Пламя сердца твоего

      Солнце клонилось к закату, но пока еще было слишком светло для нанесения таких визитов. Тем не менее пытаться прокрасться под покровом ночи было бы слишком недостойно… учитывая все обстоятельства.        Хибари Хизэши позволил себе дернуть щекой, вновь испытав прилив раздражения и злости. Его старший сын, Даи, почувствовал настроение отца, еще когда они отбыли с территории клана, а потому все это время с того самого момента благоразумно помалкивал. И следил краем глаза за любым движением, любой эмоцией, любым взглядом.        Приказ главы был четок и ясен, но уж слишком подозрительно выглядело благое отношение Цуру к Хизэши и Даи… или, возможно, Хибари Хизэши так показалось, но уж чутью своему он верил. А еще знал — его дни сочтены. Картина вырисовывалась понятная, предельно ясная… но как обычно бывает, недоказуемая.       Ввиду отсутствия правой руки, Хизэши потерял по меньшей мере половину своей силы и навыков. Из этого проистекало то, что поста главы ветви он может быть более не достоин. Пока что, только пока — клан находится в таком тяжелом положении и всем не до внутренних распрей, Хибари и Торикай заняты более важными вещами. Но как только все образуется, осядет, успокоится — ветвь Хибари ждут новые перестановки. Цуру открыто продемонстрировал свое расположение к Даи, а значит, он собирается поддержать его кандидатуру на место главы. Будь это лет на пять позже… Пока что Даи был слишком горяч и неопытен. Не готов. Цуру сможет ловко вертеть им. Пока рядом Хизэши, он может осадить горделиво поднявшего голову Даи, готового доказать всем и каждому, что Хибари остаются сильны. Понял ли только старший сын, что хотел ему этим сказать отец…? Хизэши убедится в этом чуть позже, на обратном пути в клан. Пока что есть и другой повод для размышлений, и касается он младшего сына.        Ныне они находились в арендованном чайном домике у гостиничного комплекса. Далеко от сектора, где находился дом Кёи. Его не предупреждали о приезде на этот раз, просто было нельзя, поэтому сейчас приходилось его ждать.       Прибытие кого-либо из Торикай в Намимори однозначно находилось под запретом — недопустимость подобного требовала Вонгола, дабы полностью исключить влияние Торикай на будущего наследника Вонголы и его дела. Приезд Хибари был тоже нежелателен, но понятен ввиду того, что они все же Хибари, а Кёя самый младший и несовершеннолетний, но слишком частые приезды также воспрещались, так как все прекрасно понимали, что может сделать даже один Хибари Хизэши с небольшой свитой и старшим сыном.       Сейчас же ситуация еще более обострившаяся и приезд Хизэши был тем более не самым будничным. Точнее, сам факт его приезда не нарушал никаких договоренностей, но цель, если Вонголе она станет известна, могла стать поводом для новых распрей.       Было бы слишком нагло явиться в открытую, но и скрываться особо в этом маленьком городе от людей Вонголы не выйдет. Его приезд вполне ожидаем Вонголой — не дураки же там в разведке сидят — этот ход вполне был предсказуем с самого начала, еще с того момента, когда хранителя Облака будущего Десятого Вонголы решили забрать из клана Торикай. Конечно, обе стороны предполагали, что Хизеши будет иметь выход на Кёю, а через него и на будущего Десятого Вонголу…        Вот только теперь видно, как оно все обернулось. Младший сделал свой выбор иначе и проявил своевольство. Он знал последствия своего решения. Хизэши оказалось нечем отвечать Цуру. Хибари спасло лишь то, что главе Торикай было ни капли не выгодно признавать какую бы то ни было вину за кланом и нашлось, что сказать Вонголе по поводу их расторопности и умения управляться с собственными птенцами: и Савадами, и Варией. Карать единственного представителя Торикай, имеющего контакт с Вонголой, раньше главных зачинщиков бунта, будто тот был за главного виноватого, да еще при том, что история там была мутная… Цуру Сэтоши подробно объяснил, как видит эту ситуацию. Делать Торикай виновными в их вонгольских внутренних интригах он не собирался. К тому же по сути Кёя не сбежал, пусть и ослушался прямого приказа клана.       Но то был ответ Вонголе. А Хибари Хизэши было сказано жестокое, справедливое и диаметрально противоположное. Если в итоге придется платить кем-то, это будут Хибари. Как минимум один конкретный.       И ответственность за процесс… оплаты кем-то будет возложена непосредственно на Хибари-сама. Наибольшее, что удалось бы Хизэши тогда, это оттянуть вынесение смертельного приговора. Если бы удалось.       Но вышло так, что и выход на младшую Саваду им может оказаться полезен. Чутье ли сына не подвело, или это была слепая удача, но положение изменилось. Кёя внезапно стал более чем нужен Торикай. В результате старые, потерявшие свою актуальность установки и приказы Кёе нынче предстояло заменить на новые.        И сидели теперь отец и старший сын в этом чайном домике, створки которого были сдвинуты ровно настолько, чтобы и прикрыть от любопытных глаз, но и оставить просматриваемыми в щель сад и дорожку, ведущую к домику. Разумеется, лишних глаз здесь быть не могло: территорию оцепили бойцы Хибари, а вокруг домика стояла личная охрана Хизэши.        Наконец, на дорожку вышли две фигуры: Кёи и еще одна, повыше. Младший взял с собой Кусакабе. Они приблизились неспешным шагом, отчего Хизэши смог рассмотреть сосредоточенного Кёю, который достойно держал лицо. То, что они понимают, куда идут, было видно больше по Кусакабе: парень очевидно нервничал и волновался, отчего был бледным и склонял голову, ощущая угрозу от провожавшей их своим вниманием охраны. Хоть хватило бы и одного из этих людей, для того чтобы без проблем вырубить обычного человека, такого как Кусакабе Тетсуя, сегодня ни его, ни Кёю никто убивать не собирается.        Хизэши подал Даи знак, и тот поднялся на ноги, подошел и отодвинул створки двери, прежде чем Кёя со своим слугой успел подойти и сделать это сам. Оба его сына замерли, сверля друг друга взглядами. Даи, очевидно, все же понимавший, что сейчас не до шуток, и не желавший спровоцировать неудовольствие отца, переступил порог, обулся и отошел в сторону. Беседа должна быть приватной — это же понял в свою очередь Кёя, подавший знак Кусакабе остаться снаружи, после чего младший зашел и прикрыл створки обратно, на этот раз не оставив и малейшей щели. Какую-то долгую секунду, Хизэши мог поклясться, Кёя застыл взглядом на правом плече отца. На рукаве хаори, свободно свисающем.        — Хибари-сама, — наконец склонил он голову в приветствии.        — В настоящий момент я здесь от лица клана, — ответил ему Хизэши.        Младший, очевидно, понял, что ему хотели этим сказать, он задержался перед тем, как присесть на свободную подушечку перед отцом, внимательно смотря на него.        — Ситуация изменилась. На твои прегрешения готовы закрыть глаза. Клан хочет, чтобы ты поспособствовал присоединению Савады Акиры к нам.        Он следил за реакцией сына, чуть склонив голову набок. Сын не выказывал признаков сопротивления сказанному.        — Каким образом предполагается это выполнить? — уточнил Кёя.        — Любым, — коротко отрезал Хибари-сама.        Сын свел брови к переносице, смотря куда-то в себя. Противилось ли в нем что-то этому или предметом его раздумий было что-то иное? Все же тогда, на корабле, Кёя не сидел рядом с Даи, дожидаясь пробуждения отца, как должен был, а как положено, скорей всего, находился возле также временно недееспособной девчонки. Значит, Кёя понимает, какого поведения от него требует его роль… или все же, возможно, довольно сильно привязался к атрибуту Неба, как, говорят, привязываются хранители. Правда ли действует эта связь так, Хибари-сама не знал. Отчего слегка свел брови.        — Как ты со своей стороны рассматриваешь возможность этого? — решил расшевелить его Хизэши.        Кёя продолжал смотреть куда-то вниз, очевидно собираясь с мыслями, а когда поднял глаза, твердо произнес:        — Я не могу это выполнить, Хибари-сама.        Брови Хизэши поднялись вверх, демонстрируя Кёе необходимость объяснений, в то время как глава Хибари обдумывал сказанное. Не может? Или не хочет? Причины поступков его младшего сына все еще не были ясны. Строгость, в которой были воспитаны его дети, не дала бы сомневаться, но… Всегда было это пресловутое «но».       Особенно когда дело касалось Кёи. Последние несколько встреч зародили в Хизэши сомнения. В нем боролись вера в то, что Кёя абсолютно предан ему в первую очередь и клану во вторую, а все остальные шли потом, — и знание о невероятном нежелании Кёи подчиняться. Как эти два качества с раннего детства умещались в одном маленьком ребенке, просто удивительно. Кёя жаждал одобрения отца, быть достойным сыном, заслужившим с гордостью называться таковым. И тот же Кёя с тех самых пор, как достиг возраста, в котором от него начали что-то требовать, просто смотрел в пол. Молча. Демонстрируя макушку с непослушными волосами, выученную его отцом наизусть, до каждого вихра. Или даже пытался непримиримо мериться взглядами со взрослым. Даже с Хизэши. Будь то приказ, не выполненный или тот, который Кёя не хочет выполнять; отчитывание сына за проступок, поведение, неудачи; доказывание ребенком собственной правоты, отказ что-либо говорить…        Со временем эту дурь из него выбили. Но разве забудет отец коронные жесты собственного сына?       Тогда… Тогда Кёя знал, что нарушил приказ. Вот почему Кёя молчал в тот раз, когда все же прокололся и вынужденно привел Саваду. Знал, что это не тот человек с фамилией Савада, которого должен был принять в качестве босса, иначе бы точно не преминул сам порадовать отца успехом.       Кёя очень выразительно молчал, упрямо сжимая губы. Или прямо смотрел, не моргая. Как делал это раньше. Как делает это сейчас. Знал, что обмануть Хибари-сама очень сложно. Хизэши же знал, особенно по опыту прошлых событий, что лучше него самого с этим никто не справится, а потому решил на этот раз выспрашивать все до конца, даже очевидное, минимально додумывая.       Хизэши, чуть сощурив глаза, сжал челюсти, но больше ничем не позволил себе выдать характер своих мыслей. Не стоит давать волю гневу, ведь потом его можно и не унять.        — Что это значит? — голос Хибари-сама похолодел, а пламя заклубилось по помещению, будто возжелав задавить любителя игр в молчанку и гляделки.       Кёя достойно выдержал это давление и твердо произнес:        — Савада не тот человек, которым возможно управлять.        «Или не тот человек, которым ты хочешь дать кому-то управлять?» — мог бы спросить помолчавший Хизэши. Но не стал. Таким образом он не узнает, сам ли Кёя так решил или кто-то говорит его устами, и если да, то кто. А вот желание Кёи идти хоть как-то навстречу может исчезнуть, и слова из него снова придется выбивать.        — Будь любезен объяснять без понуканий, Кёя, — Хизэши прикрыл глаза, дав просочиться в голос усталому раздражению. — Учись излагать свои мысли и соображения исходя из фактов, без них твое мнение не имеет практической ценности. Знаешь, что я могу сказать, как глава Хибари, относительно управляемости Савады?       Хизэши неотрывно смотрел с внутренним холодом на напрягшегося сына.       — То, что у нее нет видимых шансов остаться неуправляемой. Она лакомая добыча, за которую уже готовы сцепиться Торикай и Вонгола. Чтобы ты представлял масштабы своей проблемы и что это означает, скажу, что уже виденный тобой глава Варии вместе со всей своей свитой — тоже для Вонголы добыча. А ни в коем случае не противник. Так и она — будет лишь чьей-то.       В комнате словно весь воздух прибило тяжестью к полу то ли от пламени, заполонившего небольшое помещение чайного домика, то ли от сказанных слов.       — А самое «приятное» в этом то, что ты выбрал идти довеском к Саваде Акире, Кёя. Развей мое огорчение, скажи, что твои мозги не съели свиньи и ты что-то думал, прежде чем делать то, что делал, и говорить то, что говорил.       Хизэши, досадующий на собственную несдержанность в речи, сделал паузу в отчитывании сына, успокоил дыхание и задал очень важный вопрос также размеренно, как и раньше:       — Что заставляет тебя думать, что Савада останется свободной?       Кёя перестал смотреть куда-то мимо отца и, почувствовав возможность говорить, взглянул ему в лицо, не до конца поднимая головы, сказав непонятное:       — Пламенные звери созданы из пламени своих владельцев. Пламя человека в свою очередь отражает его внутреннюю суть.       Хизэши, не понимая пока, к чему он ведет, но продолжая остро смотреть, изогнул бровь, таким образом предлагая продолжить.       — Взять Саваду под контроль — все равно что пытаться накинуть упряжь на дракона.       Хизэши позволил себе насмешливо изогнуть уголок губ.       — На всякого дракона найдется своя милосердная Гуаньинь, и дракон сам с радостью влезет в сбрую, обратившись конём для Танского монаха.       — Один дракон другому рознь, — сверкнул глазами Кёя на этот выпад. — Этот дракон предпоследнюю упряжь сгрыз, а последнюю сжег.       Хизэши чуть прищурился, смотря на вскинувшегося в защиту сына. Значит, Кёя по собственному опыту знает, насколько девчонка может быть непокорной. Кёя считает, что Савада, что называется, «дракон среди людей». Сын, пожалуй, весьма преувеличивает. Савада была лакомым куском, а не всесильной Гуаньинь… Пламенные звери — отражения своих хозяев… Но о чем это говорит? На Востоке дракон считается символом силы, власти, удачи и богатства. Но Савада полукровка. На Западе — дракон воплощение зла и коварства.       Хибари-сама усилием отвлекся от этих почти философских мыслей, требующих спокойного времени. Поразмышлять над этим можно позже, когда он будет один и с чашкой чая в руке. А пока что следует прояснить пару вопросов. Желательно подавив желание хорошенько встряхнуть младшего сына.       — Рассчитываешь на то, что ее изворотливости хватит, чтобы вывернуться? — с недоверчивым разочарованием покачал головой Хизэши. — Ты знаешь о том, кто в роли загонщиков, Кёя, не заставляй меня повторяться. Дракон один, в затяжном противостоянии между двух врагов сразу ему не разорваться, а играть от защиты он не приспособлен. Что есть у Савады такого, что позволит ей не «не сдаться», а хотя бы остаться при своем?       Кёя отвел взгляд вниз, правее Хизэши. Хибари-сама не собирался останавливаться, пока не услышит ответ.       — Оружие, союзники, знания? Этого мало, ты и сам понимаешь. Все это звучит как то, что заполучит победитель в гонке за Саваду. Что у нее есть?       — Враги, — выдохнул Кёя, поднимая глаза. — Ее враги. Которые тоже будут идти с ней в комплекте, — договорил он, глядя на пустой рукав хаори отца. — Вряд ли Вонгола или клан будут рады наведывающемуся к Саваде Деймону Спейду.       Хизэши почувствовал прилив бешеной ярости одновременно с удивлением. С огромным трудом он взял себя в руки и процедил с усилием сквозь зубы:       — Этот сейчас в Намимори? — Хизэши был подспудно готов к тому, что чертов иллюзионист прямо сейчас выпрыгнет из вазы, стоявшей в нише стены, но оставался неподвижным.       Кёя, который, очевидно, знал, какой эффект возымеют его слова, негромко сказал:       — Не в Намимори.       Хибари-сама, все еще держа себя в руках, пытался переварить подобные новости. Мысли о свободно разгуливающей неразорвавшейся бомбе заставляли его скрипеть зубами. Конечно, в том, что иллюзионист в буквальном смысле испустил дух, оставались сомнения, но хотелось думать, что эта тварь будет находиться куда подальше. Хотя бы станет донимать своим присутствием ту же Вонголу.       Но все же Хизэши уловил смысл сказанного, и кое-что не сходилось.       — Деймон Спейд, — произнес он это имя с чувством омерзения, — приходил к Саваде Акире в Намимори?       Кёя покачал головой, поясняя свой жест:       — Савада не в Намимори.       — Где же она? — Хизэши ощутил, что с него уже, кажется, достаточно подобных новостей.       Савада не в Намимори потому, что сбежала? Или потому, что Вонгола их опередила? Но разве был бы так спокоен Кёя в последнем случае…       — Она в Италии, — ответил Кёя и после паузы добавил, — в так называемой школе мафиози.       Хибари-сама почувствовал новый прилив раздражения от того, что приходится все вытягивать слово за словом. Терпение постепенно грозило закончиться. Но на этот раз он был намерен получить четкие и ясные ответы.       — Что она там делает? — с подозрением нахмурился Хизэши, не выпуская из своего внимания сына, которого этот взгляд заставлял, очевидно, чувствовать себя провинившимся.       По сути так и было. Сын умел также отличать настроения отца и прекрасно расшифровывал взгляды. А заданный вопрос и вовсе, казалось, заставил его растеряться.       Кёя уже не с непроницаемым или упрямым, а немного странным выражением посмотрел на отца.       — Это довольно… сложный вопрос, — ответил он что-то невразумительное, будто опять пытаясь уйти от ответа. — Я не сумею дать однозначного ответа.       — Очень надеюсь, что ты постараешься, — ядовито произнес Хибари-сама.       Прикрыв глаза, он вздохнул и попробовал упростить Кёе задачу.       — Для начала — как она там оказалась? — зашел он с самого начала, чтобы уловить сына на возможной лжи.       — Внешний Советник прислал ей письмо, в котором… рекомендовал ей, — сын снова замялся, подбирая слово, — посетить эту школу на некоторый срок.       Хибари-сама почувствовал, как у него каменеет лицо. Одна новость другой краше.       Перед его мысленным взором пронеслись возможные варианты развития событий, предполагаемые дальнейшие шаги Торикай и Цуру в частности. Возможно, Хизэши уже опоздал…       — И получив такое письмо, она взяла и уехала… в Италию? — пустым ровным голосом произнес он, на этот раз тоже видя перед собой не Кёю на фоне раздвижных дверей, а судьбу Хибари, которые могли получить огромный туз и даже, чем Ками не шутят, хотя бы частично восстановить свои позиции.       В мафиозную школу. Вонголе в руки. После всех заявлений и того, как она себя показала на острове. После того, как вела себя у них на территории. Да черт с ней, с девчонкой! Ее поступок можно понять. Она все еще ребенок, зеленый и податливый. Даже младше Кёи. Она подчинилась воле отца, и это объяснимо в глазах Хибари-сама, но это также означало лишь то, что он опоздал…       Или так можно было бы думать, если бы только Хизэши, да и не он один, не ошибался каждый раз хотя бы на немного относительно Савады, умудряясь хоть каплю да недооценить ее. Что говорит либо об удаче, либо о том, что у нее все не так плохо или с хитростью, или с чутьем.       А если оставить отдающие паникой мысли, то у Савады нет вариантов действий, которые были бы правильными в ее положении. Так что она нередко действует неправильно, и пока она и все, кто с ней, живы, целы и на свободе, включая даже Рокудо Мукуро.       Вот только человек с головой или хотя бы ее подобием на плечах, при этом не являющийся Савадой, не может не понять: этот ее поступок — верх идиотизма, который сработать не должен.       Кёя слегка занервничал под взглядом, которым на него смотрел отец. А Хизэши думал о том, как все-таки неискоренима человеческая глупость. Даже Кёя, уж он-то, получивший неплохую базу в клане, как физическую, так и теоретическую — и тот не связал Саваду да не стукнул ее пару раз для доходчивости, раз уж у самой девчонки отсутствует часть мозга, отвечающая за благоразумие, ответственность и дальновидность. Очень вероятно, что это все у них с Кёей на двоих. Савада еще и сына ему испортила.       Кёя на секунду отвел глаза, чуть сильнее сжав кулаки, лежавшие на коленях.       — Это действительно было тем, чем казалось. Савада прибыла в школу. И она взяла с собой часть хранителей.       Хибари-сама смотрел на сына. Все было просто. Совсем дешевых и глупых ловят на умащивание их эго, подъем самооценки. Тех, кто потолковее — на амбиции. Чем человек более толковый, тем более реальной должна быть маячащая перед ним выгода.       Но все, почти без исключений, ловятся на женщин. Разница лишь в качестве женщины.       Ведь это на Саваду Кёя променял семью? Еще тогда. На Саваду и свободу. Саваду и независимость. Саваду и какую-то иллюзию самостоятельности или главенства. Саваду и…       Даже если между ними ничего нет и не было, пока самопровозглашенная глава Феникса остается представителем противоположного пола, да еще его Небом, да еще близким товарищем… Мальчишка может этого не понимать, но когда за его спиной будет стоять она и смотреть на него — всегда будет «Савада и».       И ведь как спорил и выгораживал, сверкая глазами, только что, смотря прямо Хизэши в лицо. Хоть бы что в глазах было, кроме уверенности в своей правоте.       Помедлив, младший сын Хизэши осторожно присовокупил, заметив, что отец не спешит прерывать тяжелое давящее молчание:       — Я держу с ней связь.       Хизэши медленно переключил мысли на последнее из сказанного, сам себе кивая: держит — значит, с Савадой пока все в порядке; держит — конечно, иначе откуда бы знал о Спейде…       — Значит, вонгольская нечисть явилась не в Намимори. Она сделала это в школе мафиози, — мысли Хибари-сама потекли в русло картин локального ада.       Что ж… Возможно, и к лучшему, что они сейчас в Италии. По крайней мере, проблемы будут не только у Торикай, но и у Вонголы, которой потом придется проводить уборку.       — Я не так уж много знаю, Хибари-сама. Савада рассказала о его появлении в общих чертах. На следующий день школа продолжила стоять, из чего я делаю вывод, что Савада и те, кого взяла с собой, с Деймоном не сражались.       Тут Кёя оборвал себя, замолчав. Видимо, он превысил лимит слов, которые мог сказать без прямого приказа. Да и то, что сказал, можно расценивать лишь как его мысли на этот счет.       Хизэши наклонил голову, раздумывая. Челюсть продолжала с силой сжиматься, поэтому он еле разомкнул губы, спросив:       — Как ты думаешь, зачем он появлялся?       И в первый раз лицо Кёи действительно заметно дрогнуло. Брови сына резко дернулись навстречу друг другу. Мгновением позже лицо снова разгладилось, но Хибари-сама понял, что здесь кроется одна из главных тревог Кёи.       Кёя вел себя так, как будто знал, что делать с претензиями клана, или мог не принимать их во внимание. Кёя вёл себя, словно не был тем, кто еще не объяснился за то, как лгал отцу несколько лет. Будто не он подвел всех под удар, ни минуты не сомневаясь и даже не попытавшись предупредить.       Но на вопрос об интересе Деймона Спейда он отреагировал именно так.       — О нем я знаю не больше вас, Хибари-сама. Он мог не отступиться от своих намерений.       Намерений? Относительно намерений лживого и изменчивого Тумана всегда оставались сомнения. Чего он в итоге добивался, не стало четко ясно даже в конце. Уничтожить Торикай? Почти, но не совсем. Он вроде бы хотел занять тело и место Рокудо Мукуро, как хранителя Тумана Савады… Зачем? Не ясно до конца. Как озвучила сама Савада — управлять ей для достижения своей цели. Какой? Опять не ясно.       — Значит, он не собирается оставлять Саваду или Рокудо в покое… — подвел итог Хизэши, раздумывая над этим фактом.       Лицо Кёи потемнело, как будто он тоже подумал о чем-то до боли неприятном. Хотя, скорее, вспомнил.       — Хибари-сама, пока Савада не вернется, я не вижу возможности организовать продуктивные переговоры.       Хизэши закрыл глаза и не слушал, что говорил Кёя. Абстрагировавшись от эмоций и всех лишних мыслей, он оценивал положение.       Не просто так Вонголе выдали именно Кёю. Со времен начала опалы по отношению к ветви Хибари семь прочих ветвей в лучшем случае держали холодный нейтралитет с ними. За несколько десятков лет Хибари не развивались, а лишь теряли силы, власть, влияние. И это если не упоминать личные счеты нынешнего главы Торикай к одному Хибари, которые распространились на всех.       С таким численным перевесом на недружественной стороне фактически ветвь Хибари спасала внешняя угроза для Торикай, не позволявшая пренебрегать почти любыми силами, а значит, и еще тогдашним взрослым поколением.       Что не мешало Цуру на них давить, добиваясь своего. Мало-помалу заставляя сдавать позиции.       Забрать Саваду в Торикай? Не смешно. Цуру Сэтоши вполне может прижать любую ветвь настолько, что они сделают что угодно. Хибари, увы, могут оказаться не исключением. Цуру нужно лишь нащупать рычаг.       В каком бы виде это ни произошло, попади в Торикай Савада Акира — и она будет играть против Цуру на чужом поле, где нет союзников. Хибари не хватит сил на то, чтобы действительно быть таковыми или хотя бы оставить ее при себе.       Главу Торикай Саваде Акире в подковерных играх не переиграть, так что Савада Акира в Торикай — считай уже в руках главы Торикай.       Но еще больше усилять Цуру Сэтоши таким образом отчего-то желания не возникало.       Савада сейчас словно драгоценность, большой алмаз, которым желала владеть каждая сторона. Она также была некой гарантией того, что случившееся с приходом чужаков на островах не повторится.       Еще пока была возможность превратить этот алмаз в бриллиант и создать ему нужную огранку, пока та молода. Можно выведать ее секреты, совсем хорошо, если привязать вместе с ней и Рокудо Мукуро, чтобы Деймон Спейд и ему подобные больше не были смертельной угрозой.       Хизэши и до поручения Цуру был в довольно сложном положении. Забрать Саваду себе — так не удержат же, а усилят Цуру. Попытаться выкрутиться и как бы невзначай саботировать посягательства Торикай на нее — так она увязнет Вонголе, которая скоро наконец очнется, увидит, что звереныш в темпе наращивает клыки, и та же Вонгола сплетет тенёта, из которых нет выхода.       Сбрую для «коня», что бы там Кёя себе ни вообразил об их шансах.       Тянуть. Тянуть до последнего. Была крохотная вероятность, что откроется Фениксу третья дорога. Своя, не в Вонголу и не в Торикай.       Треклятый иллюзионист, чтоб ему подавиться рукой Хизэши, удивительным образом нынче дал небесперспективный аргумент против присоединения Савады к Торикай, и не только. Спорный во многом, и все же. Пока достоверно не станет известно, что ему надо, действия против Савады, или с виду даже благоприятные для нее, могут вызвать агрессию у иллюзиониста, который имеет на нее какие-то планы. Никто не любит, когда в их планы вмешиваются.       Отъезд Савады стал крайне удачным обстоятельством. Хизэши физически не может извлечь девчонку из воздуха и привести под ясны очи Сэтоши. Она в Италии, причем там, куда им хода нет.       Проблемой остается Вонгола. Но кроме как надеяться на лучшее, сделать Хибари-сама может мало. Но тот, кто владеет информацией, владеет и ситуацией.       — С кем она отправилась? — задал он следующий вопрос, вновь открыв глаза и придавив сына взглядом.       — Ей разрешили взять с собой двоих… — начал Кёя, и уже по интонации было понятно, что это не все. По изменившемуся взгляду отца он понял, что придется договаривать, и продолжил: — Но она протянула с собой пятерых.       «Протянула»… Нет, определенно, Савада на него существенно повлияла.       — Зачем ее туда отправили, тебе известно? — Хибари-сама теперь решил вопросы задавать четко, повторяя их, заходя из разных углов, и слышать предельно ясные ответы. — Было ли какое-то сообщение от ее отца или человека Вонголы?       — Да, то самое письмо перед отправлением. Но в нем не было каких-либо подробных указаний.       — Почему же тогда Савада приняла решение отправляться? — вкрадчиво задал вопрос Хизэши. — Если она сама не понимала, куда идет, ты разве не пояснил ей ничего? Или сам не понял, что это означает, Кёя?       Лучше бы тебе не заставлять отца сомневаться в твоих умственных способностях, Кёя.       — Она понимала, — несмотря на слова, лицо сына не выражало той уверенности в сказанном. Но он собрался и продолжил: — Двое иллюзионистов гарантировали, что силой ее там не смогут удержать. Кроме того, мне кажется, ее словам стоит доверять, даже если действия выглядят неразумными и рискованными. Даже Девятый Вонгола признал, что у нее сильно развита гиперинтуиция, и она не раз доказывала, что, что бы она ни делала, это приводит к нужным ей результатам.       Гиперинтуиция для Торикай и Хибари в частности вещь недоступная… Пока недоступная. Если Саваду все же удастся, скажем так, неофициально завербовать, создать некий контакт между Хибари, через Кёю, к Саваде, то и эта тайна не станет достоянием лишь Вонголы. Но опять же, только если Саваде выпадет удачное предсказание из печенья, где слишком много неудачных вариантов. И все же говорить пока что нечто конкретное о гиперинтуиции сложно. Нельзя полностью полагаться на нее, но также нельзя полностью откидывать ее в сторону.       Хибари-сама снова ненадолго задумался, взяв паузу. Мысленно он вспоминал первую встречу с ней, тогда замаскировавшейся так нелепо, но в то же время это сработало. В определенный момент ее внимание было целиком поглощено Хизэши, и в один миг он засомневался, что его спектакль удался. Возможно, так и было. Как теперь знать, была ли сильна уже тогда ее гиперинтуиция?       Хизэши отбросил размышления на потом, продолжив допрос, слегка изменив его форму:       — Савада собралась возвращаться? Отвечай «да» или «нет», в крайнем случае просто коротко. Я слушаю.       — Да, — не думая ответил Кёя и тут же бросил взгляд на Хизэши, словно жалея о сказанном, но все же понимал, что отрицательный ответ пришлось бы пояснять.       — Как она собралась это делать? — Хибари-сама был собран и спокоен, напирая с непоколебимостью ледокола.       Сын попробовал выдержать паузу, чтобы обдумать этот вопрос, но Хизэши слегка повысил голос и требовательно поторопил:       — Быстрее.       — Не знаю, — ровно ответил Кёя, но напряжение, заметное в его фигуре, возрастало.       — Предполагай.       — Туманы.       Хибари-сама кивнул, действительно принимая такой ответ. Туманы могут при везении и от Вонголы скрыться.       — Сколько их, Туманов?       — Два, — Кёя взял себя в руки и почти скрыл свое недовольство вопросами.       Хибари-сама не собирался давать ему время для обдумывания ответов, это могло помочь ему выявить не слишком складную ложь.       — Кто второй? Откуда? — этого Хизэши помнил по злополучному острову, но не знал.       — Отправлен Саваде ее знакомым.       Хизэши поднял брови:       — С какой целью?       — Как компенсация за неудобства.       — Кем именно? — Хибари-сама нахмурился: внутри билось смутное предчувствие, что он знает ответ, просто не может этого понять.       Кёя процедил:       — Бьякуран.       Хизэши на секунду расширил глаза, а затем прищурил. Вот как. Кажется, он знает, какие именно неудобства имелись в виду.       Но пока — дальше.       — Когда Савада возвращается? — задал глава Хибари очень животрепещущий вопрос.       Кёя пробежался светлыми глазами по полу слева направо, словно ища ответ.       — Планировалось не меньше двух недель, — видно, все-таки нашел ответ сын.       — Правду, — ровно сказал отец.       — Две недели, — тише проговорил Кёя.       — Правду, — усилил нажим голосом Хизэши.       — Указанный срок был две недели, — голос Кёи стал тверже в ответ. — Но с появлением новых обстоятельств ни в каких сроках нельзя быть уверенными. Пока что Савада не передумала.       Хибари-сама кивнул, чувствуя, что теперь все.       — Зачем уехала? — спросил он.       — Трудно сказать, — ответил сын.       — Правду, — вернулся к манере допроса Хизэши.       — Передышка.       Хибари-сама не без удивления окинул взглядом Кёю, понимая, что тот в каком-то смысле и правда так думает.       — Кто с ней? — Хизэши цепко следил из-под полуопущенных век за Кёей.       — Эрнесто, Рокудо. Новый Туман. Беспламенный и слабосилок из мелких сошек, — младший хорошо держал лицо равнодушным.       — Фамилии.       Кёя помедлил.       — Это Феникс? — уточнил Хибари-сама, намекая, что в курсе этого образования и пояснений не требуется. — Кто именно? Фамилии.       — Ямада и Мураками, — уступил Кёя.       Хизэши отстраненно отметил, что интересно, о чем думает отец единственного наследника дела Мураками, отпуская в Италию, и имеет ли Вонгола виды заодно и на него, вместе с Савадой. Пробовала ли уже подступиться.       — Все остальные хранители в Намимори? — осведомился Хизэши.       — Да, — кивнул Кёя.       — Больше никто не отбыл?       Кёя промедлил меньше секунды, а глава Хибари уже разрабатывал Кёину осечку.       — Кто еще отбыл из Намимори?       — Савада Тсунаёши и Гокудера Хаято.       Хизэши снова приложил усилия, чтобы удержать лицо.       — Куда?       Настораживающий получается вывод молодняка из Намимори, если это не совпадение.       — В Италию. В школу мафиози, — доложил Кёя.       — И когда ты собирался мне об этом сказать? — невольно задал бессмысленный вопрос Хизэши.       Кёя упрямо поджал губы, а затем все же исправился:       — Простите, Хибари-сама, — повинился сын.       — Кто-нибудь еще?       — Аркобалено Реборн.       Несколько секунд Хизэши смотрел на Кёю, а тот — на него. Хибари-сама думал, повторить недавний бессмысленный вопрос или нет. Нет, пожалуй, тем более что в целом довольно очевидно, что киллер будет неотлучно при охраняемом наследнике.       — Кто-нибудь еще?       — Всё, насколько мне известно, — степенно произнес Кёя.       — Ты не упомянул ту девчонку то ли при Рокудо, то ли при Саваде Тсунаёши.       — Хром Докуро, — откликнулся докладчик. — При Саваде. Осталась в Намимори.       — Зачем?       — Не знаю, — честно ответил Кёя.       — Предполагай.       — Чтобы не мешалась под ногами.       Хизэши помолчал. Такое предположение ему не показалось убедительным.       — Зачем? — повторил он вопрос. — Мне показалось, она привязана к Рокудо Мукуро. Он ее оставил?       Кёя снова попытался задуматься над ответом, но Хизэши не успел его поторопить:       — Возможно, — ответил сын. — После того острова, а возможно, и раньше… Рокудо, как я заметил, настороженно относится к любым Туманам возле Савады Акиры.       То ли трижды проклятый Деймон Спейд заставил Рокудо бояться за Саваду, то ли Рокудо опасается любого влияния Тумана, кроме него. Больше похоже на правду.       — Правильно ли я понимаю, что в Намимори остались Ямамото Такеши, Сасагава Рёхей и тот брат варийского Урагана?       Кёя, не отрывая слегка настороженного взгляда от отца, кивнул.       — Что из себя представляет, откуда взялся? — новые лица в окружении Савады не могут не быть подозрительными.       Кёя ответил. Судя по всему, это не человек Варии в рядах Савады, а ее очередное прибирание к рукам всего, что плохо лежит. Упомянутые сведения «из будущего», по которым якобы и нашли этого близнеца варийского Урагана, не обрадовали Хибари-сама, заставив снова вспомнить и подумать о концепции путешествия во времени в целом. И существования фантастического устройства подобного назначения, еще и в руках ребенка под крылом Савады.       — Бовино Ламбо? — не зная, зачем, автоматически повторил имя Хизэши.       — В Намимори, — отозвался Кёя, едва заметно напрягаясь в плечах.       Хизэши проскользил по сыну взглядом, вспоминая о том, что говорили об окончании битвы со Спейдом очевидцы. Савада вовсю использует это устройство. Говорят, на свои будущие версии заменилась половина состава хранителей Феникса. Кроме Рокудо, по которому вообще ничего понять было нельзя — слишком уж близко был к эпицентру хаоса. Где были мальчишки в тот момент?..       Вот и новое направление для допроса.       Хибари-сама должен был наверстать годы незаданных вопросов. Он выспрашивал все возможное об этой технологии, но Кёя мало что мог выдать. Никто специально не распространялся о ней, можно лишь было пронаблюдать за ее действием.       Спустя полчаса монотонных вопросов-ответов утомленные Хибари молча сидели, промачивая горло принесенным по приказу Хизэши чаем.       Подозванный Даи, появившийся считанные мгновения спустя после зова, словно все это время находился в ожидании, не только передал распоряжение насчет чая, но и получил особое указание в ближайшее время не лезть. Вообще. Что бы ни происходило. Разумеется, переданное незаметно для Кёи.       Даи мастерски скрыл беспокойство в опущенном книзу взгляде и ушел.       Жаль, что многого узнать не удалось. Насчет чего бы то ни было. Насчет «базуки десятилетия» (глупее названия Вонгола придумать не смогла — возникает впечатление, что его придумал малолетний Бовино Ламбо лично), принципа ее работы или местонахождения Кёя знал мало и мало ответил. Счастье, что за те пять минут, что он был в будущем, ему хватило ума хотя бы сориентироваться и узнать, что похищение снарядов или тем более базуки бессмысленно. «Базука» выступала лишь спусковым крючком, когда «снаряд к базуке» получался неким маячком. Эта «базука» была, скорее, некоторой указкой, а вся остальная машина оставалась где-то в будущем. Где и, главное, в каком времени, выяснить не представлялось возможным. Как и соответственно использовать — машину в любой момент могли выключить, что подвергало риску использующего.       Также Кёя упомянул, что, вероятно, устройство работает на установленный при настройке круг лиц и что куда Рокудо Мукуро мог спрятать чересчур «засвеченную» после острова Шимон «базуку», ему невдомек.       Будучи в будущем, Кёя, разумеется, о судьбе клана не поинтересовался.       Еще из действительно значимого была информация о том, что пламенные звери, как еще называет это Вонгола, «коробочки» у Феникса отлиты в кольца, а после видоизменены. Что означает, что помимо встроенного ценза на то, какой атрибут может открыть «коробочку», имевшегося изначально, у них появилась еще одна защита.       Их не откроет никто, кроме хозяев.       Кёя не врал, когда говорил это, но Хизэши нужны были наглядные примеры. Сейчас он изучал очень, очень неохотно снятый и отданный Кёей браслет (вид которого вызвал очень говорящий взгляд отца на сына), и понимал, что он на его, Хизэши, пламя не резонирует. Кроме того, браслет был весь покрыт шипами и имел две, на первый взгляд, бесполезные цепочки. На руке Кеи это выглядело совершенно дико, словно безделушка трудного подростка на благовоспитанном вышколенном сыне. И тем не менее польза от нее полностью доказанная.       Выходило, что без «защиты от угона» осталась лишь коробочка Тумана Рокудо Мукуро. Но ту попробуй еще отыщи и достань.       С сожалением положив браслет на столик между ними, Хизэши снова взял пиалу с чаем в руку и поверх ее краев начал следить за Кёей. Тот украдкой косился на браслет на столике, но не предпринимал никаких поползновений в его сторону без позволения. Какое примерное послушание…       Одурманивающе-ароматный чай никак не мог растопить заледеневшую внутри Хизэши ярость. Око бури, вот чем было его состояние последний час. Внутри штиль, а на периферии воздушной воронки поток ветра беззвучно от заложившего уши воя как терка стесывает в пыль камни, вращаясь с бешеной, незаметной человеческому взгляду скоростью. Внешний мир от этого отделяла только тончайшая оболочка из тела.       Хибари-сама чувствовал все предельно ясно, четко, как в трансе. Видел Кёю, впервые за долгое время вновь лицом к лицу. Чуть вытянувшийся и телом, и лицом подросток в своем излюбленном теперь наряде был одновременно и совсем другим человеком, и до ужаса не изменившимся ребенком.       Так вышло, что у Хизэши были основания опасаться появления у своих детей любви к крайнему вольнодумству и спонтанным поступкам. Благо были примеры еще в его поколении. Ронг.       Ураган и Облако. Ронг и Хизэши. Ренегат и тот, кто остался вытягивать ветвь из той пропасти, куда ее столкнул нынешний изгнанник, не обернувшись, чтобы проверить, успел ли Хизэши ее подхватить.       Хизэши честно старался не переносить это на своих детей и видеть в них только их самих, но старшему сыну параноидально уделял особое внимание, которое удачно даже для самого себя маскировал под заботу.       Насколько же он не о том беспокоился.       Тонкий бледный юноша, в которого превратился прежний круглолицый малёк, был сплошным контрастом. Между светлой кожей и черными волосами. Хрупкой внешностью и живущим за ней упорством. Показательным несопротивлением — и внимательным взглядом животного, смотрящего за руками человека, взявшего палку. Чуть склоненная голова и спина, словно его неведомая сила хочет прижать к полу, медленные движения, зажатость и некая решимость вцепиться в глотку при первом удобном случае или хотя бы огрызаться до последнего.       Зверь точно знал, что его есть за что наказать.       Кёя следил светлыми глазами за рукой, словами, интонациями… и не говорил ничего.       — Скажи мне, Кёя, — произнес Хизэши.       Кёя остановил внимательный взгляд на лице отца, но глава Хибари не счел нужным уточнять.       Спустя долгую паузу сын рискнул переспросить:       — Хибари-сама?       — Говори, — Хизэши тяжело, медленно, словно с непосильным трудом, перекатил взгляд, посмотрев прямо в глаза Кёи.       На шее сына еле заметно дернулся кадык. Он застыл, не в силах моргнуть, чтобы прервать визуальный контакт.       — Я хочу напоследок услышать, какие у тебя были причины предать клан.       Перед тем, как дать волю тому страшному, что поднималось где-то у Хизэши в глубине.       Зрачки в светлых глазах резко расширились, но в остальном Кёя не пошевелился, и даже его веки не шелохнулись.       — Я не понимаю вашего вопроса, Хибари-сама, — ответил Кёя, неотрывно глядя глаза в глаза.       — Когда ты меня обманул с Савадой, ты тоже не понимал? — око бури безразлично взирало на оправдания подростка.       — Это… было случайностью, — негромко, но твердо сказал подросток.       — Замаскированная с ног до головы Савада тоже была случайностью? Или, может, то, как ты не хотел о ней говорить? Так ты действовал в интересах клана?       Спокойствие затопило Хибари Хизэши с головой. Кёя отчаянно нахмурился.       — Не вижу причин расценивать это как предательство, — голос Кёи странно изменился. — Разве может предать клан тот, на кого права собственности были переданы другому?       Легкость, с которой это было сказано, была очевидно наносная.       Хизэши с неверием, не покидавшим его с начала разговора, изучал глаза Кёи, где была наглость, взятая взаймы. Кёя, несомненно, опасался того, что заслужил. Но не пытался идти на компромисс. Эта его уверенность была как уверенность фанатиков, знающих, что они умрут, но до их бога никому не добраться, а остальное не важно. Хибари-сама подумал. Что сейчас делать? Что-то говорить?       — Помнишь ли ты, Кёя, что я тебе говорил? Куда бы ты ни пошел, что бы ты ни делал, за тобой и твоими делами стоит твой клан.       Невпечатленный Кёя не отвёл взгляда, ожидая продолжения.       — А понимал ли ты, что это означало, когда пошел против Вонголы?       Кёя нахмурился сильнее, сжав челюсти и кулаки.       — Знаешь, кто смыл бы твои ошибки кровью? — Хизэши смотрел на сына сверху вниз, несмотря на не сильно заметную разницу в росте между сидящими.       Руки Кёи слабо дрогнули.       Хизэши чуть наклонился вперед.       — Глядя мне в глаза, скажи. Ты понимаешь, что сказал мне во время недавнего конфликта Варии и Вонголы глава Торикай, после того как к нему явились послы Вонголы?       Кёя сидел с побелевшими губами и углубившимся дыханием и расширившимися глазами смотрел на Хизэши. В этих глазах даже было видно понимание, кроме неуходящего ожидания удара.       — Молчишь? — спина Хизэши медленно вернулась в полностью вертикальное положение.       Он молчал, и участившееся дыхание Кёи с острым слухом было слышно особенно хорошо.       — Может, — снова заговорил Хизэши намеренно негромко, но слова, казалось, разрывали тишину, — ты тогда сможешь сказать, насколько реален был благоприятный исход конфликта? Исход, в котором не потребовалось бы покарать строптивцев и Торикай не пришлось бы принимать меры в твой адрес, чтобы избежать недоразумений с Вонголой? Ведь это же Торикай могли заслать тебя с целью вреда Наследнику? Или это сделали Хибари. Потому что виноватый нужен. А Торикай виноватыми быть не выгодно.       Хизэши замолк. Кёя отвёл глаза еще на середине речи и теперь их не поднимал. Понял вину. Вернее, понимал с самого начала, но одно дело знать, а другое — услышать реальное положение вещей.       Но все еще молчал.       Тогда, сразу после того конфликта внутри Вонголы, когда Кёя прилюдно объявил о своем своеволии, при следующей встрече с отцом он так же был полон решительности. Решительности бороться и стоять насмерть, уверенности в себе и в том, что правильно. Хизэши смог отложить мгновенную расправу, переключив внимание на новые полученные данные. Все, что он мог, это потянуть время и поискать лазейку, которая дала бы повернуть ситуацию в свою пользу. Хотя бы вернуть все, как было — лучше живой сын у Вонголы, чем мертвый и ничей. И тогда он вернулся в клан не с пустыми руками. Он передал Цуру ту запись, которой подстраховалась Савада и которая вполне могла принести неприятности клану или же избавить от них. Все еще оставался риск, что Вонгола обвинит Хибари и Торикай в нападении на Девятого дона Вонголы, поэтому запись продолжала храниться.       Хизэши оценивающе посмотрел на Кёю. В нем все говорило, что, если бы на месте сына был другой провинившийся настолько человек, убить или покалечить его на месте было бы нормально.       Но обстоятельства у клана Хибари были сложными с самого начала, и, говоря по правде, возможно, как и у Савады Акиры, для них не было однозначно правильных поступков. А то давнее своевольство Кёи, того и гляди, может оказаться им на руку.       Но. Но Кёя совершил свой поступок, презрев клан. Его вина не в том, чем он рискнул. Вина в том, как и ради чего он это сделал.       Сделал он это ради собственной блажи.       А недавно, глядя в глаза сына, Хибари-сама угадывал там отголоски удовлетворения человека, чувствующего, что справедливость восторжествовала.       Что же делать? Буря свистела на той высоте звука, где слышна только вибрация.       Торикай нужен Хибари Кёя. Торикай нужен Хибари Хизэши потому, что им нужен Хибари Кёя, человек при Саваде. У Хибари Хизэши нет одной руки, а его сын обзавелся убийственно-занимательной игрушкой, пусть она сейчас и лежит на столе.       Хизэши с чистой совестью и потаённым облегчением сказал себе, что физическая расправа над Кёей не только не имеет смысла — сын готов стоять насмерть, убежденный в собственной правоте, — но и невыполнима.       Буря стала тише и прекратила давить на виски. Кёя издал еле слышный прерывистый выдох.       С другой стороны, Кёя в течение всего разговора не сделал ничего, чтобы Хизэши решил, что сын не заслужил жестокого вставления мозгов на законное место с пользой для дела.       Физическая расправа — вовсе не всегда более жестокая. А жестокости в себе сейчас Хибари Хизэши чувствовал предостаточно.       Он демонстративно смерил взглядом сына с ног до головы и, как будто бы размышляя вслух, произнес:       — Вот смотрю я на то, что останется после меня, и мне страшно, — Хизэши наклонил голову набок. — Или непонятно.       Кёя насторожился.       — Как у меня могло уродиться что-то подобное.       Мальчишка закаменел.       — Я бы понял, если бы ты был юн, а оттого наивен. Либо если ты был честолюбив и болезненно горд. Или наоборот, не горд. Или не слишком талантлив.       Во вкрадчивый голос Хизэши медленно стал просачиваться яд.       — Но ты есть это всё разом, а сверх того еще и глуп, и это выше моего понимания.       На Хибари-сама из-под челки уставились глухо светящиеся чем-то нехорошим глаза. Скоро Кёе будет не до взглядов.       — Ты так поступил со всем кланом, потому что ты был ужасно обижен. Как младенец. Твоей гордости оттоптали хвост. Тебя не устроило, что ты должен подчиниться? — Хизэши наблюдал, безошибочно определяя, на какие слова мальчишка больше реагирует. — Или тебя не устроил Савада Тсунаёши?       Оба раза верно.       — Или, может, то, что тебя передали, как собственность? Или то, что я сказал Саваде? И потому ты решил всё исправить…       Хибари-сама поставил точку с болезненным удовольствием:       — И исправил.       Кёя сидел не шевелясь. Это было лишь началом.       — Что же привести, как наибольшее достижение, — Хизэши в притворной задумчивости коснулся пальцами подбородка. — Сменил какую-никакую, а определенность — на тьму врагов, с которой ты не справишься при всем желании? Получил Небо, с которым ты так и не обуздал до конца свое пламя?       Хибари-сама выдержал театральную паузу.       — А может, поменял Саваду Тсунаёши на Саваду Акиру?       При звучании последнего имени Кёя неосознанно напрягся. Идиот.       — Крайне разумный выбор! Ослушаться отца. Отринуть клан. Разозлиться на сам факт того, что боссом у тебя будет человек, который в ближайшие несколько лет тебя попросить о чем-то побоится, — перед мысленный взором главы Хибари встало это недоразумение, — не то что приказать. И при котором — при должном уме — ты мог бы быть практически свободен…       Громкость речи Хибари-сама упала почти до шепота.       — И всё это — ради Савады, которую ты не смог удержать?       — Что вы имеете… — от удивления заговорил сын.       — Даже не понимаешь, — едко констатировал Хизэши, глядя на Кёю. — Я не знаю, что было бы хуже: понимай ты все — или как сейчас. Я, не имевший возможности наблюдать вашего с ней знакомства и общения, и то могу сказать, что происходит. Сначала ты не смог установить с ней отношений на собственных условиях. Ни силой не расставил всех по местам, ни хитростью. Ты не желал даже притвориться, что уступаешь. Потом — вы двое обманули меня, и ты оказался в положении ее сообщника, окончательно дав себя с ней уравнять, — пренебрежительно бросил. — После ты, видно, подумав, что знаешь все лучше всех, решил, что она станет твоим Небом. Но только Савада Акира была не Савадой Тсунаёши…       Хизэши приумолк. Трудно подводить кого-то к очевидным вещам. Приходится заходить слишком уж издалека.       — Савада видела не только опасного носителя фамилии Хибари или соперника. Эта кицуне, как и все умные женщины, видела мальчишку. А лучше женщин никто не знает, на что давить, чтобы добиться своего. В любом возрасте.       Нахмурившийся Кёя поджимал губы, но в целом был не таким напрягшимся, как в начале разговора. Почувствовал, что активных действий не будет, а слова пока скользили по нему, неспособные ранить. Расслабился.       Зря. Хизэши не прекращал прощупывать его защиту.       — А дальше преждевременно расслабился, посчитав ситуацию решенной, — Кёя тут же обратно напрягся. — Позволил себе лишнее, я бы сказал. Вы ведь притворялись парой перед всеми, в том числе и Вонголой. Ты ее опекал. Взял на себя ответственность. Половина из тех, кто знал тебя в городишке, знали, что у Хибари Кёи есть невеста, уже давно.       Хизэши вынес приговор:       — Ты привязался раньше и сильнее, чем это сделала Савада, и не заметил этого. Не проконтролировал. И в итоге зависимым стал именно ты. Это зависимость, и ты позволил себе именно ее. Не беда, если бы она была демонстрируемой, — так она взаправдашняя! Ты думал, нашел самостоятельность? Ты пустил Саваду в мысли, планы, в собственный дом — и не привязал, а дал привязать себя!       У Кёи на непроницаемом лице дрогнули желваки.       — И отдавал, отдавал, отдавал, не получая и не очень-то и требуя в ответ, — продолжал Хизэши. — Опекал, но не имел воздействия. Ты оценил себя дешевле самых низких людей, щенок, позволил собой помыкать и имеешь позорную глупость этого в упор не замечать! Показал свою готовность быть на побегушках. Такие люди, особенно женщины, подобные оплошности не прощают, а запоминают. А потому тебе так легко нашли замену, — прошипел Хизэши. — Тот недоросль, Рокудо, перегнал тебя в три шага и навсегда, не так ли?       Кёя побледнел так, что под прозрачной кожей стали видны сеточки сосудов. Хибари-сама почувствовал, что наконец подобрался к самому болезненному и потаенному.       — Нет, — с тихим бешенством выдавил мальчишка, выпрямляясь.       — Твоей гордости хватило на то, чтобы предать отца. Но ее не хватило на то, чтобы увидеть что-то дальше Савады! Сейчас тебя бросили здесь. Была нужда — тигром делали, прошла — в мышь превратили. И Савада сбежала с вешающимся на нее — как, кстати, ты в силах смотреть на этот позор? — на всеобщем обозрении Рокудо. Передышка… — Хизэши сделал паузу с ядом в голосе и продолжил в том же духе, резко: — Не от тебя ли? Слишком много требуешь последнее время, разве не так? Слишком своевольный, неудобный, еще и смеешь характер показывать своей новой хозяйке, будто ты и в самом деле свободен. Что-то в этом плане оказалось не так, не правда ли?       — Невоспитанность Рокудо не является чем-то удивительным и не имеет отношения к… — тихо, рычаще начал Кёя, безумно сверкая глазами. Волосы у него начали вставать дыбом, а пламя подало голос, просачиваясь и нависая над ним.       Но Хизэши чувствовал свою силу, свои когти, неотвратимо вошедшие в душу ребенка.       — Ты взял и сменил Саваду Тсунаёши на Саваду Акиру. А я бы не сказал, что жалкий босс — намного хуже, чем жалкий ты. Рокудо ума хватило прогнуться, а потом пожать плоды своих усилий сторицей. И теперь Савада без зазрения совести милуется с ним даже на людях, словно ни в чем ни бывало.       — Хибари-сама, прошу вас, прекратите, — с нажимом выдавил Кёя, безуспешно пытаясь взять чувства под контроль.       Хизэши был глух к просьбам. Кёя прощения или честного к себе отношения не заслужил.       — Где она, твоя взлелеянная гордость, кончилась вместе с мозгами?! — он уже не пытался приглушить голос.       — Хватит! — вспылил Кёя, снося резким взмахом руки со стола пиалу с чаем, с треском и звоном пробившую собой ближайшую тонкую стену и скрывшуюся из видимости.       Голос подростка странно искажался. Помещение стремительно наполняла безумно клубящаяся дымка. Хибари-сама достал и ранил в самое сердце «бога» упрямого ребенка.       Хизэши повысил голос:       — Ты сын главы ветви, и ты словно забыл об этом! Ты зависим и ничтожен! Что ты теперь, о свободное Облако? — издевался он с продолжавшим сочиться ядом. — Маленький третий в устроенном Савадой романе? Ты подобострастно стоишь в стороне, позволяя Рокудо делать все что ему вздумается? К этому ты стремился, предавая клан?!       Облако стало тревожно собираться вокруг подростка в уплотняющуюся сферу.       — Вы не можете так думать! — рыкнул Кёя, сжимая кулаки до хруста. — Я никогда…       — О, так ты вообще ни при чем? Прошлое в прошлом, а сейчас ты спокойно посмотришь на то, как имя Хибари окунают в грязь? Рокудо с Савадой за твоей спиной уже любовники? Или как он ублажил Саваду, чтобы она его выторговала у Вендиче? — последние два вопроса были встречены бездумным рыком и жаждой убийства.       — Замолчи! — Кёя дернулся вперед, но только оперся дрожащими от ярости и ненависти руками о приземистый столик, чьи ножки жалобно всхлипнули.       — Что потом? — доводил до конца глава Хибари. — Она выбросит тебя, заменив более удобным и лояльным Рокудо?       — Аргх!       С этим выдохом раздвижные стены комнаты перестали крепко стоять — весь чайный домик тряхнуло. Выдавленная наружу бумага и треснутые рамы. Но все же стены держались. Кёя опустил ладонь на браслет, подскочивший на столешнице. В руках вскочившего Кёи сами собой появились судорожно сжимаемые тонфа, на запястьях — браслеты из фиолетовых клубков пламени. Большую часть интерьера комнаты смело, и только вокруг самого Хизэши его собственное Облако еще держало оборону. Он, подняв голову и не пытаясь встать, ускорил и сделал громче речь.       — У тебя в голове, забитой чепухой, и места подумать об этом нет? Тебе отшибло последние и мозги, и гордость?! Так ты тем более не выгодно выглядишь в глазах Савады, ради которой пошел на эти жертвы, а ей они кажутся незначительной данностью — и только!       — Это не так! — прозвучал удивительно осмысленный для объятой темным облаком фигуры ответ.       — Я продал тебя? Ты предал меня, клан, себя и самоуважение. Я делал то, что делал, потому что мы проиграли. Ты проиграл потому, что делал то, что делал. Ты в итоге получил пустышку. А я получил… Стоил ли ты жизни своей матери, Кёя, чтобы потом позорить меня своим жалким?..       Только потому, что он этого ожидал, Хизэши начал движение одновременно с Кёей. Ему не потребовалось много времени, чтобы быстро перетечь из сидячего положения в стоячее.       Удар, сотрясший и проломивший в итоге пол, был сокрушительным результатом замаха сложенным сан-цзе-гунем, отправившим Кёю вниз и развеявшим часть темной дымки.       — Кха… — с трудом пошевелился мальчишка, не издав даже стона.       Хизэши, стоящий подле, глядя сверху вниз, перевел хладнокровный взгляд назад, через правое плечо. Острая длинная пика, одним концом пробившая стены и там застрявшая, только по другому концу, который лежал на полу, опознавалась как бывшая тонфа. Удар был нацелен в шею со стороны отсутствующей у него руки. Хизэши провел рукой по шее и посмотрел на красное пятно на ладони.       Не отведи Кёя в последний миг удар, царапиной бы глава Хибари не отделался.       Внезапно темный комок на полу, отслеживаемый Хизэши краем глаза, резко крутанулся, и вокруг ног Хизэши, уходящего от неожиданной подсечки, обвилась живущая своей жизнью цепь. Извлеченное танто, удлиненное и заостренное с помощью пламени, сумело ее перерубить…       А в следующую секунду горла замершего Хизэши коснулась еще одно острие.       Он с усмешкой бросил косой взгляд на сумевшего близко подобраться Кёю, который практически мгновенно превратил и вторую тонфа в подобие железного копья. Похоже, это была сила, дарованная пламенным зверем.       У Кёи лопнула губа, из носа текла кровь. Обычно забирающая разум оболочка из Облака клубилась вокруг подростка, местами повторяя знакомую форму колючих сфер.       Кёя загнанно дышал, ничего не говоря. Только смотрел в упор.       Хизэши усмехнулся еще раз, с долей горечи:       — Мне не удалось хотя бы немного научить тебя справляться с пламенем. Саваде тоже нет, — он вздохнул. — А вот вместе у нас, похоже, хотя бы немного, но получилось научить тебя использовать пламя хотя бы для защиты.       Он видел, что пламя сына все еще слишком сильно растекается, как прежде, но этот удар раньше нанес бы куда более сильные повреждения. Во всем остальном, похоже, ему помогает новая неизвестная игрушка.       Кёя прищурился и вытер кровь рукавом свободной руки.       — Ты гх… — каркнул он сипло.       Прочистил горло.       — Ты правда думал… то, что говорил? — на последнем слове голос Кёю подвел.       Хизэши только тяжело вздохнул.       — Тебя правда больше задело последнее из сказанного, а не слова о тебе и Саваде? — ядовито поинтересовался он, как раз видевший, что именно причиняло боль. — Уж я надеюсь…       Кёя не отводил подозрительно блестящего взгляда, ожидая ответа.       Снова вздохнув, Хизэши, вернув неуловимым движением танто на место, потянулся рукой к слегка дернувшемуся, а потом опять застывшему сыну, игнорируя острие у горла. Взяв Кёю за волосы и потянув, он заставил того раздраженно дернуть головой, но все же посмотреть прямо себе в глаза и не исподлобья, как это делал Кёя. Хизэши прищурился: если он не ошибся, то его удар посохом пришелся и по щеке. Но даже убрав волосы с лица Кёи, он не мог разглядеть признаков того, что тот получил настолько сильную оплеуху.       — У меня есть основания действительно думать так, как я сказал? — тихо, но предельно серьезно спросил Хизэши.       — Нет! — твердо, резко и слишком поспешно ответил сын, зло сощурившись. — Вы не имели оснований подобное говорить.       — Но ты всецело заслужил хорошую трепку, — в тон ответил Хизэши. — Что насчет слов и мыслей… У нас это с тобой общее, говорить вслух одно, а думать об ином.       Он пристально рассматривал светлые глаза, отчего заметил, как зрачки дрогнули.       — И чтобы убедиться в том, что ты понял, — медленно произнес Хизэши, разглядывая глаза Кёи, уделяя то одному, то другому пристальное внимание, — я спрошу еще раз. У меня есть основания считать так, как я сказал, Кёя? — выделил голосом имя сына Хибари-сама.       Кёя, некоторое время поискав правильный ответ в глазах отца, так же медленно, но твердо ответил:       — Я… не искал неприятностей для клана, отец, — тонфа, вернее, то, во что она превратилась, медленно была опущена острым концом в сторону. — Но я был предоставлен сам себе и лишь поступал так, как считал нужным, — с болезненным упрямством сказал Кёя.       Хизэши безмолвствовал, и Кёя не дождался его реакции. Он продолжил:       — Ни вам, Хибари-сама, ни клану не нужно было сломанное Облако, и я искал силы, которую бы не получил с тем ничтожеством, что мне прочили в Небеса! Я нашел сильное Небо, и ты знаешь, что это так, отец!       Это всё еще не было тем, что хотел услышать Хизэши, и на его лице ничего не отразилось, а внимание, с которым он смотрел на сына, не стало менее острым.       Кёя выдохнул.       — Я никогда бы не стал предавать клан… отца… И…       Он опустил глаза.       — Отец, я…       Казалось, Кёя снова потерял все слова. Хибари-сама ждал еще несколько долгих секунд, прежде чем сын снова попытался заговорить:       — Прос… — Хибари-сама даже со своим слухом еле что-то расслышал.       Кёя резко замолчал. И Хибари Хизэши совершенно точно знал, почему он в ближайшие минуты не выдавит ни слова.       Покачав головой, Хизэши медленно, с оттяжкой потрепал рукой волосы сына, как делал последний раз уже очень давно.       — Какой же ты еще… — «дурак», стоило бы сказать, но более точным было бы — «ребенок».       Но почему-то в этот момент это была бы слишком… болезненная откровенность, причем в первую очередь для него самого.       Уязвимость.       Этот ребенок вообще никак не готов быть оставленным. Хизэши вообще никак не готов его оставлять. Никогда не был.       Хизэши не жалел, что так надломил его эмоциональную привязанность, вогнал в нее иглу. Если эта привязанность заслуживает существования, она это переживет. Поболит и перестанет, но, как с зажившими ранами люди по привычке продолжают осторожничать, так и Кёя будет думать и критически осмыслять больше, чем верить и чувствовать. Невесело, но недоверие — залог, или хотя бы какая-то подмога для выживания.       «Не видать тебе Кёи целиком, Савада, — отстраненно думал Хизэши. — Хоть Кёя в тебе, болотистая, уже частично увяз, я постараюсь стать единственной зависимостью такой силы в жизни Кёи».       Не стоит давать такой поводок в руки никому. А особенно тому, кто не постесняется им воспользоваться.       Со вздохом Хизэши искренне сказал вслух:       — Надеюсь, она тебя не сгубит, — «и не только тебя». — Потому что даже она сама ведет себя так неосторожно, словно спешит раньше времени в могилу. — Кёя под его рукой вздрогнул. — Чудо, что она столь удачлива…       Слова затихли, и повисло молчание. Хизэши медленно убрал руку от головы сына и хотел было уже по привычке скрыть кисти в длинных рукавах хаори, но оборвал сам себя, с досадой прикрыв на секунду глаза.       — Я думаю, ты уже сам понял, что это твоя слабость, Кёя, — сказал, вновь взглянув на выжидающе застывшего сына, и, не скрывая яда, продолжил: — Постарайся об этом не забывать и впредь управлять своими эмоциями. От этого заглоченного крючка надо избавляться самому, пока кто-нибудь не дернул за леску.       Кёя, бросив короткий и быстрый взгляд на отца, отвел глаза в сторону, коротко кивнув.       — Что касается политической стороны вопроса… Как я уже сказал, Торикай хочет видеть у себя Саваду Акиру. Но для Хибари будет лучше, если Савада снова вытянет счастливый билет и случится то маловероятное стечение обстоятельств, где она все же найдет лазейку и останется сама по себе.       Он выразительно посмотрел на сына. Тот, вначале недоверчиво уставившись, спустя короткую паузу снова кивнул.        Данное развитие событий могло быть очень удачным для Хибари. Сейчас Кёя даже не может свободно зайти на территорию клана, хотя отрекся и от Вонголы. У них была бы Савада, которая гарантировала бы то, что обоих сыновей не постигнет скорая участь их отца от рук Цуру, других ветвей или Вонголы.       Определенно, Кёя понимал, что приказ клана в лице его главы и приказ отца, главы своей ветви — две разные вещи. И то, и то не предполагает ослушания, но слово Хибари-сама… должно иметь наивысший приоритет.       Казалось, все было сказано, но Кёя все еще стоял в ожидании или же что-то хотел сказать. Но в этот самый момент раздался чирикающий звук, который заставил его широко распахнуть глаза и вздрогнуть. Хизэши прищурился, наблюдая такую реакцию сына на телефонную мелодию, которая доносилась из его кармана пиджака.       Под взглядом Хибари-сама Кёя достал телефон и принял звонок. Чуткий слух Хизэши уловил знакомые интонации Савады, непривычно нерешительные:       — Кёя, тут такое дело…       — Что случилось? — мгновенно и резко спросил сын, дернувшись в сторону, будто собирался куда-то сбежать.       Судя по взгляду, мыслями он уже был немного не здесь.       — В общем, мы выезжаем из школы. Только… не домой.       По интонации возникало ощущение, будто Савада тоже никак не может что-то договорить. Одно это уже заставляло насторожиться.       — Куда? — требовательно поинтересовался Кёя.       — Понятия не имею, — чересчур легкомысленно брякнула та.       Сын шумно втянул носом воздух.       — Спокойно! — поспешно добавила она. — Это ежегодное мероприятие, куда отправляется целый класс.       — Подробней, — потребовал сын. — Куда и зачем?       — Скорее, от чего, но… ты сейчас можешь говорить? — неожиданно уточнила она.       Кёя вспомнил о том, что он здесь не один, скосив глаза на отца, и ответил:       — Не совсем. Но я хочу знать, что там происходит, сейчас же.       — Корабль уже отплывает, мне пора! — быстро затараторила та. — Могут быть проблемы со связью. Используем запасной канал. Мукуро свяжется с тобой где-то через полчаса-час.       — Хорошо, — с трудом выдавил из себя сын.       С той стороны быстро донеслись гудки, и он медленно убрал телефон обратно в карман пиджака, глядя в сторону, словно избегая смотреть на отца.       Хизэши мысленно покачал головой. Молодо-зелено. А вслух сказал:       — Думаю, на этом мы сейчас можем закончить. Некоторое время мы еще будем здесь, дождемся результатов твоего предстоящего разговора. — Хизэши хмурился, думая об этом.       Не было понятно, к чему эта активность и что означает. Савада покидает территорию, на которой Торикай к ней нет смысла и пытаться подобраться, или перемещается в такую же? И что значит «скорее, от чего»?       Так или иначе, присутствие Хизэши вряд ли бы положительно повлияло на готовность говорить Рокудо Мукуро, так что придется ждать, когда с ним поговорит сын.       — Да, — кивнул Кёя о том, что понял.       Хизэши потер пальцы руки друг о друга, стирая что-то липкое. Он пригляделся: кровь. Вспомнил, откуда.       — Хм, эти пламенные звери определенно не бесполезны, — с беззлобной насмешкой сказал Хибари-сама. — Даже ты с их помощью можешь использовать пламя в атаке.       Сын нахмурился, став выглядеть так, будто что-то пришло ему в голову и заставило об этом забеспокоиться. Хизэши помедлил, заинтересовавшись. Кёя собирался с мыслями долго, пока наконец не обратил к себе внимание:       — Хибари-сама.       Хизэши изогнул вопросительно бровь, таким образом дав ему знак продолжать. Кёя поднял руку с браслетом, от которого клубком откатилось фиолетовое пламя на его ладонь. Этот клубок сформировался в небольшого ежа, который вдруг разделился еще на два ежа поменьше. Их иголки отливали фиолетовым, в остальном животное практически не отличалось от своего живого собрата.       Хизэши с интересом изучил взглядом ежей в ладонях Кёи, не торопясь удовлетворять свое любопытство касанием.       — Это один зверь или все же больше?       — Один зверь, который имеет свойства Облака: увеличение в объеме, количестве и размерах, — пояснил Кёя.       Еж на одной ладони распался еще на четырех, и те тоже выросли в объеме. Они аккуратно пошевеливались, боясь свалиться с ладони в такой тесноте на пол. Один из этих четырех завис над ладонью Кёи, вырос еще, размером с мяч, и, на секунду став неплотным, накрыл собой трех собратьев и опять стал плотным. Может работать как ловушка?       Этот еж размером с мяч рассеялся, просыпая «пленников» обратно в ладонь, которые тоже рассеялись.       Хибари-сама перевел внимание на ладонь Кёи с оставшимся ежом.       — В форме ежа у него появляются дополнительные способности к атаке и защите, в форме браслета это лишь дополнение к хозяину из его же пламени, — с непроницаемым лицом совершенно буднично заметил мальчишка, но глаза все же выдавали.       Кёя хвастается, что задел тогда отца своими силами?! Хизэши чуть было не поперхнулся. И это после всех выговоров. Каков наглец!       — Не помню, чтобы учил тебя бахвалиться! — строго одернул Хизэши.       Хотя, возможно, воспитательный эффект был смазан тем, что скрыть легкую усмешку оказалось Хизэши не по силам. Невозможно огорчаться успехам собственных детей.       Кёя справился с выражением самодовольства в глазах.       — Отец, возьмите одного, — твердо попросил Кёя, протянув ему руку с животными.       Он смотрел на него решительным взглядом. Неужто сын таким образом захотел поделиться своим новым оружием? Надеялся, что еж будет ему полезен? Желал загладить вину? Понимал отчаянное положение Хибари Хизэши?       Хизэши сжал с силой челюсти от ярости, ведь он не мог допустить к себе чувства жалости.       — Этот еж не будет столь полезен, как мой, — пояснил Кёя, видя, как отец сверкает глазами и пока он не успел что-то сказать. — Но в нем настолько мало пламени, что он должен с легкостью затеряться в вашей ауре пламени Облака, и он очень удобен в качестве изделия из пламепроводимого металла, только лучше. Даже если он не будет угадывать ваши желания, его все еще можно использовать просто как чувствительное к пламени Облака оружие.       Хизэши подавил поднявшего под наплывом гнева голову зверя внутри него. Пламя с усилием затихло — еще не совсем, но уже не грозясь выйти и разорвать.       — Думаю, он будет вам полезен чуть больше, чем этот недостойный сын, — негромко сказал Кёя, осторожно исследуя реакцию отца.       Хибари-сама взглянул на зверька размером с шарик моти. Животное смотрело маленькими глазами, тоже отливавшими фиолетовым, и шевелило носом, не показывая агрессии.       Кёя не обладает той чувствительностью к пламени, какой обладают бойцы клана. Что-то он, конечно, может чувствовать, чтобы утверждать о незаметности ежа на фоне пламени главы Хибари. Это надо еще проверить… Но даже так, от ежа исходит совсем небольшое пламя Облака, по сравнению с тем, что живет в Хизэши.       И совсем не лишним будет понаблюдать за пока неизвестным и непонятным пламенным зверем.       К тому же оружие, к которому можно напрямую применить способности пламени Облака к увеличению и распространению — практически не существует. Воздействовать на материальные объекты, даже пламепроводимый металл, очень, очень сложно. Для этого требуется огромное мастерство в овладении своим пламенем, в данном же случае то же самое делал Кёя, которому это мастерство было недостижимо.       Хибари-сама поднес левую руку, и маленький еж с короткими лапами с трудом на нее перепрыгнул. Не без опаски, конечно, будто побаивался Хизэши. Какой неловкий… но для ежа прыгучий.       Понаблюдав немного за ним, Хизэши поднес руку к внутреннему потайному карману справа. Еж понятливо схватился лапами с маленькими коготками за ткань и, прижав иголки, забрался внутрь.       Взглянув на сына, Хизэши сказал напоследок:       — Жду тебя самое позднее через три часа, — и кивнул в знак того, что Кёя может быть свободен.       Сын коротко поклонился и направился к дверям. Он дернул погнутую створку двери, и она тут же, будто только этого и ждала, вышла из пазов, завалившись в комнату.