kiss(ll)ing booth

В голове гудело, словно после выстрела, как тогда — в особняке. Но боли не было, была только темнота с яркими разводами. Алекс открыла глаза. Она была в своей комнате на полу. Тело словно сковала слабость, но и одновременно с тем в мышцах ощущалась судорога. Это было странное, не сравнимое ни с чем состояние. В мыслях начался настоящий беспорядок. Как? Как она здесь оказалась? Что вообще происходит? Что это был за газ? Она перевела взгляд на шкатулку на столе, та расплылась разными цветами, вокруг неё всё ещё витала фиолетовая дымка. Словно из глубины лёгких пробрался удушающий кашель. Алекс свернулась на полу, обхватив себя за рёбра, из глаз полились слёзы. Не сразу она поняла, что это вовсе не кашель. Это был настоящий, искренний смех. Безумный, такой же, какой был у Джерома. Но можно ли назвать его безумным, если она нормальная? «Нормальная», как странно это слово прозвучало в голове. Она уткнулась лицом в пол и слегка приподнялась, терзаемая сладким смехом. О, как стало хорошо! Всё, что тревожило её, стало незначительным и далёким. Словно ей дали новую жизнь. Новое тело, новый разум. — Чёрт, — вырвалось у неё. Джером сделал незабываемый подарок — освобождение от этого мира и его глупых предубеждений. Всё так просто! Нельзя воспринимать происходящее всерьёз. Надо жить полной жизнью, отдаваться ей, не упираться в какие-то рамки. Быть собой. Быть настоящей. Мысли текли бесконечным потоком, и с каждой секундой ей становилось всё лучше. Наконец, у неё получилось унять смех. Алекс села и посмотрела на дверь. Как жаль, что теперь, когда она всё осознала, рядом нет Джерома. Как жаль, что этот мир его лишился. С до боли натянутой улыбкой, Алекс поднялась и подошла к шкафу. Дверь со скрипом отъехала в сторону, представляя вниманию осторожно развешанную одежду: белоснежные, выглаженные блузки, напоминающие о том, кем она была. Алекс снова разразилась смехом. Разве её прежняя жизнь принадлежала ей? Она принадлежала всем остальным: её родителям, друзьям, учёбе. И зачем? Ответа на этот вопрос не было. Осторожно коснувшись блузки, словно призрака своего пленного прошлого, она встала на носочки и потянулась за коробкой на верхней полке. Теперь к улыбке потекли слёзы. Свадебное платье было испачкано кровью. Её кровью и его. — Джером… — прошептала она. — Почему ты раньше не открыл мне глаза? Мы могли бы изменить жизни людей к лучшему. Показали бы им их истинный облик. Если бы только я могла тебе помочь, но я такая дура. Сжав зубы, она резко дёрнула платье в разные стороны. Верхняя юбка с треском оторвалась, обнажая гладкую, шёлковую часть. Потому что выбирая это платье, Джером думал о ней прежней. О загнанной в рамки приличной девочке, мечтающей о пышном платьешке. И теперь оно выглядело именно так, как хотелось ей настоящей. Изначально она планировала избавиться от платья: скинуть в реку, закопать в лесу, сжечь. Но теперь была рада, что так и не успела сделать этого. Смотря на себя в зеркало, Алекс видела хаос на своём платье, а в хаосе крылась истина. Она положила пальцы на свои губы, вспоминая, как их касался Джером. А затем шеи, ключиц, плечей… Пальцы следовали по этому маршруту, вызывая яркие вспышки в голове. Он ей нужен. Он всё знал. Люди оборачивались на неё, шептались и расходились на её пути, пропуская вперёд. А она лишь улыбалась их страху, слушая шуршание их голосов и шлейфа, скользящему по асфальту. Кладбище же встретило Алекс тишиной. Но чем ближе она подходила к могиле Джерома Валески, тем отчётливее понимала: она не одна пришла навестить его. На платье начали падать редкие дождевые капли, растворяясь в красных пятнах. Собравшиеся возле могилы люди повернулись в её сторону и замолкли, словно это снова день её свадьбы, и она снова идёт к алтарю. Потом кто-то улыбнулся, кто-то засмеялся, и стоящие между ней и могилой отошли в сторону. Алекс молча коснулась надгробия, которое своим каменным холодом напоминало о том, что Джером мёртв. Она смотрела на его имя, на дату жизни, и внутри поднималась буря. — Он дал нам жизнь, — вдруг сказала она и развернулась к остальным. На неё смотрели лица, на которых уже поплыла краска, словно они начинали отказываться от идей Джерома. И это взбесило её. — Он показал нам краски этого мира и вёл нас к свободе! И что теперь? Мы просто дождёмся, пока дождь смоет все следы? Станем снова делать вид, что мы согласны жить в установленных кем-то рамках? Все начали переглядываться. Сначала молча, а потом раздался женский смех. Алекс сразу узнала его — Моника. — Мы не собираемся снова становиться пленниками, — крикнула она, и несколько голосов поддержали её. — Тогда давайте же двигаться дальше! — крикнула в ответ Алекс. — Вы согласны? — К чёрту всех! — раздалось из толпы. — Моника права — мы больше не будем пленниками каких-то идиотов! — Мы не оставим идею свободы! — Да! По мере того, как нарастал одобряющий гул, улыбка на лице Алекс становилась всё шире. Она встретилась взглядом с Моникой, и впервые та смотрела на неё не свысока. — Джером легенда, — сказала Алекс, перебивая голоса. — И смерть легенды не может оставаться безнаказанной. Покажем же им, что мы не ослабли, что идеи Джерома горят в нас. Мы не дадим этому пламеню угаснуть! От дождя волосы окончательно слиплись, с тёмных концов капала вода, платье промокло, но не об этом она думала, заходя в GCPD. Двое распахнули двери с такой силой, что они ударились о стены. Охрана не успела схватиться за оружие, как их форму окрасила кровь. Раздались крики и грохот, служащие в панике хватались за свои пистолеты, но не успевали сделать и выстрела. Они двигались дальше, глубже, в самое сердце здания. Алекс закинула дробовик на плечо и вскочила на стол, сбрасывая на пол бумаги и телефон. Вокруг царил хаос, звуки выстрелов звучали как молитвы. Она смеялась, глядя вокруг себя. Один из полицейских нацелился на неё, и получил в ответ широкую, искреннюю улыбку, которая словно была скопирована с лица покойного Джерома. — Давай, — сказала она. — Ну же. Мужчина нервно начал снимать пистолет с предохранителя, но руки тряслись и не слушались его. — Давай, твою мать! Сделай хоть что-нибудь, жалкая пародия на человека! И тут она навела на него ствол и нажала на курок. Словно осуждённый убил палача прямо на плахе. Вот как чувствуется смерть ублюдка, вставшего на твоём пути — тягучим теплом и возбуждением. Алекс со смехом смотрела на мёртвое тело на полу. Рядом перевернулся стол, раздался крик. К краскам на лицах последователей Джерома прибавилась кровь, она была повсюду. Цвет их свободы — красный. Пускай все об этом знают, знают, каким цветом окрашено будущее тех, кто встанет на пути. В глубине здания словно взвыл волк, подбадривающий свою стаю, взлетели в воздух ужасно важные бумаги, ярко вспыхнула лампа и угасла. — Где он?! Где ваш ненаглядный Джим Гордон?! — крикнула она, вспоминая лицо ублюдка, выстрелившего в Джерома. Лицо с первых страниц газет и интернет-статей. — Эй, Джимбо, выходи есть разговор. Не стесняйся. — Его здесь нет, — ответил ей парень, у которого краской была нарисована улыбка до самой шеи. — Мы проверили. Его нет. — Значит, мы его найдём. И пока мы не разберёмся с ним… — Мы не отпустим его просто так, — ответил тот же парень, кивнув. — Живым он от нас не уйдёт.