Самое счастливое лето

Впервые Ваня оказался на похоронах в шестнадцать лет. — Сегодня мы провожаем в последний путь… Слова эхом разносились по залу крематория, а потом растворялись во всхлипах и постанываниях людей. Все плакали, уткнувшись в насквозь промокшие носовые платки, только Ваня стоял с каменным лицом. Одубевший от дикого холода, выплакавший все слёзы ещё по дороге сюда, он стоял, не сводя взгляда с огромной печи и гроба, стоявшего возле заслонки. Несмотря на то, что теперь он был закрыт, Ваня всё ещё видел осунувшееся лицо его названого деда с кожей жёлтой, как старая бумага. Теперь, когда Ваня смотрел на вишнёвую крышку, то мог представить, что под ней вовсе не Леонид Давидович, что он ждёт их с Артёмом в маленькой квартирке в старом девятиэтажном доме. Что держит на коленях альбом с фотографиями и показывает на фото огромного пушистого кота. «Это Прохер», — смеётся он. — «Не Прохор!». И опять Ваня услышит историю о том, как из-за Прохера дедушка Лёня чуть не опоздал на свою свадьбу, потому что кот напрудил ему прямо в ботинки. И что ему пришлось надеть кеды и ехать к своему тогда ещё жениху прямо в них. И что жених его, Григорий Максимович, из солидарности тоже надел кеды. Ваня готов был слушать эту историю снова и снова, хоть до скончания веков, лишь бы дедушка Лёня всё ещё был жив. Сейчас Григорий Максимович тоже был в ботинках, несмотря на рождественские морозы. Стоял, поддерживаемый с одной стороны Артёмом, а с другой каким-то очень дальним родственником. Детей у него с Леонидом Давидовичем не случилось, но они и без того были очень счастливы все шестьдесят лет совместной жизни. Если бы не успокоительное, которым Григорий Максимович был накачан под завязку, наверное, он бы полез в печь вслед за своим мужем. Когда толстый служитель крематория закончил свою лицемерную речь, то нажал на рычаг и заслонка отворилась. Механизмы плавно потащили гроб внутрь адской печи. Через несколько минут всё было кончено. Казалось, что самое сложное позади, но стало ещё хуже. Ваня пробился против течения толпы, которая медленно двинулась в сторону выхода, к Артёму. — Я поеду домой, — с трудом выдавил он из себя сквозь сжавшееся в спазме горло. — Возьми с собой Григория Максимовича, — велел Артём, часто моргая покрасневшими глазами. Тогда Ваня не обратил на это внимания, но после восхищался Артёмом. Он только что потерял человека, который помог ему встать на ноги в совершенно чужом городе, но держался очень стойко. — Подожди. Он завертел головой по сторонам, потом махнул стоящему неподалёку мужчине. — Борь, ты ж на своей машине? Подбросишь? Мне ещё нужно кое-какие дела уладить. Дождавшись кивка, Артём покопался в карманах и достал ключи от квартиры. — Как приедешь домой, напиши. Спустя десять минут Ваня уже трясся в автомобиле, прижимаясь плечом к плечу Григория Максимовича. Тот едва слышно вздыхал и смотрел в одну точку. Радио молчало, слышался только тихий шум вентилятора. Окраина города, на которой находился крематорий, скоро закончилась, по обеим сторонам дороги выросли дома и магазины. Скоро замелькали знакомые места, Ашан, в который Артём постоянно возил Ваню закупаться продуктами, торговый центр, куда они ходили в кинотеатр. Гостиница «Алтай», которую Ваня, будучи маленьким, называл «Алтарь», библиотека, «Пятёрочка», от которой до дома было рукой подать. Ваня попросил остановиться и выполз из машины. В праздничные дня дороги были свободны, опасаться было нечего. — Спасибо, — отрешённо проговорил Ваня. — До свидания, Григорий Максимович. Не дождавшись ответа, Ваня закрыл дверь и побрёл домой, не оборачиваясь. Консьерж, пожилой улыбчивый мужчина, нажал кнопку, так что ключи Ваня достал только перед дверьми квартиры. Едва оказавшись по ту сторону, он бессильно сполз на кушетку. В кухне тикали часы, беспристрастно отсчитывая время. *** 9 лет назад, Свердловск, 12-й детский дом. Валерия Игнатьевича Уварова было практически невозможно вывести из себя. Работа его требовала чрезвычайного терпения и человеколюбия, ведь быть директором детского дома нелёгкая задача. Нужно не только держать в узде персонал и смотреть, чтобы с детьми ничего не случилось, но и отбиваться от настойчивых посетителей, таких, как Артём Ткачёв. Нет, он был хорошим юношей, учился не где-нибудь, в Уральском государственном Университете, на факультете журналистики, закончил с отличием. Приводов в милицию не имел, наркотиков не употреблял, всё у него было в порядке. Но каким же он был упёртым! — Я ещё раз вам повторяю, вы не можете забрать мальчика, — в который раз повторил Уваров. У него уже язык болел от этих слов, но не так сильно, как сердце. Артём уже два года приходил к Ване Коробанову, которого один родитель перебросил другому, а тот выбросил на улицу. В буквальном смысле. На порог детдома Ваню привели местные полубродячие мужики, проявившие к пятилетнему малышу больше сострадания, чем его собственные родители.  — При всём уважении, Артём, — Валерий Игнатьевич с тоской поглядел на него. — Я всё понимаю, ты к нему привязан, Ванька тебя обожает, но это к делу не пришьёшь. Папашу его никто родительских прав не лишал, если что, тут такая буча поднимется. — За всё это время он ни разу не навестил Ваню, — после долгого молчания заговорил Артём. — Да ему сто раз плевать на него, вы же сами понимаете.  — Я тебе и так его позволил на выходные домой забирать, — упёрся Уваров. — Кто бы узнал, так сразу бы мне голову открутил. — За два года никто не узнал, — продолжал гнуть свою линию Артём. Он надеялся убедить, не только директора, но и самого себя, что забрать Ваню не было самой нелепой идеей в мире. — Раз уж вы уже тайком сделали это, почему бы не совершить то же самое ещё раз. — Да ты издеваешься! — не выдержал Валерий Игнатьевич. Потом всё же взял себя в руки, вытер взмокший лоб. Нервы были натянуты, как струны и с каждой секундой натяжение становилось всё сильнее. — Сам подумай, куда ты в Москве Ваню денешь? К себе в комнату в общежитии возьмёшь и станешь вместе с ним на работу бегать? С каждым словом Валерия Игнатьевича Артём всё чётче осознавал, насколько сильно он сглупил. В самом деле, чужой город, своего угла нет, надо пахать, ну, куда там можно приткнуть ребёнка? Даже такого самостоятельного, как Ваня. Он, конечно, и еду себе приготовит, и постель заправит и сам себя займёт, если нужно будет. Только вот зачем тащить его с собой? Только для того, чтобы самому радоваться любимому существу рядом? Ведь прав Валерий Игнатьевич, просто так ребёнку в общежитии находиться никто не позволит, придётся и в самом деле его прятать, запирать на семь замков, как какую-нибудь зверюшку. Артём вышел из кабинета директора в светлый коридор, на стенах которого ровными рядами красовались рисунки воспитанников. Ваня сидел на кушетке, болтая в воздухе ногами и катая по коленкам игрушечный танк, подаренный Артёмом в их самую первую встречу. Подумать только, уже два года прошло! Куда только девался тот маленький щупленький мальчонка, который зверёнышем смотрел на Артёма исподлобья?... ...Тогда они приехали в детский дом по инициативе старшекурсника Вальки Лебедева, чтобы подбодрить детей. Для них привезли игрушки, вещи и, конечно, самих себя. С ребятами играли, что-то им показывали, рассказывали. Вся группа собралась возле гостей, эдакое маленькое море. Тем комичнее выглядели студенты посреди океана ребят, которые дышали им в живот. Только Артёма, как всегда, потянуло к самому непохожему на других. Он был куда меньше и худее остальных, сидел в одиночестве и чертил что-то на листе бумаги, лежащем прямо на полу. - Чего рисуем? - поинтересовался Артём, присаживаясь напротив мальчика. Тот поднял на него серые глаза, и Ткачёв почувствовал, как у него волосы на затылке шевелятся. Мальчонке было от силы года четыре, но взгляд у него был стальной. Понятно, в детском доме жизнь не сахар, но видеть такой взгляд у ребёнка всё равно было тяжко. - Танк, - бросил мальчуган. Артём поглядел на бумагу. То, что было там изображено, даже рядом с танком не стояло. Внезапно Ткачёва осенило. - Тебя как зовут? - как бы между прочим спросил он. - Ваня, - буркнули в ответ. - Так вот, Ваня, - хитро прищурился Артём. - Что-то не очень похоже у тебя выходит. Потом он быстро поднялся, метнулся к привезённым пакетам с игрушками. Почти все уже были розданы, но оставалось ещё прилично, и Ткачёв молился, чтобы ему удалось найти то, что он самолично положил в корзину, когда они закупались в магазине перед поездкой в детдом. Есть! Артём как чувствовал, что это пригодится. Он вернулся к Ване, держа руки за спиной. - А чтобы похоже вышло, ты срисуй вот с него, - он протянул мальчику новенький, ещё в упаковочной коробке, игрушечный танк. У Вани не загорелись глаза, он не вырвал подарок из рук. - Это мне? - удивлённо спросил он. Увидев, что подарок не собираются отбирать, Ваня взял его в руки, как мог, аккуратно раскрыл коробку, достал игрушку. По приезде домой Артём вложил в файлик пусть и корявый, зато трогательный рисунок танка... Едва заслышав скрип двери, Ваня поднял голову, но тут же опустил. — Не разрешил, — грустно сказал он, прижимая танк к животу. Артём прикусил губу. Каким же унылым он выглядел, если семилетний парень всё понял по выражению его лица? Хотя, по себе знал, что омеги более восприимчивы. С одной стороны, это было хорошо, но порой так мешало! Ткачёв подошёл к кушетке, опустился рядом с Ваней, прижал его к себе. Тот вздохнул, но ничего не стал говорить. Не упрекнул Артёма в том, что и он его бросает, не обиделся, что тот уезжает из Свердловска. Ваня ещё в начале лета узнал, что Артём закончил институт лучше всех и его отправляют работать в Москву. Тогда же они поговорили и, хоть Артём не обещал взять Ваню с собой, сказал, что постарается это сделать, но ничего не вышло. — Я на Новый год приеду, — Артём поворошил короткие волосы у Вани на затылке. В интернате всех стригли так коротко, даже девочек, а уж мальчишек сам бог велел, если он вообще существовал. — Ты меня дождёшься? — Да, — не дрогнув, сказал Ваня, хотя внутри у него всё сжалось, когда он подумал, как долго нужно будет ждать - всю осень! Но ждать пришлось ещё дольше.