Самое счастливое лето

Артём уже миллион раз мысленно поблагодарил Валерия Игнатьевича за то, что он не позволил ему забрать Ваню с собой. Это только в мечтах Москва представлялась волшебным местом, где можно было грести деньги лопатой и ни в чём себе не отказывать. На самом деле, приходилось пахать, как проклятому, почти без выходных, при этом получая не такие уж большие деньги, учитывая московские цены. Артём бедствовал. Лишённый даже помощи от родителей, оставшихся в Свердловске. Те, справедливо рассудив, что сын справится и сам, не присылали ему денег, даже на помощь друзей рассчитывать не приходилось, ведь они все остались в родном городе, по крайней мере, Артём так считал. А после изнуряющей работы, надо было искать силы на то, чтобы противостоять соседям по коммуналке. Казалось бы, они все в одной лодке, им нужно было если не помогать друг другу, то хотя бы не топить, но нет! Каждый норовил укусить своего ближнего, да побольнее. И условия были, откровенно говоря, просто отвратительные. По коридору бегали крысы, а уж найти таракана на кухне или в душевой было обычным делом. Но хуже всего было то, что начальник Ткачёву попался просто зверский, и никакой красный диплом не помог. Начальник гонял всех своих подчинённых, как сидоровых коз, нагружал сверх всякой меры, а тридцатого декабря вообще назначил Артёму и ещё нескольким его коллегам командировку, в которую они должны были отправиться аккурат тридцать первого числа. Ткачёву было досадно почти до слёз, а ещё очень стыдно перед Ваней, но всё же он, скрепя сердце, тем же вечером набрал номер детского дома. Естественно, трубку взял Валерий Игнатьевич. — Второй Свердловский детский дом, слушаю, — торопливо проговорил он. — Здравствуйте, Валерий Игнатьевич, — поздоровался Артём. — Это Ткачёв. — Ваню позвать, — скорее утвердительно, чем вопросительно произнёс директор. — Сейчас организую. Только долго не болтайте. — Хорошо, спасибо. Артёму и самому было не с руки разговаривать долго. К телефонной будке выстроилась очередь и озверевшие на холоде люди вполне могли совершить самосуд, если бы Ткачёв надолго задержался у телефона. Да и ему самому было холодно стоять в осенней куртке, как-никак, зима была в самом разгаре. Несколько минут в трубке слышалось только потрескивание, Артём уже стал опасливо коситься назад, но внезапно раздался знакомый звонкий голос. — Привет, Ваня, — только и смог выдавить Ткачёв прежде, чем стыд пережал ему горло. — Привет, Артём! — радостно завопил Ванька на том конце провода. В последний раз он слышал Артёма в начале декабря, восьмого числа, на день рождения, поэтому успел соскучиться по его голосу и вообще, по нему. — Ну, ты приедешь? Приезжай быстрее! — Нет, — отрезал Артём. Он решил, что будет лучше, если он скажет это так, без лишних соплей. — Извини, но я не могу. Ваня вдруг вспомнил, как расшиб коленку. На ссадину налепили пластырь, а потом, когда настало время его снимать, резко сдёрнули. Сейчас он испытал что-то, очень похожее, только где-то внутри, повыше живота, и было куда больнее. — Почему.? — тихо спросил он, а потом закусил губу, чтобы не заплакать. Плачут только маленькие, а Ваня уже большой, ему целых восемь лет. — Меня отправляют в командировку, — честно сказал Артём. — На сколько это всё затянется, я не знаю. — И ты больше не приедешь ко мне? Ваня вдруг почувствовал, что тело становится совсем чужим, а внутри разрастается страх. Он вспомнил высокие дома, жуткий холод и пустоту вокруг, как будто он один в целом мире. — Я приеду, Ваня! — в сердцах выкрикнул Артём. — Вот закончится командировка и я… Обещание столкнулось с короткими гудками. Валерий Игнатьевич встрепенулся, когда минуту спустя из его кабинета вышел Ваня. Голова его была опущена, руки безвольно повисли вдоль туловища. Тут и дураку было ясно, что именно произошло. В директоре поднялась волна ярости, которая мгновенно заставила кровь забурлить. Ткачёв так рвался забрать мальчишку, а через четыре месяца уже наплевал на Ваньку, подобно родителям мальчика. Тогда зачем он приезжал два года, привязывал ребёнка к себе? Честное слово, изверг какой-то. — Валерий Игнатьевич, — тихонько позвал его Ваня, останавливаясь напротив и смотря ему прямо в глаза. — Почему все меня бросают? Это потому, что я плохой, да? — Ты не плохой, — мужчина протянул к Ване руки, попытавшись обнять его за предплечья, но он сделал шаг назад. Ясно, надо держать дистанцию. — Просто люди иногда обижают даже тех, кто не сделал им ничего дурного. — Но почему?! Ваня был совершенно сбит с толку. Значит, даже если ты хороший, тебя всё равно обидят и кто? Тот, кого ты любишь больше всего на свете! Это было так обидно, что Ваня не услышал, как Валерий Игнатьевич принялся что-то ему объяснять. Он просто постоял рядом с ним, проявив вежливость, а потом поплёлся в свою группу, где как раз начинался отбой. *** Артём вернулся в коммуналку совершенно разбитый и подавленный. Прошёл по коридору, не обращая внимания на снующих под ногами тараканов и соседей, которым почему-то именно сейчас приспичило повылезать из комнат. Оказавшись на своей территории, он закрылся на замок, Ткачёв переоделся и принялся собирать чемодан. На душе было погано до тошноты, внутренний голос упрямо твердил, что Артём предатель, подлец, и вообще, ничем не лучше горе-родителей Ваньки. И даже хуже. Кое-как побросав вещи, Артём плюхнулся на продавленный матрас, отчего старая кровать протяжно заскрипела, тупо уставился в стену. По ней, быстро перебирая лапками, полз рыжий таракан. За стенкой выясняли отношения соседи, под полом скреблась очередная крыса, пробираясь на кухню в поисках съестного. Артём только сейчас понял, что он хотел вообще не этого. Раньше, загруженный работой по самые уши, он не особо размышлял над тем, чего хочет, он просто делал то, что ему велели. Распределили в Москву за отличную учёбу, он взял и поехал. Потому, что ректор так захотел, а Артём повёлся на свои глупые мечты, основанные на махровых стереотипах. Сколько таких же наивных парней приезжали покорять столицу, не сосчитать, и что в итоге с ними случалось? В лучшем случае, они возвращались домой, а в худшем терялись в Московских каменных джунглях, разбиваясь о суровую реальность. Осознание пришло внезапно, влепило Ткачёву хорошую ментальную пощёчину, да такую, что он аж подскочил, метнулся к шкафу, сметая с полок всю оставшуюся одежду. До Нового года оставалось чуть больше суток. *** В актовом зале царило небывалое оживление, под чутким руководством воспитателей ребята наряжали ёлку. Каждый подходил к высоченному дереву и надевал на игольчатую лапу самодельную игрушку. Пусть каждая из них выглядела довольно коряво и нелепо, но об этом можно было не волноваться, потому что всё делала лучше красивая гирлянда, которая переливалась всеми цветами радуги, когда её втыкали в розетку. — Ты почему на ёлку ничего не повесил? — спросил один из воспитателей, подходя к Ване, который деловито перетаскивал стулья в середину зала. Это нужно было для того, чтобы гости, взрослые, которые часто навещали некоторых ребят, посмотрели подготовленный детьми новогодний спектакль, но Ваня честно старался не думать об этом. Получалось плохо, потому что в спектакле он принимал непосредственное участие. — Мне велели стулья поставить, — спокойно ответил он, хотя разговаривать сейчас совсем не хотелось. Таскать стулья, впрочем, тоже, Ваня бы с удовольствием остался в спальне и просидел бы там весь праздник, но отлынивать было нельзя. — А ты быстренько сбегай, повесь, потом снова будешь ставить, — не унимался воспитатель. — У меня ничего нет, — ответил Ваня, остановившись перед ним со стулом наперевес. — Нечего вешать. Это подействовало, воспитатель оставил его в покое, правда, ненадолго. По мере того, как день клонился к вечеру, Ване становилось всё хуже и хуже, а потом, когда появились первые гости, стало совсем плохо. Дети, уже одетые в костюмы, шушукались, тыкая пальцами во взрослых, которые навещали их. — Вон там мой дядя Петя, — с восторгом прошептал Лёшка, а потом почему-то ткнул Ваню локтем в бок. — А где твой? Ваня только стиснул зубы и сжал кулаки, так, что надетые на ладони серы перчатки тихонечко затрещали. Пришло очень много людей. Так много, что не всем хватило места и некоторые стояли. Но ни среди тех, кто сидел, ни среди стоящих не было Артёма, как Ваня ни искал его взглядом. До этого момента он всё ещё надеялся, что Артём приедет, но теперь окончательно убедился в том, что этого не случится. Спектакль прошёл, как в тумане, аплодисменты ничуть не порадовали. Ваня переоделся вместе с остальными, но затем, по дороге в столовую, где было уже всё накрыто, он тайком ускользнул в спальню. Там он добрёл до своей кровати, забрался прямо под одеяло. накрывшись с головой. Ему было всё равно, что воспитатель будет ругаться, когда увидит, Ване просто хотелось оставаться в темноте и не быть там, где все были такими весёлыми. Он даже не встрепенулся. когда услышал шаги, а потом почувствовал у себя на плече чью-то руку. — Ну-ка вылезай, — сказал знакомый голос. Ваня высунул голову из-под одеяла, прищурился. Над ним склонился Валерий Игнатьевич, и даже полумрак не мог скрыть его широкую улыбку. — Пойдём, поглядим, кого дед Мороз привёл тебе. Это звучало очень странно, ведь обычно дед Мороз никого не приводит, он приносит подарки, а если говорить по-честному, его вообще не существует. Ваня верил в него лет до шести, а потом, на очередном новогоднем празднике, увидел, что из-под красного тулупа деда Мороза торчат носки обыкновенных кроссовок, и вся вера мгновенно испарилась. Так Ваня перестал верить в деда Мороза, и не верил бы до сих пор, если бы Валерий Игнатьевич не вывел его в коридор и не указал вперёд. Там, в расстёгнутой куртке и скособоченной шапке, стоял Артём. В секунду обида стёрлась из памяти Вани, он бросился к Артёму и крепко обнял его, прижавшись всем телом. Внезапно он оторвал его от земли, поднимая на руки, стиснул его в объятиях. Ваня уложил подбородок на плечо Артёма, счастливо засопел. Валерий Игнатьевич тихонько стоял в стороне и улыбался, хотя грусти в этой улыбке было столько же, сколько и радости. Ткачёв, конечно, наворотил дел, заставив мужчину как следует понервничать. Шутка ли, позвонил в полночь, сказал, что добирается в Свердловск на попутках. Просил ничего не рассказывать Ване, хотел сделать ему сюрприз. Что ж, он удался на славу, но как теперь справится с возникшей ситуацией? За такое самоуправство на рабочем месте по головке не погладят. Чуял Валерий Игнатьевич, что Ткачёву ещё придётся пострадать из-за своей импульсивности. Но Артём, в отличие от директора детского дома, совсем не переживал. Он был готов ответить перед начальником за свой поступок, был готов к любому развитию событий, вернее, думал так, пока из Москвы ему не позвонил тот, кого Артём ожидал услышать меньше всего на свете.