обеты, но, когда прозвучали наши «да», из креста хлынула кровь. Настоящая. Она забрызгала пол и стены, а ярко-красный цвет был хорошо виден в полумраке, хотя в реальности это было бы невозможно. Преподобный Стивен читает молитву… Но что это? Она заупокойная! По обычаю, Толли протягивает Чарли кольцо, чтобы тот надел мне его на палец, но, едва Чарли пытается сделать это, как пол, на том месте, где он стоит, с жутким грохотом проваливается. Я понимаю – так раскрывается люк виселицы… - Чарли! – в ужасе кричу я. – Чарли! - Смотри! – с ненавистью говорит сэр Бартоломью, заставляя меня взглянуть в открывшийся люк. – Ты этого хотела?! Я смотрю туда и вижу безжизненное тело возлюбленного, висящее и раскачивающееся в петле. - Нет!!! – в смертельном ужасе кричу я. – Не-е-е-ет!!! И в этот момент просыпаюсь в холодном поту от собственного крика…