Боли стальные объятия

Больничные будни тянулись медленно и тошнотворно были похожи друг на друга. Джоанна совершенно потеряла счёт времени: не знала ни дня недели, ни числа, ни месяца, лишь наблюдала за сменой времён года. Всё, что сейчас было в жизни — бесконечные капельницы, анализы и полнейший мрак, окутавший будущее. Сейчас небо до самого горизонта заволокло грязно-серыми тучами, за окном лил дождь, в душе жила беспросветная тоска и животный страх. Джоанна уже давно не смотрела в зеркало, лишь тихо плакала, убирая по утрам с подушки огромное количество медового цвета волос, которые клочьями выпадали после химиотерапии. Она не знала, что лицо осунулось и приобрело землистый оттенок, в глазах потух огонь жизни, губы стали бесцветными. Девушка похудела, став почти прозрачной. Иногда она повязывала на голову бандану или надевала одну из купленных Энтони забавных шапочек и выходила в больничный парк. Джоанна бродила по бесчисленным дорожкам между деревьями, пока от усталости не падала на первую попавшуюся скамейку. Но такие прогулки в последнее время случались всё реже, ведь слабость наваливалась мгновенно, а побочные эффекты от «химии» в виде жуткой тошноты и выворачивающей наизнанку рвоты заставляли умолять врача прекратить бессмысленное, как казалось, лечение и дать ей спокойно умереть, на что ни доктор, ни остальной медицинский персонал совершенно не обращали внимания. Профессор Росс — лечащий врач Джоанны и лучший онколог Штатов, а по совместительству — хороший приятель Энтони МакКормика, был полной противоположностью молоденького доктора с Острова Любви, который озвучил диагноз. Этот высокий, статный мужчина пятидесяти семи лет всегда смотрел прямо в глаза, даже когда говорил о рухнувших эритроцитах в крови или объявлял о необходимости дополнительной химиотерапии перед операцией, чтобы максимально уменьшить размер опухоли. Поначалу Джоанна побаивалась профессора, но вскоре привыкла, однажды даже попытавшись с ним поспорить, однако наткнулась на такой отпор, что повторно пробовать перечить Джону Россу не решалась. Она смирилась с болезнью и, если бы не дядя Энтони и профессор Росс, давно бы сдалась на милость рака. Но мужчины делали всё, что было в их силах, чтобы поддержать, ободрить, придать сил бороться за жизнь дальше. Джоанна открыла глаза, когда дверь в палату хлопнула и послышались негромкие шаги. Она приподнялась и откинулась на подушки, слабой улыбкой поприветствовав профессора Росса, пришедшего на утренний обход. Тот сел на стул рядом с кроватью и внимательно оглядел девушку. — Выглядишь вполне свежей. — Профессор ободряюще улыбнулся. — Скажете тоже, — фыркнула Джоанна, но действительно немного воспряла духом, ибо Джон лукавить не любил. — Что с моими анализами на этот раз? Эритроциты стремятся к нулю или метастазы разрастаются? Джон поморщился: — У тебя диагностирована внутриэпителиальная опухоль. — Тут Джоанна закатила глаза от очередного непонятного термина, но профессор сделал вид, что не заметил, и продолжил: — А она крайне редко даёт метастазы. Кровь твоя тоже нравится мне всё больше. Химиотерапия дала неплохие результаты — опухоль уменьшилась, так что будем готовить тебя к операции. У Джоанны неприятно засосало под ложечкой. Всю жизнь слово «операция» внушало трепет, а если дело касалось её самой… Девушка понимала, что это неизбежно, но ничего не могла поделать со страхом, накатившим волной, обдавшим жаром так, что на лбу выступила испарина. Профессор коснулся безвольно опущенной руки Джоанны и подмигнул. — Всё будет хорошо. Никогда в этом не сомневайся. Джон вышел, а девушка смотрела в закрывшуюся за ним дверь, ощущая, как липкий страх проникал под кожу, стальными объятиями сжимая сердце и горло, напрочь лишая воздуха. Джоанна снова отказалась от завтрака — аппетита и так не было, а новость о предстоящей операции окончательно выбила из колеи. Конечно, девушка понимала, что это было неизбежно, но теперь вмешательство маячило в обозримом будущем и внушало ужас. Она подошла к окну и всмотрелась в серые тучи. Мысли об операции сменились воспоминаниями об Острове Любви и Кристиане. Джоанна всё чаще думала о нём, умоляя сердце разлюбить. Ей хотелось стереть из памяти всё, что касалось прошлой жизни, чтобы сосредоточиться на здоровье, но ничего не получалось. Кристиан снился каждую ночь, и часто девушка просыпалась в слезах и с именем любимого на устах. Этот день был похож на вчерашний, позавчерашний, на любой на прошлой неделе, в прошлом месяце. Это однообразие удручало всё сильнее. Уже не помогали ни книги, ни музыка, ни общение с дядей Энтони. Джоанна наблюдала за сбегающими по стеклу каплями дождя, отчаянно желая увидеть солнце, выйти на улицу, полной грудью вдохнуть свежего воздуха. Вместо этого она была снова заперта в четырёх стенах больничной палаты. Снова болел живот, мутило до омерзения. Иногда Джоанне казалось, что она привыкла к постоянному плохому самочувствию, но смириться с этим было невозможно. Девушка опять легла в постель, отвернулась к стене и до подбородка натянула одеяло. На уровне глаз стояла та самая фотография, которую Джоанна забрала с Острова Любви. Кристиан… В горле, как обычно при воспоминаниях о нём, мгновенно образовался ком. Побег больше не казался отличной идеей. Всё чаще Джоанна задавалась вопросом: может, стоило поговорить с Кристианом? Ведь он имел право знать. А она лишила его возможности поддержать, быть рядом. В тот момент думала только о себе, а ведь стоило вспомнить и о любимом. Джоанна лишь сейчас поняла, что поступила эгоистично. Но на смену сомнениям пришла уверенность в правильности поступка. Как ни крути, Кристиан всегда боялся трудностей, а в этой ситуации вставал вопрос о жизни и смерти. Смог ли он быть сильным? Могла ли она быть стойкой, будь Кристиан рядом? Вряд ли. Неожиданно для себя Джоанна заснула — дала о себе знать бессонная ночь, — а открыла глаза под вечер. Она лежала в той же позе, свернувшись под одеялом клубком. Девушка повернулась к окну и зажмурилась — палату заливало яркое, тёплое весеннее солнце. Перед кроватью стоял передвижной столик с остывшим обедом. Джоанна ощутила, что проголодалась, взяла вилку и подцепила небольшой кусок мяса, отмахнувшись от мысли, что тошнота не заставит себя ждать. Девушку отчаянно тянуло на улицу, и она, запив холодным чаем последнюю порцию, оделась и выскользнула из палаты. Пациенты, обрадовавшись долгожданному солнцу, массово тянулись к выходу из больницы. Парк был полон, скамейки заняты. Джоанна устремилась вглубь парка, подальше от людей — за время, проведённое в больнице, она привыкла к одиночеству и совершенно им не тяготилась. Так далеко пациенты и посетители забирались редко, и девушка могла насладиться тишиной и подумать. Чаще всего она вспоминала дни, проведённые на Острове Любви в объятиях Кристиана. Это было самое счастливое время в её жизни, но безвозвратно ушедшее. Джоанна не хотела думать, что ждало впереди, гнала мрачные мысли, но сегодня сознание терзала предстоящая операция. Отупляющий страх парализовывал, останавливал сердце. Она пыталась думать о Кристиане и друзьях, вспомнить самые яркие мгновения, но не получалось. Джоанна тяжело опустилась на знакомую скамейку и уставилась в ей одной видимую точку на земле. В тот момент она не могла уверенно сказать, о чём думала: мысли путались, прыгали с одного на другое, не давая сосредоточиться. Уже смеркалось, когда девушка вздрогнула от раздавшихся совсем рядом шагов и негромкого голоса — хрипловатого, но мягкого, даже нежного. — Вы позволите? Джоанна подняла голову и встретилась взглядом с чуть прищуренными ярко-зелёными глазами. Они были невероятно красивы — в них отражалось закатное солнце. Девушка, обомлев, разглядывала стоящего перед ней молодого мужчину — лет тридцати пяти, высокого, худощавого, как и все онкобольные, но невероятно притягательного. Он слегка улыбался, смотрел прямо, не отводя глаз. Джоанне совершенно не хотелось заканчивать прогулку в чьей бы то ни было компании, но она неожиданно для себя кивнула и указала на место рядом. — Конечно. — Она просто не могла отказать человеку со столь пронзительным взглядом. Он привлекал, заинтересовывал. Парень сел на край скамьи, снова посмотрел на Джоанну и обезоруживающе улыбнулся: — Я — Джеффри. Но лучше Джеф. — И протянул руку. — Джоанна, — тоже представилась девушка и пожала ладонь парня. Она оказалась холодной и немного шершавой. — Ты тоже отсюда? — кивнул Джеффри на здание госпиталя. Джоанна кивнула и отвернулась, показывая, что эта тема ей неприятна — ну не могла она привыкнуть к проклятому диагнозу. Джеф, как показалось, понял настроение новой знакомой и, внимательно, беззастенчиво оглядев её, рассмеялся: — Весёленькая шапочка. Девушка улыбнулась и бессознательно провела ладонью по головному убору, вспоминая, на какой именно пал сегодня выбор, и тоже рассмеялась — на ней была любимая шапка, подаренная дядей Энтони на День всех святых: чёрная с маленьким весёлым Губкой Бобом посередине. — Да… Его глаза расплылись по голове? — Нет, у вас же не арбуз, а маленькая головка. Глаза Боба лишь слегка вылезли из орбит. Весёлый смех разнёсся по затихающему, уже вечернему парку. Джоанна огляделась — на ещё голые деревья стремительно опускался вечерний мрак. Девушка поёжилась и плотнее запахнула куртку. — Замёрзли? — участливо поинтересовался Джеффри. — Немного. Да и поздно уже — пора возвращаться. — Но совсем не хочется, правда? — Да… Джоанна не удивлялась — в этой больнице все пациенты чувствовали одно и то же, так что новому знакомому ничего не стоило угадать её состояние. Девушка молча поднялась и медленно направилась к серому зданию, уже освещённому уличными фонарями. Окна тоже призывно горели тёплым заревом, и в эту минуту даже думать не хотелось, сколько за ними было боли, страха и отчаяния. Каждый шаг Джоанна делала нехотя, словно неуверенно, отчаянно не желая возвращаться в палату, где в воздухе застыл запах смерти. Джеффри подстраивался под её темп ходьбы, не обгоняя, хотя при более широком мужском шаге это было нелегко. Джоанна, остановившись на полпути, встала к парню вполоборота, словно пропуская его вперёд, но тот тоже остановился. Она вопросительно взглянула на Джефа, а он открыто улыбнулся: — Я провожу. Джоанна развела руками и кивнула. Шли молча. Девушка смотрела под ноги, а Джеффри сверлил её взглядом, но снова заговорить будто не решался. Они вошли в ярко освещённый холл больницы, приблизились к лифту. Когда оказались в небольшой кабине, Джеф нажал кнопку десятого этажа. Джоанна удивлённо взглянула на парня, ведь и речи не было о том, где располагалась её палата, а среди своих соседей Джеффри она никогда не видела. Впрочем, она нечасто покидала палату, а в те редкие моменты было не до разглядывания лиц пациентов, ожидающих приговора судьбы совсем рядом. Со своей бы договориться… Едва покинув лифт, девушка устремилась к своей палате, расположенной в конце коридора. — Джоанна!.. — Раздался за спиной хрипловатый голос. Она остановилась, вдруг ощутив жгучий стыд за такое поведение. В конце концов, этот парень особо не навязывался, не наглел, а был очень даже приятным. В нём угадывался сильный, стойкий характер. — Извини, — тихо выдохнула она. — Ничего, что на «ты»? — А к чему эта фамильярность? Не на светском приёме познакомились, — улыбнулся Джеф, а Джоанна в который раз поразилась жизнелюбию этого парня, которое светилось в горящих глазах. У пациентов этого госпиталя обычно был потухший взгляд, да и она не была исключением, а вот Джеффри в этом был абсолютно не похожим на остальных. — Ты не против, если я ещё раз составлю тебе компанию на прогулке? — Буду рада. — По губам Джоанны скользнула лёгкая улыбка. — Отлично. Тогда спокойной ночи? — Спокойной ночи. Джеффри вдруг взял её руку и слегка сжал, посмотрел в глаза и свернул в ближайшую палату. Джоанна тоже отправилась к себе. Открыла дверь и вздрогнула, не ожидая, что в её пристанище кто-то окажется. Дядя Энтони сидел на кровати, нетерпеливо барабаня пальцами по колену. Повернулся на звук открывшейся двери и вскочил навстречу племяннице. — Джоанна, где ты пропала? Я беспокоился. — Дядя, — протянула она, не спеша стягивая куртку и ботинки, — я уже большая девочка. Да и куда отсюда можно деться? Как на подводной лодке. — От тебя всего можно ожидать, — целуя Джоанну, проворчал Энтони, заставив девушку рассмеяться. — Я уже не та сумасбродная девчонка, какой ты до сих пор меня считаешь. — Готов поспорить. — Мужчина усадил Джоанну на кровать и устроился рядом. — Как ты себя чувствуешь? — Вполне сносно. За сутки ничего не изменилось. — Уже хорошо. — Да… Джоанна видела, что дядю Энтони что-то тревожило, но он не решался об этом заговорить. Но она решила сделать вид, что ничего не заметила, поэтому деланно весело кивнула на ожидавший на столе ужин. — Перекусим? — Ешь, дорогая, я не голоден. Джон заходил? — спросил Энтони, дождавшись, когда девушка приступит к ужину. Джоанна кивнула, не желая вдаваться в подробности. За время общения с Джеффри получилось забыть о предстоящей операции, а теперь ожидание опять тяжело опустилось на плечи, заставив ссутулиться. Кусок хлеба застрял в горле, затрудняя дыхание. Из глаз покатились слёзы. Она бросила вилку на стол, и та, звонко ударившись о тарелку, улетела на пол. Джоанна закрыла лицо ладонями. — Девочка моя… — Энтони испуганно засуетился вокруг, налил в стакан воды и протянул девушке. Та дрожащей рукой взяла его и сделала несколько глотков. Стало легче, но душе это не помогло. Сердце колотилось, ладони похолодели. Чёртова операция! Проклятая болезнь! Джоанну переполняла бессильная злость, а предчувствие чего-то страшного, непоправимого сковало стальным обручем всё тело. Девушку раздражало, что любое упоминание диагноза, планов лечения, даже Джона Росса и госпиталя в целом выбивало из-под ног почву, а бороться с этим она пока так и научилась, сколько бы ни старалась. Сразу опускались руки, сил бороться с раком, казалось, уже не осталось вовсе. Хотелось лежать, отвернувшись лицом к фотографии Кристиана, до самой смерти, без капельниц, таблеток и прочей атрибутики лечения онкологии. — Как ты? — В глазах мужчины застыл страх за любимую племянницу, которой мог помочь исключительно материально, сделать так, чтобы она ни в чём не нуждалась, но не облегчить боль и страдания. — Нормально, — откашлявшись, прохрипела Джоанна. Она, напрочь забыв об ужине, устало опустилась на кровать, с трудом сдерживаясь, чтобы не попросить Энтони уйти. Понимала, что дядя был ни в чём не виноват, но лгать ему не хотелось, как и увиливать от ответов. Сейчас Джоанна надеялась только на то, что продолжать разговор о визите профессора Росса Энтони не рискнёт. — Прости, я даже представить не мог, что упоминание Джона может так подействовать. — Да профессор здесь совершенно ни при чём. Я просто поперхнулась. Хлеб немного подсох, вот и результат. Энтони смотрел с недоверием, в глазах застыл немой вопрос, который он так и не озвучил. Мужчина сел рядом с Джоанной, и некоторое время они молчали. Девушка разглядывала далёкие огни Нью-Йорка за окном, не осмеливаясь посмотреть в глаза дяди. Она чувствовала на себе тяжёлый взгляд, и казалось, он читал её, как открытую книгу: всё знал, понимал, поэтому больше не задавал вопросов. Джоанна уже было мысленно начала благодарить догадливого родственника, но тот заговорил снова. — Давно хотел спросить, но не решался… Можно? Девушка, тяжело вздохнув, кивнула. Конечно, она могла отказать Энтони, говорить с ним о погоде или вообще выставить за дверь и попросить больше не появляться в палате, но слишком любила его, была благодарна за помощь, за то, что родители и братья так ничего и не знали обо всём этом кошмаре, поэтому язык не поворачивался грубить или лгать напропалую. Энтони откашлялся, словно собирался произнести длинную речь. Джоанна наконец оторвалась от созерцания вечерних огней за окном и вопросительно взглянула на дядю. Она видела его внутреннюю борьбу, будто Энтони спорил сам с собой, стоило ли затевать разговор. Наконец мужчина в нерешительности потёр пальцами гладко выбритый подбородок и тихо спросил: — Твои друзья знают, что ты здесь? — Какие? — Недоумённо пожала плечами Джоанна. — Из Парижа. Джоанна ошеломлённо воззарилась на Энтони, старательно прятавшего взгляд. Дядя редко заговаривал о её жизни во Франции, поэтому сейчас этот вопрос был в глазах Джоанны особенно странным и неожиданным. В памяти замелькали кадры прожитого в Париже и на Лав Айленде, обжигая пламенем боли без того истерзанное сердце. Девушка, несмотря на фотографию Кристиана в изголовье, так отчаянно пыталась забыть всё, что было связано с Францией, что в последнее время почти не думала о друзьях. Для душевных терзаний хватало мыслей о Кристиане, которые оказались гораздо настойчивее и сильнее, чем желание выбросить из головы прошлое. Джоанна собралась и шумно выдохнула: — Нет. — Почему? — почти неслышно спросил Энтони, отреагировав на ответ мгновенно. — Что за вопросы, дядя? — недоумевала Джоанна, тщетно пытаясь заглянуть в его глаза. — Просто я подумал… Ставить в известность родителей, Тома и Стива ты запретила, оставшись без поддержки. Мне кажется, ты совсем одинока. Может быть, стоило бы позволить хотя бы друзьям быть рядом? — Об этом и речи быть не может, — отрезала девушка. — И потом, у меня есть ты — моя опора. Или и ты собрался покинуть меня? — Не говори ерунды. — Наконец повернулся к ней Энтони. — Я всегда буду рядом, можешь не сомневаться. — Тогда к чему этот глупый разговор? — Мне кажется, ты должна… — Я никому ничего не должна, — стальным голосом отчеканила каждое слово Джоанна, даже слушать не желая, что хотел сказать дядя. Но тот вдруг вспылил: вскочил с кровати и навис над ней, обдав ароматом дорогого парфюма. — Ошибаешься! Ещё как должна! Своим родителям, например, которые сходят с ума от беспокойства, потому что ты не считаешь нужным звонить им. Они дали тебе жизнь и имеют право знать, что… — Энтони осёкся. Джоанна грустно усмехнулась. -…что она висит на волоске? Ты это хотел сказать? — Джоанна… -…что нахожусь на грани жизни и смерти? Не стесняйся, называй вещи своими именами! — Джоанна смотрела на родственника с вызовом. — Да хоть бы и так. — Энтони тяжело опустился на стул и потёр ладонями лицо. — Понимаешь, они не заслужили жить в неведении… Джоанна понимала, что он имел в виду — ей и самой было противно, что приходилось делать вид, что всё хорошо, лгать родителям, хотя мама давно ей не верила. Материнское сердце чувствовало беду, и миссис МакКормик в каждом телефонном разговоре с дочерью заклинала сказать правду, но Джоанна, с трудом сдерживая слёзы, театрально возмущалась недоверию мамы и звонким, весёлым голосом уверяла, что ничего не произошло. Девушка, встав с постели, подошла к Энтони, обняла за плечи и тихо сказала: — Я не могу сделать им так больно. Не могу, понимаешь? — Знаю… В палате надолго повисла гнетущая тишина. Джоанна гладила Энтони по спине, словно пытаясь убедить, что оба поступали правильно, что это решение было единственным верным. Они обязательно всё расскажут, но позже… «Ну или дядя расскажет», — мысленно поправила себя девушка, ведь не могла загадывать так надолго вперёд, ведь её ждал тяжёлый, тернистый путь лечения. Она уже не была уверена даже в завтрашнем дне. — А твой жених? — наконец нарушил молчание Энтони, заставив Джоанну вздрогнуть. — Как его?.. Кристофер, кажется… — Кристиан, — машинально поправила Джоанна, отстраняясь. — Ты решил меня добить сегодня? — Но тебя должны окружать любящие, родные люди, которым ты дорога, ради которых ты хотела бы жить! Как ты не понимаешь, что тебе важны поддержка и положительные эмоции?! — Которых ты мне, кстати, сегодня отнюдь не добавил, — съязвила девушка, задетая за живое упоминанием Кристиана. — Что на тебя нашло? Джоанна вздрогнула, прочитав в глазах Энтони жалость. Терпеть не могла этого, поэтому закатила глаза, изо всех сил стараясь не сорваться. — Перестань мне сочувствовать — это бессмысленно. Мы справимся с этим вдвоём. Ну или я одна, если ты ещё раз затеешь подобный разговор. — Можно последний вопрос? — Валяй. — Ты совсем никого не хочешь видеть? — Дядя, не доводи до греха, иначе я и тебя перестану впускать. Нет, у меня нет желания общаться с кем бы то ни было из французских друзей. И с Кристианом тоже. Вообще, уже поздно, я устала и хочу отдохнуть. — Конечно… Энтони поднялся и, поцеловав племянницу, ретировался. А Джоанна медленно легла в постель, пытаясь справиться с ознобом, укрылась одеялом и сухими глазами посмотрела на фотографию. — Как счастливы мы были, — прошептала она, аккуратно касаясь пальцами изображения улыбающегося Кристиана. — Прости, я всё испортила. Девушка долго смотрела на фото, ни о чём не думая, ощущая лишь тупую, ноющую боль в области сердца.